скачать книгу бесплатно
– Какие гости, – Миша выдохнул дым, наблюдая за бежевым «Бугатти», притормозившим у входа. – И чем им полюбился «Челябинск»?
– Что за упыри? – прищурилась Дуняша. – Мы можем купить у них наркотики или снять проститутку?
– Это господин Сун с друзьями. Они постоянно в этом квартале. Ты же работала с его партнером.
– Не узнала. Богатым будет. Опять на новой тачке. «Бугатти» цвета обнаженного тела. Не иначе как у любовницы отобрал.
Миша громко сплюнул, подражая местному этикету.
– «Челябинск» – самый убогий бар концессии. Студенты, мигранты и неудачники. Я всегда думал, что триада предпочитает отдыхать в других местах.
– Ты прав, пирожок. – Дуняша поднесла сигарету к губам и поморщилась от крепости китайского табака. – Триада отдыхает в других местах. Сюда они приезжают работать.
Бизнесмены в итальянских костюмах обступили тускло освещенный конец барной стойки. Сильный южный акцент у троих выдавал гонконгское происхождение, но главный был определенно родом из Шанхая – их семья владела местным банком аж с 1983 года. Его лицо красовалось на рекламном баннере, пока влезало в кадр, но с годами господин Сун поднабрал вес – к своему счастью, не только в прямом, но и в переносном смысле.
Дуняша задержала взгляд на их сегодняшнем собеседнике – один из постоянных посетителей «Челябинска» в последнее время часто разделял общество господина Суна. Красивый юноша раздражал Дуняшу неимоверно. Господин Крутой ни разу не повернул головы, сколько она ни заказывала кофе прямо у него под носом. Сидел как дурак, сам по себе, морщился от прикосновений девчачьих локтей. А стоило появиться господину Суну и его мальчикам, так господин Крутой начинал то вертеться, как социальная шлюшка, то снова изображал недотрогу. Смотрите, я – главное криминальное сокровище района, да я эйнштейн полусвета, дамы и господа, все оценили, какой я классный? Новая китайская интеллигенция: лицо кирпичом, минималистичные пиджаки и тяга к сомнительным контактам.
Господин Крутой протянул Суну толстую папку, которая немедленно скрылась в портфеле гонконгского ассистента. Дуняша подтянулась к барной стойке, чтобы взять еще один кофе и подслушать криминальные планы. Стучавшее в уши сердце и не поддающийся расшифровке шанхайский акцент Суна спутали все планы. Юноша спас положение удивительно чистым китайским: «С этими двумя не возникнет проблем. Как начнем, сразу повышайте ставки. Дальше следите за моими сигналами». И нахмурился, выслушав ответ господина Суна. «Я не поеду в Макао. Вы хотите жульничать в казино, где каждая ставка одобряется городским правительством? Или мы играем в Шанхае, или я не работаю».
Вот так: Дуняша месяц стесняется попросить у директора задолженность по зарплате, а господин Крутой с постной физиономией посылает к черту мафиозного босса. Господин Сун поймал ее взгляд и прищурился. Через пару мгновений в черных зрачках засветилось узнавание, и щеки округлились от довольства. Только приехав в Шанхай, Дуняша работала секретаршей господина Чжао, у которого господин Сун иногда скупал краденое искусство. Тогда Дуняша еще недостаточно хорошо владела китайским, чтобы разобраться в происходящем, но этого и не требовалось – в рабочий функционал входили только славянские щечки, светлые волосы, хороший английский и отстраненное постукивание по клавиатуре во время деловых встреч.
Миша потянул ее за локоть и отвел в противоположный угол бара.
– Нашла кому улыбаться, фея! Ты знаешь, чем занимаются эти парни?
– Я знаю, что господин Сун интересуется русским искусством.
– Русским искусством! – Миша нервно рассмеялся. – А еще оружием и контрабандой. Они держат весь игорный бизнес Шанхая и сейчас рвутся в Макао, чтобы вписаться в легалку. И иногда топят черные мешки в нижнем течении Сучжоу. И любят русское искусство, да.
– А тот мальчик с ними? Что он делает?
– Мальчик! Еще один криминальный перец. Возьмется за любую работу, что бы ему ни подкинули.
– Миш, это мы с тобой возьмемся за любую работу, что бы нам ни подкинули. А мальчик выглядит так, будто у него все схвачено.
Миша опасливо заозирался и отвел Дуняшу еще дальше от криминальной компании.
– Короче, рассказываю. Парень – подпольный игрок в покер, якобы «гений блефа», – Миша поиграл бровями и показал пальцами кавычки. Неужели сам успел подкатить к господину Крутому и получить по щам? – Ходят слухи, что он оказывает триаде и другие услуги. Знаешь, иногда им бывает нужно побеседовать со знающим человеком на разные темы, вытянуть информацию… Так вот, если нужно, чтобы на пленнике не осталось ни царапины, триада приглашает этого парня вести разговор. Я не знаю, что он делает. Но люди родину ему продают.
«Как сексуально», – подумала Дуняша. Конечно, не стала озвучивать, потому что, во-первых, прозвучала бы дурой, а во-вторых, они с Мишей были не так уж близки. Выпускник философского МГУ испытывал тоску по мужчинам своей покинутой родины и настоящее утешение находил только в обществе юных коммерсантов из Владивостока. Дуняша осуждала эту форму социализации – спать с Мишей все равно никто из них не стал бы, а культурный уровень ему заметно подпортили.
– А не вырубить ли нам немного анаши? – предложил Миша, заметив черных, входящих в бар.
– И что вы все находите в этой дури? Я пас. У меня завтра первый урок у третьеклашек.
Дуняша вынула из кармана фляжку с текилой и сделала два хороших глотка.
И закусила пряником.
* * *
Вам пишет Бэй. Войти в приватный чат?
Бэй: Фиона, Фиона, если ты все еще смотришь на экран, давясь нервами и собственным одиночеством, прошу прекратить.
Бэй: Я здесь. Я тебя жду.
Фиона: Слишком неловко. Я не заслужила вашего внимания. Простите меня.
Бэй: Фиона, милая, если бы чью-то любовь можно было заслужить, в этом мире было бы куда больше справедливости. В этом мире мы бы с тобой не познакомились.
Фиона: Я рада, что судьба свела меня с вами.
Бэй: Потому что я готова тебя выслушать?
Фиона: Нет. Выслушивать многие могут, кто-то и рад даже – только вы слушаете по-другому. Вы слышите сразу сердце, слышите его неправильный стук. Все, что больше слов. И точно больше слез. Я не знаю, что буду делать без вас.
Бэй: Дышать, Фиона. Я хочу, чтобы ты всегда знала – никто и ничто не может приговорить тебя к жизни. Это первое, чему учат детей: ты можешь сказать «нет». Если тебе больно, ты можешь сказать «нет».
Фиона: Это грех, Бэй. Везде грех. За всеми дверьми. Я связана брачным обетом и люблю другого мужчину. Мужчину, который тоже связан обетом. Моя нелюбовь к мужу – грех, моя любовь к другому мужчине – грех. Моя ненависть к себе – грех. Слишком жестокие правила, не находишь? Как по ним играть? Бог говорит, что любит нас. Но сначала он заставляет нас страдать, а потом не дает никуда сбежать от этих страданий. Разве это любовь? Я бы никогда не сделала такого с тем, кого люблю.
Бэй: Такие правила написаны не Богом, Фиона. Мы сами нашли себе этот угол, сами допридумывали такого Бога. Человек извращает все, к чему прикасается.
Фиона: Вы верите в Бога?
Бэй: Я хожу в христианскую церковь.
Фиона: Ох. Это радостная новость.
Фиона: (пишет).
Фиона: Вы думаете, Он милосерден? Он же прощает. Все прощает, если раскаяться.
Бэй: Бог – это свобода, Фиона. Его главная заповедь, о которой забывают все наши ограниченные любители морали. Человек свободен. Бог любит тебя и примет тебя. Он надеется, что ты будешь жить правильно. Что не будешь совершать зла. Он ничего не требует. Вся усложненность христианской морали – от людей. Бог просит нас об очень простом: несите людям добро и не причиняйте им зла. А я дарю вам свободу.
Фиона: …Простите, мне пора.
Соединение прервано.
Дернувшись от звонка мобильного, Фэй быстро захлопнула ноутбук. На экране телефона высветились белые иероглифы: Ван Мин.
– Привет. Зачем звонишь? – Фэй недовольно вынула жвачку изо рта и прилепила к краю стола. Интересно, насколько неуместно смотрится со стороны? Всего пара движений, и вся изысканность тает, как карамель на горячей кантонской булке.
На другом конце трубки муж спрашивал про экзамены и приглашал Фэй поужинать после работы, чтобы вместе пройтись по ее конспектам за плошкой кисло-острой лапши. У Ван Мина было всего два достоинства, которые до сих пор признавала Фэй: он разбирался в китайской литературе и предпочитал японскую сеть «Адзисен рамен» лучшим ресторанам Шанхая.
– Ну пойдем, – согласилась девушка, вновь налепляя жвачку на палец. Интересно, ей хватит изящества отправить ее обратно в рот? Фэй поморщилась, не решившись на эксперимент. – Но ты платишь. А то зовешь меня только затем, чтобы набить желудок за мой счет.
Ван Мин ловко отшутился – как обычно. Нет, конечно, в конце ужина он будет настаивать на том, чтобы заплатить. Но все закончится тем, что Фэй незаметно подсунет папину кредитку. Он же нищий, этот несчастный Ван Мин, разрешить ему всерьез ухаживать за собой – значит разорить его меньше чем за месяц.
Фэй снова открыла ноутбук. Перепечатанные конспекты однокурсников, ее несистемные записи, десяток вкладок поисковика Байду: «Сяо Хун», «Чжан Айлин», «Феминизм в китайской прозе XX века», «Женские образы в литературе 30-х годов». Совершенно очевидно, что экзаменаторов будут меньше всего интересовать китайские писательницы-феминистки. Они будут спрашивать, в каком году великий Лу Синь поступил в медицинскую академию, а потом начнут гонять по третьесортным писателям, чьи имена студенты китайской филологии должны помнить только затем, чтобы хоть чем-то отличаться от образованных людей с нормальными профессиями.
Среди вкладок была и другая – «Мы выбрали жизнь». Фэй развернула страницу. Социальная площадка в светло-бежевых тонах, крупные баннеры с телефонами психологической помощи. Длинные и воодушевляющие рассказы людей о том, как они преодолели трудности и не сделали роковой шаг. Не слишком много посетителей, судя по статистике. Но в одной теме внизу – более ста двадцати страниц. «Они выбрали жизнь. А я – нет».
Тема всегда открывалась с заглавного сообщения, оставленного анонимным посетителем более трех лет назад.
«В мире есть правда. Есть любовь и счастье, есть дружба и помощь, есть жертва, есть свет. Они недолговечны, как голубое небо Индокитая в сезон дождей. В мире есть место добру и злу, свету и тьме. Но природа сумеречна, и самое большое счастье неизбежно омрачается непереносимым горем. В мире есть ложь, в мире есть боль, есть несправедливость.
Каждый вправе выбирать. Свет или тьму, правду или ложь.
Вы выбрали свет и ложь. Я – правду и тьму.
Человек одинок. Друзья приходят и уходят, не оставляя адресов. Друзья взрослеют. Женщины стареют. Любовь растворяется в сумерках, как день. Так же прекрасно, так же неизбежно.
Одиночество постоянно, счастье сиюминутно. Любить – значит делать больно себе, быть любимым – значит делать больно другим.
Я несчастлив, я не вижу причин длить это несчастье еще сорок лет. Я надеюсь, что в ваших жизнях есть что-то, чего нет в моей – не только же страх заставляет вас так упрямо цепляться за них?
Не только же страх?
Я желаю вам счастья.
А тем, для кого счастья нет, хочу передать привет и напомнить: право выбирать – это то, что делает нас людьми».
Первые комментаторы, конечно, советовали срочно звонить на линию помощи. Кто-то даже скидывал свои номера. Кто-то шутил, что это очередное привлечение внимания – хотя за шутки на форуме наказывали. Но потом вдруг появилось сообщение, каких на этом форуме отродясь не бывало. Комментатор деликатно выражал уважение автору и просил незваных спасателей не навязывать свои услуги. Таких в сообществе не любили и быстро банили, но маргинал был настолько деликатен и рассудителен, что выглядел разумнее возмущенных оппонентов. Комментатор подписывался иероглифом Бэй – «Север». Фэй читала жаркую переписку, представляя на месте хладнокровного защитника самоубийц взрослого мужчину, но постепенно стала сомневаться – Бэй так мягко обходила колкости, так изящно манипулировала аргументами, ни следа мужской резкости. Завязалась дискуссия, и многие приняли сторону Бэй. А потом эта скромная ветка выросла в настоящее дерево самоубийц.
Здесь можно было говорить о своем намерении и не слышать в ответ инфантильные призывы оценить, как прекрасна жизнь. Можно было спрашивать совета о том, как не больно. О том, как быть с родными. О том, как сделать – чтобы причинить меньше вреда. Здесь можно было делать выбор.
Фэй редко писала на форуме. Стеснялась. Но ей нравилась Бэй, ее спокойный и мудрый голос. Ее старшинство. Ее знание.
Бэй говорила: мир полон страданий и зла. В завтрашнем дне света меньше. Познавшее зиму сердце умирает.
Бэй говорила: если у тебя отобрали все, помни – твоя свобода всегда при тебе. Свобода перестать ждать.
Фэйфэй не могла не признать ее правоту.
* * *
Запах ладана ложился на плечи Иосифа бархатной пыльцой, в пении церковного хора сливались звонкие молодые голоса. Смех университетских товарищей, дорога по зеленому кампусу от учебного здания номер шесть, в котором проходили пары по общей психопатологии. Сквозь распахнутые окна аудитории доносятся звуки репетиции музыкального клуба, хоралы Баха. Кто-то смеется: только в Китае студенты-медики станут распевать церковные песни. Иосиф спрашивает друзей – а вы верите в Бога? Они в ответ только смеются, кто-то утверждает, что верит в Будду. Иосиф говорит: и я нет. Я тоже нет.
– Йоши-тян? Йоши, ты заснул?
Отец Гао осторожно потрепал по плечу задремавшего прихожанина. Иосиф вздрогнул и резко выпрямился. В последние годы его проблемы с нервами заметно усугубились.
– Прости, падре. Меня усыпил хор. А твоя лекция мне понравилась.
– Это называется проповедь, Йоши-тян.
Падре сел на деревянную скамью подле Иосифа. Свет от алтаря чудесно дрожал в прохладе церковного зала и мог легко добраться до сердец самых сомневающихся прихожан на последних рядах. Задачей Гао было открыть эти сердца, и к каждому воскресенью он исправно готовился, засиживаясь до глубокой ночи. В последнее время это давалось труднее. Гао не понимал почему.
– Вижу, что утомил тебя, Йоши-тян. С непривычки трудно слушать длинные проповеди. Но ты пришел раньше – я назначил тебе к полудню.
– Зачем ты звал меня, Гао? Атмосфера не располагает к тому, чтобы открыть по банке пива и вспомнить былое. Снова хочешь поспрашивать про Чжан Лоу?
– …да, – падре неловко сцепил руки на коленях. – Я грешен, Йоши. В прошлый раз сокрыл от тебя правду. Я знаю, что у Чжан Лоу была подруга, о которой он мог упоминать на твоих сеансах. Скорее всего, именно она и подтолкнула его к роковому выбору.
– Подруга? Девушка? Дио мио, падре, после смерти невесты Чжан смотреть на других женщин не мог. Я больше чем уверен: к самоубийству его привело не только чувство вины, но и одиночество – длительная сексуальная фрустрация.
Падре инстинктивно дернулся, отодвигаясь от Иосифа. Смущение накрыло обоих, Йоши чуть позже.
– Прости, Гао, – наконец, улыбнулся он. – Я лишь хотел сказать, что вряд ли у Чжан Лоу была подружка.
– Не подружка, – падре прокашлялся, чтобы вернуть силу голосу. – Он даже не видел ее ни разу. Они познакомились в Интернете и стали много общаться. А потом он наложил на себя руки. Ее звали Бэй.
Иосиф прищурился. От запаха ладана у него кружилась голова, и в полутьме церкви лик казался особенно бледным. Падре забеспокоился.
– Ты здоров, Йоши-тян? С тебя можно святого мученика писать.
Доктор слабо улыбнулся.
– Проблемы с нервами, падре. Уже не ново. Ты, может быть, забыл, но я в школе отличался повышенной возбудимостью.
Падре не только не забыл – он помнил все даже лучше самого Иосифа. Например, тот случай в пятом классе, когда мальчик с другой параллели высмеивал розовый пенал Йоши. Маленький Иосиф, обиженный и перевозбудившийся, чуть не воткнул циркуль в глаз задире, а когда учитель растащил их, упал в обморок. Гао сидел с ним до вечера – пока не пришла мама. В седьмом классе Иосиф подружился с девочкой. Кто-то из старшеклассников в шутку поженил их, а потом задрал девочке юбку и назвал нехорошим словом. Иосиф не стал лезть в драку. Но через пару месяцев у обидчика обнаружилась фобия острых предметов – он со слезами уверял взрослых, что повсюду натыкается на предметы, угрожающие его жизни. Возможно, между этими событиями и не было связи, но Гао как-то раз заметил в рюкзаке Иосифа странную коробку с металлическим мусором, ржавыми обломками и ворохом скрепок. Гао никому не сказал.
– Я бы не стал задавать тебе глупый вопрос, но… Недавно я вновь услышал это имя. И вновь с той же мрачной тенью. Одна из моих прихожанок мучается чувством вины и думает о самоубийстве. Эта Бэй ведет с ней разговоры в Интернете.
Гао замолчал. Челка сбилась на лоб, священник машинально поправил ее.
– Думаешь, это та же самая Бэй?
– Да. И она убийца. Хоть и грешно так говорить. Но я так думаю, Йоши-тян. Чжан Лоу и Фэйфэй даже не были знакомы. Вряд ли они могли обсуждать что-то подобное. Скорее всего, Фэй наткнулась в Интернете на сайт, где обсуждаются самоубийства. Вот я и решил спросить у тебя – вдруг ты знаешь?
Йоши болезненно улыбнулся, щеки порозовели.
– Потому что я точно похож на парня, которому пора озаботиться сведением счетов с жизнью? Ты раньше не был столь прямолинеен, падре.
– Потому что ты психиатр, Йоши. Если в Интернете действительно есть сообщество, в котором людей подталкивают к самоубийству, – ты бы наверняка слышал о таком.
Иосиф задумчиво вытянулся – позвонки под черным пиджаком изгибались под углом, нарисованным церковной скамьей, колени упирались в крепкое дерево перегородки. Тень от ресниц дрожала на щеках Иосифа, раззадоренная подвижным пламенем свечей, запахом воска и ладана, всколыхнувшейся памятью.
– Во время моей стажировки в Токийском университете профессор возил нас в лес Аокигахара у подножия Фудзи. В Средневековье нищие жители префектуры оставляли там детей и стариков, и те умирали от голода или замерзали в первую ночь. С той поры лес просто кишмя кишит бесами. Столько неупокоенных душ не встретишь во всей Японии. В двадцатом веке он полюбился самоубийцам. Точно зловещий дух леса вкладывает им в руки то веревку, то нож. Там постоянно находят тела. Но в густых зарослях легко не заметить труп. Непогребенные самоубийцы превращаются в бесов и стремятся переложить свой грех на плечи других несчастных.
– К чему ты клонишь, Йоши? – перебил падре, неловко озираясь по сторонам. Даже малообразованные китайцы не осмеливались беседовать о буддийских суевериях в храме Господнем.
– Есть поверье, – увлеченно продолжил Йоши, не замечая напряжения падре, – что души самоубийц лишаются возможности перерождения. Они обречены вечно скитаться по земле в иньской форме «гуй». Но есть трюк, при помощи которого можно обмануть карму. Бесы-самоубийцы ищут среди людей слабого, на кого можно было бы переложить свой грех. Ходят за ним по пятам, нашептывают на ухо мысли о никчемности и избавлении от страданий, подводят к черте. В момент, когда жертва убивает себя, дух находится рядом и узнает о смерти прежде, чем небесная канцелярия. Это дает ему шанс проскользнуть в загробный мир незамеченным – подменяя свою иньскую душу новой неупокоенной душой. Самые ленивые духи не ходят по миру – они таятся в зарослях Аокигахары и жадно набрасываются на каждого пришедшего, расталкивая друг друга.
Падре поднялся. Кончики пальцев, точно приклеенные, еще касались деревянной спинки скамьи из переднего ряда. Падре балансировал гнев. Он злился не на Иосифа – на себя. Маленький провокатор Йоши-тян, сосед по парте с третьего класса, с такой легкостью вывел Гао из себя, что от стыда стало жарко. Китамура-сэнсэй. Решив обратиться за помощью к доктору, Гао сознательно пошел на это – падре помнил Йоши со школьной скамьи, приступы меланхолии и агрессии, мрачное чувство юмора, скрытые амбиции манипулятора, компенсирующие хрупкое сложение и невысокий рост. Йоши стоял восьмым в линейке на физкультуре, Гао – первым. Он и сейчас был выше, но разница больше не бросалась в глаза.
Неподвижный Иосиф смотрел на вскочившего падре снизу вверх, с таким дружелюбным спокойствием, что Гао немедленно почувствовал себя одураченным.
