скачать книгу бесплатно
Чистяков как-то обмяк, его лицо приобрело прежнее добродушное выражение, и он уже в спокойном тоне начал похлопывать меня по плечу.
– Ладно, Архип, не бери в голову. Извини старика. Сорвался, совсем нервы стали ни к чёрту. Ну, давай, пойдём, времени у нас и так мало, – и он легонько подтолкнул меня к двери.
Вскоре мы добрались до нужного места. Чтобы нас не смогли увидеть из окон дома, мы прошли в парадную, буквально прилипнув к стене. Зайдя в подъезд, мы спрятались под лестницу, туда, где в своё время прятался я, и стали дожидаться близнецов. Через несколько минут появились и они. Чистяков позвал их к нам и начал давать последние указания. Мы договорились, что близнецы поднимутся на площадку между третьим и четвёртым этажом, я встану на лестнице в районе второго этажа, чтобы мне было лучше видно лицо хозяина квартиры, а Чистякову отводилась в этом спектакле роль кукловода, который будет всё координировать и организовывать.
Разбежавшись по своим местам, мы стали ждать, когда Чистякову откроют дверь. Ждать пришлось долго. Сначала Вениамин Карлович стучал, как культурный человек, потом начал стучать кулаком, а потом перешёл на стук ногами. По всему подъезду стоял невообразимый шум, но, тем не менее, ни одна из квартир не открылась, и никто не вышел на площадку, чтобы поинтересоваться, что здесь творится. По взгляду Чистякова я понял, что он уже хочет привлечь к открытию этой чёртовой двери близнецов, когда за ней послышалась возня, и дверь приоткрылась на расстояние дверной цепочки.
– Что вам надо, товарищ военный? Что вы тут стучите, – послышался знакомый мне гнусавый голос Булькина.
– Я сотрудник комендатуры майор Иванов, – представился Чистяков. – Мне поручено проверить списки оставшихся в живых жильцов этого дома, и я не собираюсь здесь торчать до ночи и ждать, когда вы соизволите открыть дверь.
– А для чего это вы делаете? – вопросом на вопрос гундосил из-за двери хозяин квартиры.
– Я знаю только одно, что все жильцы этого дома будут в течение ближайших трёх дней переселены в другие дома, а в этот дом переедет штаб одной воинской части.
– На каком основании вы это делаете? – с возмущением запричитал за дверью мужчина. – Вы хоть знаете, кто я такой?
– Вот для этого, чтобы выяснить, кто вы такой, я и пришёл к вам, а вы мне дверь не открываете, а теперь ещё спрятались за цепочку. Что же это вы, гражданин, Советской власти не доверяете? Нехорошо.
За дверью послышалось недовольное сопение, потом дверь открылась, и в коридор высунулась голова, Булькина. Он хищным взглядом осмотрел лестничную площадку, и в этот момент я бросил между перилами камень. Это был условный сигнал, что хозяин квартиры узнан. Чистяков сделал шаг вперёд, препятствуя закрытию двери, а близнецы, как спринтеры, почти не касаясь ступеней, понеслись ему на помощь. И всё-таки они не успели. Не вынимая левой руки из кармана пальто, Булькин выстрелил наугад, попав Чистякову в живот, и в тот же миг сокрушительный удар Альбиноса лишил его чувств. Я и Белый бросились к Чистякову на помощь, чтобы поддержать его от падения, а Альбинос уже затягивал в квартиру обездвиженное тело Булькина. Раненого Чистякова мы на плечах затащили в квартиру. Он был в сознании. Когда мы уложили его на диван и расстегнули шинель, то увидели поверх нательного белья огромное кровавое пятно. Пуля вошла в районе пупка. Выходного отверстия не было. Пока я занимался Чистяковым, каждый занимался своими делами. Белый через окно осматривал улицу, а Альбинос, вставив Булькину кляп, перевязывал его руки и ноги. Всё было тихо.
Чистяков, не обращая внимания на боль, первым делом приказал мне искать то, ради чего мы пришли сюда. Осмотр квартиры не занял у меня много времени. Булькин не отличался особым умом в хранении своих ценностей. Всё тот же примитивный сейф в стене, бриллианты в ножке стола, два тайника под паркетом: один с деньгами, другой с червонцами. В квартире была обнаружена потайная дверь, ведущая в соседнюю квартиру. В ней-то и были спрятаны основные сокровища. Там стояли полотна Рафаэля, Рембранта, Рогир ванн дер Вейдена, Тициана. Для того, чтобы Чистяков оценил наши находки, мы всё найденное высыпали на стол, а вдоль стен по периметру комнаты расставили часть обнаруженных картин. Чистяков смотрел на это чудо, и по его щекам катились слёзы. Потом он приказал близнецам оставить нас вдвоём наедине и коротко спросил:
– Архип, ты сможешь мне помочь? Только без утайки, да или нет. В своё время ты говорил, что со своей бабкой занимался врачеванием, так вот, я прошу тебя, сделай хоть что-нибудь со мной. Мне нельзя тут оставаться. Я жить хочу!
Приложил свои ладони к ране, я почувствовал, как стремительно улетает из него жизненная энергия. Я увидел разбитый на осколки спиной позвонок с торчащей в нём пулей и ощутил, как содержимое кишечника выливается в брюшную полость. После чего я честно признался ему, что моих сил и способностей будет сейчас недостаточно, и его надо срочно везти в госпиталь на операцию. Единственное, что я могу сделать в этой ситуации, это уменьшить его телесную боль. Получив на это его согласие, я через минуту создал у него иллюзию, что он полностью здоров. Однако это обманчивое облегчение, сыграло с Вениамином Карловичем последнюю злую шутку.
В это время в углу зашевелился Булькин. Ещё не совсем понимая, что с ним произошло, он затуманенным взглядом осмотрелся вокруг себя. Через минуту сознание его прояснилось, и он задёргался в неистовой злобе, выдавливая через кляп нечленораздельные звуки.
– Альбинос, – негромко проговорил Чистяков, – посади его на стул.
Альбинос за шиворот поднял обмякшее тело вора, показал ему перед носом свой кулак, давая понять, что любая его попытка нарушить тишину моментально будет пресечена хорошим ударом в челюсть. Поняв по глазам, что этот посыл дошёл до адресата, здоровяк отошёл вглубь комнаты.
– Вы слышите меня? – почти шёпотом проговорил Вениамин Карлович.
Булькин, не отрывая взгляда от кровавого пятна на животе раненого, утвердительно затряс головой.
– Если вы меня слышите, то в ваших же интересах сейчас сидеть смирно и не рыпаться. Если вы не будете орать, как раненая свинья, то я попрошу своего помощника вынуть у вас изо рта кляп. Вы всё поняли?
Булькин снова затряс головой, давая понять нам, что он принимает правила предложенной игры, после чего Альбинос вынул у него изо рта кусок тряпки. Немного успокоившись и поняв, что никто его сейчас убивать, не будет, он начал разглядывать присутствующих в комнате людей. Когда очередь подошла ко мне, он мгновенно изменился в лице.
– Жаль, что я тебя, гадёныша, тогда не задушил. Сердцем чувствовал, что неспроста тогда тебя привели ко мне. Вижу, выжил, сволочь, не сдох от голода. А сейчас на фашистов работаешь? Меня на мякине не проведёшь. Что, камушки нашли, монетки золотые, деньги? Да подавитесь вы этим барахлом. Вы даже не представляете, с кем связались, выродки. Вы думаете, что можно вот так запросто зайти к Самуилу Марковичу, забрать у него гроши, и вам за это ничего не будет? С вас, идиотов, смеются мои тапочки, фраера хреновы.
Он, наверное, мог ещё долго «сверлить» своими тирадами наш мозг, но его остановил чувствительный удар Альбиноса.
– Самуил Маркович, я же сказал вам, что надо сидеть тихо и не перебивать меня. Видите, мне очень трудно говорить с вами, кстати, по вашей же вине. Я хочу вас спросить только об одном, откуда у вас эти полотна? В последний раз я видел их в Эрмитаже. Или вы уже стали хранителем сокровищницы?
– Да дались вам эти картины. Сейчас такие полотна идут по одной банке тушёнки за штуку. А что, прикажете задарма жратву раздавать? Кому сейчас нужны советские деньги? Что на них сейчас можно купить? А когда в город придут немцы, то есть ваши коллеги, то и подавно рубли будут не нужны.
– Скажите, любезный, а почему вы считаете, что мы фашисты? У нас что, на лбу написано? Видите, на мне форма офицера Красной Армии.
– Ой! Уважаемый! Не надо мне впаривать прошлогодние котлеты. Может, вам и не составило большого труда запудрить мозги этому недоноску, но меня вы не проведёте. Я чую людей за версту. Возьмём, к примеру, этих двух молодых людей, это ведь чистые арийцы, с них картины можно писать. Они представляют собой образец арийской расы. И сравните их с этой мерзкой деревенской рожей, – он посмотрел с ненавистью на меня. – Или взять, например, вашу речь, манеры, выправку, всё это свидетельствует о вашем немужицком происхождении. Таких офицеров в Красной армии я после тридцать восьмого года уже не встречал. А раз так, то это означает только одно, что вы пришли оттуда, – и Булькин сделал лёгкий кивок головы в сторону запада. – Учитывая сложившуюся ситуацию на фронте, нетрудно предположить, что скоро доблестная германская армия будет маршировать по улицам Петербурга. Я, конечно, дико извиняюсь перед вами, что нажал на свою «пукалку» и тем самым продырявил ваш френч, но видит Бог, я этого не хотел. Если вы имеете ко мне деловое предложение, то я с удовольствием выслушаю вас.
Я стоял в стороне, и от услышанного разговора у меня под шапкой шевелились волосы. Я проклинал себя. Как я не догадался о настоящей сущности Чистякова и близнецов? Надо было уже давно под гипнозом выведать у них все их тайны. А я всё колебался, всё думал, что мне это только мерещится, что, мол, я возвожу на людей напраслину. Да, недостаёт мне жизненного опыта, плохо я ещё разбираюсь в людях.
Между тем Чистяков, слушая Булькина, не перебивал его. В конце разговора он только спросил:
– Прежде чем обсуждать с вами деловое предложение, я бы хотел знать, какими активами вы ещё владеете. Может быть, вы сейчас сидите тут передо мной, строите из себя фраера, а на самом деле у вас за душой нет ни копейки? Или всё-таки что-то есть? Выкладывайте.
Булькин замялся. По нему было видно, что он не хочет раньше времени раскрывать свои секреты. С другой стороны, у Чистякова времени тоже не оставалось. Несмотря на отсутствие боли, он начал понимать, что силы его покидают, и скоро он потеряет сознание. Поэтому он приказал мне немедленно выведать у Булькина все его тайны.
Я взял со стола золотую монету, поместил её в луч солнечного света, пробивающийся сквозь неплотно задёрнутые шторы так, чтобы она максимально блестела и этим блеском привлекала глаза присутствующих в комнате. Убедившись, что Булькин смотрит на монету, я сделал несколько внушений, после чего он перестал моргать и впал в оцепенение. Когда я поднял глаза, то увидел, что близнецы тоже превратились в обездвиженных манекенов.
– Мне их разбудить? – спросил я, обернувшись к Чистякову.
– Нет, не надо, пусть пока постоят в таком «замороженном» состоянии. Кстати, Архип, они нас слышат?
– Не беспокойтесь, Вениамин Карлович, они ничего не слышат, они просто крепко спят.
Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями и что-то обдумывая, Чистяков на несколько минут ушёл в себя. Когда он поднял на меня глаза, то спросил:
– Архип, скажи мне честно, сколько мне осталось?
– Я думаю, что не больше часа. У вас повреждён позвоночник, поэтому нижнюю половину туловища вы не чувствуете. Кровь я остановил, но внутреннее кровотечение остановить не могу. Сейчас вы не ощущаете боль в месте ранения, но по мере того, как будете терять кровь, ваше сознание начнёт угасать, боль проявится снова, и из раны опять пойдёт кровь. Потом вы потеряете сознание и через несколько минут умрёте.
Чистяков откинул голову на подушку, прикусил губу и заплакал.
– Глупо, как глупо пролетела жизнь! – вырвалось из него вместе со стоном. – Вся жизнь пошла наперекосяк. А как всё славно начиналось!!! Как славно!!!
Потом он перевёл взгляд на меня, оценивающе посмотрел и проговорил:
– Ладно, слушай, не в могилу же мне с собой это уносить. Я являюсь не тем, за кого выдавал себя все эти годы. Да, да, Архип, я не Чистяков! В своё время меня звали Воронцов Павел Михайлович. Я прямой потомок знаменитого дворянского рода. В 1915 году я служил адъютантом у главнокомандующего Северо-Западным фронтом, генерала Алексеева. Во время выполнения задания главкома по доставке секретной депеши в строевые части прифронтовой полосы я со своим охранением попал в засаду и после ранения был пленён. Из плена освободился только в марте 1918 года. Страны, которую я защищал, уже не было, а вступать в ряды разношёрстных выскочек типа Колчака, Врангеля, Юденича я не захотел. До 1924 года жил в Париже. Ты знаешь, я там чувствовал себя даже очень неплохо. Но было одно «но». Я был игрок. Следствием этого порока стал мой крупный проигрыш в казино. Один добрый господин изъявил желание помочь мне, и я согласился на его предложение. Но, как известно, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Именно таким путём я был завербован в только что созданную немецкую разведку Абвер. И с 1926 года я снова оказался в России, пардон, в СССР, но уже под фамилией Чистяков. Надо сказать, что в своё время, когда я жил ещё в Париже, я выиграл у одного авантюриста значительную сумму денег. Не имея возможности расплатиться со мной, он предложил мне в обмен на его долг список адресов, по которым в Ленинграде были спрятаны сокровища бывших высокопоставленных царских чиновников, которые они не смогли вывезти из страны. Не знаю, почему, но я поверил ему. Поэтому у меня был свой личный интерес попасть в Россию. Первые десять лет меня никто не трогал, и я уже стал думать, что про меня забыли. Все эти годы я любыми способами собирал информацию о помещениях, в которых были спрятаны клады. На некоторые из них я даже нашёл строительные чертежи, а где их не было, сделал планы помещений собственноручно. Но дальше этого дело с места не сдвинулось. И вот однажды до меня дошёл слух, что в городе появился мальчишка с удивительными способностями, который может видеть сквозь стены. Я загорелся желанием найти его и использовать для своих целей. Но как его найти в миллионном городе? Этому помог один случай. Однажды в городе я случайно встретился с бывшей приятельницей моей матери, баронессой Покровской, ты знаешь её как свою учительницу по магии, Софью Павловну. Софья Павловна в своё время в Петербурге слыла неплохой гадалкой и предсказательницей. Рассказав ей о тебе, я был неслыханно удивлён, что она знает про тебя и знает, что ты находишься в банде Серого. Остальное было делом техники. Я выследил вашу банду, а также увидел, как ты помогаешь им искать на станции нужные вагоны. Дело оставалось за малым: тебя надо было каким-то образом выкрасть из банды. Но оказалось, что ты сам устроил всё наилучшим образом, когда сбежал из квартиры вот этого жулика, – и он лёгким кивком головы указал на Булькина. – Несколько дней я следил за тобой, а потом сделал так, что будто бы мы с тобой случайно встретились, и ты таким образом оказался у меня. Надо сказать, что тебя искал не только я. Искал Серый и вот этот гражданин, но, как ты знаешь, всё обошлось. В тридцать восьмом году, незадолго до начала войны, Ленинградская резидентура Абвера была «расконсервирована», и на меня вышел резидент германской разведки. Сначала передо мной была поставлена задача по минированию сборочного цеха на нашем тракторном заводе, но через десять дней цель моего задания резко изменилась. Мне поручили любой ценой оберегать твою жизнь до особого распоряжения. Также было поручено использовать это время для твоего обучения под руководством агента «Блоха». Каково же было моё удивление, когда в «Блохе» я узнал законспирированного агента немецкой разведки Софью Павловну. С началом войны я ушёл на фронт, но первое, что я сделал, оказавшись на передовой, сдался в плен. В плену меня чуть не расстреляли, но мне удалось убедить лагерное начальство связаться с офицерами разведки, которые в октябре месяце вытащили меня из лагеря. После освобождения меня отправили в Берлин, где у меня состоялась встреча с адмиралом Канарисом. Учитывая то обстоятельство, что фюрер помешан на всём сверхъестественном, а ты относишься именно к такой категории феноменов, мне было поручено доставить тебя на территорию рейха и передать в руки секретного подразделения Аненербе. В помощь мне определили вот этих двух молодцов, Белого и Альбиноса. На самом деле это братья-близнецы обер-лейтенанты Гюнтер и Франк Вюртембергские. У них была русская мать, поэтому они хорошо говорят на русском, и их легко принять за русских солдат, но на самом деле это две «машины для убийства». Я не исключаю, что после выполнения задания они должны были ликвидировать и меня. Поиск кладов не входил в план выполнения моего задания, это было чистой воды самодеятельностью, но ты справился с этим заданием на «отлично».
Так, вот ещё, что ты должен обязательно знать. Всей нашей операцией руководит резидент Абвера. Он работает офицером шифровального отдела Штаба обороны Ленинграда, что находится в Смольном. Его фамилия Зарайский. Три дня назад в город прибыла диверсионная группа из шести человек, которая должна заняться твоей переброской через линию фронта. У них есть твоя фотография. Про наш подвал знаем только мы с тобой да вот эти двое. Если найдёшь способ от них избавиться, то можешь спокойно там отсидеться. Еды там хватит ещё надолго. Кстати, всё, что мы нашли, находится там, в подземелье, за потайной дверью. Передача тебя группе должна состояться 20 апреля в 15 часов в Александро-Невской лавре.
– Продолжайте, – проговорил я тихо.
– Если не будешь дураком, и не дашь этим уродам выйти отсюда живыми, и каким-то чудом выживешь в этой войне, ты будешь самым богатым человеком в этой стране. И ещё тебя разыскивает советская контр…
Чистяков остановился на полуслове, сделал судорожный вздох, как будто ему не хватало воздуха, руки его сжались в кулак, он весь напрягся. Рана на животе открылась, из неё начала сочиться кровь вперемешку с содержимым кишечника, он несколько раз дёрнулся и через мгновение скончался.
Я закрыл его глаза и накрыл тело шинелью. После его исповеди я находился в шоковом состоянии. С одной стороны, это был близкий для меня человек, с другой, это был враг, предатель, диверсант, а сейчас шла война, и все мои сантименты были неуместны. Единственное, что я посчитал уместным сделать в данной ситуации, это прочитать заупокойную молитву о рабе Божьим, Воронцове Павле Михайловиче.
Закончив молитву, я повернулся к загипнотизированным близнецам и Булькину. В комнате стало почти темно, но мне не хотелось вставать и идти искать свечи или керосинку, чтобы осветить помещение. Прикоснувшись к Булькину, я вывел его на речевой диалог. Если бы кто-то сейчас посмотрел на нас со стороны, то он ни за чтобы не догадался, что один из нас находится в гипнотическом трансе.
Мне удалось выяснить, что он «работает» не в одиночку, что у него есть доверенный круг уголовников, которые осуществляют обмен ценностей на продовольствие. Запас продовольствия образовался за счёт довоенных грабежей товарных вагонов. К моему большому сожалению, к этому был причастен и я, когда был в банде Серого. На мой вопрос об убийстве в квартире академика Климова Булькин высказался однозначно, что это работа не его подопечных. Они воры, а настоящий вор на мокрое дело никогда не пойдёт. Но он был проинформирован своими дружками, что в их районе появились «гастролёры», которые не гнушаются ничем, в том числе и убийствами. Заправляет этой бандой баба, её кличка Балерина. Откуда она появилась, он не знает, но раньше в блатном мире баб с такой кличкой в авторитете не было. Также он рассказал, что в этой квартире он хранит исключительно ценные полотна. Остальные картины хранятся по другим адресам. Счёт их идёт на несколько десятков. Это картины Саврасова, Васнецова, Левитана, Яна Фейта, Рубенса и многих других знаменитых русских и фламандских живописцев. Узнав адреса, по которым хранятся эти сокровища, я сказал:
– Достаточно! Всем спать! Спать глубоко!
В эту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел в тёмной и холодной комнате, обдумывая различные варианты выхода из сложившейся ситуации. Ночью объявляли две воздушные тревоги, слышалась долгая и бесконечная стрельба зениток, потом под утро начался артиллерийский обстрел. Взрывы раздавались совсем близко, в районе Васильевского острова, а здесь от взрывной волны на голову сыпалась штукатурка и дребезжали стёкла. Шум и грохот стоял такой, что я уже начал думать, что мои подопечные выйдут из транса и проснутся, но Бог миловал. Конечно, можно было бы взять со стола револьвер Булькина и, сделав три выстрела, разом решить все вопросы, но моральная сторона этого поступка не позволяла мне пойти на это. Ладно если бы это было в бою, а так стрелять в безоружных, да ещё в находящихся под гипнозом людей было негуманно и не по-человечески.
Когда сквозь плотные шторы светомаскировки начали пробиваться первые лучи нового дня, у меня в голове созрел план действий.
Я осмотрел карманы близнецов и извлёк оттуда два заряженных нагана. В нагрудном кармане Белого, кроме этого, была спрятана удавка, изготовленная из струны. Никаких документов при них не было. «Странно, – подумал я, – неужели они всё время так ходили по городу?» Найденное оружие я разрядил и спрятал в платяном шкафу соседней комнаты. Не выводя близнецов из состояния гипнотического сна, я внушил им, что с этого момента они навсегда забыли русский язык, а также цель своего задания. Я методично уничтожил в их памяти всё, что так или иначе могло вывести на меня и Чистякова, а также на спрятанный под землёй клад. Затем я внушил им, что они проснутся только после того, как кто-то другой, а не я, заговорит с ними. Потом я занялся Булькиным. Я заставил его написать признательное письмо о совершённом убийстве майора Красной армии и о его связях с фашистскими диверсантами, а также о краже культурных ценностей из музеев города. Кроме того, я продиктовал Булькину фамилию и место службы резидента немецкой разведки в Смольном, и информацию о том, что группа немецких диверсантов в количестве шести человек будет находиться в Александро-Невской лавре 20 апреля в 15 часов. Проснуться он должен будет только после того, как получит удар по лицу.
Когда я уже хотел идти сопровождать Булькина в милицию, меня осенило!!! Я же не прочитал тот злосчастный документ с красной печатью. Быстро сорвав с убитого шинель, я достал из его нагрудного кармана сложенный вчетверо листок и начал читать.
«Предъявитель сего документа, майор Иванов А. О., выполняет личное, особо ответственное задание Народного Комиссара Внутренних Дел. Всем командирам частей и соединений, а также всем руководителям Советской власти на местах оказывать ему всестороннюю и исчерпывающую помощь».
Народный Комиссар Внутренних Дел Берия Л. П.
Поверх подписи стояла большая красная печать наркомата.
Времени на дальнейшие размышления не было. Я положил документ назад, назвал Булькину адрес отделения милиции, куда он должен пойти и сдаться. Мне же осталось незаметно последовать за ним и убедиться, что он полностью выполнил мою установку.
Булькин шёл заплетающейся походкой, и со стороны казалось, что он вот-вот упадёт. Но ничего неожиданного не произошло, и через полчаса мы добрались до цели. Самуил Маркович скрылся в дверях отделения, а я остался наблюдать за тем, как будут развиваться события дальше. Прошло не меньше часа, прежде чем в дверях показался со связанными сзади руками Булькин с огромным синяком под левым глазом, конвоируемый двумя милиционерами. Он кричал о творимом произволе со стороны милиции в отношении старого и больного человека, но один сильный и увесистый удар приклада ружья в спину вернул его в существующую реальность. Он жалобно заскулил и заплакал. Через какое-то время в дверном проёме показалась фигура Гаврилова, и вся процессия тронулась в направлении квартиры неудавшегося коллекционера живописи…
Глава 10. Преображение
Извечный русский вопрос «Что делать?» застал меня врасплох. Вроде бы я и сдал этих проклятых немецких агентов вместе с Булькиным в милицию, но какого-то морального удовлетворения от всего этого я не получил. Во-первых, получалось, что я сбежал с завода, чтобы помогать фашистам искать клады недобитых в революцию буржуев. Во-вторых, в свете произошедших событий меня можно было считать пособником немецко-фашистских оккупантов, которых по закону военного времени расстреливали на месте. В-третьих, у меня на руках были поддельные документы на фамилию Иванова, отсутствовала какая-либо правдивая легенда моего существования до начала войны, в частности: откуда я взялся, кто мои родители, где я жил, где учился и ещё много-много другого, на что я не смогу дать ответ. Поэтому мне надо было срочно и очень серьёзно обдумать сложившуюся ситуацию. И я решил на какое-то время уйти в подземелье, чтобы там привести свои мысли в порядок.
Спуск в подземелье превратился для меня в тяжёлое физическое испытание. Без света, сильно измотанный за последние сутки как физически, так и морально, я в потёмках пробирался к логову. Несколько раз оступался и падал, разбив при этом не только руки и ноги, но и лицо. А когда я добрался до места и включил свет, то почувствовал себя совершенно измождённым и несчастным человеком. Первым моим желанием было броситься на свой матрац и спать, спать и спать, но когда я улёгся и закрыл глаза, меня внезапно охватило непонятно откуда взявшееся чувство страха, и мой сон как рукой сняло. Я вышел из каморки и уселся на каменный пол посреди зала, чтобы видеть, как можно большее пространство вокруг себя. Чтобы хоть чем-то себя занять, я начал просматривать личные вещи моих бывших «компаньонов». У Чистякова я нашёл подробную карту города, планы осмотренных нами квартир, записную книжку со столбиками цифр, солидную пачку советских денег, на которые можно было прилично жить ещё несколько лет, даже если питаться с чёрного рынка, стопку продовольственных карточек, наверное, поддельных, но по внешнему виду они ничем не отличались от настоящих. Несколько пузырьков непонятной жидкости белого цвета, а также наручные часы и компас. К моему сожалению, моих старых документов не оказалось. А у близнецов я нашёл припрятанный ими мешочек с бриллиантами, финский нож, маленький пистолет размером с ладонь, фотоаппарат и бритвенные принадлежности. Отдельно лежал небольшой медальон с фотографией мужчины и женщины на развороте. Возможно, это были родители Белого и Альбиноса или как их там, Гюнтера и Франка? Потом я вспомнил о найденном у Чистякова предписании наркома НКВД и попытался понять, как такой документ мог попасть в руки этого человека. Или это очередная подделка фрицев? А может быть, весь этот клубок запутан ещё сложнее, чем я думаю, и Чистяков на самом деле не немецкий шпион, а контрразведчик, который перед смертью рассказывал мне всего лишь свою легенду?
Версии и мысли, как пчелиный рой, кружились у меня в голове, сменяя друг друга. Постепенно этот поток начал ослабевать, и усталость начала брать своё. Глаза стали слипаться, а сил, чтобы лечь на матрац, уже не было, и я провалился в глубокий и крепкий сон прямо на каменном полу.
* * *
…Я сидел под сводчатым потолком подземелья в большом и пустом зале. Постепенно окружающий воздух начал густеть, создавая иллюзию того, что я смотрю на окружающее предметы через призму кривых зеркал или большое увеличительное стекло. От непрерывно меняющейся и плывущей картины перед глазами меня начало укачивать, и моё сознание провалилось в ещё более глубокое и призрачное состояние сна. Меня охватили покой и умиротворение, а все мои проблемы и нерешённые вопросы ушли куда-то далеко-далеко и стали мне абсолютно безразличны и малозначимы. Я наслаждался этим состоянием невесомости души, лёгкостью тела и безмятежности разума. Через какое-то время моё сознание начало проясняться, и до меня докатилась волна непонятных мне звуков. Эти звуки становились всё ярче и громче и вскоре стали похожими на речь говорящих между собою людей, не подозревавших о том, что их подслушивают. Понять, о чём они говорили, мне было не дано, но почему-то я был уверен, что они говорят обо мне.
Медальон, который я удерживал в руках, стал нагреваться, жар его становился столь невыносимым, что я с криком выронил его из рук и открыл глаза. Обернувшись, я увидел несколько полупрозрачных фигур, похожих на людей, которые с большим трудом можно было выделить на фоне постоянно колышущейся воздушной массы. Я не испытывал никакого чувства страха или дискомфорта, разглядывая их. Вскоре они заметили, что я наблюдаю за ними, и тогда один из них приблизился ко мне вплотную и запустил в мою голову свою прозрачную руку, от чего моё тело наполнилось лёгкой вибрацией с ощущением онемения в конечностях. Затем я почувствовал лёгкое покалывание в области затылка, как будто кто-то пропустил через меня электрический ток. После этого возникло чувство эйфории, которое постепенно сменилось ощущением моей сопричастности к событиям жизни и смерти, по своей значимости не попадающим ни под одно известное мне описание. Меня словно изнутри начала наполнять неизвестная мне энергия, которая, как вода, вливалась в моё тело с лёгким журчанием. Каждая клеточка моего тела обретала абсолютно новый смысл своего существования в пространстве и времени, в симбиозе с себе подобной живой материей, отчего мне хотелось, как можно дольше продлить это состояние эйфории и наслаждения. Время стало вязким и тягучим, как мёд, а слышимые звуки приобрели оттенок размазанности. Я отчётливо слышал биение своего сердца, которое, как удары тяжёлого колокола, извещало меня о том, что я ещё жив. И под эти нескончаемые, монотонные звуки сознание начало проваливаться внутрь себя, ища выход из четвёртого измерения…
* * *
Я проснулся мгновенно, но продолжал лежать на холодном каменном полу с закрытыми глазами. Из-за неудобной позы руки и ноги затекли, и когда я попытался изменить позу, в меня сразу же вонзились миллионы «маленьких стрел», сигнализирующих разуму, что нормальное кровообращение тела начало восстанавливаться. Вслед за этим на меня накатилась волна неразрешённых проблем, и я понял, что мой «отдых» на каменном полу есть не что иное, как непозволительная роскошь. Обрывки былого сна, как фрагменты кино, вспыхивали в моей памяти снова и снова, сменяя один сюжет за другим.
«Что это было? – пытался я разобраться в случившемся. – Сон, галлюцинация или галлюцинация во сне?» Но ощущение реальности произошедших событий никак не покидало меня. «Ладно, утро вечера мудренее», – проговорил я, настраиваясь на оптимистический лад, одновременно поднимая голову и открывая глаза.
Лампочка под потолком горела вполнакала, всё было тихо и спокойно. Предметы, лежащие передо мной на полу, находились в том же самом положении, в котором я их оставил перед тем, как уснуть. Вот передо мной лежат часы и компас Чистякова, рядом с сумкой целая кипа чертежей с планами квартир. Вот пистолет, нож и фотоаппарат. Вот медальон… И тут я начинаю вспоминать свой сон в мельчайших подробностях. Разжав кулаки и посмотрев на раскрытые ладони, я понимаю, что начинаю сходить с ума. На правой ладони я вижу оттиск медальона и цепочку в мельчайших деталях в виде ярко-красного отпечатка ожога. Тут на меня нахлынула новая волна животного страха, противостоять которому на этот раз я уже не смог, и я бросился наверх. Как я выбрался из подземелья и как бежал по ночному городу, я не помню. Пришёл я в себя только среди каких-то развалин довольно далеко от центра города. Стояла глубокая весенняя ночь. Всё небо было усеяно звёздами, и только на юго-западе горело несколько пожаров после вечерней бомбёжки. Спрятавшись в какую-то расщелину разрушенного до основания дома, я притаился и стал ждать. Чего ждать, я и сам толком не знал, но чувство того, что что-то вот-вот должно произойти в самое ближайшее время, никак не покидало меня. Там я и просидел до самого рассвета.
Выбравшись из своего укрытия, я подошёл к замёрзшей луже, ударом каблука разбив ледяную корку. Встав на четвереньки, я хотел было умыться, но в этот момент увидел в воде своё отражение. То, что я увидел там, заставило меня отпрянуть назад, поскольку на меня смотрел совершенно незнакомый для меня человек. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, а голова была покрыта седыми волосами.
Приложив ладони к лицу, я ощутил под ними старческую, ребристую поверхность дряблой кожи. Если сказать, что в тот момент я испытал повторное чувство ужаса, это значит не сказать ничего. Я находился в состоянии полной прострации. Невозможно было смириться с мыслью, что за несколько часов я превратился из молодого человека в дряхлого старика. Сколь долго я просидел над лужей, было мне неведомо. Однако, когда я поднялся на ноги, то почувствовал прежнюю лёгкость в ногах и теле. По всей видимости, из-за какого-то непонятного физического явления, произошедшего прошлой ночью, я превратился в старика снаружи, оставаясь молодым внутри. При этом физиологические изменения коснулись только моей внешности, но не затронули внутренних органов. Трудно было в тот момент осознать всю глубину произошедшей трагедии моей души, моей психики, когда на пороге большой жизни человек теряет своё лицо и внешность. Но времени жалеть себя у меня уже не было, поскольку из развалин и подвалов начали выходить люди, бросавшие вопросительные взгляды в мою сторону. И тут ко мне неожиданно подбежала маленькая девчушка.
– Дедушка, вам плохо? – спросила она.
От такого обращения меня передёрнуло. Но потом, собравшись с мыслями, я прикоснулся рукой к её голове, чтобы погладить, и в этот момент меня пронзил удар наподобие сильного удара током, от которого я зашатался. Чтобы не упасть, я схватился за её руку и получил повторный удар. В этот момент мир перед моими глазами превратился в белое полотно, на котором, как на экране кинотеатра, я увидел всю жизнь этой маленькой девочки. Я знал о ней абсолютно всё. Самое печальное, что я видел её трагическое будущее. Я видел, как этим летом её будут эвакуировать из города и как она погибнет, попав под бомбёжку. Произойдёт это 15 июня в час дня…
Отшатнувшись от неё, я пришёл в себя и произнёс:
– Ничего, ничего. Просто голова закружилась.
– Постойте здесь, я сейчас вам воды принесу, – и, не дожидаясь моего ответа, она умчалась в ближайший подвал.
Буквально через минуту, она в сопровождении своей матери с металлической кружкой в руках уже бежала назад. Её васильковые глаза излучали огромную жизненную силу, которая присуща только детям.
– Вот, пейте! – она протянула мне наполненную до краёв кружку воды.
Пока я пил, подошла её мать и участливо спросила меня:
– Извините, может быть, вам нужна какая-нибудь помощь? А то вот дочь прибежала и сказала, что вы тут чуть в обморок не упали. Я, правда, не врач, а всего лишь медсестра, пришла с дежурства покормить её, а она вот вас лечить собралась. Что с вами произошло? Вы давно ели?
– Нет, нет. Со мной всё в порядке, не беспокойтесь, так, общая слабость, – проговорил я, уставившись немигающим взглядом в её глаза.
И когда она перестала моргать, я ей сказал:
– Если хочешь, чтобы дочь твоя осталась жива, под любым предлогом не посылай её в эвакуацию. Особенно оберегай её 15 июня в час дня, – потом провёл ладонью перед её глазами и проговорил уже спокойным голосом: – Да ты, голубушка, сама чувствуешь себя неважно. Вон на ходу засыпаешь, видно умаялась на дежурстве. Ступай к себе, отдохни и поспи немного. Всё будет хорошо.
С этими словами я развернулся и пошёл неспешной старческой походкой.
* * *
Не имея никакого артистического таланта, я тем не менее старался идти степенным небыстрым старческим шагом, шагом пожилого уставшего и больного человека. Мимо меня проходили редкие прохожие, но я не чувствовал от них никаких энергетических посылов. Не было никакого намёка на тот шок, который я испытал, держа за руку девочку. Я уже не думал и не сокрушался о моей изменённой внешности, я думал сейчас только о том, чтобы ещё раз попробовать прикоснуться к кому-нибудь и узнать, сработает ли моё ясновидение на этот раз или нет.
Впереди себя я увидел старого пожилого человека, которому было трудно перейти через вывороченные взрывом трамвайные пути, и я решил помочь ему. Он посмотрел на меня сверху вниз и хорошо поставленным голосом произнёс замечательную фразу:
– Ты, дед, можешь помочь мне только в одном случае, если будешь идти впереди меня и посыпать дорогу песком, который сыпется из тебя, как из пожарного ящика.
Оценив этот юмор, я ответил ему в том же духе:
– По правде говоря, я уже успел состариться, глядя на то, как вы прыгаете через эти барьеры.
Он внимательно посмотрел на меня и разразился лёгким смехом, которым, наверное, не смеялся с самого начала войны.
– Ну что ж, мой верный Санчо Панса, помоги своему Дон Кихоту протоптать дорогу к Дульсинее! – театрально произнёс мужчина.
Я подошёл к нему и подал свою руку для рукопожатия, одновременно представляясь своим настоящим именем, – Архип. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он освободил свою правую руку от нескольких вязаных перчаток, наполовину дырявых от старости и моли.
– Райков Павел Степанович, – представился он, и наши руки соединились в крепком рукопожатии.
И в тот же миг, как и в случае с девочкой, в меня начала поступать информация о жизни Райкова.
Я увидел его, ещё совсем маленького, на коленях матери. Вот он уже выступает на подмостках губернского театра. Годы революции, стрельба на улицах города и в театре. Смерть родителей и жены от тифа. Недели запоя и полная безысходность в жизни. Потом в его жизни появилась женщина, которая становится его женой. Снова театр, цветы, поклонники и поклонницы. День объявления войны и обезумевшие от страха глаза жены, её решение не уезжать и остаться рядом с ним. Голод и холод блокадных ночей. Стояние в очередях за хлебом. Смерть супруги. И наконец смерть самого Райкова тёплым сентябрьским днём в своём любимом кресле-качалке 5 сентября текущего года в полном одиночестве под грохот бомбёжки и артиллерийской канонады.
Но мало того, что я видел и знал об этом человеке всё, что с ним было, и то, что ещё произойдёт, в момент ясновидения я ощутил всю гамму чувств, пережитых человеком в самые важные моменты его жизни. И от этого водопада эмоций мне стало нехорошо. Я был к этому ещё не готов. «Странно, – подумал я, – теперь я могу знать всё о жизни любого человека, к которому прикасаюсь, а о том, что будет со мной через час или два, не могу».
Распрощавшись с артистом, я решил пойти к старшему лейтенанту Гаврилову. Во-первых, по его реакции можно будет проверить узнаваемость моей новой внешности, а во-вторых, узнать, чем закончилась разборка с Булькиным и близнецами.
Добравшись до нужного мне отделения милиции, я устроился в подворотне дома напротив и стал ждать появления Гаврилова. Солнце припекало, и я, подставив под его лучи спину, нежился в этом первом весеннем тепле. Никто не обращал на меня никакого внимания. Ну, сидит себе старик и сидит, никого не трогает. Мимо меня два раза проходил военный и милицейский патруль, но ни у кого из них не возникло желание проверить у старика документы. Оказывается, с внешностью старика очень легко затеряться среди людей или наоборот быть у всех на виду, но в тоже время быть для всех незаметным. «И это совсем неплохо», – сделал я своё умозаключение.
