Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах

– Вот и ладно. Пусть постоит, посохнет. – Девушка оглянулась по сторонам. – Ой, мама! Цветов-то сколько! Глянь-ка на луг – изжелто!

И в самом деле, весь луг был покрыт желтыми кружками одуванчиков. Кроме них в низинах белели подснежники, а наверху, у орешника, набирали силу первые, едва появившиеся ромашки. Ладислава улыбнулась:

– Ты иди, Диша. Если что – крикнешь.

Кивнув, Дивьян схватил лук и опрометью помчался к лесу – хоть и светел был вечер, да в урочищах все одно темнело быстро. Проводив его взглядом, Ладислава стащила с себя вымокшую по подолу рубаху, длинную, ниже колен, с вышивкой по выбеленному холсту. Развесила на ореховых кустах сохнуть, рядом приспособила узкие башмаки из оленьей кожи, сама, обнаженная, нарвала цветов, уселась на траву, понежилась – холодно. Поискав глазами, увидела старый пень от поваленного бурей дерева, села на корни, прислонившись спиной к теплой коре… Ага, побежали по плечам мураши! Уже и укусили – ну, то не страшно, полезно скорей, хотя приятного мало. Подхватив в руки охапку цветов, девчонка обошла пень… и вдруг удивленно вскрикнула. На коре, со стороны восхода, были вырезаны ножом три палки – одна большая и две – по бокам, маленькие. Очень похоже на варяжские письмена – руны – жаль, Ладислава не знала их значения. Рисунок был свежим, вряд ли больше недели прошло с тех пор, как чья-то рука изобразила его здесь неизвестно зачем. Девушка вдруг почувствовала себя неуютно, застеснялась своей наготы, бросила цветы и, подбежав к орешнику, натянула еще не просохшую рубаху. Затаилась, неожиданно услышав шаги. Мягкие такие, осторожные, вкрадчивые. Словно бы крался кто-то орешником. Ладислава нащупала на поясе нож. Что ж, наверное, это идет тот, кто вырезал руну. Эх, предупредить бы Дивьяна, да что уж теперь. Бросившись в траву, девчонка замерла в ожидании. Шаги вдруг раздались уже рядом с ней – мелькнула, едва не наступив на нее, чья-то нога, обутая в промокший башмак с обвязанной мокрой онучей. Проволоклось по земле древко копья…

Все! Сейчас заметит! Нельзя терять времени, к тому ж можно будет кликнуть на помощь Дишку…

Резким движением Ладислава вырвала из рук незнакомца копье и, дернув за ногу, повалила в траву. Вспыхнуло в руке острое лезвие…

– Ты что, Лада-чижа?! – испуганно воскликнул брошенный на землю Дивьян. Ну, конечно же, это был он, кому еще-то?

– Ходишь тут, словно лиса… – переведя дух, вымолвила девушка. – Едва не погубила тебя – думала, чужак! Да еще и пробирается тайно.

– Так я и хотел к тебе незаметно подкрасться, – признался отрок. – Пошутить.

– Дошутился б. – Ладислава передернула плечами, потом порывисто обняла парня за плечи. Поцеловала в лоб. – Хорошо хоть так обошлось… Что там с силками?

– Ничего. Все целы, – улыбнулся Дивьян. – Правда, и не попался в них никто. А ты, я смотрю, словно испугалась чего? Ишь как на меня бросилась.

– Испугалась, – коротко кивнула девчонка. – Пошли, покажу что…

Она подвела Дивьяна к старому пню, кивнула на вырезанную руну.

– Ну, не так и свежо, – внимательно рассматривая рисунок, отрок покачал головой. – Не весенний рисунок, зимний, вишь, светел, но как бы подернут чем-то. Ха! Я такой же на том берегу видел, на сосне. И тоже – зимой еще… Слушай!!! – Он вдруг замер. – А ведь тем летом их еще не было. Ни того рисунка, ни этого. И не только летом – осенью я их тоже не видел. Выходит, и вправду они появились зимой, когда… когда…

Отрок вдруг засопел носом. Ладислава понятливо кивнула, ей тоже все стало ясно. Руны появились тогда, когда неизвестные лиходеи вырезали весь род старого Конди.

– Интересно, а рядом с разоренной усадьбой в Куневичах тоже есть руны? – задумчиво произнесла девчонка.

– С какой усадьбой? Ах да… про которую говорил Келагаст, – Дивьян почесал затылок и кивнул на пень. – Как ты назвала этот знак?

– Руны. Или, верней, руна. То варяжский знак.

– Варяги? – отрок невесело усмехнулся. – До поры мы жили с ними мирно. Значит, кто-то из них. Конди знал некоторых… Так вот почему наши не успели оказать сопротивление! На них напали знакомые!

Дивьян сглотнул слюну и, помолчав, показал на челн:

– Поплыли?

Ладислава молча кивнула.

Вроде бы ничего и не изменилось в окружающем их мире. Все так же деловито стучал дятел, все так же куковала кукушка, и так же медленно плыли облака по белесому небу, и вода по-прежнему была гладкой, как зеркало. Но… словно бы витал над озером, над лесом и лугом, воспрянувший дух разрушения и мести. И стук дятла стал раздражать, невыносимо стало слышать кукушку, а отражающиеся в воде облака теперь выглядели зловеще.

Все так же молча они вытащили челн на мель, замаскировали в тростнике, а оказавшись на дворе усадьбы, тщательно заперли ворота.

– С сегодняшней ночи спим по очереди, – затушив очаг, глухо сказал Дивьян, и Ладислава, соглашаясь, кивнула.

– Сначала – я, – так же тихо продолжал отрок. – Потом, под утро – ты. А я наблюдаю… Днем, если все хорошо, выспимся…

Он ушел в избу. Скрипнув, затворилась дверь, и Ладислава остро ощутила свое одиночество перед этими бесконечными, вселяющими непреодолимый страх лесами, перед холодной гладью озер, перед нависающе-белесым небом, на светлом фоне которого темнели острые колья ограды, за которой чернотой маячил погребальный курган. Все, что осталось от рода старого Конди. Если, конечно, не считать Дишку.

Забравшись на пологую крышу амбара, Ладислава укрылась от холода старой шкурой и прислушивалась к звукам близкого леса. Да-а, была бы собака… Обещал ведь Келагаст, дальний Дишкин родич. О, Келагаст, староста Келагаст, непростой ты мужик, и ах как нехорошо смотрели тогда, ранней весной, твои масленые глазки. Ладислава очень хорошо чувствовала подобные взгляды, прекрасно понимая, что они означают. С тех пор больше не приходил староста, оно и понятно – весенние работы, расчистка пашни, сев. Да и рыба прет – только держись, и зверь лесной – каждый человек на счету. Предлагал ведь Келагаст к нему перебраться, в его городище, что на Паше-реке, в том месте, где наволок. Не так и далеко отсюда. Ох, Келагаст, Келагаст. Кто знает, кабы не взгляды твои похотливые, может, и перебрались бы? Впрочем, вряд ли. Уж больно Дишка того не хотел. Дишка… Славный отрок, смешной такой и вместе с тем заботливый и в чем-то даже мудрый, а уж охотник – каких поискать.

Воздух, светлый ночной воздух, был настолько тих и прозрачен, что Лада слышала, как в озере плескалась щука. Хлопая крыльями, пролетела сова – ага, вот пискнула мышь, пойманная в мощные когти. На дальнем болоте пронзительно вскрикнула выпь. Крик ее, затухая, долетел и сюда, до усадьбы старого Конди. Бывшей усадьбы убитого старика Конди. Ныне здесь был один законный хозяин – отрок Дивьян, единственный выживший в роде… Так, выходит, это не колбеги уничтожили его род? Варяги! А может, руны не имеют к смертям никакого отношения? Тогда для чего их здесь изобразили? Нет, слишком мало всего, чтобы хоть что-то утверждать точно.

Девушку едва не сморил сон, хорошо, удержалась, чтоб не заснуть, спрыгнула с крыши, побегала по двору, помахала руками, сполоснула лицо водой из дождевой кадки. Снова забравшись на крышу, посмотрела вдаль, на белую гладь озера, узкую и длинную, именно оттуда почему-то ожидалась опасность. Ну да, ведь именно там луг со старым пнем. И вырезанная на том пне руна. Эх, кабы знать, что она означает? Ведь учил же когда-то Хельги. Или не учил? А был ли он вообще в ее жизни, этот варяжский ярл, красивый, мужественный и отважный? Или просто привиделся в девичьих ночных грезах. Нет! Нет! Уж слишком хорошо помнила Ладислава запах его сильного тела. Помнила… Девушка невесело усмехнулась. Убежала от молодого варяга за тридевять земель, думала, забудется все. Ан нет. Не забывалось. Наоборот, тоска временами наваливалась – страшная. Да еще и тишина эта. И нет никого вокруг, до самого Пашозера, только они вдвоем – Дишка-Дивьян и она, Лада-чижа.

Тьма не тьма была кругом, какие-то туманные белесые сумерки. Чернели кругом холмы и деревья, изредка кричали ночные птицы, а где-то далеко, за рекою, слышался одинокий вой волка.

Человек в короткой оленьей куртке отошел от реки, оглянулся – надежно ли спрятан челн? С берега лодки было не видно. Хорошо. Человек хмуро взглянул на небо, розовеющее близкой зарею. Следовало спешить. Вождь не любит опозданий. Жаль, задержался у Келагаста под видом возвращающегося из Ладоги, теперь вот никак не успеть. От реки до усадьбы Конди вроде и не так далеко, ежели через озеро, ну а если в обход? К утру только и будешь. А надо было еще проверить на лугу – цел ли? О том настойчиво напоминал вождь, провожая. А как успеть? Как успеть, когда вместо одного дня провел у Келагаста два? Да и как было не провести – радушен был наволоцкий староста, рад был гостю, и даже скорее не столько гостю, сколько принесенным им вестям из большого дальнего мира. Лесные жители все были любопытны, только скрывали это, а Келагаст вот не скрывал. Хорошо было с ним говорить, весело, гость сказался мастеровым, артельщиком, пробиравшимся к Явосьме-реке навестить родичей. Якобы навестить. Якобы к Явосьме… Вовсе не туда держал путь Лютша-мерянин, как называли его в ватаге смурного вождя. А куда – про то никому лучше и не знать вовсе. Расслабился у Келагаста Лютша, распарился в баньке, рыбки попробовал. Келагаст себе на уме оказался, не за просто так в бане парил, все про Ладогу расспрашивал, что на что там обменять можно. Все интересовало старосту: и сколько зеленых бус дают за меру жита, а сколько серебра за беличьи да куньи шкурки, да какова цена на рабынь. Ну, про рабынь Лютша долго рассказывал – цены знал, когда-то в славном граде Киеве, куда занесло его после бегства из родных мерянских лесов, дела имел с самым знаменитым торговцем. Ну, дела, конечно, это уж слишком солидно для Лютши сказано, это он перед Келагастом выпендривался, на самом-то деле скорей так – делишки. Ну, пусть и делишки. Да зато с кем! С самим Харинтием Гусем дела имел в Киеве! В смысле – делишки… Впрочем, имя Харинтия Келагасту, конечно же, ничего не говорило. Вот ведь пнина лесной! Лешак лешаком, а туда же – красивых наложниц восхотел завести, цены выспрашивал. Ой, не зря… Так ведь еле вырвался от него Лютша. Хорошо хоть догадался про окрестные селенья спросить. На вопрос об усадьбе старого Конди Келагаст скривился. Отвечал нехотя, дескать, сгибли все в усадебке от лютых колбегов, один Дивьян-отрок остался. Живет, мол, теперь, один-одинешенек. По крайней мере, Келагаст говорил именно так. Неохотно рассказывал, все глазами кругом зыркал, потом перевел разговор на девок, а в конце – ух, и хитер же! – словно невзначай вопросик подкинул:

– А что это ты, гостюшка, про Конди выспрашиваешь?

Ну, Лютша тоже не лыком шит:

– А думаю, может, заночевать там?

– Что ты, что ты, господине! – Келагаст как будто расстроился, озабоченный удобством пути. – Тебе ж там сперва все по Паше-реке, вон, челн у тебя, смотрю, ходкий. А от реки усадьба не близка! Там лесом, да лугом, да через озеро. Легче у Палуйцы заночевать, чай, знаешь, речку… Там уж тебе прямая дорога. Нет, гостюшка, не советую я тебе ходить на усадьбу Конди, изрядный крюк сотворишь!

Лютша лишь плечами пожал:

– Ну, как скажешь, дядько.

Так и поплыл, почти мимо, соглядатаев Келагастовых опасаясь. И не зря – те его, почитай, до самой Палуйцы проводили, не особо и таясь. Рыбачки типа. Потом повернули в обрат, к ночи ближе. Лютша выждал немного – и тоже поворотил челн. Вот и подзадержался… Там день да тут. Около недели уж набежало. За такое рассердится вождь, а уж на расправу он крут. Плетей запросто можно отведать, да как бы не хуже.

Лютша прибавил шагу. Среднего роста, худой, белобрысый, с оттопыренными ушами, он мало чем выделялся среди местных. Ну, то и понятно – весь да меря одного корня. Сколь ему лет, тоже с первого взгляда не скажешь. Издалека посмотришь – ну, совсем молодой вьюнош, а подойдешь поближе – сразу годков с десяток накинешь.

Выйдя на луг, мерянин осторожно осмотрелся. Вокруг было тихо, покойно, лишь ухала где-то сова, да изредка стучал в лесу дятел. От озера струился туман, густой и холодный, где-то там, на том берегу, скрывалась за камышами невидная из-за тумана усадьба старика Конди. Убитого старика. Остановившись посреди луга, Лютша повернул налево, тщательно отсчитал несколько шагов, затем остановился и, поискав глазами, обнаружил наконец пень. Увидел вырезанную руну и облегченно перевел дух. Вроде бы все в порядке. Оглянувшись по сторонам, мерянин вдруг резко упал на колени и, выхватив нож, принялся рыть под корнями… Ага! Нащупал руками что-то… Удовлетворенно кивнул и, забросав землю обратно, прикрыл корни дерном, про себя подивившись мудрости вождя… или того из местных, кто ему подсказывал. Место для тайника было выбрано с толком. Приметное – не где-нибудь в чаще, что сто лет ищи – не найдешь, – да и подозрения никакого не вызывает: пень и пень. Руна-то только вблизи видна. И ходить сюда никому нет надобности. Ничего тут полезного на лугу нет, кроме травы да желтых цветков-одуванчиков. Коровам траву запасать не будут – нет в ближайшей усадьбе коров, охотники на луг тоже не сунутся – незачем, разве что девы забредут за цветами, так ведь нет здесь никаких дев. Лютша усмехнулся – мудро. Зато тот, кто знает, случись что – вот оно, серебришко, вот и оружие, даже вяленое мясо – мало ли? Про мясо, конечно, вождь не подумал – а вдруг собаки рядом случатся? Разроют тайник. Ну а не собаки, так какой зверь лесной – барсук или куница. Нет, с мясом – это не дело, хоть и завернуто оно в мешочек кожаный.

Оглянувшись на клубящееся туманом озеро, мерянин прибавил шагу. По левую руку его, за лесистым холмом, розовело небо. Лютша улыбнулся. Если и осерчает вождь – теперь всегда уйти можно. Есть куда. Нежданно-негаданно встретил вдруг Лютша в Ладоге одного знакомца, из тех, кого лучше и не встречать, Вельведа-волхва, по чьему умыслу и извел когда-то Лютша князя Миронега. С тех пор не так уж много воды утекло, он, Лютша, – изгой, кабы не вождь – так помер бы уж, поди, – а Вельвед богат и процветает! Даже усадебку свою имеет – Лютша проследил, не поленился. Богато живет Вельвед, только про волхвовство свое, похоже, не очень-то вспоминает. И про Миронега, мерянского князя. Ну, так про то можно и напомнить. Ну, Вельвед, Вельвед…

Дивьян потянулся, спрыгнул с крыши. Вот и прошла ночка! Схватив бадейки, побежал к озеру, пройдя по скрипучим мосткам, черпнул водицы да, скинув рубаху, ополоснулся до пояса, прогоняя сон. Над светлой озерной гладью таяли клочья тумана. Солнышко еще не показалось над лесом, но чувствовалось уже: вот-вот объявится, полыхнет в соснах, растопит остатки тумана, вспыхнет в росной траве маленькими разноцветными радугами. Еще один погожий денек. На охоту бы надо… Или лучше за рыбой? После закоптить над костром, покуда есть время. Хорошо б еще лыка надрать для корзин да сплести лапти на зиму, не одну пару – несколько, чтоб износил – не жалко. Хороший день… Дивьян улыбнулся, потрогал босой ногою воду. А не так и холодна! Сняв порты, бросился с мостков. Опп-ля!!! Нырнул, ушел с головою, достал илистое дно, вынырнув, глотнул воздуха, подплыл к мосткам, взобрался… и снова – головой вниз, чувствуя кожей приятный холодок прозрачной водицы… Да уж и холодка-то почти не было. Хорошо! Дивьян вдруг испуганно отпрянул – чье-то сильное тело вихрем пронеслось мимо него. Русалка! Сейчас поднырнет, схватит за ноги, утащит под воду, как рассказывал когда-то старик Конди. Ай, не надо! Вот и оберег на шее в виде бронзовой уточки… цел ли? Отрок схватился рукой и облегченно перевел дух – цел. И в этот момент кто-то сильно шлепнул его по спине:

– Что скуксился, Дишка?

Лада! Названая сестрица. Ишь как ловко плывет, пожалуй, и не угонишься.

– А я думал – русалка.

– Конечно, русалка, – брызгаясь, засмеялась девушка. – Не похожа разве?

Она вылезла на мостки, стряхивая воду, – нагая длинноволосая нимфа. Дивьян восхищенно смотрел на нее, чувствуя, что краснеет. Отвернулся, нырнул поглубже и впервые подумал, как плохо, что эта девчонка – его названая сестра.

Стоя на мосточке, Ладислава сглотнула слюну, почувствовав вдруг знакомое томленье… как тогда, в объятиях ярла. Показалось вдруг на миг: вот выйдет из-за излучины большой варяжский корабль-драккар, взмахнет веслами, а на носу – Хельги-ярл в темно-голубом знакомом плаще, сильный, красивый, родной…

– Что уставился? – Увидев вынырнувшего парня, Ладислава показала ему язык и, прихватив с мостков брошенную рубаху, побежала к усадьбе.

За лыком решили пойти к Чистому Мху – тому самому болотцу, где они по зиме и встретились в избушке.

– Лип там много, и дубки молодые, – пояснял по пути отрок. – А помнишь, тебя там волк чуть не съел?

– Это тебя чуть не съел! – засмеялась девчонка. Светлые, стянутые тонким ремешком волосы ее горели золотом только что взошедшего солнца. Вокруг тянулись леса да болота, перемежающиеся небольшими озерками и ручьями. Тропки почитай что и не было. Как ориентировался здесь Дивьян, Ладиславе было не очень понятно. Впрочем, чего понимать-то? Одно слово – местный. Весянин. Не заплутает.

– А чего здесь плутать-то? – удивленно пожал плечами отрок. – Вон, Черный ручей, а за ним – видишь, блестит за деревьями? – Койвуйозеро, а дальше уже и знакомые тебе озерца – Глубокое да Светленькое… Там и липы. А за болотом – дубки. Ужо надерем лыка!

– Да уж, надерем, – кивнула девушка. Ей почему-то все больше хотелось обратно, в Ладогу, к подружкам, к родным… к ярлу. Убежать захотела, дщерь? От себя не убежишь! Хотя, наверное, и надо бы.

Лыка надрали быстро. Уже к полудню наполнили заплечные мешки и корзины. Эх, кабы лошадь! А так уж придется на себе тащить. Дивьян стрельнул глазами:

– Выдюжишь, чижа?

– Кто бы сомневался!

Поначалу шли ходко, потом притомились. Уселись под деревьями, вытирая едкий пот, – да чуть ли не в муравейник. Поползли по ногам юркие рыжие мураши. Ладислава ойкнула.

– Давай туда перейдем! – Она указала на излучину ручья.

– Туда? – недоуменно обернулся Дивьян. – Так там же мокро. Да и комары…

– Комаров и здесь хватает. А там зато цветов – глянь сколько! – Девушка просительно улыбнулась. – Ну, Диша, ну, пошли туда, а? Я ведь венок на нашем лугу так вчера и не сплела.

Отрок махнул рукой: хочешь ноги мочить – идем. На излучине и в самом деле оказалось чуть сыровато, но вполне терпимо, к тому же можно было вдоволь напиться из ручья чистой прохладной водицы, что оба и проделали тут же, черпая воду ладонями.

– Уфф! Хорошо. – Отдуваясь, Дивьян повалился на спину, подложив под голову руки. Предупредил строго: – Полежим немножко, и в путь.

Не слушая его, Ладислава уже собирала одуванчики. Потом присела у большого серого камня. Странный был камень, серый, угловатый, поросший седым мхом. Его словно бы поставили здесь специально, подняв из густой травищи.

Пойдем, девоньки,Завивать веночки! —

сплетая венок, вполголоса напевала девушка:

Завьем веночки,Завьем зеленые.

Надев на голову желтый венец, она обошла камень, направляясь к спящему отроку… И вдруг, замерев, тихонько позвала:

– Диша!

Дивьян отозвался сразу, словно и не спал вовсе. Встав, подошел к камню. Ладислава кивнула:

– Смотри.

На обращенной к лесу стороне камня были выбиты три линии. Две шли параллельно – левая подлиннее, правая покороче, верхушки их были соединены третьей.

– Руна? – шепотом спросил Дивьян.

– Не знаю, – честно призналась девушка. – Та, что на озерном лугу, точно руна, я такие видала. А эта… Не знаю. Но кто-то же ее зачем-то выбил? Была раньше?

– А леший ее знает, – отрок пожал плечами. – Я тут, почитай, зимой только и бывал, а зимой и камня-то не видать. Ну что, пошли?

– Пошли, – задумчиво кивнула Ладислава. – Срисовать бы ее, да нечем.

– И так запомним, – усмехнулся Дивьян, вскидывая на плечо котомку с лыком. – Что тут запоминать-то? Одни палки какие-то.

Девчонка поежилась:

– Непонятно все это. Та руна – на пути от реки к нам, а эта… этот путь куда?

– К Куневичским погостам, к Капше-реке.

Дивьян шел впереди, стараясь не очень спешить, чтобы зря не утомлять Ладиславу. Понимая это, та старательно скрывала усталость и шла молча, экономя силы. В принципе, не так уж много и оставалось. Вон уже знакомая березка, вот тропа, речушка, а там, за холмом, озеро.

– Шуйга-река, – кивнул на речушку отрок. – Так и сестрицу мою звали – Шуйга… Которую… – Он вздохнул и остаток пути вообще ничего не говорил, только остервенело сбивал обломанной веткой попадавшийся по пути репейник.

Когда за деревьями замаячила усадьба, Ладислава вдруг осознала, что уже привязалась к этому месту, как к чему-то до боли знакомому, родному. Старый, чуть покосившийся – так и не сумели пока толком поправить – частокол, старая береза у ворот, колодец, мостки, крыши.

– Пришли наконец-то…

Войдя во двор, девушка скинула с плеч тяжелую ношу и только сейчас почувствовала, как сильно устала. Уселась у колодца, привалившись к срубу. Немножко посидела так, прикрыв глаза, – понимала, работы в усадьбе хватит. Вычесать старый лен, сварить похлебку, закоптить пойманную вчера рыбу, испечь ржаные, с кашей, лепешки – калитки – да мало ли дел? Рассиживать-сидеть некогда.

Ладислава встала и вошла в избу. Усмехнулась, увидев, как Дивьян старательно чертит на стене у лавки линии взятым из очага кусочком угля:

– Похоже.

– Не похоже, а в точности так, – обиженно откликнулся отрок. – У меня глаз памятлив.

– Памятлив-то памятлив, – засмеялась девчонка. – А вторую руну ты уж совсем не так изобразил. Ну, которая на лугу. У нее вовсе вверх веточки, а не вниз.

– Нет, вниз! Я же помню.

– Нет, вверх. Если по-моему, вытащишь для меня старый мед из дупла.

– А там же пчелы!

– Боишься? А если по-твоему выйдет, я тебе буду песни петь, пока не уснешь.

– Жалостливые?

– Всякие. Согласен?

– Согласен. Поплыли, посмотрим!

Ладислава оказалась права – крайние линии руны действительно смотрели вверх, а не вниз, как предполагал Дивьян. Он, кстати, и носом не повел по поводу собственного проигрыша, стоял у пня, словно пес, принюхивался. Лада-чижа даже засомневалась – может, ну его, не посылать за медом?

– Земля, – обернувшись к ней, произнес отрок.

Девчонка не врубилась.

– Что – земля?

– Вот, здесь, под ногами. – Дивьян кивнул на пень. – Вчера не было. А ну-ка…

– Осторожно, там змеи могут…

– Знаю.

Быстро раскопав корень со стороны руны, он засунул под пень руки, пошарил и с торжествующей улыбкой на лице извлек на поверхность несколько небольших кожаных мешочков. В мешочках оказались слитки серебра, железные наконечники стрел, разноцветные бусины, пара хорошо заточенных ножей и вяленое мясо.

– Схрон, – кивнул отрок. – Кто-то припас зачем-то.

– А там? Под камнем?

– Завтра пойдем. Сегодня уж поздно…

Под камнем тоже обнаружился схрон. Почти с тем же самым. Оружие Дивьян с Ладиславой забрали себе, а остальное закопали, как и было.

– Теперь опасаться надобно, – предупреждал на обратном пути Дивьян. – Опасаться. Чувствую, не к добру все эти руны!

Глава 7

Гости

На лютыя козни победителя явишася,На крепкого ратника ополчившеесяТвоею силою языки все научивше,Во единомышление совокупивше.Стихотворные подписи к «Соборнику» 1647 г.

Май-июнь 865 г. Ладога

Приближался к концу веселый месяц травень, давно сошел лед с Волхова, зеленели берега, дули с юга теплые ветры, принося долгожданное тепло, пахнущее пряными травами. Ольха у ладожской пристани разрослась так, что почти не было видно покачивающихся на ласковых волнах ладей, не очень-то много их пока было, но ждали уже, ждали. Все чаще взбирался на крутой холм за мысом артельный староста Бутурля Окунь – высокий костистый мужик с худощавым лицом и бородою клочьями – высматривал корабли с юга, не идут ли… Не мелькнут ли за соснами паруса? А уж тогда пора… Пора бежать, засунув за пояс – чтоб не слетела – шапку, звать-собирать артельных – идет, идет караван, идут купцы-гости, хватит у очагов спины греть, пора и за работу. Попервости-то, пока не устоялось, можно и цены поднять, особенно если кто из гостей впервой в Ладоге, потом-то не разбежишься, постоянные-то гости цену за погрузку-разгрузку хорошо знали. Ну, платили не скупясь, главное было – перебить конкурентов, застолбить корабль первым. Хоть и меньше заработки, чем на волоке, да ненамного, к тому же многие из артельных мужики справные, с семьями не хотели расставаться, потому и прирабатывали в родном городе, не то – молодые парни. Этим-то все равно, эти и на волоке могут.

Взобравшись на холм, приложил Бутурля руку ко лбу, защищая глаза от солнца, глянул – пуста вода, не считая рыбацких челнов, зря пришел сегодня. Ну, делать нечего, посматривать все одно надо – первому углядеть. Уселся артельщик на пень, снял башмаки-постолы, развесив онучи на малиновых кустах, вытянул босые ноги – хорошо! Ветерок ласково дул с Волхова, солнечные зайчики скользили по синим волнам, покачивались челны. Пара рыбаков – было видно – пытались вытянуть сети, да что-то не ладилось у них – то ли рыба большая попалась, то ли зацепились за что. Долго наблюдал Бутурля Окунь за рыбаками, интересно было – вытянут али нет? Потом глянул на солнце – ух, высоко уже, оглянулся на излучину дальнюю… Кажись, белело что-то. Ну да, точно. Паруса! Бутурля хлопнул себя по лбу – чуть ведь не проглядел, лешак старый, – подхватив постолы и онучи, бегом спустился к реке, замахал руками, узнав в ближнем к берегу рыбаке знакомца – старика Нехряя, перевозчика: