скачать книгу бесплатно
– Его фамилия Бронштейн, но потом он станет Львом Троцким. Я не знаю, используется ли им сейчас это, новое имя.
– Что ещё вы о нём знаете?
– Сейчас или в будущем?
– Сейчас. Только в Петропавловской крепости десятки политических, мне нужно чуть больше информации.
Он ни одним словом, ни единым взглядом не выразил скепсиса или недоверия. Неужели верит?
– Надо подумать, – мы проходили мимо гостиного двора, и я не сдержалась: – если мы ничего не изменим, то через десять лет все магазины здесь опечатают, а товары экспроприируют, – сказала задумчиво, глядя на огромный рынок.
– Не нужно подсыпать перца, я и так более чем впечатлён. В том числе и словом этим, не знаю, что это значит, но явно какую-то пакость, – я прыснула, он улыбнулся в ответ. Едва-едва, но мне хватило.
– Я просто никак не могу поверить, что вы мне верите.
– Такую околесицу не выдумать, – тяжело выдохнул, – даже такой барышне, как вы.
– Какой это?
– Алиса Ивановна, – Слепцов сдвинул брови. – Извольте не отвлекаться. Не отходите от темы разговора.
– Просто понимаете… это через пятнадцать лет он станет всем известен, сейчас же, он один из сотен… – я задумалась, стараясь припомнить, – его арестовали осенью девятьсот шестого, за “финансовый манифест”, но я не уверена, что кому-то известно, что именно он с Парвусом стоял в гуще стачек в девятьсот пятом.
Вася кивнул.
– Вы думали над этим? Что бы вы сделали с этим человеком?
Вот это вопрос!
– Не знаю, правда не знаю… в будущем он прольёт реки крови. Но до того… он очень талантливый оратор, пропагандист. Как человек я не могу желать кому-то смерти, но таким жить нельзя… а если не станет его, вдруг, его место займёт ещё кто-то более кровожадный? Вдруг будет ещё хуже? В идеале: его бы поставить на свою сторону, но он идейный, он не пойдёт на это, пока такие вот, как Бризаки ваши, украшают платья камнями и эти платья носят, пока другая, большая часть страны горбатится на заводах чтобы просто поесть и не умереть с голода.
– Понял.
Несколько минут мы шли в тишине.
– Скажите, Алиса Ивановна, вы тоже считаете, что нужно всё забрать у богатых и раздать бедным?
– Нет, конечно нет! Но… понимаете… всё нужно менять…
– Понял, – перебил меня. – Расскажете в следующий раз, что именно вы хотите менять в нашей прогнившей системе, – и такой яд в голосе! – Мне, к сожалению, пора искать вашего агитатора и талантливого оратора. К тому же идейного. Я поймаю вам извозчика?
– Нет, я прогуляюсь. Василий, что вы будете делать?
Он пожал плечами.
– Пока ума не приложу, но точно задержу его этап. А там решим. До свидания, Алиса Ивановна.
Он взял мою руку сам, замялся на миг, быстро глянул по сторонам и приник к ней горячими губами. Попал в то самое место, место обручалки.
И сбежал!
Что это вообще такое было?
И хотелось бы не думать о Слепцове, но не получалось. Даже в череде дел Алисы с учёбой, дома, учениками, я всё равно то и дело возвращалась мыслями к Васе.
Что удалось ему сделать? Удалось ли? А если удалось, что будет дальше?
Мамочки!
Всё же, какой он… и тот, прежний, и другой одновременно.
Даже руку поцеловал… совсем неожиданно. Много бы отдала, чтобы узнать, о чём он думает, думает ли вообще обо мне.
Как оказалось – думал да не только, потому что спустя два дня выскочил, как чёрт из табакерки на меня, только я вышла из невского ангела.
– Боже мой! Нельзя же так пугать! – схватилась за сердце, стараясь дышать, потом опомнилась: – что вы здесь делаете?
– Жду вас. Хотел вам кое-что показать. Уделите мне час своего времени?
И опять абсолютно непроницаемое лицо.
Что там? Какой-то сюрприз? Свидание?
Сложно было не улыбаться, успокоиться, но я безропотно пошла за ним.
– Будь вы простой девушкой, я бы не попросил вас, но, я хотел бы, чтобы вы вошли со мной в одно место, кое-что увидели. Обещаю: вам ничего не угрожает. Ни вашей безопасности, ни вашей чести.
Стоит признать, Слепцов умеет сбить романтический настрой. Это его “попросил” и про “безопасность”…
Минут через двадцать мы подошли к угловому розовому дому на Грибоедова, точнее, пока на Екатерининской набережной. Тот самый, с барельефами писателей на фасаде.
– Пойдёте? – переспросил ещё раз, ухватившись за ручку двери.
Я только задрала повыше подбородок. Не знаю, что он там себе надумал, но уж точно не стану отказывать ему в помощи из-за какой-то там репутации.
Просторная парадная, мы пошли по лестнице:
– Четвёртый этаж, – прокомментировал мой спутник.
Не очень-то престижно. Тот, кто здесь живёт, явно не богат. Последний этаж в доме без лифта – удел среднего класса.
Ажурная лестница, плитка на полу – не помпезно, но и не бедно. Впрочем, на Екатерининском бедняки жить и не станут. Зато потолок лепной, даже в подъезде.
Из широкого в пол окна на каждом пролёте, виден обыденный двор-колодец.
Я попыталась приглядеться, гадая, в какой стороне выход-вход.
Звякнули ключи, дворник вышел из своего флигелька, сходу уставился на меня, глазеющую в окно. Я отпрянула.
– Там… – с перепугу покачнулась, вцепилась в Васино плечо.
– Ясно, – сказал, переглянувшись с мужиком и открыл дверь.
Маленькая передняя-прихожая – я заколебалась, раздеваться не хочется.
– Не снимайте шубу. Мы не на долго. И помните: вам ничего не угрожает.
Странная эмоция… досада, сожаление? На миг скользнула по его лицу, пока он не вернуло себе невозмутимость.
Кивнул и распахнул двустворчатую дверь, входя первым.
Очередное допотопное, ненавистное мне питерское убожество, из которого скоро сделают коммуналку: высокие потолки, широкие окна. Полукруглая просторная комната, в центре её стол. Человек, сидящий на единственном стуле даже не вздрогнул при нашем вторжении, не повернул головы. Густые тёмные волосы длиннее обычного, очевидно несвежий пиджак.
– Пройдите к окну, посмотрите на этого человека и скажите, знакомы ли вы с ним?
Нехорошее, ужасное чувство, будто недавно я сама рыла яму, в которую сейчас залажу.
Я послушалась. Предвкушая ужас, который, точно знаю, сейчас испытаю, я прошла к окну.
Короткий взгляд ледяных глаз за короткий миг прожевал и выплюнул меня.
Человек этот не счёл меня стоящей ни своего разглядывания, ни внимания. Но я всё равно не могла задышать. Казалось, что я – мелкая, глупая букашка рядом с ним. И то ли это последующее величие его фигуры, которое ещё прогремит, то ли он и правда такой – будто выше и квартиры этой, и меня, и штабс-капитана, что держит его здесь.
– Знакомы ли вы с этим человеком? – голос Васи без единой эмоции.
Знакомы ли… не знаю ли я, кто это, а знакомы ли мы.
– Нет.
– Вы знаете эту барышню?
Арестант не взглянул на меня повторно, смотрит в стену.
– Не имел удовольствия, – чеканно, громко. В абсолютный разрез с произнесённым. Едва ли хоть какие-то удовольствия его интересуют.
Команда на выход и я чуть ли не побежала.
Скрип паркета под ногами, стук двери, скрежет ключа в замке.
– Что это? Зачем? Это ведь он! Он! – забылась, заговорила громким шёпотом.
– Я должен был убедиться, что вы не сводите свои счёты моими руками.
Он закрыл дверь, убрал ключ и пропустил меня вниз.
Пролёты пролетали как в тумане.
Свожу счёты? Убедиться? Его руками?
Он не поверил мне.
Он, зная обо всех тех ужасах, что устроит этот человек, чьё имя мне страшно произносить даже про себя, привёл меня к нему.
– Что с ним будет дальше? – спросила, потому что не могла не спросить, как только мы вышли на улицу.
– Его уже нет. Считайте, что никогда и не было, и всего того, что вы рассказывали тоже не будет.
– Но вы… – понимаю, что глупо, но я не могу не спросить, не выдержу. – Вы не поверили мне? Раз решили проверить?
Мы стояли у парадной, снова пошёл снег, а мне необходимо услышать ответ. С места не сдвинусь, пока не узнаю.
– Алиса Ивановна, – вздохнул устало. – Я не могу не проверить. Вы – бесспорно привлекательная барышня, но я не юнец, чтобы принимать на веру каждое ваше слово. Постойте, я переговорю с дворником и отведу вас домой.
Он не стал ждать моего ответа. Пошёл во двор, в дворницкую, а я, услышав скрипнувшую дверь и громкий бас, приглашающий Слепцова внутрь, кинулась прочь.
Назад, домой.
Пусть в Алисино домой. Но туда, хотя бы где её используют в открытую. Отец – чтобы контролировать и держать лицо приличной семьи, благотворители – чтобы она смогла научить крестьян всему, что знает…
Только не этот человек, который рвёт мне сердце в клочья. Меняясь каждую секунду: то он и лицом, и жестами и мимикой, один в один мой муж, что кажется, вот сейчас всё рассказать и он поймёт, вспомнит, узнает. А в следующую секунду его сменяет другой – чужой и холодный, клещами выцепляющий из меня каждое, нужное ему слово, живущий где-то не просто по-другому, а в каком-то другом мире, куда я уже никогда, никак не попаду.
Я не оглядывалась, просто бежала, стараясь не поскользнуться. Боюсь только одного – что догонит, спросит, но что я смогу ему объяснить? Что настроила себе иллюзий, что он влюбится в меня, станет мне доверять и мы будем жить счастливо в этом, в его времени?
Очевидно – он считает меня сумасшедшей или авантюристкой. Или всё сразу.
А я понимаю только одно – что бесконечно устала. От борьбы за его внимания, которое он мне выдаёт строго дозированно и по делу. От выживания в этом, не моём, чужом мире.
И что я сейчас всё бы отдала, чтобы оказаться дома.
В своём большом, пустом доме на Большой Конюшенной. Запереться там и, наконец, оплакать мужа, который умер так несправедливо.
Я сама себя лишила этой привилегии. А всё, что у меня теперь есть – никчёмная жизнь Алисы, которая даже не может пойти учиться.
И ученики, из которых я могу попытаться не дать сделать убийц.
И мир, пусть страшный и трещит по швам, но на одного монстра здесь станет меньше.
Вот сейчас, добегу до дома, выплачу всё это из себя и завтра проснусь жить эту жизнь дальше. Что бы она мне не приготовила.
А Слепцов…
Мой муж умер ещё там, в 2027-м, этот мужчина мне ничего не должен. Как и я ему.
Дело третье. Товарища министра внутренних дел камергера двора статского советника В. И. Гурко о превышении власти и упущения по службе.
17 января 1907 года, Санкт-Петербург.
Аквариум исходился в исступлении.
