скачать книгу бесплатно
Младшенький собирался убить брата, а себя выдать за мертвого. Он знал, что птица гамаюн всегда мстит убийце того, кто ее выкормил. Он предвидел, как потерявший голову от горя и гнева, опоенный приворотным зельем царь обойдется со скопцом. Он прогадал: старший царевич оказался не тем простаком, за которого с усердием себя выдавал. Он сам проделал то, что приготовил для него младший. Проделал моими руками.
Палач подносит к хворосту пылающий факел.
– Шемаха, – окликает меня царевич. – Знаешь, о чем я думал вплоть до этого мига?
Я молчу. Мне ли не знать, о чем думает палач перед тем, как казнить свою жертву.
– Я думал, не помиловать ли тебя.
– Что? – шепчу я. – Что ты сказал?
– Мне было ладно с тобой. Я подумывал, не стоит ли тебя помиловать и жить с тобой как с женой. Ты могла бы стать мне хорошей парой.
– И что же? – отчаянно кричу я. – Что ты решил?!
Царевич усмехается мне в лицо. То ли с грустью, то ли с издевкой, не поймешь.
– Решил, что тогда ты однажды ночью меня зарежешь. Прощай.
Первые языки огня лижут мне ноги.
Александр Матюхин. На ногах
Оля
Ее называли Олей, и ей часто снилось море. Плотное, теплое, изумрудное.
Денис шутил:
– Ты у меня русалка, как в городской сказке, которая должна убивать мужчин, но влюбилась и передумала!
Он искренне думал, что влюблен. А ей давно перестали нравиться его объятия, сигаретный запах изо рта, сухие губы, выпирающий живот. Она ненавидела музыку, которую он слушал, фильмы, которые он смотрел, рваные джинсы и растянутые футболки. Оля мечтала вырваться из душной съемной квартиры и мчаться, мчаться, чтобы никто и никогда не догнал.
Например, к морю.
Но ничего не получалось, потому что сложно, знаете ли, сбежать, когда нижняя половина тела – это рыбий хвост.
С утра Денис набирал полную ванну и переносил Олю из постели в воду. Осторожно обтирал губкой. Заботился. Оля плескала хвостом, разминая затекшие мышцы. Пила кофе. Ела тосты с джемом. Слушала радио в наушниках, прикрыв глаза.
Когда Денис уходил, она долго лежала под водой, представляя, что спряталась от мира в глубокой темной расщелине где-то на дне моря. Она слышала шум смываемой воды, шарканье тапок, приглушенную музыку, бормотание чьего-то телевизора. Слышала, как люди разговаривают по телефонам, вызывают лифт. Кто-то ругался. Кто-то занимался сексом – иногда и не по одному разу.
Ближе к обеду Оля выбиралась из ванной и ползла в кухню. Хвост тяжелел, оставлял на полу влажные и склизкие следы. Оля не любила ползать, она хотела, чтобы ее носили на руках.
Мир за окном кухни казался чем-то фантастическим. Мир, где у людей есть ноги. Мир, где люди смеются, поют, мечтают, путешествуют. Мир без ограничений.
В обеденный перерыв звонил Денис. Смеялся, покашливал, спрашивал про «как дела». У него был маслянистый грубый голос, как у всякого работяги, сутками напролет курящего дешевые сигареты, ругающегося матом, вдыхающего соленый морской воздух. Раньше Оле нравился голос Дениса, теперь он ее раздражал. Она уже знала, что лучше всего ставить разговор на громкую связь и просто слушать.
– Люблю тебя! – говорил он в самом начале отношений.
А Оля думала, как ответить: «Я тебя тоже»; «Взаимно»; «Спасибо».
– Угу…
Она отключала связь и вновь смотрела в окно.
Серая зима, густо наполненная ветром, запахом морской соли, мишурой бесконечных снегопадов, отступила месяц назад, и сейчас на улице было ярко, солнечно, хорошо. По тротуару мчались на самокатах, ходили с колясками, останавливались, чтобы поболтать под свежими изумрудными листьями. Оле тоже хотелось на улицу, прогуляться, но это же смешно и нелепо, потому что русалки не гуляют, даже в мечтах.
И еще у нее была другая задача. Тайный зов. Инстинкт.
Она находила взглядом подходящего человека. Мужчину. Иногда красивого, иногда все равно какого. Чтобы он не торопился, а задержался внизу, под окнами. Она должна была уловить его запах, определить – дешевый одеколон, кофе в забегаловке, пиво, грязная рубашка и давно не стиранные трусы, а значит, одинок, значит, можно, – и тогда, открыв окно, позвать его.
Мужчины всегда откликались на зов. Этот тоже. Высокий, излишне худой, скуластый, чуть лысоватый, но чем-то неуловимо привлекательный. Оля, поймав его взгляд, улыбнулась, поманила тонким пальцем. Он, конечно, видел только верхнюю половину ее тела, влюблялся мгновенно (мужчины и влюблялись всегда) и шел к окнам, не отводя глаз.
– Зайдешь? Второй подъезд. Сорок шесть на домофоне. Тебе туда.
Она не церемонилась. За полгода вошло в привычку. Закрыла окно, поползла к входной двери, стала ждать звонка.
Все они поднимались на третий этаж стремительно. Она чувствовала биение их сердец даже через дверь. Открывала. Ловила секундный ужас в глазах, ухмылялась, небрежно шевелила плечом, приглашая войти. Никто никогда не упрямился. Мужчина переступал через порог и с этого момента оказывался полностью в ее власти.
Оля поползла в гостиную, по пути стягивая через голову футболку. Диван был разложен и застелен заранее. Худой незнакомец жадно шел следом, тоже раздеваясь – торопливо и небрежно, с хрустом вскрывая молнию на джинсах.
– Давай, милый. Не знаешь, как примоститься? Сейчас покажу. Да, дорогой, не очевидно. Двигайся неторопливо, мне нужно успеть почувствовать. Да, милый, нежнее. Я же говорю, не нужно торопиться. Вот так. Меняем позу. Давай еще раз. Не беспокойся, все будет хорошо. И еще раз. Знаешь, а ты неплох. Хочешь перекурить? Нам нужно вернуться к процедуре еще два раза, чтобы наверняка. Знаешь, как я устала верить в это «наверняка»? Милый, давай. Дорогой, ты хорош. Быстрее. Теперь можно быстрее. Ты сладко пахнешь. Ты прекрасен. Да, милый. Прекрасен.
Он ушел сразу же, как все закончилось: растерянный, ничего не понимающий. В его взгляде все еще не угасло желание, но память уже услужливо рассыпалась на песчинки, потому что ни один человеческий мозг не мог удержать в себе воспоминаний о произошедшем. Мужчина сошел бы с ума, если хотя бы на минуту позволил себе освежить в памяти подробности.
Оля лежала на диване, расслабленная и удовлетворенная, обтирала тело влажными салфетками с запахом лаванды и крапивы. Потом перемещалась в ванную комнату и погружалась в теплую воду с головой.
Сквозь приоткрытые губы сочилась вода, жабры фильтровали кислород. Где-то внизу живота, на границе человеческого и рыбьего, зарождалась приятная долгожданная боль.
Оля закрыла глаза, ей снова снилось море. Но сон наслаивался на другой – пыльная дорога, по которой русалка вышагивает на красивых женских ножках. Обязательно босая и стопроцентно счастливая.
Оксюморон.
Денис
Признаться, той ночью в начале осени он хотел выйти в море на лодке в одиночку, отплыть как можно дальше, привязать к ногам металлический кусок арматуры и спрыгнуть в воду. К утру течение отнесло бы лодку на восток, и его искали бы как минимум неделю. Возможно, никогда бы не нашли. Здорово, правда? Навечно остаться под толщей воды, разглядывая пустыми глазницами проплывающих рыбешек, выглядывая в темноте знакомый образ.
К этой мысли Денис шел долго, с момента, как по-настоящему осознал, что жена умерла. Проснулся от этой мысли в пустой квартире, на разложенном в гостиной диване, пялясь в потолок. В голове крутилось: это навсегда. Милой, доброй, любимой Оли больше не будет. Пустая спальня так и останется пустой. Не с кем лежать на кровати и смотреть телевизор. Не с кем ужинать, пить пиво, обсуждать многочисленных соседей, друзей и коллег по работе.
Она утонула (какая ирония!), потому что в этом небольшом промышленном городке шестьдесят процентов смертей связаны с водой. Статистика беспощадна.
Когда Оля умерла, Денис находился в море. Сложно было найти момент в серых буднях, когда Денис занимался чем-то другим, кроме промышленной рыбалки. Таскал сети и сортировал рыбешку, курил и шутил с товарищами, пил холодный кофе и омывал лицо соленой водой. Наслаждался жизнью, как любил, потому что его жизнь была всецело связана с морем.
Первое сообщение пробилось сквозь расстояние. До берега оставалось еще четыре километра. Короткое и эмоциональное, от сестры: «Срочно приезжай в больницу!» Потом телефон засыпали звонки и сообщения, голоса сочувствующих и тревожащихся.
Он не успел. Признаться, он опоздал еще до того, как вообще узнал об Олиной смерти.
Как сухо и невообразимо точно: смерть наступила в результате удушья, вызванного попаданием воды в легкие.
Оля упала, ударилась головой о камень, потеряла сознание и захлебнулась. Ее вытащили через семь минут. Говорят, у Оли были открыты глаза.
Денис долгое время крутил в голове эту мысль. Успела ли Оля сообразить, что умирает? Какие образы всплывали в ее голове? Могла ли она выжить?
Потом проснулся и понял: не могла. И ее больше нет.
Арматура с веревкой лежали на дне лодки. Денис оделся теплее – и потому что было по-сентябрьски холодно, и чтобы быть тяжелее там, под водой. Тельняшка, футболка, теплая рубашка, свитер, пальто с меховой подкладкой. Трико, штаны, брезентовые брюки. Резиновые сапоги до колена.
Никто не удивился. Здесь рыбачили круглосуточно, лодки-одиночки выходили в море каждые полчаса. В морозном вечернем тумане мир сужался до размеров крохотного суденышка, и рыбакам часто нравилось просто уплывать за несколько километров от земли, чтобы побыть наедине со своими мыслями.
Тишина стояла такая, будто Дениса замотали в ватное одеяло из пара и мороза. Он забросил удочку, хотя в этом не было необходимости. Скорее, по привычке. Закурил. Умирать было не страшно, а даже радостно. Под водой так же одиноко и пусто, как и в квартире. Последнюю сигарету хотелось докурить именно сейчас: неторопливо, задумчиво, вглядываясь в полумрак вокруг.
Наконец он щелчком отправил окурок в воду и стал обвязывать ноги веревкой.
Денис не сразу заметил, что лодка качнулась сильнее, чем должна была, – отвлекся на узлы. Потом расслышал тяжелый всплеск, лодка накренилась уже совсем сильно. Полуобернулся – и обомлел.
На носу сидела Оля. Его Оля, настоящая и живая. Влажные волосы прилипли ко лбу и обнаженным плечам. Капли воды рассыпались по красивому лицу и стекали с подбородка. Оля улыбалась. У Оли вместо нижней половины тела был толстый рыбий хвост, как у русалки.
Денис почему-то сразу поверил, что это нормально. То есть бывает же так, что утонувшие люди возвращаются в другом обличье. Ничего, блин, удивительного. В их городке и не такое происходило, если верить слухам.
– Иди ко мне, – попросил Денис и понял, что по щекам текут слезы. – Господи, я так соскучился.
Оля протянула к нему худые тонкие руки – пальцы с перепонками – и неловко подползла. Хвост тяжело ударял по бортам. Пахло рыбой, влагой, водорослями, глубиной.
Они обнялись, потом Денис поцеловал Олю так крепко, как только мог. Почувствовал, что вот она, родная и любимая, снова с ним.
– Поехали домой, – сказала Оля. – Здесь холодно и темно.
Он выбросил в воду арматуру, веревку. Стащил с себя часть одежды и замотал Олю, как мог, в пальто и брезентовые брюки. До берега плыли в тишине. Денис то и дело оглядывался, чтобы проверить, не морок ли это. Но Оля была здесь, рядом. Любимая.
Оля
Та, которую называли Олей, вдруг начала мечтать о ногах.
Сама не заметила, когда эта мечта пробралась в ее мысли и пустила корни. Будто заразилась, заболела неведомой русалкам болезнью. Бывает же такое? Мысли стали человеческими, и мечты тоже преобразились, изменили часть сущности.
Вот были сны о море, о толще воды над головой, а вот – сидит у окна каждый день и смотрит на улицу. С завистью и сожалением.
Дети бегают по площадке. Катаются с горок, кружатся на каруселях, играют в догонялки. Торопливо перебирают ножками.
Женщины выстукивают каблуками по асфальту. Красиво выглядят, красиво звучат.
Кто-то в кроссовках наматывает круги по стадиону.
Кто-то выжимает сцепление и газ.
Кто-то сидит на лавочке, закинув ногу на ногу.
В этом мире ноги – лучшее, что вообще может быть.
Денис шептал ночью:
– Мы тебя вернем, любимая. Научишься ходить, бегать, и мы с тобой вдвоем прокатимся на велосипедах. Как-нибудь.
Он был мечтателем, из тех, кто не замечает реальности. Приходил по вечерам, от него пахло морем, солью, рыбой. Любил забираться в ванну, рядом с Олей, гладить ее чешуйчатый хвост и рассказывать бесконечно долго, в подробностях, о своем скучном и однообразном дне.
Оле не хотелось слушать, но она терпела. Потому что была в какой-то степени зависима сейчас. Зависима от этой квартиры, ванны, раскладного дивана, от окна на улицу с удобным расположением и – главное! – зависима от времени и новых ощущений.
Первоначальный план был прост. Как любая самка ее вида, достигнув половой зрелости, Оля отправилась к берегу. Путь предстоял долгий, интуитивный. Обязательно в одиночестве, поскольку самка в период путешествия становится агрессивной и способна загрызть соперниц. Сквозь холод и темноту, с глубин моря к поверхности – и дальше, дальше от родного гнезда. Она изголодалась и разозлилась, но так и должно быть, так велят инстинкты. Голод и злость обостряют чувства, заставляют быстрее найти желаемое.
И она нашла, забралась в лодку, улыбнулась, погружая первого увиденного в жизни человека в состояние транса. Ей нужно было заняться с ним оплодотворением, заполучить семя, а затем вернуться обратно в глубины, чтобы произвести потомство.
Но человек вдруг заплакал и сказал:
– Иди ко мне!
И она не смогла отказать, потому что никто никогда не ломал наваждение с такой легкостью, как он. Человек назвал самку Олей, прижал к себе, и она замерла в нерешительности, ощущая, как трепетно забилось сердце. Это было невиданное и неожиданное ощущение. Оно задавило инстинкты, вытащив наружу что-то совершенно иное.
Та, которую назвали Олей, вдруг захотела остаться в мире людей на какое-то время. Продлить необычное чувство.
Она позволила отвезти себя в его квартиру. Улыбалась, когда он раздевал ее, омывал под душем, счищая водоросли, ракушки, налипший песок. Они занялись оплодотворением прямо в скользкой ванне. Денис быстро разобрался что к чему и в процессе возбужденно нашептывал ей на ухо: «Оля, Оля, радость моя, ты вернулась, да…» Оля не сопротивлялась и даже не оставила на его теле укусов.
Ей понравилось ложиться с ним в постель, прижиматься к теплому телу, обнимать, слушать, как он дышит и как бьется человеческое сердце под грудной клеткой. Оля могла бы с легкостью выломать ребра, достать сердце и съесть его (говорят, вкусное), но сейчас ей не нужно было ничего этого. Просто хотелось продлить странное и необычное чувство.
Да, Денис любил ее и считал своей женой. Оле нравилось, пусть это и было сумасшествие. Она задержалась в его квартире сначала на два дня, потом на неделю. Любовь не была взаимной, но проснулось любопытство. Каково это – жить человеческой жизнью? Как чувствовала себя та самая жена, которую Денис оставлял в квартире, когда уходил в море? Чем она занималась? Смотрела в окно? Переключала один за одним каналы телевизора? Беспечно пела? Приманивала других самцов, которые проходили мимо? Что-то еще?
Оля наслаждалась ощущением человеческой жизни. Вторую неделю, третью. Училась мыть посуду, чистить яблоки, смотреть ролики на Youtube, умываться, чистить зубы, надевать блузки и бюстгальтеры. Училась вести диалог с Денисом, регулировать воду в ванне, включать телевизор и не рыться в мусорной корзине. Человеческий быт окружил ее, но вместе с тем появилось и еще одно чувство – желание выбраться из квартиры и прогуляться по улице. На ногах.
А затем случилось кое-что еще. К концу первого месяца, в дни полной луны, когда внизу живота должна была зародиться ноющая тягучая боль; когда хвост должен был отяжелеть, а яйцеводы – выметывать в воду оплодотворенные икринки, ничего не произошло. Ольга лежала в ванной, напряженная и злая.
Ей следовало возвращаться в море, искать другое место. Но она не хотела уходить. Не сейчас.
В горле зародился зов. Инстинкт. Она поползла к окну на кухне, забралась на подоконник. Искала, ждала. В конце концов, самке не важно, кто ее оплодотворит, главное – размножение.
Прошло полгода: три десятка случайных человеков, пришедших на зов; два промаха – вместо мужчин появлялись ошалевшие женщины, сдирающие с себя одежду еще на лестничном пролете; шесть тихих вечеров неудовлетворенных ожиданий; сто дней мечтания о красивых женских ножках.
Затем она поняла, что оплодотворилась. Затихла, ожидая конца месяца. Сделалось уютно и радостно. Даже Денис не надоедал как раньше. Она бы давно загрызла его, но ей нравилось наблюдать за слепой наивной любовью, за тем, как он обманывается в своих мечтах и желаниях, принимая ее за другую.
Бедный, бедный Денис. Если задуматься, она действительно могла бы обратиться девицей-утопленницей, если бы мир был сказкой. Но, увы, русалки сами по себе, а люди – сами.
…Она жалела Дениса, поэтому хотела забрать икру и исчезнуть из его жизни. Не убивать, оставить.
В тот день, когда это должно было произойти (Ольга едва выбралась из ванны, чувствуя слабость и жгучий голод после долгого метания), Денис вернулся на два часа раньше и прямо из коридора закричал:
– Оля, милая моя! Мы едем немедленно! Возвращать тебе ноги!
Денис
Признаться, мысли об Олиных ногах стали его навязчивой идеей.
