
Полная версия:
Дебри времени

Андрей Поцелуев
Дебри времени. Пьесы

© Оформление. ООО «Издательство Перо», 2025
© Поцелуев А. В., 2025
Краткая рецензия редактора на пьесы А. В. Поцелуева для книги «Дебри времени»
Для пьес Андрея Поцелуева характерны актуальность и глубина поднятых тем, лаконичность в сюжете и изложении, традиционный реалистический стиль, прекрасный русский язык, без сленга и новояза, острота конфликта, стремительность действия, искренность чувств, яркие персонажи. «Изюминка» пьес – много познавательных и расширяющих кругозор эпизодов из различных областей знаний, органично вплетенных в диалоги.
Вилла «Мавританка»
(Один день из жизни писателя)
Пьеса в двух действиях
Действующие лица:
Уильям Сомерсет Моэм, 61 Год, Писатель.
Фредерик Моэм, 69 лет, старший брат Уильяма, политик, будущий лорд Англии.
Герберт Уэллс, 69 лет, друг Уильяма, писатель.
Джеральд Хэкстон, 43 года, секретарь Уильяма и его любовник.
Сесил Битон, 31 год, фотограф, дизайнер.
Мари Лоренсен, 51 год, художница.
Мануэль Санчес, 30 лет, танцор танго.
Оливия Уилсон, 25 лет, очаровательная блондинка, певица.
Эрнест, 45 лет, дворецкий.
Место действия:
Вилла «Мавританка» (Французская Ривьера).
Время действия:
Июль 1935 года.
Действие первое
Сцена 1
Вилла «Мавританка». Большая комната с гостиной и столовой и высокими потолками. Справа большой диван и два кресла, журнальный столик, книжные полки до потолка, слева обеденный стол и шесть стульев, в центре лестница зеленого цвета, ведущая на второй этаж в кабинет. Над лестницей видна балконная дверь, расписанная Гогеном. На стенах картины французских импрессионистов. Пол выложен белыми и черными мраморными плитками. Слева от лестницы камин. Над камином позолоченный деревянный орел. Французские окна открываются в сад, где видны лимонные и апельсиновые деревья. Над диваном мавританский знак – символ дома. На стене часы, показывающие 8 утра. Играет музыка. Поет Лотта Леман, любимая певица Уильяма Сомерсета Моэма. Входит Уильям. Он одет в шелковую японскую пижаму и кимоно. Садится в кресло и читает журнал «Ланцет». Входит дворецкий Эрнест. Он одет в ливрею. Несет поднос с завтраком. Ставит тарелку, приборы и кружку на стол.
ЭРНЕСТ (смотрит в сторону Моэма). Ваш завтрак, сэр. Как всегда, овсянка и чай со сливками.
УИЛЬЯМ. Спасибо, Эрнест. (Встает с кресла, идет к граммофону и выключает пластинку. Потом идет к обеденному столу.) Запишите, пожалуйста, меню на сегодняшний ужин и передайте его Аннет. (Садится за стол и надевает очки.)
ЭРНЕСТ (достает блокнот и готов записывать). Слушаю, сэр.
УИЛЬЯМ (диктует вслух). Суп с фрикадельками, утиное конфи, фуа-гра, гратен «Дофинуа», на десерт тарт татен, мороженое с авокадо, пюре из крыжовника со взбитыми сливками. Шампанское «Пол Роже». Да, и пусть испечет печенье «Мадлен». Все гости его любят.
ЭРНЕСТ (убирает блокнот). Хорошо, сэр, я все передам Аннет.
УИЛЬЯМ, и не забудьте, что у меня сегодня холодный обед с Гербертом Уэллсом. Только хамон и фрукты.
ЭРНЕСТ Я помню, сэр.
УИЛЬЯМ. И принесите, пожалуйста, еще один прибор к завтраку. Возможно, Фредерик присоединится ко мне. ЭРНЕСТ. Слушаюсь, сэр.
УИЛЬЯМ. Что остальные гости? Еще спят?
ЭРНЕСТ. Да, сэр, завтрак им будет подан в комнаты.
Эрнест уходит. Быстрым шагом входит Фредерик. Он одет в строгий костюм. Садится за стол к Уильяму.
УИЛЬЯМ (приветливо). Доброе утро, Фредерик.
ФРЕДЕРИК (сдержанно). Доброе утро, Уильям.
Эрнест приносит ему приборы и поднос с завтраком. Ставит все на стол. Уильям и Фредерик завтракают.
УИЛЬЯМ. Как спалось?
ФРЕДЕРИК. Отвратительно.
УИЛЬЯМ. Наверное, все политики плохо спят.
ФРЕДЕРИК. Это почему же?
УИЛЬЯМ. Грехов много, а в храм не ходят.
ФРЕДЕРИК И совсем не смешно.
УИЛЬЯМ. А я не хотел тебя рассмешить. Это констатация факта.
ФРЕДЕРИК. Скажи, пожалуйста, почему у тебя слуга в ливрее?
УИЛЬЯМ. Так красивее и торжественнее.
ФРЕДЕРИК У тебя не сочетается овсянка и слуга в ливрее. Противоречие формы и содержания.
УИЛЬЯМ. Наоборот. Полезная пища подается в красивой упаковке. Простая пища вообще в моем вкусе. Ты думаешь, что ты ешь жидкую овсянку, а ведь это овсянка с кремом «Забаглионе». Приготовить этот заварной крем непросто и совсем не дешево.
ФРЕДЕРИК У тебя вообще слишком много слуг. Сколько у тебя садовников?
УИЛЬЯМ. Семь. Что делать, большое хозяйство требует много людей, которые за ним следят. Иногда мне бывает неловко, что одного старика обслуживают тринадцать человек.
ФРЕДЕРИК. Давно ты купил этот дом?
УИЛЬЯМ. Восемь лет назад. История этого дома очень интересная. Был такой бельгийский король Леопольд Второй. Очень любвеобильный монарх. В конце девятнадцатого века он построил здесь свой дворец, а вокруг дворца четыре виллы. Три – для своих любовниц, а четвертую для своего личного духовника монсеньора Шарметона. Очевидно, чтобы свои грехи замаливать.
ФРЕДЕРИК. Очень разумное решение.
УИЛЬЯМ. Вот эта четвертая вилла, которую я купил, была построена чуть позже первых трех, в мавританском стиле: с башенками, куполом, колоннами и минаретом. Я, конечно, перестроил ее, так сказать, под себя. Но мавританский стиль сохранил. Все мои гости зовут эту виллу «Мавританка», хотя ее официальное название вилла «Мореск».
ФРЕДЕРИК. Сколько же у тебя гостевых комнат?
УИЛЬЯМ. На третьем этаже пять гостевых комнат и четыре ванных комнаты, еще две гостевые комнаты этажом ниже.
ФРЕДЕРИК А что за статуя в холле?
УИЛЬЯМ. Это китайская богиня милосердия Куан Чин.
ФРЕДЕРИК Я не понимаю, как ты зарабатываешь столько денег на своих романах.
УИЛЬЯМ (раздраженно). Я считаю, что интеллектуальный труд – это высшая разновидность труда. Почему он не может хорошо оплачиваться? Во всяком случае, он должен приносить больший доход, чем, например, торговля. У нас в Англии почему-то существует мнение, что писать книги – не настоящая работа, и общество в какой-то степени даже считает это дело зазорным. В Англии я как писатель не бог весть какая персона. А вот во Франции и Германии литература – почетная профессия, и ею занимаются с благословения родителей. Я даже сам слышал, как одна немецкая мать с гордостью сказала, что ее сын поэт. А во Франции родители богатой невесты хорошо отнесутся к ее браку с молодым писателем. Это уважаемый человек. Ты вот не ценишь мои литературные заслуги, а между тем в прошлом году в лондонском издательстве Хайнеманна вышло мое первое собрание сочинений. Ты относишься к моему творчеству снисходительно.
ФРЕДЕРИК. Только прошу тебя, не пиши сонеты, как Шекспир.
УИЛЬЯМ, я как раз думаю об этом.
ФРЕДЕРИК. Я политик. И не люблю художников, писателей, поэтов и философов. Это сброд, завистливый, драчливый, неразборчивый в любви.
УИЛЬЯМ. Но этот, как ты говоришь, сброд создает нечто великое, сияющее, душу всего мира – искусство.
ФРЕДЕРИК. Ну ладно, не будем ссориться. Что ты сейчас пишешь?
УИЛЬЯМ. Роман. Кстати, я хотел подарить тебе свою последнюю книгу «Шеппи». Это пьеса.
ФРЕДЕРИК. Это про собаку?
УИЛЬЯМ. Вообще-то, о парикмахере. И он мужчина.
ФРЕДЕРИК. Хорошо, давай. Будет что почитать по дороге в Лондон.
Уильям встает, берет книгу с круглого стола и передает ее Фредерику.
УИЛЬЯМ. Она, кстати, с дарственной надписью.
ФРЕДЕРИК (берет в руки книгу, надевает очки и читает вслух). Дорогой Елен от Уилли. Почему ты всегда подписываешь книги моей жене, а не мне? (Снимает очки и кладет их на стол).
УИЛЬЯМ. Мне кажется, так изящнее. Ну и, наверное, это не так важно. Вы же одна семья, и библиотека общая. Какие новости из Туманного Альбиона?
ФРЕДЕРИК. Не очень хорошие. Британия давно уже не империя, а содружество наций. С тех пор как доминионы получили новые права, британские законы, за которые доминионы не голосовали, на их территории недействительны. Они получили возможность не просто принимать собственное законодательство, но и игнорировать те нормы британского права, которые считают не подходящими для себя. От былого величия остались одни воспоминания. Нас также вытравливают с традиционных рынков сбыта. В бюджете денег нет.
УИЛЬЯМ (удивленно). Да, странно. Богатство и помпезность высшего общества и королевского двора продолжают поражать воображение.
ФРЕДЕРИК. Подданные любят своих монархов и не жалеют денег на их содержание.
Входит Эрнест и убирает посуду со стола.
УИЛЬЯМ (вздыхая). Главная беда Англии – это снобизм. У нас оценивают человека не по личным качествам, а по месту, ступеньке, которое он занимает в обществе. Тех, кто ниже, можно презирать, а вот выше – надо относиться с уважением. И смысл жизни – подняться как можно выше по этим ступенькам. Снобизм – это предрассудок, творческим людям это тяжело дается.
ФРЕДЕРИК Ты преувеличиваешь. Ты склонен приписывать положению человека в обществе слишком большое значение. Я думаю, что главная черта английского народа – это добродушие.
УИЛЬЯМ (возбужденно). Политики – худшие из людей. Политик никогда не бывает нормальным человеком, он вне нормы. Потому что обычный человек должен испытывать огромное количество сомнений, он зачастую не понимает, как ему жить дальше. А вот политик почему-то знает, как жить всем остальным. У него такое политическое сознание. Я политиков терпеть не могу. Чтобы быть политиком, надо быть прежде всего циником.
ФРЕДЕРИК (раздраженно). Ну ты ведь не политик, ты сочинитель. Витаешь где-то в облаках. (Меняет тон на более торжественный.) Современники очень редко, почти никогда, не бывают благодарны политикам за их свершения. Понять нашу роль в истории могут только потомки. Они очистят реальность от коры текущего момента.
УИЛЬЯМ. Знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать большим политиком? Обаяния. Ты не притягиваешь людей, ты сдержан, сух в общении, немногословен.
ФРЕДЕРИК (скептически). И что же такое обаяние? Научи меня, пожалуйста, ты же у нас великий писатель.
УИЛЬЯМ (встает и ходит по комнате). Это очень важная штука, особенно для политиков. Обаяние – это дружелюбная улыбка, протянутая рука, теплые нотки в голосе, сердечность в обращении, естественность, проницательность. Ты должен понимать, как расположить к себе слушателей, где вставить нужные слова, какую меру красноречия выбрать в разных ситуациях. Вот что это такое. Но не переусердствуй. Люди с избытком обаяния вызывают у меня недоверие. (Садится опять за стол.)
ФРЕДЕРИК. Глупости. Я не могу каждый раз думать о таких вещах. Мне нужно просто выполнять свой долг перед Британией. Давай сменим тему. Как поживает твоя бывшая супруга, Сири? Что ты ей, кстати, выплатил по решению суда при разводе?
УИЛЬЯМ. Очень много. Ежегодно две тысячи четыреста фунтов ей, дочери шестьсот фунтов. Я отдал ей дом в Челси на Кингз-роуд и роллс-ройс в придачу.
ФРЕДЕРИК. Роллс-ройс жалко.
УИЛЬЯМ. Я ненавижу свою бывшую жену. Меня сейчас больше беспокоит то, как она воспитывает нашу дочь Лизу. Ей ведь в этом году двадцать лет. Она внушает Лизе, что прилично можно жить только за чужой счет. Она прививает дочери мысль, что выгодный брак – вот основа благополучия женщины. Мне кажется, что ее единственным развлечением является кино, а единственным бурным переживанием – дешевая распродажа в лондонских универмагах. Все плохое в моей дочери от матери. Она оказывает на Лизу дурное влияние, и Лиза никогда не проявляла интереса к тому, чтобы себя содержать.
ФРЕДЕРИК. Ну, ты, кажется, тоже не очень-то стремишься заниматься воспитанием дочери. Зачем ты тогда вообще женился.
УИЛЬЯМ в наше время женитьба, к сожалению, является обязательным условием приличия. Одно время мне доставляло даже удовольствие представлять себя женатым человеком. Оно казалось мне необходимым условием спокойного образа жизни. Ведь существует самая простая и самая совершенная форма существования человека: человек рождается, женится, рожает детей, трудится ради куска хлеба и умирает. Лучше ничего не придумано.
ФРЕДЕРИК. Мужем ты, возможно, быть хотел, но никак не отцом.
УИЛЬЯМ. Горькая правда в том, что никакого брака не было, была бледная декорация, но даже она была для меня обременительна.
ФРЕДЕРИК. Ну, знаешь, брак – дело серьезное. На нем строится благополучие и прочность государства.
УИЛЬЯМ. Я терпеть не мог свою жену. Я подозреваю ее в сплетнях и интригах против меня. Она доставляла мне сплошные неприятности. Сири не просто лгунья, она мифоманка, которая придумывала обо мне злобные истории и рассказывала их так убедительно, что окружающие были почти уверены в их реальности.
ФРЕДЕРИК. В какой-то мере Сири, безусловно, виновата, что вы расстались, но она не заслужила той ненависти, что ты к ней питаешь. У нее отменный вкус, огромная энергия. Она умна, обаятельна, великодушна, приятный собеседник. Модный дизайнер по интерьерам. Она начитана.
УИЛЬЯМ. Начитана?! Я однажды пришел домой раньше обычного и увидел на ее прикроватной тумбочке книгу. Вначале я подумал, и не без тщеславия, что она читает мою. Но оказалось, что нет. И знаешь, как называлась эта книга? «Как правильно выбрать бриллианты».
ФРЕДЕРИК Ну что же, это очень по-женски.
УИЛЬЯМ. Я прожил с Сири десять лет, и все эти годы были годами мук. Я ей все время объяснял, что мне часто надо путешествовать в поисках новых впечатлений, так как с нею я новых впечатлений не получаю. Но она не понимала этого.
ФРЕДЕРИК. Не надо говорить женщине такие вещи. Оскорбленное тщеславие способно привести женщину в бешенство. Большая часть мужчин требует от женщин достоинств, которых сами не имеют. Терпение в браке есть главная добродетель. Долгие годы супружеской жизни также убедили меня, что ради мира в семье последнее слово следует оставлять за женой.
УИЛЬЯМ. А как она транжирила деньги! Меня просто поражала ее расточительность. Она всегда считала, что тратить деньги на самое необходимое – это очень скучно, приятно тратить деньги на всякую роскошь. Она относится к тому типу женщин, для которых иметь тридцать пар туфель – значит жить в нищете. Она имела обыкновение использовать наш дом в Челси для показа различных образцов мебели и однажды продала даже мой письменный стол. Святая святых любого писателя! Я не переношу подобной бесцеремонности.
ФРЕДЕРИК. Ты ищешь в людях только дурное. Мне кажется, ты вообще не любишь женщин.
УИЛЬЯМ А за что их любить. Они в совершенстве владеют искусством пустой болтовни, которая у них именуется светской беседой. И очень любят обсуждать свои личные дела со всяким, кто согласится их слушать. Существа с изъяном. Не зря в Библии сказано: «Всякая хитрость ничтожна по сравнению с хитростью женщины».
ФРЕДЕРИК (шумно встает из-за стола и бросает приборы). Ну хватит, я не намерен слушать эти гадости о женщинах. (Собирается уходить.)
УИЛЬЯМ (более примирительно). Вы с женой придете на ужин вечером?
ФРЕДЕРИК (раздраженно). Не знаю, посмотрим.
Фредерик уходит, забывая на столе свои очки. Уильям нервно ходит по комнате.
Он выглядит раздосадованным.
Звонит в колокольчик. Входит Эрнест.
УИЛЬЯМ. Эрнест, позовите, пожалуйста, Джеральда. ЭРНЕСТ. Хорошо, сэр.
Входит Джеральд. Вид у него потрепанный.
Одет небрежно. Голова немного повернута направо (последствия травмы шеи.). Уильям старается обнять его, но Джеральд отстраняется.
ДЖЕРАЛЬД Ты меня звал?
УИЛЬЯМ. Да, как ты себя чувствуешь, дорогой? Шея все еще болит?
ДЖЕРАЛЬД. Сейчас гораздо лучше. Все хорошо.
УИЛЬЯМ. Ты какой-то грустный с утра.
ДЖЕРАЛЬД (раздраженно). Я устал быть твоим секретарем. Я достоин гораздо большего. Мне надоело мириться с ролью прислужника и находиться в тени твоей знаменитости. Я терпеть не могу быть в услужении, а работу, которую я для тебя выполняю, считаю недостойной себя.
УИЛЬЯМ (улыбаясь). Да, я не спорю. Но пока я не нашел достойного применения (говорит с сарказмом) твоим многочисленным талантам, поработай у меня еще моим секретарем, пожалуйста. Какие у меня сегодня встречи, милый?
ДЖЕРАЛЬД. Не называй меня милым.
УИЛЬЯМ. Хорошо, извини.
ДЖЕРАЛЬД. В двенадцать сорок пять у тебя фотосъемка с Сесилом Битоном. Вы вчера с ним об этом договаривались.
УИЛЬЯМ. Да, помню. Хотя у меня нет никакого желания фотографироваться. Надеюсь, это будет недолго.
ДЖЕРАЛЬД. Далее, в тринадцать пятнадцать обед с Гербертом Уэллсом.
УИЛЬЯМ. Мой дорогой друг. Я буду рад его видеть.
ДЖЕРАЛЬД. После дневного отдыха, в шестнадцать ноль-ноль, приедет Мари Лоренсен. Она хотела взглянуть, как поживают ее картины.
УИЛЬЯМ. Странно. Почему только она хочет это сделать?! Ни Матисс, ни Пикассо не хотят взглянуть на свои картины.
ДЖЕРАЛЬД. Я подготовил о ней небольшую справку для тебя.
Передает Уильяму листок бумаги.
УИЛЬЯМ Это очень любезно с твоей стороны. (Садится в кресло и читает вслух.) А говоришь, плохой секретарь. (Посмотрел на Джеральда.) Модная портретистка, стиль ар-деко, женские портреты, эскизы костюмов, книжная графика. Любимый художник – Боттичелли. В этом году награждена орденом Почетного легиона. (Комментирует.) Французы раздают орден Почетного легиона направо и налево.
ДЖЕРАЛЬД. В двадцать часов ужин в саду, гонг к переодеванию в девятнадцать тридцать.
УИЛЬЯМ. Спасибо. У меня к тебе будет еще одна просьба.
ДЖЕРАЛЬД. Слушаю.
УИЛЬЯМ. Развлеки гостей после обеда. Пригласи Сесила и Оливию. Организуй прогулку на яхте, поиграйте в теннис, угости их своими знаменитыми коктейлями. Ну ты понял. Можете Уэллса с собой прихватить.
ДЖЕРАЛЬД. Этого неразборчивого ловеласа?
УИЛЬЯМ. Не говори так о моем друге.
ДЖЕРАЛЬД (нехотя). Ну хорошо, я позабочусь о них.
УИЛЬЯМ (игриво). Только не вздумай приставать к блондинке, я буду ревновать.
ДЖЕРАЛЬД (говорит в зал). Нет проблем, она меня не интересует. Сесил поинтереснее будет.
УИЛЬЯМ, и не напивайся, пожалуйста, сегодня вечером. Будет неудобно перед гостями. Последний раз ты напился до чертиков. Ты теперь ближе к бутылке, чем ко мне. А я не могу тратить годы жизни на то, чтобы быть сиделкой и сторожем при запойном пьянице.
ДЖЕРАЛЬД. Об этом можешь не беспокоиться.
УИЛЬЯМ. Надеюсь на это.
Подходит ближе к Джеральду и берет его за руку.
УИЛЬЯМ (нежно). Ты меня совсем забыл. В гости не приходишь. Твоя страсть ко мне исчезла?
ДЖЕРАЛЬД. Я еще не совсем здоров, да и дел всяких много с изданием твоих книг. Тем не менее ты мне еще не безразличен.
Неожиданно входит Фредерик и смотрит на них с явным раздражением.
ФРЕДЕРИК Я забыл здесь свои очки.
Джеральд сразу уходит.
ФРЕДЕРИК (гневно). Я тебя прошу, прекрати эти безобразия. Ты помнишь ту ужасную историю с Оскаром Уайльдом? Твой Джеральд пьяница, наркоман, развратник и бездельник. Хотя и обаятельный.
УИЛЬЯМ Что я такого сделал? Я только взял его за руку.
ФРЕДЕРИК. Перестань. Ты отлично понимаешь, что я имел в виду. Сейчас английское законодательство в этом плане самое строгое в Европе.
УИЛЬЯМ. Знаешь, в жизни есть две хорошие вещи. Это свобода мысли и свобода действий. Во Франции ты пользуешься свободой действий, а в Германии – свободой мысли. Но в Англии вы лишены и того и другого. Вы придавлены грузом условностей, вы не можете вести себя, как хотите. Англия – страна обязанностей, которые мне не хочется выполнять, и ответственности, которая меня тяготит. Чтобы почувствовать себя свободным, мне нужно было отдалиться от родины, хотя бы на ширину Ла-Манша.
ФРЕДЕРИК. Вот почему ты уехал из Англии…
УИЛЬЯМ. Мне кажется, что человек может делать все, что ему нравится, если это не доставляет проблем и неприятности другим.
ФРЕДЕРИК (уже более спокойно). И все-таки прошу тебя, будь крайне осторожен.
УИЛЬЯМ. Я буду осторожнее. Я хочу поменяться, но не могу. Я всегда думал, что я на три четверти нормальный, а на одну четверть не такой, как все. А оказалось все наоборот. Может, вы с женой все-таки поужинаете с нами вечером?
ФРЕДЕРИК Сейчас уже точно нет. Вдруг там еще будут эти… Мы с женой немедленно уезжаем. И, пожалуйста, не общайся с моим сыном Робином. Он к тебе тянется, а ты на него плохо влияешь.
Фредерик уходит. Входит Эрнест.
ЭРНЕСТ. Сэр, во сколько вам подать сухой мартини?
УИЛЬЯМ. Эрнест, вы отлично знаете, что я всегда работаю до двенадцати сорока пяти. Каждый день, без выходных и праздников. Это мое кредо (смотрит в зал). И не забудь, что мартини должен быть обязательно холодным. Сегодня очень жарко.
Уильям уходит вверх по зеленой лестнице в свой кабинет. Играет музыка 30-х годов.
Затемнение.
Сцена 2
Та же комната, часы показывают 12.45. Уильям выходит из своего кабинета на лестницу. Он одет в белые парусиновые брюки, замшевые ботинки, блейзер, на шее платок. Спускается с лестницы. Входит Эрнест с подносом. На нем бокал с мартини. Уильям подходит к Эрнесту, берет бокал и делает большой глоток. Ставит бокал обратно на поднос.
УИЛЬЯМ. Мартини прохладный, а не холодный, Эрнест. Будьте внимательнее к таким вещам.
ЭРНЕСТ. Прошу прощения, сэр. Сегодня жарко, и холодильнику не хватает мощности. Вас ожидает мистер Сесил Битон.
УИЛЬЯМ. Хорошо, пусть войдет.
Эрнест уходит. Входит Сесил Битон с большой камерой на ножках и сумкой. Вместе с ним Оливия. Битон одет экстравагантно, на нем широкополая шляпа, летний плащ и длинный шарф. Оливия одета в элегантное летнее короткое платье.
УИЛЬЯМ. А я думал, что вы будете один, Сесил.
СЕСИЛ. Я подумал, что вы будете не против, если Оливия тоже побудет с нами. Она подержит лампу и, при необходимости, поможет передвинуть мебель. Ну и ее женский взгляд не помешает.