Братишка

скачать книгу бесплатно

Я б тому, который слева,
Прямо глотку перегрыз!

Умолял сестричку Клаву
Показать, какой я стал.
Был бы жив сосед, что справа, —
Он бы правду мне сказал…[2 - В. Высоцкий. «Песня о госпитале».]

Выждав секунды три, после того как стихло звучание струн моей гитары, я снова заговорил. Минутная стрелка на моих наручных часах продолжала свой бег, и не хотелось терять драгоценное время. Если я хотел провести запоминающуюся передачу, как это было в первый раз, в чём признался главный редактор перед эфиром, то стоит поторопиться. Бум действительно был такой, будто эфир выстрелил как из пушки. Но при этом и патриотический подъём резко возрос. Он и так был на огромной высоте, а сейчас зашкаливал. Да много что там было после того моего выступления, всего и не перечислишь. Например, я выдал информацию о военнопленных, которая считалась особо секретной. Это всё замалчивалось. То, что я озвучил, что наших взяли в плен в огромном количестве, вызвало шок у слушателей, об этом никто не знал. Но как оказалось, власть держащие немного ошибались, это не вызвало панику, злее стали – да, пропало милосердие к противнику и перестали считать немцев братьями – это точно. В общем, вышло так, что мой тот эфир ещё больше сплотил народ, укрепил его. Видимо, сейчас авторы идеи ещё одного моего выступления надеялись укрепить тот эффект. Тут наверняка ещё и Берия подсуетился, уверен, что и его уши тут торчат, не только Сталина. Он желает вывести меня на чистую воду, подтвердить свою уверенность, что те письма писал именно я. Вот этого мне не очень хотелось, и хотя я собирался, так сказать, взорвать этот эфир, всё же буду лавировать так, чтобы ни нашим ни вашим.

– Надо признаться, в этой истории я немного нагнетал атмосферу, объясняя причину ампутации. Когда мы на телеге ехали с тем бойцом и я, выслушав его рассказ, обругал того хирурга, то солдат, к моему удивлению, встал на его защиту. Во время операции боец был в сознании и видел, что врач шатается от усталости и едва стоит на ногах, вторые сутки не спал. Один он хирург в медсанбате остался, другой был убит во время вражеского налёта, а третий тяжело ранен. Конечно, руку вылечить можно было бы, но тут встал очень непростой выбор. Если лечить руку, то это время, а в очереди ещё трое срочных раненых, которым также требуется операция. Врач сделал выбор: этот солдат потерял руку, но другим раненым он успел оказать медицинскую помощь, и те выжили. Это осталось на совести хирурга, это его крест, который он должен нести. Однако это лишь мелкий эпизод. Ампутаций, что проводят в госпиталях и медсанбатах, действительно нереально много, и это бесчинство нужно прекратить. Я лично голосую «за». Товарищи, поддержите меня.

Диктор, на которого я посмотрел, кивнул, соглашаясь вступить в диспут:

– Я так думаю, ответственные товарищи прислушаются к словам Александра, убедятся, что всё действительно так, и действительно запретят подобное дело.

В это время подошедшая молоденькая сотрудница радио положила передо мной листок. Пробежав по нему глазами, я кивнул, и его отнесли диктору. Тот тоже быстро прочитал текст и продолжил вести эфир:

– Александр, до нашей студии только что дозвонились два наших слушателя, которые задали некоторые вопросы. Если ты не против, я их зачитаю.

– Я не против.

– Хорошо. Звонила женщина из подмосковного города Серпухова. Она интересуется, что дальше стало с тем бойцом, которого так подло предала жена. И второй звонок от старшего политрука Зощенко, который находится на излечении в одном из военных госпиталей Москвы. Он слушал твой рассказ о том, что случилось у деревни Васильевка, и смог, добравшись до кабинета главврача, дозвониться до нас. Он сообщил, что ты рассказал не всё. Он был там, более того, его гнали к тому же карьеру, как и Катю. Он из тех, кто спасся. Если ты не против, я опишу его историю. Зощенко попал в плен в бессознательном состоянии с осколочными ранениями спины и шеи. Смог выжить в лагере и был включён в колонну. Его спасли, как и других, и он присоединился к отряду майора Лапотникова и присутствовал при допросе унтера. Потом всё было действительно, как ты и рассказывал. Повторно политрука ранили, когда был прорыв через линию фронта, он получил тяжёлые ранения, и его отправили в Москву лечиться.

Слушая, я кивал, задумчиво поглядывая на диктора и вспоминая ту встречу с Катей у рынка. Я практически слово в слово описал всё, что она мне в таких подробностях рассказала. Но как оказалось, в Москве был ещё один свидетель расстрелов, и он указал мне на недочёты в рассказе. Этого я, конечно, не ожидал. Так что, когда диктор замолчал, вопросительно посмотрев на меня, я стал отвечать:

– Да, я действительно рассказал не всё, сократил рассказ, чтобы не совсем уж травмировать психику слушателей. Но раз мне указали на неполноту пересказа, я опишу, что именно не раскрывал. В действительности котлованы находились от опушки в полутора километрах, и отряд майора просто физически с такого расстояния не мог ликвидировать предателей. Однако в ту сторону вёл овраг, вот по нему бойцы по-пластунски, чтобы не обнаружить себя, и поползли к противнику. Как выяснилось, немцы о нём тоже знали и заминировали его. К счастью, среди окруженцев было два сапёра, и они сняли эти мины, что позволило отряду двинуть дальше. Вот и суть моего сокращения, что пока бойцы ползли и снимали мины, что заняло достаточно времени, немцы привели ещё одну колонну и успели её расстрелять. Вот следующую колонну, где была Катя и, видимо, тот старший политрук, бойцы и спасли. Наступающий вечер позволил им уйти от погони. Вот и вся неточность, на которой меня поймали. Уж извините. Постараюсь больше подобного не допускать. А по поводу того солдата по первому вопросу, его, кстати, звали Зосим, Зосим Андреев, то он с нами проехал почти сто километров, и мы высадили его у одной из деревень, где почти не осталось мужчин, ушедших на фронт. Он согласился стать председателем колхоза и поселился у вдовствующей солдатки. К сожалению, задерживаться мы не могли и вскоре уехали оттуда. Но насколько я в курсе, немцев остановили в сорока километрах от той деревни. Это всё, что я могу сказать. Мне не известно, что сейчас с ним и жив ли он.

– Благодарю, Александр. Сейчас я зачитаю письмо нашей слушательницы. Антонина Петровна из Горького просит тебя рассказать о себе. Какой ты, характер, привычки, любимые дела. Многих наших слушателей ты очень заинтересовал, и это не единственное подобное письмо. Признаюсь, их тысячи.

– Интересная просьба, постараюсь ответить. На самом деле я очень смешливый и весёлый и люблю хорошие компании, меня считают душой разных встреч, заводилой. Люблю организовывать праздники, дни рождения. Все соседи радовались, если у нас был какой праздник, это значит, я снова порадую их каким-нибудь необычным выступлением. Если бы не тема нашей передачи, я рассказал бы столько смешных историй и анекдотов, что, думаю, долго о них вспоминали бы, однако наша встреча началась несколько мрачно. Как смогли выяснить советские учёные, смех продлевает жизнь, и я с ними полностью согласен. Вот если бы открыли отдельную юмористическую передачу, хотя бы для первого раза минут в десять, я смог бы показать вам, что такое настоящий юмор. Сейчас, извините, не та тема. Не хочу говорить пошлости, атмосфера не позволяет. По поводу моих предпочтений могу сказать, что их много. Самые главные, их два, охота и музыка, в этом я без скромности считаю себя докой, специалистом. Помимо них – рыбалка, вождение, а я вожу и машины, и мотоциклы, хотя опыта очень мало, могу ремонтом авто- и мототехники заниматься, руки растут откуда надо. Люблю со своими сёстрами и братишкой возиться, на ночь песни детские им петь. О-о-о, у меня много детских песен, и мои сестрички их обожают. Как бы я ни устал или ни был занят, я всегда стараюсь сам их укладывать. Если не получается, меня замещают, благо певуний у меня в семье хватает. А вот характер… описывать, уж извините, не буду. Я уже давно описал свой характер в песне, возможно, кто-то опознает в ней себя. Песня «Я не люблю».

Сейчас все песни Высоцкого и впрямь были в тему, и отходить от них я не хотел. К тому же непонятно как, но они всплывали в моей памяти, хотя казалось, некоторые я подзабыл. Сам удивляюсь. Мне действительно нужно было выстрелить в эфире, и я твёрдо поставил себе задачу выполнить это. Так что, тронув струны гитары, я стал в песне реально описывать себя, ведь в ней я видел и себя тоже:

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда весёлых песен не пою.

Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и ещё —
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда – наполовину,
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу.
Или – когда всё время против шерсти,
Или – когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, коль слово «честь» забыто
И коль в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне – и неспроста:
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
И не люблю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более – когда в неё плюют.

Я не люблю манежи и арены:
На них мильон меняют по рублю.
Пусть впереди большие перемены —
Я это никогда не полюблю[3 - В. Высоцкий. «Я не люблю».].

Замерев на миг, я продолжил как ни в чём не бывало:

– Как видите, я вполне полно ответил на ваши вопросы. Продолжим?

– Да, Александр, продолжим.

– Теперь моя очередь зачитывать следующее письмо. Оно снова с фронта. От некоего капитана Васильева, командира стрелкового батальона. Полностью зачитывать письмо не буду, опишу суть. Капитан благодарит меня за те сведения, которые были мной сообщены в прошлую передачу, и просит рассказать наконец историю о двенадцати пограничниках, что набили столько техники и личного состава вермахта и люфтваффе. Судя по тону письма, капитан – опытный фронтовик, который воюет с начала войны, сомневается в реальности подобного. Что ж, расскажу. История действительно на удивление занимательная. Многие фронтовики, надеюсь, почерпнут много нового для себя из чужого опыта. Историю мне эту рассказал пограничник из того полевого госпиталя, он лежал среди тяжелораненых с генералом и остальными, которых я вам уже описывал. Он умер до того, как я уехал, и его рассказ – из первых уст. Войну они встретили на границе, о начале войны знали за неделю, да даже раньше. И в какой день начнётся, и во сколько. Рапорты вверх по командованию отправляли, это чтобы тех, кто возмутится – как же так, война для нас стала внезапной! – успокоить. Пограничникам, как и внешней разведке, не верили, просто не верили, другого ответа у меня нет. Всегда им отвечали так: это провокация, не поддаваться. Но ведь на границе не дураки служили, пусть командование им не верило, но сами они готовились. Погибать за непробиваемость командиров никто не хотел. В общем, на момент, когда немецкие бомбардировщики пересекли границу, пограничники находились не в казармах, а в окопах в ожидании. Когда немцы ударили и командир заставы убедился, что война действительно началась, то они родных отправили в тыл, в основном пешком, а сами сидели и ждали. Покинуть позиции без приказа они не имели права. Немцы артиллерией и бомбёжкой с авиации снесли заставу. Точно били, два залпа – и все строения снесены. Ещё бы, столько времени было, чтобы узнать, где что находится, и навести орудия. Вот об окопах они не знали, там маскировочная сеть натянута была, сами погранцы эти позиции по ночам копали, вот и не был противник о них в курсе. Неприятным сюрпризом оказались. Посыльные, отправленные в тыл, не вернулись, их перехватывали те, кто резал связь застав с комендатурами. Это были диверсанты и их пособники из местных жителей. В общем, пограничники встретили полуроту немцев огнём. Те расслабленные были, думали, добьют выживших зелёнофуражечников и дальше пойдут. А тут кровью умылись. Погранцы подпустили их и ударили в упор, а потом броском подняли остальных на штыки. Немцы уничтожены были полностью. Два снайпера из окопов, что прикрывали атаку, из своих СВТ выбили тех, кто пытался уйти, так что действительно всех положили. Немцы разозлились на такие потери и ближе к обеду нанесли удар авиацией, подтянув ещё пехоту. Я не буду рассказывать, как пограничники, с надеждой поглядывая в сторону тыла, ожидали помощи, отбивая одну атаку за другой, уничтожив около двух рот и подбив два бронетранспортёра, но помощь так и не пришла. Более того, по удаляющейся стрельбе и канонаде они поняли, что наши откатываются от границы. Погранцов осталось восемнадцать из шестидесяти, элитные бойцы, не побоюсь этого слова. В общем, лейтенант, единственный командир, выживший в этих схватках, приказал отходить. Забрав раненых, они ушли, оставив своих не погребённых товарищей на практически полностью разрушенных позициях. Выбора другого не было. Шли дня три, в одном месте на хуторе оставили у надёжных людей раненых, которые их связывали, и двинули дальше за нашими. Их осталось двенадцать. Те самые двенадцать героев. Командовал ими лейтенант Маланов. Вот теперь и сама история. Через неделю пути погранцы стали свидетелями страшной военной драмы. Видимо, у немцев сломался танк, а это был средний Т-4, и после ремонта они догоняли своих. На дороге, пересекающей лесную поляну, они догнали телегу с нашими ранеными, которая, вероятно, где-то пряталась неподалёку и наконец решила двинуть дальше, догнать своих. Немцы большие любители убивать наших раненых: они раздавили телегу, никто с неё не спасся, кроме молоденького парнишки-возницы и девушки-медсестры. Парнишку они сразу убили, а вот с девушкой… Думаю, не стоит рассказывать, что они с ней сделали, наши пограничники застали их в тот момент, когда они после насилия поправляли одежду. Тут ещё командир танка достал пистолет и застрелил рыдающую медсестру. Почти сразу последовал залп с опушки, и танкисты попадали, все пятеро стояли над несчастной. Во время осмотра и сбора трофеев выяснилось, что командир танка был ранен. Лейтенант, который владел немецким на довольно неплохом уровне, допросил того и узнал, как прошла эта гнусность. Но лейтенант, обуздав в себе злость и чувство справедливости, немца не дострелил, а продолжил допрос. Его интересовал вермахт, особенно его техника. Умный парень. От него узнал, что танки у немцев очень даже хороши, все детские недостатки за прошлые военные кампании убраны, и танкисты ими довольны. Но остался один: небольшая дальность хода на одной заправке. Не больше двухсот километров. Поэтому танкисты, когда наш фронт прорвали, берут с собой запас. Тут не только бензовозы, но и топливо в канистрах на борту танков. А большая часть танков у немцев работает на авиационном топливе, а он очень горюч, вспыхивает от любой искры. Теперь, я думаю, многие поймут, что если выстрелить зажигательной пулей по такой канистре, то будет факел на месте танка. И лейтенант это понял. Он долго допрашивал немца, пока его бойцы хоронили убитых. Они много тел видели, пока шли по тылам, а вот этих решили похоронить. Когда допрос был закончен, немца ликвидировали, а танк подорвали. Именно это преступление, что совершили немцы, и подтолкнуло командира этой небольшой группы не возвращаться в ближайшее время к нашим, а начать свою войну в тылах врага, партизанскую. И погранцы своего командира поддержали. До этой встречи с танком пограничники случайно наткнулись на уничтоженную с воздуха колонну наших войск. Немцы не утруждают себя захоронением наших погибших, заставляя этим заниматься деревенских или военнопленных. Если их по близости нет, то просто не обращают внимания, к тому же той дорогой они особо не пользовались. Погранцы тогда набрали себе продовольствия и боезапаса, всё, что пригодится, а вот когда уничтожили танк, лейтенант Маланов решил вернуться. Им много что нужно было, но главное – патроны с зажигательными пулями. В грузовиках с боеприпасами они нашли всё необходимое. Более того, даже отнесли в лес и сделали закладки, тайники, всё, что могло пригодиться: медикаменты, патроны, продовольствие. После этого и началась война. Всё рассказывать не буду, но первую засаду опишу, как это сделал тот пограничник, чтобы показать, что план лейтенанта удался. Общаясь с тем командиром танка, тот понял главное. Я немного отвлекусь и задам вопрос нашим радиослушателям: что важнее – люди или техника? Чтобы не тянуть время передачи, отвечу я сам и сразу. Не слушайте те лозунги, что распространяют в тылу. Их делают люди, которые мало что понимают. Опросите политруков с фронта. Они как один вам ответят. Важны конечно же люди. Отвечая так, имеются в виду специалисты. Ведь как: самолётами, кораблями, танками или теми же автомобилями управляют специалисты, которых надо готовить очень и очень долго и при уничтожении которых замену найти достаточно трудно. А если и найдут, то при таком отношении все резервы быстро закончатся. Это понимают и у нас, и в вермахте. Ещё немного отвлекусь от рассказа и немного поясню ситуацию. Я не знаю, сколько точно танков было у немцев, когда они вторглись на нашу территорию, но пусть для примера будет три тысячи. Примерно месяца два назад в штабе РККА подсчитали, что общее количество подбитых нашими войсками танков на тот момент – десять тысяч. Там, конечно, преувеличено, но, как ни странно, не так и сильно. Мне об этом генерал рассказал. Удивительно, но факт, особо сводки не врали, и немцы потеряли в боях с нашими войсками пять, а то и шесть тысяч танков. Как так случилось? А всё оказалось просто. Поясню: танков действительно три тысячи было, причём треть лёгких, они их в первые недели войны потеряли и стали восстанавливать. Именно восстанавливали. Хвалить немцев не хочется, но у них просто великолепно поставлена служба по восстановлению своей битой техники. Наши отступают, соответственно, все территории с побитой техникой остаются у них. Они оттаскивают тягачами на места восстановления, и уже через три или четыре дня этот танк снова идёт в бой. Поначалу боёв наши не понимали, в чём дело, некоторые танки подбивались два, три, четыре, а то и пять раз. Потом, когда сообразили, научились с ними бороться. Первое – уничтожали экипаж. Если это сделать, то некого будет вновь сажать внутрь. То есть как танк подбивался, замирал, несколько стрелков держали на прицеле его люки. Когда танкисты пытались выбраться, их расстреливали. То есть уничтожали тех самых ценных специалистов, имеющих огромный опыт ведения боевых действий. Ночью, если наших бойцов не сбили с позиций и те не отступили, с бутылками бензина или просто со спичками ползли к подбитым танкам добровольцы и поджигали их. Горевшие танки не восстанавливаются, и их отправляют эшелонами на переработку. То есть на фронте эти танки уже не увидят, разве что после переплавки в виде новых. Только вот это новьё нужно ждать больше месяца, а то и двух. То есть выигрывают время. Немцы, узнав, чем наши занимаются, стали отправлять по ночам группы своих солдат для защиты своей битой техники, и бывает, на местах встреч доходит до сражений, переходящих в рукопашные схватки. Так что это тоже всё не простое дело. Однако, главное, лейтенант знал, что нужно делать, и они делали. Первая колонна была ими остановлена на пять часов. Я повторю, именно остановлена и именно на пять часов. Удивительно, но по служебным инструкциям в случае обстрела колонны солдатам вермахта приказано найти стрелков. Если наши окруженцы, например, обстреляют пехотную колонну врага, ну, ранив пару солдат или убив одного, те обязаны прочесать окрестности, чтобы найти их. Представляете? Пара выстрелов – и полк встал, в результате он может не успеть к месту назначения, немцы не получат вовремя крайне необходимый резерв для атаки и тому подобное. Лейтенант-пограничник об этом знал и пользовался этим вовсю. Ими была остановлена автоколонна. Перед боем он заранее дал каждому своему бойцу задание. Стрелять нужно так. Первая цель – бронебойной пулей по мотору грузового автомобиля или бронетранспортёра. В случае, если встретится последний, стрелять зажигательными пулями по канистрам на броне. Лучше делать два выстрела, потому что в канистрах может быть вода. Одна канистра в держателях всегда с водой, и по закону подлости обязательно это может оказаться она. Позже погранцы не раз с подобным сталкивались, так что предупреждение было в тему. Потом стрелять нужно по водителю обычной пулей. Это обязательно. Ну и по топливным бакам автомобиля. Если стрелять по грузовику, то в три этапа. Я их повторю. По мотору бронебойной, по водителю обычной и по бензобаку зажигательной. После чего переносить огонь на следующий автомобиль, не обращая внимания ни на что другое. На каждого бойца по два автомобиля, и если даже есть ещё цели, всё равно отходить. Лейтенант был правильным командиром. Не из тех, кого принято считать шапкозакидывателями. Опять немного отвлекусь. Я сам слышал, как на стоянке один политрук напутствовал бойцов, давая политинформацию. Её окончание звучало примерно так: бойцы должны умереть за свою родину. По-моему, он нёс полную чепуху. Ни один политрук-фронтовик такую ересь не скажет. Фактически тот призывал бойцов стройными рядами просто идти и умереть, устраивал геноцид своих сограждан. Правильные командиры и политруки сказали бы так: товарищи, идите и сделайте так, чтобы солдаты противника умирали за свою родину. Маланов был именно правильным командиром и терять своих людей не собирался. То есть не держаться за позицию до последнего патрона, а наносить постоянные удары и делать отскоки. Если он видел, что засада не удастся или будут потери, то он просто уводил своих людей. Ну постреляют они полсотни немцев, и всё, остальные дальше будут жить. А тут уничтожат для примера десяток, уйдут дальше, там десяток, потом ещё десяток. И так постепенно их счёт может дойти до тысячи. Напомню, у группы Маланова он дошёл до двух тысяч, не считая уничтоженной техники, это показывает, что такая тактика себя оправдывает. В некоторых случаях, конечно, нужно держать позиции, как говорят политруки, до последнего бойца и до последнего патрона, но не в данном случае. Когда та, первая колонна приблизилась, пограничники лежали и держали в руках пустые, не снаряжённые обоймы, а у них у всех были СВТ и один ручной пулемёт. Выбрав цели, они по ним и снаряжали свои обоймы нужными патронами. Для грузовиков, для бронетранспортёров или танков своя очерёдность. Для танков только зажигательные, которые старались экономить. И когда лейтенант отдал приказ, открыли огонь. Почти сразу над колонной вспухло облако пламени, когда вспыхнула канистра на борту одного из бронетранспортёров, часть бензина странным образом плеснуло внутрь, и из машины стали с криками выпрыгивать объятые пламенем немцы. Пограничники, расстреляв по обойме, стали отползать и уходить. А на дороге горело два танка, четыре бронетранспортёра, восемь грузовиков и один топливозаправщик. Вот ещё одно: Маланов никогда не организовывал засаду, если не было хотя бы двух путей отхода, основного и резервного, поэтому они всегда уходили без потерь и отрывались от преследования. Как-то обстреляв роту велосипедистов, а у немцев и такие подразделения были, они смогли добыть велосипеды и стали достаточно высокомобильными, быстро покидая зоны поисков. За полтора месяца боёв группа пограничников набила множество техники и уничтожила больше двух тысяч солдат и офицеров противника. В основном это были специалисты, те же танкисты, но больше всего водителей, около тысячи, ну и офицеров. На рядовой состав линейных частей они не обращали внимания, офицеры и унтеры были их целью, а погранцы отличные стрелки, снайперы. Как видите, то, что я рассказывал, действительно реально. Главное, иметь уверенность в своих силах, хорошего и опытного командира, который видит обстановку, и всё в ваших руках. Конечно, погранцам просто повезло, что они так долго охотились за колоннами. На них не раз устраивали облавы, от которых они благополучно уходили. Погранцы настолько обнаглели, что минировали дороги немецкими же минами или полностью уничтожали небольшие колонны. Въехала колонна из шести грузовиков в лес – и всё, как сгинули, ни тел, ни машин. Таких случаев было немало. Однажды захватили несколько грузовиков с немецкими пулемётами и боеприпасами и по-умному использовали их. Установили в засаде, к каждому пулемёту приставили по пограничнику без второго номера и, когда дождались пехотную колонну противника, вдарили. Выпустили по ленте, после чего отошли, бросив пулемёты. Если забирать, уйти бы не успели. А так уничтожили полторы роты немецких солдат их же оружием и благополучно ушли. Потом ещё пару засад устроили, пока пулемёты не закончились. Вот так и воевали. Так что совет: если вдруг кто попадёт в окружение, тут зарекаться не стоит, всякое бывает, пользуйтесь опытом Маланова и его бойцов. Хватит сделать и один прицельный выстрел. Сейчас немцы, правда, не останавливаются, чтобы найти стрелка, учёные стали, уходят из-под обстрела, но всё равно опыт замечательный. До такой степени, что пограничники не раз устраивали обстрелы аэродромов противника, даже с помощью захваченных миномётов, которыми учились пользоваться на ходу, во время боя. Конец этого рейда был один – общая усталость. И лейтенант приказал уходить к своим. Вышли, а им, как водится, не поверили, рапорты приняли, но посчитали врунами. Сейчас эта группа где-то в составе патрулей охраняет тылы наших войск. Во время такой охраны в схватке с диверсантами тот пограничник был смертельно ранен, отчего мы и встретились в палатке тяжёлых. А ведь могли перенять их опыт, ведь группа пограничников, получивших такой уникальный опыт, могла им поделиться. Только вот никому это не нужно. Взять для примера кавалерию. Я сам сторонник современной войны, однако в этой войне кавалерия ещё покажет себя, и зря её задвигают. Для действий в тылу врага это идеальные подразделения. Сейчас их неправильно используют, в качестве обычной пехоты на передовой. Вот товарищ Будённый, очень умный и ответственный командир, если ему организовать центр управления по действиям в тылу противника наших подвижных частей, то он всё организует так, что немцы свои транспортные колонны будут водить под серьёзной охраной, боясь каждого кустика, из которого может последовать винтовочный, а то и пушечный выстрел. Однако, как я уже говорил, никому этого не надо, воюем дедовскими методами. На днях я был в батальоне, которому обещал оружие, и…

– Извини, Александр, что перебиваю, мне нужно сообщить нашим слушателям некоторую информацию, – встрял диктор, остальные рабочие студии, с интересом слушавшие меня, сразу засуетились, поднося листы бумаги. – Товарищи, по просьбе руководства нашей страны и командования Красной армии, я выношу благодарность присутствующему в студии Александру Полякову. Он действительно подарил нашим войскам оружие, трофейное, добытое им лично, это уже проверено и подтверждено, а также передал отбитые у немцев слитки золота. По общему голосованию Центрального Комитета партии, было решено принять просьбу Александра и отправить полученные средства для постройки завода по изготовлению автоматов для нашей армии. Всё это будет сообщено и в центральных газетах.

– Спасибо, – тихо поблагодарил я, но в микрофон, то есть на всю страну.

Неожиданно, надо сказать, меня немного напрягало, что было молчание с этой стороны, а тут вот оно как, с задержкой, но всё же поблагодарили.

– Извини, что прервал, продолжай.

– Да, меня попросили устроить лекцию бойцам батальона, и во время неё я подробно описал этот рейд пограничников. Многие бойцы задавали вопросы, и я в меру своих знаний старался на них отвечать. Если что не знал, честно это говорил.

– История, конечно, занимательная, честно говоря, звучала как сказка, но интересная, и хотелось бы всему этому верить.

– Так, а в чём дело? Можно найти лейтенанта Маланова, он вам всё это опишет в красках, всё же был сам участником тех дел.

– Но ведь им не поверили?

– Это обычное дело, как я уже говорил. Кстати, была ещё одна история. У меня их много, но эту я расскажу. Один сапёр, у него даже оружия не было, кроме плотницкого топора и ножа, выходил в одиночку из окружения и наткнулся на стоявшую на позициях немецкую гаубичную батарею. Ночь, часовые бдят, остальные спят. Я не буду описывать, как он топором зарубил часовых, а потом, с ножом в руках проникая в палатки, резал спящих артиллеристов. Потом обложил ящиками со снарядами гаубицы, облил их бензином из баков грузовиков и убежал. Он сапёр, но мостовик, мосты строил, а как взрывать не знал. Факт остаётся фактом, этот неизвестный герой действительно уничтожил батарею. Когда он следующей ночью перебрался к нашим, ему не поверили. Однако, когда посланные разведчики подтвердили, что это всё правда, то искать героя было поздно, его давно отправили на фильтр, чтобы там, опросив, направить в свою или другую часть. Никто даже не запомнил, как его звали. Вот некоторые не самые честные тыловые командиры и приписали этот подвиг себе, отправив рапорты наверх. Мне об этом писарь раненый рассказал. Сам им наградные листы оформлял.

– Как-то всё это нехорошо было, подло.

– Подло? Хм, вы даже не знаете, что такое подлость. Тех командиров я не осуждаю, обычная практика. Есть одна история, рассказанная мне тем самым раненым генералом. От первого лица, так сказать. Вот там была настоящая подлость, и главное, что виновник этого просто не понимал, даже не осознавал, что он совершает её. Как будто так и надо. Я не хотел рассказывать эту историю, но расскажу, среди фронтовиков она известна, может, кто услышит её с подробностями, и только. Время у нас ещё есть?

– Да, пока есть.

– Вот как раз и закончим на этом. Прежде чем начать, я вот что скажу. Как вы, товарищи слушатели, наверное, заметили, когда я описываю какую-нибудь историю, то иногда прерываюсь, чтобы прояснить тот или иной момент. Фронтовики знают, о чём я говорю, и им разжёвывать ничего не нужно, это всё для вас. Объясняю я тем, кто находится в тылу, гражданским, они не знают всей специфики войны. Иначе они просто многое не поймут. В этой истории мне тоже придётся отвлекаться, чтобы прояснить некоторые моменты.

– Было бы интересно послушать, – согласился диктор.

Главный редактор, который стоял в дверях и держал трубку у телефона – я, кажется, догадываюсь, с кем он разговаривал, – кивнул. Нам дали добро на рассказ этой истории. Реального случая, между прочим.

– В какой это произошло дивизии, я говорить не буду, всем, кому нужно, это и так известно. Начинается этот рассказ с подвига. Самого настоящего подвига. На позиции одного из батальонов дивизии рано утром началась разведка боем, немцы прощупывали нашу оборону и начали раз за разом атаковать позиции. Противотанковую батарею быстро уничтожили, позиции выдали выстрелами и поднятой пылью. Обычно перед стволами пушек землю поливают водой, чтобы при выстреле не была поднята пыль, но тут артиллеристы то ли поленились, то ли не успели, их быстро обнаружили и уничтожили. Вот и остались бойцы с одними гранатами против танков. После первой атаки шесть танков замерли чадящими кострами над окопами батальона, остальные отошли, после второй этих костров уже было тринадцать. Последовала третья атака, и её отбили. Почти. В одном месте защитники были выбиты, и в наш тыл прорвался один танк. Командир станкового пулемётного расчёта, сержант, пытался добежать по окопам и бросить на танк бутылку с зажигательной смесью, но просто не успел. По иронии судьбы это оказался не средний танк, а лёгкий, которых к тому моменту у немцев осталось очень мало, уничтожили их наши. Это был Т-2. Стреляя из своей скорострельной автоматической пушки, он устремился в тыл. Может, не заметил КП батальона и ушёл в низину, а там овраг, где сложены на носилках наши раненые, те, кого выносили с поля боя и не успели эвакуировать в тыл. Немцы любят издеваться и убивать наших раненых, я об этом уже говорил, да и из писем с фронта от очевидцев известно. Вот и экипаж этого танка решил поразвлечься: обнаружив раненых, он устремился к ним. Бойцы пытались перекрыть ему путь, но пушка танка стреляла и стреляла, выбивая целые бреши в защитниках, так что просто никто до него не добежал. Среди раненых в овраге был простой счетовод из колхоза, призванный из деревни Клюево из-под Воронежа, Пётр Евграфов. Коммунист с двадцать второго года, крепкий сорокалетний мужик, на фронте он занимал должность замполитрука и носил старшинские знаки различия. Получив тяжёлое ранение руки, к моменту третьей атаки он очнулся и решил, что раненая рука – не причина отлынивать от боя, и, отмахнувшись от санитаров и фельдшера, который и наложил повязку на его руку, пошатываясь от большой потери крови, направился на позиции. Вот так и оказалось, что между ранеными и танком оказался Евграфов. Он уже две недели воевал и считался опытным фронтовиком. Кроме гранаты, оборонительной, без осколочной рубашки, РГД-33, при нём ничего не было, но опытный и умный боец даже с такой гранатой может что-то сделать, а замполитрука был действительно соображающим командиром. Зная, что самое уязвимое место у вражеских танков – это надмоторная полка, сразу за башней, там жалюзи для вентиляции и охлаждения двигателя, он также понимал, что повредить двигатель такой гранатой невозможно. Если бросить её, то, взорвавшись, она максимум лишь слегка контузит экипаж и повредит жалюзи, да и то не факт. Любой сапёр скажет, что если взорвать заряд, то взрывная волна пойдёт туда, где легче, вверх и по бакам, оставив лишь маленькую ямку. Вот если выкопать яму, заложить заряд и закопать его, то взрывная волна пойдёт во все стороны, и получится большая воронка. Об этом Евграфов тоже знал. Поэтому он залёг, и когда танк, звеня гусеницами и ревя мотором, пролетел рядом, то, вскочив, догнал его, с трудом взобрался на броню и, приведя гранату к бою, просто лёг на неё. План старшины сработал, граната взорвалась, были повреждены не только жалюзи, но и мотор. Танк остановился, заглохнув, не доехав до раненых буквально считаные метры, и начал дымить. Подбежавшие бойцы, пока другие уносили раненых подальше, вскрыли люки и забросали внутрь гранаты, уничтожив экипаж. Герой погиб, но раненые были спасены. Командир батальона, на глазах которого всё это произошло, сразу же написал приказ о награждении Евграфова Золотой Звездой Героя. Во время этого эпизода в штабе батальона также присутствовал комиссар полка, он привёл помощь и зенитную пушку, и всё это видел. Поэтому поддержал комбата и лично повёз наградной лист в штаб полка. Вот такое начало этой истории. Чтобы продолжить, я немного отвлекусь, чтобы прояснить некоторые моменты. Это тоже интересно и познавательно. Снова коснёмся военной медицины. Я думаю, что не все знают, что излечившиеся бойцы и командиры после выписки из госпиталей, практически никогда не возвращаются в свои части. Удивительно, но факт, существует такая практика, отправлять их в другие части. Да ладно бы той же направленности, так ведь нет, кавалериста могут отправить в артиллерию, артиллериста в пулемётчики, пулемётчика в миномётчики, миномётчика в ездовые. То есть куда пошлют, там и служит. Я поражаюсь, наша страна настолько богатая, что можно тратить огромные средства на переобучение бойцов и командиров, вышедших из госпиталей. А ведь чтобы переобучить, нужно действительно тратить огромные средства и немало времени, чтобы те получили новую специальность. Я, когда об этом узнал, долго поверить не мог, правда это или надо мной подшучивают. Оказалось, правда. Извините, но я не понимаю, есть вообще мозги у тех командиров, что приняли такое решение, или они, как тот генерал из анекдота? Чтобы наши уважаемые слушатели поняли меня, я его расскажу. Однажды один полковник решил стать умнее, заменить мозг на более умный. Началась операция, ему извлекли из головы старый мозг и начали готовить новый, тот, что умный. Тут в операционную врывается адъютант полковника и кричит радостным голосом: «Господин полковник, вам генерала дали!» Тот вскакивает со стола, надевает фуражку и парадным шагом идёт к выходу. Врач кричит ему вслед: «Господин генерал, а мозги-то, мозги-то забыли!» Тот оборачивается и отвечает: «А на хрена они мне теперь нужны?» – Покосившись на диктора – тот трясся от с трудом сдерживаемого смеха, – я продолжил: – Огромные средства тратятся на обучение, а траты по отправке такого бойца в свою часть – мизер по сравнению с этим, если даже его часть находится далеко, на другом фронте. Но нет, мы не пойдём лёгким путём, он не для нас, проще отдать приказ на обучение, а сколько это стоит, кого это волнует? А меня вот волнует. А уж какое тут поле деятельности для вражеских диверсантов и шпионов. Я не выдаю секретных сведений, немцы об этом прекрасно осведомлены и пользуются, что уж говорить. А что, нашёл такого предателя, согласившегося сотрудничать, прострелили ему плечо и с документами отправили к нам. Там госпиталь, а так как в свою часть он не вернётся, в новую отправят, то диверсант спокоен. Никто его не опознает, не скажет, что чужими документами пользуется. Я долго думал об этом, конечно, это всё нужно прекращать. Только вот что делать с теми средствами, что уже потратили? А нужно собрать военных экономистов, узнать, какая сумма уже была потрачена, и повесить этот долг на тех начальников, что приняли подобное решение. Вот только они его никогда не выплатят, и дети и внуки да даже прапрапрапра-правнуки не выплатят. Сумма уже большая набежала, пару полков танков можно купить. Так ведь голову надо иметь, а не только чтобы в неё есть. Зла не хватает на таких… Извините, даже слова для определения найти не могу. Ладно, вернёмся к рассказу. Командиры, опытные командиры, прекрасно знали о такой порочной практике, а терять бойцов и командиров они не хотели. Поэтому отправляли в тыл только тех, кто будет долго лечиться и восстанавливаться, остальные проходили лечение в медсанбатах. Это уже везде практикуется, ну приходилось командирам изворачиваться, чтоб оставить у себя опытных бойцов, которых они знали как облупленных. Вот и командир батальона был опытным и тоже знал об этой практике. Кроме этого, существовала ещё одна проблема, очень серьёзная. Это усталость. Я не знаю, через какое время по уставу нужно менять дивизию на свежую, отводя её на отдых, но у нас это не практикуется. Просто замены нет, и бойцы в окопах находятся месяцами. А это очень тяжело пережидать, постоянные обстрелы, бои, наступает усталость, отупение. При очередном обстреле они не укрываются в окопах и не понимают, что происходит, сидят и наблюдают, как вокруг взрываются мины, свистят осколки. Пока их за ноги не стащат в окоп. Много потерь от такой усталости. О ней командиры тоже прекрасно знают. Выход нашли – отправлять бойцов в медсанбат дивизии. В основном легкораненых, причём оформляя это как награду. Вот так по очереди и отправляют. Для многих бойцов такой отдых сродни награждению орденом, да некоторые даже легко его и на орден поменяют. Почему-то среди бойцов считалось, что они там будут отдыхать на белоснежных простынях, банька каждый день и, извините, хорошенькие медсёстры. Последнее обязательно. То есть о чём думают в окопах, о том и мечты. В действительности, мне это генерал, посмеиваясь, объяснил, их ожидали спокойные сны в палатках, ну и речка рядом для купания. То есть простой отдых, но все, кто не бывал в тылу, не отдыхал, уверен: медсёстры будут. Даже те, кто возвращался с отдыха, посмеиваясь, поддерживали этот миф… Продолжу рассказ. Когда бой стих и наступил вечер, командир батальона отобрал первую партию для отдыха из легкораненых, и это были настоящие герои, было за что награждать. Кто танк подбил, кто из пулемёта пехоту проредил, отчего она от танков отстала. Татарин Ильнур Аллояров, например, вытащил с поля боя шесть раненых бойцов и командира своего взвода и бутылками с зажигательной смесью поджёг два танка. Все герои, молодцы. И утром одиннадцать бойцов и несколько командиров ушли к штабу полка, там машина попутная должна была быть. Вот их и подкинут до медсанбата. Теперь и сама, не побоюсь этого слова, гнусная история. В том полку в штабе служил молодой боец, писарь. В то утро у него прихватило живот, и он, бросив все дела, побежал в туалет, прихватив пару листов бумаги со своего стола. Вроде бы ничего такого, а с бумагой-то на фронте действительно большая проблема, на самокрутки не хватает. А этот писарь впопыхах просто взял два верхних листа. Да-да, вы всё правильно поняли, для чего он их взял. В общем, использовал оба листка. А это были представления на награждение. История имела продолжение. Все одиннадцать фронтовиков были тут же, ожидали машину, и один из бойцов зашёл в кабинку после писаря. Волей случая, стоя в позе атакующего орла, наклонившись вперёд, он на только что использованной бумаге в ведре рассмотрел фамилию. Евграфов. Не побрезговав, развернул комок и понял, что это наградной лист на их замполитрука. Боец, подтягивая штаны, рванул к своим, собрав их вокруг себя. Кто этим листком воспользовался, те видели. Кровь ударила им в голову, они все были свидетелями того подвига, поэтому рванули за бойцом, просто не понимая, что делают, такая ярость в них бушевала. Было бы оружие, они его расстреляли бы. Нагнали писаря на крыльце здания штаба и, сбив с ног, просто стали забивать. Толкаясь, чтобы хоть дотянуться, хоть как-то излить свою ярость. Татарин Аллояров на голову прыгнул, чтобы раздавить её. Своим они его уже не считали, вражиной – да, но не своим. Они не пытались объяснить, за что, просто его убивали. Комендантский взвод смог, хотя и не сразу, их оттащить, но было поздно, писарь был мёртв. Командир полка, который только что вернулся, застал конец того, что произошло. Разбираться не стал, даже слушать объяснения бойцов, те трясли обгаженным листом в доказательство, они только-только начали осознавать, что натворили, хотя сожаления у них не было. В общем, командир полка приказал их расстрелять, сразу же, тут же за околицей деревни, где квартировал штаб. Я не буду успокаивать радиослушателей, что командира полка остановили. Нет, не остановили, всех одиннадцать расстреляли. Фронтовики не просили пощады, смотрели исподлобья, матерились и проклинали. Комиссар полка, когда вернулся из штаба дивизии, куда его вызывали, конечно, разобрался, что произошло, схватился за голову. Генерал, который описал эту историю, прибыл в эту часть через четыре дня. Ну а что теперь сделать, парней-то не вернуть. Генерал лишь отметил, что командир полка все же получил по заслугам. Через два дня после того, как он уехал в штаб армии, был воздушный налёт, и в противовоздушную щель, где укрылся комполка, попала бомба… Я настолько был впечатлён этим рассказом, что забыл поинтересоваться, восстановили ли те наградные листы и отправили ли их дальше, не до того мне было. Думаю, восстановили, комиссар понимающий был, должен был это сделать. Генерал, видя, как я расстроен, сказал, что между штабными и фронтовиками этой дивизии пролегла большая пропасть, до драк доходило, однако нашли способ, как это всё прекратить. Через две недели всё было полностью улажено, хотя фронтовики тот случай не забыли. Эта история не получила распространения, особые отделы постарались. А способ назывался «Елизаровским», по имени полковника Елизарова, который его придумал. Рассказать его уже не успеваю, хотя тоже интересно и поучительно, время заканчивается, а будет ли ещё передача, не знаю… А вот, мне сообщают, что решено продлить эфир, так что время появилось. Раз есть добро, дорасскажу. Комдив Елизаров оказался прекрасным командиром, и немцы ощутили это на своей шкуре, неся огромные потери. Однажды они использовали целый пехотный корпус, чтобы окружить и уничтожить дивизию, тридцать тысяч солдат против пяти тысяч наших бойцов и командиров, но елизаровцы вырвались, даже сохранили часть техники и тяжёлого вооружения, нанеся противнику серьёзные потери. История началась с конфликта между бойцами линейных частей и тыловиками. Не знаю, что за конфликт, генерал не рассказывал, лишь упомянул об этом, как о моменте, послужившим спусковым крючком. Елизаров знал, что такие моменты могут возникнуть, а тут, разозлившись на этот случай, издал по дивизии приказ, мол, все штабные и тыловые бойцы и командиры отправляются на передовую рядовыми бойцами, а легкораненые из медсанбата – на их место. На месяц! Конечно, мало знающие специфику тыловой и штабной службы раненые, откровенно говоря, плохо несли службу, но месяц продержались. Через указанное время на свои рабочие места и посты вернулись штабные и тыловики. Вернулось пятьдесят процентов, остальные – кто погиб, кто ранен, кто расстрелян по приговору трибунала за самострелы, а некоторые даже дезертировали к немцам. Но те, кто вернулся, кто прошёл через горнила боёв, делили с товарищами последний сухарь или последнюю обойму к винтовке, кто как один поднимался с другими в атаку, был в рукопашной, отбивал атаки, те стали другими, они стали фронтовиками, опытными бойцами. С их возращением служба заработала в три раза активнее и качественнее. Бойцы на передовой стали получать горячее питание каждый день в положенное время, а не от случая к случаю, всего стало в достатке. А как же, ведь у тех же писарей или штабных командиров на передовой остались братишки, с которыми они провоевали месяц и которым стали действительно братьями. Не по крови, так по оружию. Поэтому боевые подразделения снабжались всем необходимым в первую очередь. Генерал, рассказывая это, со смешком описал одну историю, произошедшую со штабом дивизии как раз после возращения штабных из окопов. Дивизия Елизарова так мешала немцам, что, истратив другие методы, они решили направить на уничтожение штаба роту своих диверсантов, обряженных в нашу форму. Они такое проворачивали не раз, поэтому были уверены в успехе. На четырёх ЗИСах девять десятков таких ряженых подкатили к штабу. Если бы штабные были прежние, у многих винтовки несколько месяцев не чищенные, то, скорее всего, план немцев выгорел бы. Но проблемой для них стало то, что штабные у Елизарова были теперь совсем другие, даже перемещаясь между избами, где устроились разные отделы, брали с собой винтовки. Ещё бы, целый месяц спали в обнимку с ними, как голым себя без оружия чувствуешь. Ну и гранаты на поясе, как же без этого. Так что когда немцы, подъехав, атаковали, то штабные мгновенно отреагировали на стрельбу и взрывы гранат. В общем, диверсанты сразу отхватили крепких таких плюх, их сшибли у машин и заблокировали в одной из изб, забросав гранатами. В результате из всех диверсантов выжило лишь трое раненых, а сам бой шёл меньше пяти минут. Потери наших были невелики, да и то в основном из-за неожиданности нападения. Вот такие у Елизарова штабные и тыловики. И практику свою он продолжает, да и сами штабные новичков за своих не принимают: пока те в окопах хотя бы пару недель не просидят, они для них никто, и новички проходят эту обязательную окопную науку. Такая практика распространения по другим дивизиям не получила, но о ней знают, вот в той дивизии, где произошёл тот кошмарный инцидент, и воспользовались этим опытом. Способ не подвёл, фронтовики быстро вбили тыловикам, кулаками в основном, нужные понятия. Да если бы в дивизии у Елизарова подобное произошло, да другие писари того съесть бы заставили эти грязные бумажки, написать новые наградные листы и отправили бы эту штабную крысу на передовую, навсегда, без права возвращения… Наша передача подошла к концу, и, пользуясь моментом, перед расставанием я поделюсь опытом, полученным от фронтовиков, с теми командирами и бойцами, которым скоро отправляться на фронт. Об окопах я уже рассказывал: рыть только окопы, никаких ячеек, их можно использовать, если противник вот-вот появится и окопы времени вырыть уже нет. Постоянное перемещение, с одного места долго стрелять нельзя. Это обязательно. И ещё: среди многих наших бойцов и командиров после летних отступлений пошли странные психологические болезни, называемые «самолётобоязнь», «окружениебоязнь» и «танкобоязнь». Против них тоже есть средства. По окружению. Для примера приведу анекдот о комдиве Чапаеве. В штаб к Чапаеву вбегает его ординарец Петька и кричит: «Товарищ комдив, белые вокруг!» – «Так это отлично, Петька, значит, наступать можно в любую сторону». Не надо делать трагедии, если попал в окружение, держите голову трезвой и воюйте, ведь даже в тылу у немцев можно воевать. Пример пограничников это ясно доказывает. По самолётам. Почему-то среди бойцов и командиров властвует мнение, что из простой винтовки сбить самолёт невозможно. Чепуха. На кой нам тогда зенитные счетверённые пулемёты, которые эти самые самолёты сшибают за милую душу? У них же патроны такие же, что используются в винтовках, ну разве что специальные, пулемётные. Да скорострельность, ёмкость лент… Так ведь и боец не один будет стрелять. Если налёт застал колонну во время марша, то взвод бойцов выпустит навстречу самолётам от тридцати до сорока пуль, но лучше сосредоточить огонь на ведущем, на первом. А если рота? Уже за сотню пуль, ну а батальон – за пятьсот, про полк я уже не говорю. То есть при залпе или при беглой стрельбе навстречу самолёту будут бить пятьсот стрелков, а это очное много, кто-то да попадёт. Причём ведь могут стрелять и пулемётчики. Положил ствол на плечо второго номера и бей короткими очередями, подправляя прицел. При марше в дисках ручных пулемётов лучше иметь через один трассирующий, так пулемётчик, ориентируясь по своим очередям, сможет точнее стрелять. Опытные зенитчики на фронте именно так и делают, это я их опытом поделился. Командирам стоит написать методички, зарисовав, в каких позах бойцам стрелять, лёжа на спине, с колена или используя удобные подставки. Более того, провести несколько учений, поднять тревогу во время марша, крича «Воздух!», и смотреть, как бойцы рассредоточиваются по обочинам и занимают позиции для открытия огня. Дальше уже от вас зависит, если не собьёте, то не дадите бомбить прицельно, что уже хорошо, уменьшите потери. Ну а если какие недалёкие командиры будут говорить, что эта пустая трата боеприпасов, попробуйте – и увидите результат. Опыт быстро глаза открывает на многие вещи. Теперь по танкам. Многим частям обещают: прибудете на фронт, дополучите всё необходимое, включая пушки и гранаты. Не верьте, сколько я ни общался с ранеными, ни разу обещанное выполнено не было. Хотя нет, извините, тут я всё же, похоже, немного солгал. Было один раз, что полку, прибывшему на фронт, действительно всё выдали практически по штатам, и об этом случае знают все бойцы по всем фронтам. Многие считают это мифом. Поступайте как опытные командиры, прошедшие Испанию или другие конфликты. На месте дислокации, до приказа направиться на фронт, ищите пустые бутылки, набирайте их ящиками. Потому что на фронте бутылок вы не найдёте, фронтовики их давно собрали и использовали. Дальше, думаю, объяснять не нужно: залить бензин – и готова огненная смесь. Хоть какое-то средство против танков будет, а то некоторые наши части с одними винтовками встречали танки. Кстати, в одном эпизоде два танка даже целыми захватить смогли, без гранат и всего такого. Когда они прорвались к нам в тыл, за ними бросилось порядка тридцати бойцов. Они забрались на танки и закрыли щели шинелями и разными тряпками. Экипажи подёргались и сдались. Вот так смекалка помогла. Правда, тот полк позиции не удержал, нечем удерживать было, да и потери понёс… Так что дерзайте. Ещё отмечу один момент. Некоторые наши бойцы и командиры используют на передовой оружие противника. Вот только немцы, поймав такого бойца, всегда его убивают, потому как ясно, что снято оно с убитого солдата вермахта, а для них это доказательство убийства. Наши, между прочим, так же поступают. Потому, если увидите какого бойца с немецким карабином, то знайте, он отчаянный малый, который в плен сдаваться не собирается. Таким нужно выказывать своё восхищение и уважение. Есть за что. И на последок, чтобы оставить хотя какую-то память о себе и даже некоторую интригу, я задаю простенький вопрос с призом за правильный ответ: что учувствует боец-красноармеец, стреляя из своей винтовки в ненавистного врага в форме вермахта. Приза будет два. Это – один из моих трофейных пистолетов, вальтер, снятый с убитого лётчика с бомбардировщика, к нему кобура, запасной магазин и патронов тридцать штук. Этот приз для мужчин. Для женщин – наручные часы, небольшие, хотя и мужские. Это также трофей. Даже если мужчина правильно ответит, приза два, и будем ждать ответа от женщин. Можно звонить в редакцию, писать письма, обязательно с обратным адресом и данными отправителя. Призы будут храниться в редакции. Срок ожидания ответа – месяц, начиная с завтрашнего дня. Повторяю вопрос: что чувствует боец-красноармеец, стреляя из своей винтовки в ненавистного врага в форме вермахта. Хотелось бы исключить из этой игры фронтовиков, они знают правильный ответ, но не будем, пусть и у них будет шанс. В принципе на этом всё, мне уже намекают, что эфир заканчивается, поэтому я прощаюсь с вами, дорогие радиослушатели.