скачать книгу бесплатно
Чехословакия, правда, гарантии от союзников получила. Полные: мол, если согласитесь выполнять наши с Гитлером договоренности, мы вас в беде не оставим. Чехи согласились, а когда беда пришла – фашистский путч в Словакии – им объяснили: мы, мол, не эту беду в виду имели. Да и не беда это вовсе – просто страны вашей не стало. Мы гарантии Чехословакии давали, а вы теперь – Чехия. Буквально так. В итоге – ни Чехословакии, ни Чехии… Ни России…
…Ни России… Я что – свихнулся? Псих во главе великой державы.... И не в Горках при врачах – в Кунцево при охране. Возле всех рычагов управления (телефона, то бишь). На что хочешь нажимай, знать бы, на что. И на кого. Может, на себя? Вот тебе первое задание – заставь себя уснуть. Ты сколько, кстати, спал за последние двое суток?»
Последний раз полноценный сон был у Сталина в ночь на двадцать первое – то бишь, утром двадцать первого. А дальше…
Он вспомнил, что в последний мирный день он вышел из кабинета в одиннадцать вечера, в начале двенадцатого приехал на дачу, быстро поел и ушел в спальню. Но заснуть не мог – постоянно вспоминал о том, что ему докладывали военные.
«По моей инициативе вызванные. Или, по инициативе Гитлера, если первопричину рассматривать. Пятнадцатого мая все началось, с его письма началось, хорошего письма, доверительного. Провокатор хренов…. Личным самолетом мне письмо доставил. Без предупреждения – пролетел этот аэроплан через всю нашу систему ПВО, сел в Москве как у себя дома… А потом и Штерн[11 - Григорий ШТЕРН, в январе-июне 41-го – начальник Главного управления ПВО Наркомата обороны СССР. Арестован 7 июня, расстрелян (без суда) 28 октября 41-го.] сел – за этот перелет. Бездельник…
Но письмо мне понравилось, я даже порадовался, что не сбили мои недоумки немецкий самолетик. Текст предельно ясный[12 - Все нижеприведенные документы и события приводятся в книгах МАРТИРОСЯНА, других самостоятельных источниках этой информации я не обнаружил.]: мол, собираюсь напасть в двадцатых числах июня на Британию и накапливаю для этого войска. Рядом с вашими границами – чтобы противника обмануть. Внешнего (Англию) и внутреннего ("некоторых генералов моей армии, особенно тех, у кого в Англии имеются знатные родственники, происходящие из одного древнего дворянского корня"). И эти войска скоро уйдут: "Примерно 15–20 июня я планирую начать массированную переброску войск на запад с Вашей границы. При этом убедительнейше прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И само собой разумеется, постараться не давать им никакого повода…"
Какие поводы, зачем? Но всяко может быть: зашумят моторы, пойдет техника – и не факт, что на запад.… В середине июня, говоришь? Спасибо за информацию, но мы в ответ свои западные дивизии переместим поближе к границе. На всякий случай.
И ведь переместили, должны были переместить – до пятнадцатого июня все директивы в приграничные округа ушли. В усиленные округа – всем этим ЗОВО, КОВО, ПрибВО, ОВО и ЛВО[13 - Соответственно Западный особый, Киевский особый, Прибалтийский особый, Одесский и Ленинградский военные округа] дали не только почти три десятка дивизий из округов внутренних, им еще и восемьсот тысяч человек на учебные сборы призвали. Все скрытно – чтоб повода не было.
А вот у нас повод появился: поняли мы, что врал в своем письме Гитлер – нет никакой переброски. Восемнадцатого июня поняли, когда наши У-2 облетели границу. Молотов два следующих дня просил личной встречи с Гитлером, безрезультатно просил....
И пришлось поверить в войну. Ну, в вероятность войны. Скорой войны. Пришлось приводить войска в повышенную боевую готовность, да и к донесениям разведчиков относиться повнимательней. Особенно к свежим, последним: в первую очередь к тому, что Воронцов[14 - Воронцов Михаил Александрович (1900—1986), в 1939–41 г.г. – военно-морской атташе СССР в Германии, капитан первого ранга. В 1941-52 г.г. – начальник Разведуправления Главного штаба ВМФ.] мне семнадцатого отправил. Четко написал: нападение Германии произойдет двадцать второго июня в три тридцать утра. Дорого яичко ко Христову дню: раньше я плевал на всю подобную писанину, но тут прочел. С интересом прочел – и к письму, и к его автору – даже в Москву его вызвал.
И как раз двадцать первого с ним встретился – не с глазу на глаз, человек девять нас было. Не только "заведующие"[15 - так Сталин называл заместителей председателя Совета народных комиссаров СССР (Совнаркома, СНК), курировавших деятельность нескольких ведомств.] с военными наркомами, я и Сафонова[16 - САФОНОВ И.А., в 41 г. – начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР] позвал – ведь должен был встать вопрос о всеобщей мобилизации. И встал этот вопрос, со всей остротой встал. Неофициально, конечно: "мобилизация является порогом к войне; пересечешь его – и примешь на себя ответственность за агрессивную войну". Прав Шапошников, и я прав, раз его с полным одобрением цитирую. Оба правы. И потому ни один умный человек теперь не может думать, что немцы нанесли по нам превентивный удар. Сказать может (если подлец, конечно), но думать – нет.
В общем, где-то с часок поговорили, на полчасика прервались. И через эти полчасика Тимошенко с Жуковым принесли проект новой директивы.
Но я даже не стал брать ее за основу. Конечно, держал ее в руках, когда диктовал свой текст, но использовал при диктовке не суть директивы – стиль. Им, военным, виднее, как давать команды, но что должно быть в командах – виднее товарищу Сталину. Правда, подписывать документ сам не стал, поручил собеседникам.
Но Бог с ней, директивой – она теперь история, а история принадлежит богу. – Сталин ухмыльнулся – Что, страшно? Бога вспоминаешь? А ведь в ту ночь не о боге думал – о Гитлере, да его здравом смысле. О своем не думал – он же у тебя есть. В самом деле, есть?»
В ночь на 22 Сталин заснул (задремал, точнее) часа в три. А в четыре его разбудили – война.
«Сперва все было понятно – по крайней мере последовательность собственных действий. Первым делом нужно было понять обстановку. Спросить у Тимошенко: "Не провокация ли это немецких генералов?". А услышав ответ наркома: "Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?" – все же попытаться остановить войну.
Он тогда сказал Тимошенко и Жукову: "Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города…" И после короткой паузы прибавил: "Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство".
Вячеслав все правильно понял – не о посольстве речь шла. По крайней мере, не в первую очередь. Был другой канал, в том письме указанный, начать надо было с него. Но молчал канал, зато посол на встречу напрашивался. И, получив аудиенцию, вручил Молотову ноту.»
Война…
«Война – так война, надо командовать. Двенадцать часов командовал. Кем командовал, чем командовал? От войск информации нет, до командующих не дозвониться, а дозвонишься – они и сами ничего не знают. Повышенная боевая готовность это у них называется: сидеть в своих штабах на толстых задницах… Или тощих, какая разница – главное, чтоб круглосуточно. Как крыса в сейфе. Чиновники в зеленых мундирах, бумаги пишут, по телефону, если работает, говорят – этим и отчитываются. Имитаторы….
Плюнул, ушел в кремлевскую квартиру, думал, звонил, что-то писал. Может, даже и поспал, но – в кресле. В три часа ночи – двадцать третьего уже – вернулся в кабинет, три часа поруководил, опять домой, опять телефон, опять мысли, и опять кабинет. И так – до полвторого сегодняшней ночи.
«Слушай, дарагой (Сталин сознательно произнес "дорогой" совсем на грузинский манер, как торговец на базаре), а ведь ты за двое суток и пяти часов не спал. Истязаешь себя. Думаешь, зачтется?
В России живем – тут любят оценивать "по-человечески". Наши интеллигенты не говорят: "выполнил работу" – это из лексикона бюрократов. В интеллигентском лексиконе другая фраза наличествует: "много работал". Как этого персонажа звали – Лоханкин? Васисуалий, кажется… Так вот, в России все лоханкины – до физики Краевича никто не дошел. Даже те, кто читал сей учебник, даже те, кто запомнил фразу: "Работа есть совершённое полезное действие". Запомнили – но не применяют. Не оценивают работу как нечто оконченное и полезное: главное – замыслы да помыслы. И пот с кровью. Плюс – сопли, да красивые фразы. "Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия".... Не убили – может, и забыли б, а убили – помнят. Не то помнят, что при правителе сем страна все дальше отдалялась от стран-конкурентов, а сами слова – "Великая Россия". Все – с большой буквы.
Даже странно, что не считают у нас Колумба придурком – поперся искать путь в северную Индию, а наткнулся – на Америку. Ничего не понял, назвал тамошних туземцев "индейцами", отбыл восвояси и доложил королю: мол выполнил я задание Вашего Величества. Нет, был бы он русским – был бы придурком, но он европеец, а за ними мы не видим ни грехов, ни огрехов.
За нашими, правда, тоже не видим – если потеют и говорят что-то красивое. Но это не про тебя: ты слишком кровавый и слишком свой. Ты не Петр – ему за "окно" да за макет Европы на чухонских болотах все простили. И то, что народ на пятую часть сократился[17 - Эта цифра в те годы считалась минимальной оценкой сокращения населения при Петре (говорили и о 50%). Сейчас это суждение звучит не очень достоверно. Например, в 1977 году вышла книга Ярослава ВОДАРСКОГО "Население России в конце XVII – начале XVIII века", где на основе архивных данных сообщается: население России в Петровский период не сократилось – выросло на 39%.], и то, что дворяне стали крепостными, и то, что крепостные окончательно стали рабами, и то, что бюрократы расплодились, как кролики, и то, что им губернии на кормление отдавали, и то, что большинство войн проигрывалось… Главное – слова. И – чтоб про Европу, да путь ее. И в нее…
Нет, тебя ждет судьба Ивана Васильевича. Не третьего – четвертого. Историкам (начиная с Карамзина, основоположника, так сказать) плевать на то, что при Грозном территория страны увеличилась почти вдвое: и не болотами приросла – Волгой, Уралом.... Это, мол, не он, это – его современники. А он – это опричнина, казни лютые, пытки ужасные, глумления над завоеванными. Вот и про тебя тоже самое будут говорить: репрессии, ограбление всех и вся, ликвидация свобод и свободомыслия… Все припомнят – кроме хорошего (разве может быть у тебя – рябого, рыжего, сухорукого – хоть что-то хорошее?). Ну кто будет помнить, что ты еще в середине двадцатых говорил: будет война, войну нельзя выиграть без танков, самолетов, инфраструктуры, а, значит, без военной промышленности, которую нужно создавать практически с нуля, создав перед этим – опять с нуля – промышленность тяжелую. И кто будет помнить, что все это благодаря тебе возникло (нет, то, что в результате грабежей и из-под палки – этого, конечно, не забудут). А вспомнят (напомнит же кто-то!), так скажут: мол, это не благодаря – вопреки. Или какой-нибудь будущий Милюков расскажет про тебя, как нынешний про Петра: дескать, действия твои были спонтанными, разрабатывались они коллективно, конечные цели реформ ты понимал лишь частично – в части, которую тебе тот самый коллектив захотел объяснить[18 - МИЛЮКОВ Павел Николаевич (1859-1943), политик (лидер партии кадетов, министр иностранных дел во Временном правительстве) и историк. Автор книги "Очерки по истории русской культуры" (1910 г.), где помимо приведенных оценок деятельности Петра, сообщалось и о двадцати процентном сокращении населения России (см. пред. сноску).]. Точнее, смог объяснить – ты же не все был понять способен, инородец неотесанный. Оська корявый[19 - Прозвище, полученное Сталиным в сибирской ссылке от тамошних крестьян]…
Так что был бы не Сталин – все было бы и быстрее, и лучше, и без крови. Как в Европе. А то, что в Европе, когда в ней менялся традиционный уклад, кровь лилась не ручьями – реками, что с того? Время было другое, да и палачи были европейцами. А то, что Европа вся как один дружно легла под Гитлера – так это по случайности. Опять же, вследствие цивилизованности.
Но знай дарагой – о посмертной судьбе Грозного тебя сейчас можно только мечтать. Тебя не ненависть ждет – презрение. Ты, дарагой, на собственных глазах превращаешься в чеховского персонажа: "Скажи, меня правда здесь все ненавидят? – Да что ты, кто ж тебя ненавидит. Так, просто презирают."
Или – если повезет тебе, но не повезет твоему народу – полное забвение после полного уничтожения. Чтобы остаться в глазах "просвещенных" потомков ненавидимым (не презираемым, не забытым – ненавидимым), нужно в этой войне победить. Любой ценой. Ненависть тоже заслужить нужно. Победой. Лютой победой, лютыми методами. А какие еще могут быть, когда враг лютый?»
Сталина трясло. Он не был похож сам на себя – того, которого видели его соратники, нынешние и бывшее. С ними он сдерживал эмоции ("слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше, нежели крик властелина между глупыми", – помнил Сталин Екклесиаста, не зря учился в духовной семинарии), терпел, зачастую соглашался на арест кого-либо из них через многие месяцы после принятия своего решения. Именно соглашался, он же должен быть добрым и доверчивым: царь все-таки – его в пролитии крови убеждать надо.
Вот, Рычагов, например, тридцатилетний командующий ВВС РККА, полностью обязанный Сталину беспримерным возвышением (четыре года дистанции от курсанта до замнаркома), посмел сказать ему – публично! – "вы заставляете нас летать на гробах". Что ж, он всего лишь прекратил совещание, дважды сказав Рычагову "Вы не должны были так сказать", его бешенства (бешенства – не недовольства) никто не заметил (наблюдательные могли бы понять по неправильно употребленному "сказать", но это – наблюдательные…). И позволил вчерашнему лейтенанту походить еще пару месяцев в генеральских петлицах: с должности, конечно, снял, но из армии не выгнал – просто направил в академию Генштаба.
Сталин вспомнил о скороспелом генерале и подумал: «Пора. Погулял, щенок…» Он не стал делать какие-то пометки в блокноте – подобные решения вождь не забывал. Сегодня же напомнит о выскочке Лаврентию и даст (по его настоятельной просьбе, конечно) санкцию. А по какой категории[20 - Т.н. "сталинские" (они же – "проскрипционные", они же – "расстрельные") списки делились на три категории: 1-я категория – расстрел, 2-я – 10 лет заключения, 3-я – 5–8 лет заключения. Павел Рычагов 28 октября 1941 года ответил по первой. Арестовали же его 24 июня (т.е. "сегодня").]. придется отвечать вчерашнему военлету – так это не вопрос сегодняшнего дня. Не до него сейчас.
Библиотека Сталина. Тухачевский, Пилсудский, Шапошников.Финская война.
«А до чего сейчас?» – Сталин окинул взглядом библиотеку и подумал: «Двадцать тысяч книг, все просмотрены, многие прочитаны, есть даже проштудированные, а толку? А был бы толк, если оживить их авторов? Клаузевица, например?».
Но взгляд председателя Совнаркома почему-то был обращен не на полки с томами классиков военного дела, а на отдельно стоящие книжки Троцкого, Бухарина, Радека, Каменева, Зиновьева… Для кого-то – "запрещенная литература", а для него – обычные "единицы постоянного и временного хранения".
Он стал вспоминать, как создавалось это книгохранилище (точнее, хранилища: книги были распределены по всем помещениям, где он мог находиться – от кремлевской квартиры до южных дач). Стоял май 25-го, он еще не был вождем и учителем, даже первым лицом государства не был. Тот же Каменев, председательствующий на всем, где можно было председательствовать, предварял его выступления одними и теми же словами: "А сейчас о работе канцелярии Политбюро нам расскажет товарищ Сталин". Крыса канцелярская – вот кем он был. Именно с той поры стал называть себя (в узком кругу, конечно, наедине с самим собой да при жене и детях) "секретаришкой". "Чтобы вылезти из дерьма необходимо знать, что в дерьме находишься. Чтобы перестать быть дерьмом, нужно знать, что им являешься," – вспомнил он свои умозаключения тех лет. Посему и унижал сам себя куда хлеще, чем делали его "соратнички" – злее буду. И параллельно создавал "подъемные механизмы", они же – механизмы личной власти. И себя, "великого", заодно создавал:
«Вроде, получилось.» Вчерашняя канцелярия политбюро превратилась в ЦК (слово "аппарат" мало кто употреблял, вызвали в ЦК – понятно, что не на пленум), должность генерального (или просто первого – как сейчас) секретаря – в главную должность страны, а сам он – в вождя, учителя, "Ленина сегодня", друга всех и вся, великого, гениального и т.д., и т.п.
«Придурки, – помянул он ушедших в небытие соратничков. – Не ленинская гвардия – тыловой обоз. А ведь предупреждал их Владимир Ильич: мол, как помру, вождя у вас не будет, неоткуда ему взяться. Сами посмотрите на моих ближайших сподвижников: Сталин – груб, Троцкий – не вполне марксист, Зиновьев с Каменевым – предавали раньше, предадут и потом, Бухарин не понимает диалектики, Пятаков – политики, про Молотова же вообще сказать нечего. Так что не выдумывайте нового вождя – живите по партийному уставу. Где нет вождей, а есть коллективное руководство. Вот и руководите коллективно: вместе вы – туда-сюда, а по отдельности – говно разной консистенции. Да, кстати: не забудьте Сталина с поста генсека снять, иначе он всех вас сожрет – не поперхнется…. С помощью своего "говеного аппарата"…. Впрочем, про аппарат он в другой бумаге сказал[21 - в записке Молотову: "изучаются ли у нас в ЦК мнения отдельных групп партии, в частности, изучается ли мнение людей, которые не работают ни в каком учреждении нашего говеного аппарата?"]. Но и здесь все вполне подробно объяснил, однако – не поняли. Потому что не хотели понимать. Потому что не хотели считать себя говном. Потому и не хотели, что им были....
Каждый из них считал себя равным Ленину: среди "старичков" исключений не найти – разве что Троцкий. Он ставил себя выше вождя, сам считал себя вождем, Ленин для него так – временная фигура и постоянный обидчик. Двести девятнадцать только письменных оскорблений, такая вот статистика. Знал ли ее соратничек, мне неведомо, но слова-то не мог не запомнить, все эти "пустозвон", "свинья", "негодяй", "подлец из подлецов", "проститутка", ну и "иудушка", конечно, главное определение, классическое, можно сказать. Не из Библии Иуда – из русского романа, родной-родной нам Иудушка. В самом деле, похож: даже на ленинские похороны не приехал – не захотелось отпуск прерывать, устал, видите ли. Народ его речь ждет, а он в Крыму волосатое тело греет. И вместо него какой-то Сталин на трибуне что-то говорит – и все по существу. Теперь эту речь школьники учат: "Клятва Сталина", даже фильм такой сняли. А ведь могла быть "Клятва Троцкого". Не всякий оратор – политик. А вот наоборот….»
Сталин и сам был не в восторге от ленинского "Письма к съезду". Ему нравилась другая работа "позднего" Ильича – "Очередные задачи советской власти":
"Мы пойдем себе своей дорогой, стараясь как можно осторожнее и терпеливее испытывать и распознавать настоящих организаторов, людей с трезвым умом и с практической сметкой, людей, соединяющих преданность социализму с уменьем без шума (и вопреки суматохе и шуму) налаживать крепкую и дружную совместную работу большого количества людей в рамках советской организации. Только таких людей, после десятикратного испытания, надо, двигая их от простейших задач к труднейшим, выдвигать на ответственные посты руководителей народного труда, руководителей управления. Мы этому еще не научились. Мы этому научимся", – этот отрывок Сталин помнил наизусть. И вывод из него сделал очевидный, куда более точный, чем вывод Учителя. Тот наивно думал, что "…переделка старых, почти исключительно агитаторских навыков – дело весьма длительное. Но невозможного тут ничего нет…".
«Нет, из болтуна организатора не сделаешь. Одно исключение – Троцкий, но он сам себя сделал. Без помощи Ленина, без помощи партии. И еще вопрос, что в нем, Троцком, главное – организаторские способности на уровне выше среднего или высочайший, на уровне Мирабо, ораторский талант. Но это – мелочи, суть не в них. Организаторы – не ораторы! – вот, кто нужен стране. И их, организаторов, будут не только слушаться, но и слушать. Ловить каждое их слово, задумываться над каждым их словом. Не из под палки (хотя и палка не помешает) – ради здравого смысла. Всякому нужно знать, что собирается делать вождь, ибо делать это предстоит не только вождю. И не столько вождю.
Ораторский дар – вещь не лишняя, но все ж не необходимая. Хватит и простого умения внятно излагать свои мысли. И наличия этих мыслей.
А мыслей этих у молодого Сталина хватало, просто он иногда побаивался их высказывать. Ему самому было противно, когда какой-то партийный неуч говорил какую-то банальность (или просто чушь) на религиозные темы. Но это ему, вполне даже образованному богослову, было противно, а остальные головами кивали, словечки столь же глупые вставляли. И не потому, что дураки – просто неучи. Кто из них знал эти мудрые слова: "Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас."[22 - "Книга Екклесиаста или проповедника" (1, 10)]
«Но подобная необразованность в партийной среде – вещь вполне извинительная, да и незаметная вовсе. Здесь можно спутать Ветхий Завет с Новым, Апокалипсис с Екклесиастом – да хоть Талмуд с Торой! – но попробуй спутать Канта с Шопенгауэром, Толстого с Достоевским, Моцарта с Бетховеном…
У них, соратничков, было время все это изучать. Сидели себе в европейских кафе, пили кофеек, жрали пирожные…. Читали все, что попадется под руку (или что товарищи посоветуют), обсуждали, спорили… Он же Россию не покидал, банки да почтовые обозы грабил, на этот их кофеек зарабатывал. А его за это презирали – плевали, ублюдки, в руку дающего. И сейчас приедет в Россию иноземная знаменитость, напросится на прием и давай разглагольствовать: мол, "за Вами десятки лет подпольной работы, Вам приходилось подпольно перевозить и оружие, и литературу, в Вашей биографии имеются моменты, так сказать, разбойных выступлений, Вы неоднократно подвергались риску и опасности, Вас преследовали. Вы участвовали в боях"… И все это говорят лишь для того, чтобы задать вопрос: "Вам пришлось быть за границей очень недолго. Считаете ли Вы это Вашим недостатком, считаете ли Вы, что больше пользы для революции приносили те, которые, находясь в заграничной эмиграции, имели возможность вплотную изучать Европу, но зато отрывались от непосредственного контакта с народом, или те из революционеров, которые работали здесь, знали настроение народа, но зато мало знали Европу?[23 - Сталин цитирует слова Эмиля Людвига из интервью, данного им немецкому писателю и журналисту 13 декабря 1931 г.]". В самом деле, кто лучше: оторвавшийся от русских корней образованный европеец или не покидавший Россию полуграмотный, но геройский бандит?
Читают Троцкого заграничные знаменитости, помнят небось, что "Сталин, в качестве так называемого практика, без теоретического кругозора, без широких политических интересов и без знания иностранных языков, был неотделим от русской почвы"[24 - Л.В. Троцкий. История русской революции. Том 1. (1931 г.)]. И спрашивают себя (а потом меня): что это за почва такая, заменяющая теоретический кругозор да широкие политические интересы вместе с иностранными языками? Позволяющая победить тех, кто всем этим обладает? Это что – русские сказки? Или грузинские легенды? Соловей-разбойник в тигровой шкуре, сдобренный случайными цитатами из Маркса-Ленина?»
Он тогда нашелся, что ответить, но не только потому, что обладал природным умом – хватало и других источников. Первоисточников. Собираемых с 25-го в его собственной библиотеке:
«Не только у Ленина, но и у Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Молотова, да что там Молотова – у Демьяна Бедного! – нечто подобное было. И посему никто бы не посмел обвинить "секретаришку" в нескромности.
(Все помнят тифлисский скандал начала двадцатых, окончившийся дракой Орджоникидзе с неким "старым грузинским большевиком". Тот обвинял Серго именно в нескромности: мол, партийный стаж у нас одинаковый, но ты разъезжаешь на казенной лошади, а я пешком хожу. И плевать, что ты какой-то пост занимаешь, а я сижу без дела. Где справедливость? Подробности скандала все забыли, но "личная нескромность", да "партийное чванство" к Серго приклеились на всю жизнь. Недолгую жизнь, к сожалению. К сожалению?)
В общем, приказал ты Ване Товстухе[25 - ТОВСТУХА Иван Павлович (1889-1935), в 20-е годы – заведующий личным секретариатом Сталина, с 1931 года – заведующий архивом Института Маркса-Энгельса-Ленина. Умер своей смертью, похоронен со всеми почестями, урна с прахом находится в Кремлевской стене] создать библиотеку: все чин по чину – с должностью библиотекаря в секретариате. И на вопросы своего помощника ответил письменно:
"Записка библиотекарю. Мой совет (и просьба):
1) Склассифицировать книги не по авторам, а по вопросам:
а) философия;
б) психология;
в) социология;
г) политэкономия;
д) финансы;
е) промышленность;
ж) сельское хозяйство;
з) кооперация;
и) русская история;
к) история других стран;
л) дипломатия;
м) внешняя и вн. торговля;
н) военное дело;
о) национальный вопрос;
п) съезды и конференции;
р) положение рабочих;
с) положение крестьян;
т) комсомол;
у) история других революций в других странах;
ф) о 1905 годе;
х) о Февральской революции 1917г.;
ц) о Октябрьской революции 1917 г.;
ч) о Ленине и ленинизме;
ш) история РКП(б) и Интернационала;
щ) о дискуссиях в РКП (статьи, брошюры);
щ1 профсоюзы;
щ2 беллетристика;
щ3 худ. критика;
щ4 журналы политические;
щ5 журналы естественно-научные;
щ6 словари всякие;
щ7 мемуары.
2) Из этой классификации изъять книги (расположить отдельно):
а) Ленина,
б) Маркса,
в) Энгельса,
г) Каутского,
д) Плеханова,
е) Троцкого,
ж) Бухарина,
з) Зиновьева,
и) Каменева,
к) Лафарга,
л) Люксембург,
м) Радека.
3) Все остальные склассифицировать по авторам, отложив в сторону: учебники всякие, мелкие журналы, антирелигиозную макулатуру и т.п.
И. Сталин».
