Чёрная дыра. Стоять, чтоб услышать

Я чувствовал, что оправдываюсь, но поспешил себя поправить:

– Выглядите вы, прямо скажу, празднично!

– Ах, вот вы о чём, – соседка взяла ложечку и принялась помешивать свой кофе. – Да нет!.. Хотя да – вы отчасти правы… Кстати, спасибо…

– Пожалуйста…

– Но только мой праздник будет не здесь, – продолжила говорить соседка. – Просто я жду здесь… подругу. И у меня есть немного времени посидеть и послушать Шопена.

– Понятно, – сказал я, с удовольствием пробуя вино. – Угощайтесь, если хотите.

Я улыбнулся и кивнул на фрукты.

– Спасибо, – отрицательно покачала головой женщина и спросила: – А вы?

Задорно усмехнулась:

– Хм, вы ведь тоже совсем не буднично выглядите!..

– Хм! – усмехнулся и я. – Спасибо!

– Пожалуйста!

Встав из-за стола, я назвал своё имя и, быстро сев, вопросительно взглянул на соседку.

– Очень приятно, – ответила соседка. – Зинаида…

– Что?!. – неожиданно воскликнул я.

– Что?! – встревоженно воскликнула женщина.

– Простите, – упавшим голосом промолвил я. – Я так… Вспомнил.

– Вспомнили… Зинаиду? – участливо спросила Зинаида.

– Да… Зинаиду… Наверное…

– Знакомую?.. Или…

– Нет… Так… Ничего. – Я и не знал, что ответить, потому что и сам ещё не понимал, о чём же таком я вспомнил.

Зинаида позвала официанта и попросила поменять кофе, заказав другой вместо остывшего.

– Эта знакомая, Зинаида, – немного вкрадчиво продолжила прерванный разговор Зинаида, – она как – жива, здорова?

– Думаю, да, – справившись с оцепенением, ответил я.

– Так… может быть… расскажете мне о ней?

– О нет! – воскликнул я. – В присутствии женщины говорить о другой…

– О да! – в тон мне воскликнула женщина и рассмеялась. – Ну! Раз ваша знакомая в порядке…

– Расскажите лучше вы, – неожиданно предложил я.

– О чём?

– О вашем празднике, если это не секрет.

– Ах, какие же могут быть секреты от первого встречного! – шутливо проговорила женщина, пригубив свой кофе. – Всё просто! Мы с друзьями сегодня будем обмывать кресло!..

– Кресло?..

– Да, кресло. Мой начальник… то есть один давний знакомый, можно сказать, друг детства, на днях занял кресло в совете директоров нашей компании… Ну, где я работаю. Вот. И по этому поводу у нас сегодня что-то вроде корпоративной вечеринки. – Зинаида озадаченно посмотрела на часы. – Вот только виновник торжества, похоже… засиделся… в своём кресле.

– Интересно, – задумчиво произнёс я.

– Что именно? – поинтересовалась соседка.

– Мой праздник тоже связан с креслом. Только с точностью до наоборот.

– Как это?

– Сегодня я праздную то, что впервые за несколько дней сумел оторваться от кресла. Сегодня я наслаждаюсь солнцем, чудесным морозным днём и приятной компанией с прекрасной незнакомкой!

– В каком смысле оторваться от кресла? – спросила прекрасная незнакомка. – Чем же таким вы заняты в вашем кресле?

– Думаю. Размышляю.

– А-а! Ну это, должно быть, приятное занятие.

– Не знаю. Наверное, – сказал я. – Это, в сущности, то, чему я посвящаю всё своё время.

– И о чём же вы думаете?

– Сейчас я думаю о вас. И о том, позволите ли вы мне вас угостить? Хотите бокал вина? Уверяю вас, херес великолепен!

– Ну ладно, – согласилась соседка.

Я заказал вино. Мы проговорили ещё с полчаса. Потом Зинаида засобиралась и принялась прощаться.

– А как же ваша подруга? – заметил я.

– Подруга?.. А! Она не придёт.

– Так позвольте, я вас провожу?

– Нет, спасибо, здесь рядом… Благодарю вас за вино. С вами было приятно побеседовать.

– Так мы больше не увидимся? – обеспокоенно произнёс я.

Немного подумав, женщина ответила:

– Увидимся, если вы меня куда-нибудь пригласите. Завтра воскресенье… Вот… вам… мой номер.

Зинаида достала из сумочки ручку и написала на салфетке номер мобильного телефона.

– Конечно приглашу! – оживлённо заговорил я. – У меня машина. Я сегодня весь вечер буду думать и обязательно придумаю, куда вас можно будет пригласить!

– Договорились. Вы славный. Звоните. Пока!

И Зинаида поспешила к выходу. А я попросил счёт. Мне принесли терминал, и я расплатился картой.

Вдруг ко мне неожиданно подсел молодой мужчина. Он был нетрезв. В течение всей беседы с Зинаидой я не раз обратил внимание, как вызывающе он смотрел в нашу сторону. Незваный гость сходу, не поздоровавшись, заговорил:

– О! Крутая у тебя карта! И я её сегодня украду… Отвечаю!

Мужчина говорил громко. Я видел, как и прежде официант делал ему замечание. Теперь же официант подошёл с администратором, и они потребовали, чтобы мужчина немедленно покинул кафе.

Впрочем, неприятный инцидент не смог лишить меня душевного равновесия. Ибо впервые за много дней я ощущал неописуемую, наполняющую всё моё существо лёгкость. Мне показалось, что внезапно моя жизнь наполнилась смыслом. И я твёрдо знал, куда мне теперь идти и о чём теперь думать. Я захотел вернуться в гостиницу, чтобы думать о Зинаиде, уснуть и видеть о ней сны, и чтобы поскорее наступило завтра.

«Сидеть в своём кресле! И думать! Рядом моя Зинаида…» – слова прозвучали в голове так явственно, что, выходя из кафе, я не заметил препятствия, чуть не столкнув оказавшегося на ступеньке человека.

В последний момент мы ухитрились цепко ухватиться друг за дружку, что помогло нам удержать равновесие и не упасть. Впрочем, возможно, это и не было случайностью. Человек, стоявший на ступеньке, отцепился от меня не сразу. Сначала он осторожно сошёл со ступеньки и уже после разжал руки. Это был тот самый нетрезвый парень.

– Ух! – произнёс парень. – Ты меня чуть не грохнул.

– Простите, – буркнул я, отпрянув в сторону, и, отвернувшись от незнакомца, быстро пошёл прочь.

– Э! Погоди! – прокричал незнакомец. – Ты чё, испугался?

Ему-таки хватило прыти перегнать меня и понудить остановиться.

– Погоди, – парень вперился в меня немигающим взглядом. – Брат, поговори со мной. Не бойся, я же не душегуб какой… Не! Точно! Я не убийца… Знаешь, кто я такой? Я вор, карманник – щипач, а не мокрушник. Кстати, специалист в своей области… Не веришь?

Парень достал из кармана своей куртки бумажник.

– Видишь? А? А!?.. Навар! И, кстати, – ты же всё видел… Я видел, как ты видел… Ты меня не сдал, братан!.. Струсил, да?

Я вспомнил, что заметил, как он приставал с разговорами к разным посетителям.

– Ничего я не видел, – отмахнулся я. – Отстань!

– Чё, правда? Не видел… Ну так я тебе продемонстрирую.

Он огляделся вокруг.

– Вон, видишь ту женщину, – парень метнулся куда-то. – Я щас, подожди. Ты только внимательно смотри.

Но, лишь парень отшагнул, я, не оглядываясь, ушёл.

– Ну и дурак! – услышал я вслед.

Добравшись до номера, не смог открыть электронным ключом дверь. Спустился к охраннику. Охранник попросил показать паспорт.

– Да, всё верно, – сказал охранник. – Что ж вы – съехали, а ключ не вернули? Ключ перекодировали, конечно.

– Как это съехал? – не понял я.

– Ну, у вас же истёк сегодня срок бронирования номера. В номере теперь другие постояльцы.

Я понял, в чём дело. Видимо, упустил это из внимания.

– Да, досадная оплошность, – согласился я. – И что же мне теперь делать?

– Сейчас свяжусь с администратором, – предложил охранник.

Машинально сунув руки в карманы пальто, вдруг понял, почему меня недавно обозвали дураком. В карманах отсутствовали платёжная карта и ключи от машины.

«Да, щипач действительно специалист», – подумал я и, отрицательно помотав головой в ответ охраннику, навсегда покинул гостиницу.

***

Очень вскоре после того, как очутился на улице, в совсем ином положении, нежели в том, в каком ощущал себя ещё час назад, я почувствовал в себе некоторые изменения. Во-первых, совершенно иссякла уверенность и лёгкость, так что и не знал теперь, что делать, куда пойти и о чём думать. Казалось, внутри меня образовывалась воронка, затягивавшая в черноту, а всё снаружи и вокруг стало липким и колючим. Враждебными и чуждыми стали город и вечер. А весь мир словно сконцентрировался в небольшом пространстве, отделявшем тротуар, на котором я стоял, от чего-то бесформенного, во что превратилось парковочное место и во что безнадёжно вмёрзло брошенное когда-то авто. И это пространство всё стремительней наполнялось холодом и мраком, беспредельно вливавшимися в него из каких-то неприступных и мёртвых бездн. Холод пробирал так сильно, что каждый шаг представлялся мне пропастью. Морозом сковало кисти рук, лицо и уши. И я отчётливо почувствовал, как на лбу и на руках появляются прежние ссадины, а на щеке наливается старый кровоподтёк. Но внезапно навалилась усталость, и недоумение сменилось желанием лечь и забыться. Однако что-то, похожее на здравый смысл, понудило меня сдержаться и сначала непременно дойти до машины. Конечно, я помнил, что без ключей не попасть в салон, и, видимо, перед тем, как уснуть, попытался взломать замок. Очевидно, сработала сигнализация, и, вероятно, она работала очень долго. Наверное, поэтому первыми, кого я увидел после пробуждения, оказались полицейские.

Должно быть, мне как-то иначе следовало отвечать на вопросы задержавших меня сотрудников. Но я отвечал – что приходило на ум.

– Так вы не отрицаете, что именно вы пытались вскрыть дверь у автомобиля?

– Это моя машина.

– Чем же вы можете доказать, что машина именно ваша?

– Я на ней приехал.

И, может быть, проявившиеся на лице и руках раны могли бы тогда послужить мне на пользу, если бы совсем не в мою пользу послужили костюм и пальто. Так что, несмотря на ссадины, меня совсем не почли за пьянчужку, уткнувшегося в сугроб, и не прогнали за ненадобностью, как какого-то безродного бомжа. И за день, что я провёл в клетке, обвинения в мой адрес выросли как снежный ком. Теперь меня подозревали не только в попытке вскрыть чужой автомобиль и не только в его угоне, но каким-то образом выяснилось и про липовый паспорт. Единственное, что не удавалось выяснить, так это кто я такой. Но в этом и я уже был не помощник, потому что помнил лишь имя, указанное в паспорте. Так и очутился в следственном изоляторе.

Камера, куда меня поместили сначала, оказалась буквально набита людьми. Некуда было присесть. И нестерпимо долго не отпускало ощущение, что нечем дышать. Воздух был спёртый и прокуренный. Всюду царил тяжелый запах. И было жарко и дымно, как в бане. В первый день меня не только не трогали, но, казалось, почти что и не замечали. Приходилось самому с кем-то заговаривать, чтобы обрести возможность не то что поспать, а хотя бы ненадолго где-нибудь прилечь. Спали по очереди, но и уснуть не всегда удавалось.

На следующий день ко мне пристали из-за одежды. Парень показался знакомым. Позднее выяснилось, что он вор-карманник. Он не отставал от меня несколько часов, сначала то и дело заговаривая со мной. То он приставал с одним и тем же вопросом, откуда он может меня знать, то как будто в чём-то желал уличить. Потом всё предлагал с ним подраться – так, для потехи. В результате принялся во всеуслышание обвинять меня то в трусости, то ещё в чём-то, чего я не сразу смог уразуметь. Когда же понял, к чему он подводит, то перестал отвечать ему вежливо, после чего он перед всеми заявил, что я отнёсся к нему неуважительно. Я чувствовал, что за нами наблюдали сокамерники. И догадывался, что всё из-за моей одежды. Впрочем – не только, потому что разворачивавшаяся сцена уже многих заинтересовала. Но всё-таки главное – одежда. В общем, мне было всё равно, в какой оставаться одежде. Но я сознавал, что если позволю отобрать у себя одежду, то мне не только не станет там легче, но, наоборот, проблем лишь прибавится. А мне и так было тяжело из-за невыносимого воздуха и постоянно преследовавшего тошнотворного запаха. В конце концов парень не утерпел и первым кинулся на меня. Ему удалось раза три меня больно ударить. Но после того как мне удалось, увернувшись, ударить его, ему на помощь выскочил ещё участник. Тогда-то я и оказался вынужденным сопротивляться по мере своих сил. В результате, когда я уже не смог устоять на ногах, на меня накинулось сразу несколько человек. И я бы, конечно, сдался – ведь раньше, почитай, и не дрался по-настоящему. И сжался б в комок, и, конечно, меня бы попинали, но, раздев, может быть, на какое-то время оставили в покое. Но случилось так, что я стал задыхаться и в какую-то секунду, решив, что она последняя в моей жизни, смог одновременно вспомнить о трёх эпизодах из прошлого. Однажды я утонул, но спасся, когда вдруг принялся решительно размахивать руками и ногами. Это помогло выплыть наружу. Другой эпизод оказался похожим на то, что происходило в камере. Как-то в детстве на меня навалилась группа заигравшихся пацанов, и я начал задыхаться. Тогда неожиданно для себя я напрягся и, громко закричав, руками и ногами расшвырял ребят по сторонам. Меня после этого происшествия долго обзывали психом. И ещё об одном случае из детства я вспомнил в эту опасную минуту. Как-то на зимней прогулке ребята замуровали меня в импровизированном танке, сооружённом из теннисного стола и со всех сторон, кроме лаза, залепленном большими комьями из снега и льда. Задыхаясь, я закричал и сумел ногами пробить лаз с другой стороны. Видимо, всё, что случилось со мной тогда, произошло непредвиденно и инстинктивно. И вот, в этот самый момент, когда я снова стал задыхаться, я словно взбесился и, очень громко заорав, сумел высвободить ноги и руки и со всей мочи стал лупить ими по всему, что попадалось. Человека два сразу же отлетели в стороны. И я, машинально вскочив на ноги и продолжая истошно орать, принялся метаться и изо всех сил размахивать руками и ногами, нанося отчаянные удары. Наверное, я был в исступлённом состоянии, потому что осознанно помню лишь момент, когда через распахнувшуюся дверь в камеру проник свежий воздух. Я инстинктивно метнулся в сторону двери и, едва не сбив с ног надзирателя, выбежал в коридор, вероятно, для того, чтобы отдышаться, и долго не мог отдышаться, валяясь и катаясь по полу. После инцидента меня заперли в карцере, и лишь позднее я узнал, что покалечил несколько сокамерников.

***

В карцере было спокойно. Сняв пальто и подстелив под себя, улёгся прямо на полу и беспрепятственно проспал до тех пор, пока за мной не пришли. Во сне много раз слышал одно и то же: «Раб Божий Стефан, раб Божий Стефан, раб Божий Стефан». А проснувшись, был полон сил и решимости, потому что вдруг почувствовал, что должен сделать что-то правильное.

Потом меня проводили в просторную камеру, в которой находилось человек пять, не более. Среди прочих был и тот пристававший ко мне парень, вид которого мне показался напуганным. Меня позвали и подвели к одной из шконок. На кровати сидел верзила, в руках он держал банковскую карту.

– Знаешь, что это? – спросил меня верзила.

– Где-то видел, – ответил я, – но где, не помню.

Отвечая на вопрос, я действительно не мог вспомнить, где видел эту карту, но в уме отчётливо мелькали цифры. Они так настырно просились наружу, что я еле сдержался, чтобы не выкрикнуть. И всё думал, что это ещё не то, ради чего я сюда пришёл.

– Не, Стёпа – точно он! Отвечаю! – встрял в разговор знакомый парень.

– Не помнишь, говоришь? – обратился Стёпа ко мне.

– Не помню, – улыбнулся я. – Но, кажется, знаю, что тебе нужно.

– Что? – по-бычьи уставился на меня Стёпа.

Я огляделся по сторонам и отошёл к столу.

– Стоять! – заорал на меня мужик с загипсованной ногой и побитым лицом.

Не обращая внимания на окрик, я быстро схватил карандаш, валявшийся на газете, оторвал от газеты клочок, написал на нём цифры и, вернувшись на прежнее место, протянул бумажку Стёпе. Стёпа прочёл и заинтересованно посмотрел на меня.

– Точно? – спросил.

– Всё, что помню, – ответил я.

– Что ж, псих, живи, – произнёс Стёпа, поднимаясь со шконки, – не такой уж ты и дурак, как тебя рисуют.

Оттолкнув злосчастного парня, Стёпа направился к умывальнику. А мне указали моё место.

Лёжа на шконке, я ждал своего часа. Не знал, что именно, но чувствовал, что случится скоро.

Всё произошло ночью. Сначала было тихо, и все спали. Задремал и я. Внезапно на меня навалился человек и крепко вцепился в горло. Пока один душил, второй держал ноги. Прежде чем увидеть того, кто душил, я узнал его по запаху. Ещё днём обратил внимание на смрадный дух, исходивший от мужика в гипсе. Не знаю, как это вышло, но мне удалось соскользнуть с кровати, и в следующую секунду над нападавшим навис уже я и принялся безостановочно бить его по больной ноге. Мужик орал и матерился, а я методично продолжал бить со всей мочи, пока не растрепался гипс. Вторым из нападавших был тот самый парень-вор. Теперь он обессиленно стоял и ошарашенно взирал на приобретшее столь неожиданный поворот происшествие. Я же, оторвав кусок гипса, стал засовывать его в рот своей жертве, отчего края рта разорвало, и оттуда хлынула кровь. Мужик уже только хрипел и с ужасом смотрел на меня вытаращенными глазами. Наверное, я не осознавал, что происходило со мной, но, безжалостно совершая эти действия, не чувствовал и ненависти. Единственное, что сознательно ощущал, так это приятно разливавшееся по телу удовлетворение, какое бывает, когда уверен, что делаешь то, что должно.

Не помню, что происходило потом, но, придя в себя, я оставался ещё в камере и сидел на полу, прижавшись спиной к окровавленной кровати. Надо мной присел Стёпа. Остальные притаились на своих местах.

– Да, псих, – задумчиво произнес Стёпа, – удивляюсь всё больше и больше.

Помолчав, продолжил:

– С тобой не соскучишься. Такого концерта я ещё не видал.

Я молчал, у меня болела голова, и меня подташнивало.

Как бы извиняясь, что пришлось меня «вырубить», Стёпа обмолвился, что с Бешеным всё в порядке, что он в больничке, что голоса ему никто не давал, но что он больной на всю голову и что от задуманного не отступится.

– Хм, – усмехнулся Стёпа. – Бешеный сломал бешеного. Не боись! Я сказал, что он со шконки упал. Хм! И зачем это он с больной ногой полез на верхние нары?!. Чудак человек!

Стёпа засмеялся.

– Потреплют тебя, готовься! Но ты, конечно, справишься. Ну, бывай, псих! Почитай, доброе дело сделал. Многие за Бешеного тебе здесь спасибо скажут.

А утром надзиратели устроили мне экзекуцию. Заставив раздеться, провели перед всеми. Затем, избив дубинками, облили водой и нагим заперли в карцере. Когда били, кричал от боли. Смеялись и били, пока не примолк. Потом потихоньку ревел и стонал. В карцере хотел лечь, но не позволили, пригрозив дубинкой. И очень долго стоял и мёрз, изнывая от болей и усталости. Лишь после того как начало сильно знобить и я в изнеможении рухнул на пол, я перестал обращать внимание на дальнейшие действия надзирателей и мне, наконец, вернули одежду. Смог ли одеться, не помню. Помню, как лежал на койке: полные ненависти глаза Бешеного, Стёпа, обрывки фраз:

– Шмотки… Бешеному за ущерб… Они того не стоят… Куртка…

Собственные путающиеся мысли:

"Куртка знакомая… На ком же я мог её видеть?.. Вечер… Гоголь… Кафе… Телефон… "

Снова слова Стёпы:

– Переводят тебя… Подальше от греха… Следственный эксперимент… Кореша… Помогут.

Снова открыв глаза, почувствовал, что боль стала приятной. Главное, она не мешала теперь думать. Я поднялся и сел на кровати. На мне чья-то куртка. Сунув руку в карман, нащупал что-то – салфетка. Спросил:

– Откуда эта салфетка?

– Из ресторана, откуда же ещё? – ответили мне.

– А где цифры?

Мне не ответили. Долго думал. Даже когда кричали и требовали встать, я думал о цифрах. Когда не вставал, меня сбрасывали на пол и пинали. И, корчась от боли, катался по полу и думал о цифрах. Когда же вставал, всё равно кричали и снова били. Но, загибаясь от боли, я думал о цифрах, и в конце концов боль стала приятной и уже помогала думать. Иногда, отвлекаясь от мыслей, принимался искать салфетку и спрашивал, куда она могла пропасть, но все отмахивались, пока не подошел кто-то и сказал, что салфетку выкинули. Я перестал думать о цифрах и уже просто лежал или сидел и просто думал.

Подошёл человек и спросил, узнаю ли я его. Сказал ему первое, что пришло на ум.

– Что?! Откуда ты знаешь?! – заорал и схватил меня за грудки.

– Мама, не хочу! Мама, не хочу! Мама, мама, не хочу, не хочу! – закричал я.

Он отпустил и, отпрянув, сел на лавку.

– Вспомнил! – заорал я и вскочил с кровати. – Тебя мама привела! Мама привела! Ты – раб Божий Стефан!.. Раб Божий Стефан! Раб Божий Стефан! Раб Божий…

– За-мол-чи-и-и! – раб Божий Стефан вскочил с лавки, и приятная боль повергла меня в тишину.

***

Я стоял рядом с мамой. И всё хотел спросить. Но не осмелился и выбежал на улицу.

Увидев качели, стал кататься. Но просто так кататься было неинтересно. Тогда я подбегал к ним снова и снова, пока не придумал, как буду кататься, чтобы было не скучно. И решил, что буду кататься до тех пор, пока меня не уведут домой. И каждый день приходил и катался, но за мной так и не пришли. Тогда я вернулся, чтобы спросить. Но все слушали проповедь. Священник говорил долго, и, не дождавшись, я вышел и сел в автомобиль. И много раз так садился, пока не решился поехать один. Я ехал, минуя проспекты и города, и, пока ехал, подрос, и автомобиль стал для меня слишком мал. Захотев пересесть в другой, долго подыскивал подходящий. Когда, наконец, нашёл и, усевшись поудобней, подумал, куда поехать, то ничего не придумал лучше, как просто сидеть и думать.

Однажды ко мне подошёл немолодой мужчина субтильного вида. Он постучал по стеклу, я нажал на кнопку стеклоподъёмника. Одет был мужик явно не по сезону: красная бейсболка, тонкая замызганная курточка, видавшие виды джинсы неопределённого цвета, из-под куртки выглядывал растянутый серый свитер, на ногах грязные кроссовки.

– Привет! – поздоровался мужик. – Не помешаю?

Приветственно кивнув, я пожал плечами.

– Я Женька, – представился Женька и вопросительно на меня уставился.

– Стёпа, – как будто что-то припоминая, не сразу откликнулся я. – Стёпа, пожалуй.

– А! Ну ладно! – Укутав руки в рукавах свитера, Женька поёжился. – Так будем знакомы?

– Будем знакомы, – повторил я. – Так ты меня видишь?

– Ещё как! – Мужика, похоже, нисколько не удивил мой вопрос. – Несколько дней уже на тебя пялюсь!.. Машина, смотрю, у тебя что надо! Печка, у-ух, не слабая! Пустишь погреться?

Я кивнул и, открыв пассажирскую дверь, впустил Женьку.

– Вижу, стоишь, никуда не едешь, – тараторил Женька, с удовольствием усаживаясь. – Снежище-то валит, а вокруг тебя ни сугроба. Ну, думаю, тепло, значит. Дай, думаю, постучусь. Спасибо тебе, удружил.

– Да, – согласился я, – машина хорошая, самому нравится, давно о такой мечтал.

– И где разжился, если не секрет? – спросил Женька.

– Тут, неподалёку.

– В нашем автосалоне? – удивился Женька. – Что-то я там не видел таких красавцев.

– Один краше другого! – сказал я. – И, как оказалось, бери – не хочу. Вот я и взял себе один.

– Что? Прямо-таки подошёл и взял? – захохотал Женька.

– Зря смеешься, – мне оставалось лишь в недоумении пожать плечами. – Сам не знаю, как вышло. Продавцы не обращали на них внимания. Я говорю продавцу: покажи. А он отворачивается, не хочет даже разговаривать. И кто их только нанимает? Пришлось самому: подошел, открыл дверь, посидел в салоне, ключ даже в замке, представляешь? Датчики пищат, но никто не слышит! Что там за продавцы? Включил зажигание – никто и усом не повёл! Думаю, рискну, стронусь с места – может быть, тогда снизойдут вниманием. Посигналил даже – ноль эмоций! Так и уехал. Даже глазом никто не моргнул!

– А как же охранники?

– Вот в том-то и дело, что никто, ни продавцы, ни охрана – даже не взглянули в мою сторону… Чудеса да и только! Правда… Есть у меня кое-какие догадки…

– Да-а! – подивился Женька. – Так ведь это ещё и суметь надо!

– Сумел вот, – смущённо выдохнул я. – А ты как, совсем без авто?

– Да, совсем. А теперь ещё и на улице оказался.

– Почему?