скачать книгу бесплатно
– Сделаем, – протянул тот.
Дед остался, а участковый поехал с нами в полуторке, он собирался проконтролировать передачу вооружения. Я ещё уточнил, не будет ли какая ответственность за хранение боевого оружия. Мало ли, срок ещё могу получить, хотя я и несовершеннолетний. Тот меня успокоил, всё официально, но попросил сдать всё оружие, чтобы проблем не было. Ага, прям всё сдам.
Я забрался в машину рядом с водителем, чтобы дорогу показывать, и сказал сидевшим позади в тесноте командирам:
– Что-то не везёт мне с домом. То бомбой половину стёкол выбило, то эти любители погонять, даже не знаю, как их обматерить. Вредители, одним словом. Только и занимаюсь починкой… О, вот здесь направо и до конца улицы.
Общаясь, мы с майором перешли к конкретике, насчёт фронтового опыта, который я знаю со слов фронтовиков из госпиталя. Не успели договорить, как прибыли на место.
– Давай под деревья загоняй, – скомандовал я водителю. – Дальше прогуляться придётся.
Мельком посмотрев на часы, шесть часов было, я первым покинул машину и, дождавшись, когда все соберутся, повёл в лес. Дойдя до нужного места, указал на ровное пространство среди деревьев, трава с виду была нетронутой.
– Здесь копайте. Неглубоко, сантиметров тридцать всего.
Пока бойцы, подозванные Строгоновым, копали, я разговаривал с гостями. Выяснилось, что меня ещё вчера вечером доставили бы в политуправление, если бы не поздний час. Пока направили группу за мной, пока выяснили адрес через редакцию, пока нашли мой дом, время и прошло. Такая же ситуация была и с сотрудниками НКВД. Лишь Строгонов поступил правильно: и поспать успел, и решил выехать пораньше, чтобы других опередить, хотя по странному стечению обстоятельств приехали все в одно время. Да и не плутал он в отличие от остальных. Нашёл кого-то из местных, и тот указал на наш дом.
Когда откопали тайник, бойцы стали доставать из него завёрнутое в мешковину оружие и раскладывать в ряд. Участковый, Строгонов и бойцы НКВД записывали номера, составляя акт приёма. Всё вооружение, что я описывал, было здесь, снайперки в другом месте хранятся, так что я был спокоен. А радиостанцию энкавэдэшники отжали себе. Было два немецких автомата с боекомплектом, пять немецких «парабеллумов» с кобурами, ППШ, который я подарил Строгонову, как и обещал, что было запечатлено корреспондентом. Помимо автоматов и пистолетов еще противотанковое ружье, ну и оба пулемёта с боезапасом. Да всё отдал, что было в тайнике. Даже показал, как немецкими гранатами-колотушками» пользоваться. Сколько горит замедлитель и как работают тёрочные запалы. Не забыл указать, чтобы перед броском удерживали гранату, чтобы её обратно не кинули. Мол, так опытные фронтовики и делают. А вообще я могу опытом поделиться. Строгонов за время нашего общения это понял и попросил в ближайшее время встретиться. Мол, он соберёт бойцов и командиров, а я поделюсь тем фронтовым опытом, который получил от раненых. Передам, так сказать, его им в руки. Я не возражал, почему нет.
Когда всё загрузили в грузовик, мы покатили обратно. Всё представителями батальона было получено, возразить им было нечего, только искренне благодарили. Мы вернулись той же колонной, и Строгонов, крепко пожав мне руку, распрощался, сообщив, что пришлёт ординарца уточнить время лекции. Пассажиры уже покинули машины, так что грузовичок и легковушка укатили.
Участковый тоже распрощался и направился к себе.
Пока нас не было, разбитую эмку закатили во двор. Наверное, разбуженные соседские мужики помогли, вдвоём дед и шоферюга не справились бы. Да и соседи не все ещё разошлись. Дед сейчас с палисадником возился. Он уже снял часть штакетника, выдёргивая гвозди, и занялся перекладинами. Потом мы сменим столбушку, выяснилось, что та обломилась у основания, старая, подгнила, вкопаем новую ну и заменим часть поломанного штакетника, сами перекладины, что странно, были целы.
А сейчас я сказал оставшимся командирам:
– Идём, будете принимать остальное имущество.
Бабушка уже хлопотала в саду у летней кухни, Таня убежала к себе в институт, и я, попросив командиров не шуметь, взял Лушу на руки и отнёс на печку. Так что в моей комнате мы могли теперь общаться, не понижая голоса. Достав из шкафа и чемодана всё имущество корреспондента, по описи передал его сотрудникам политуправления. Сообщил, какие кадры были на какой фотоплёнке. Меня попросили дать описание к каждому фото. Будет выставка или нет, но описание должно быть. И рассказать полную автобиографию, а также историю нашего путешествия по дорогам смерти.
Ну с автобиографией – это легко, написал от руки карандашом за полчаса, а описание путешествия… так я вёл дорожный дневник, там всё есть. Обе тетради с немалым интересом изучили как политработники, так и сотрудники НКВД. Узнав, что у меня имеются все документы убитых мной немцев, политработники также по описи приняли их. Насчёт золота я прямо сказал: будет приказ с верхов, передам, причём официально, а сейчас извините, нет, я вам не доверяю. Едва успели закончить, как прибежала Маринка, блестя любопытными глазами, и сообщила, что нам пора в школу.
Мама с бабушкой пригласили гостей в беседку, накрыв там стол, те отказываться не стали, ну а мы, похватав сумки с учебниками, заторопились к переправе.
Когда мы с Мариной вернулись из школы, меня уже ждали. Машина стояла у ворот, а рядом прогуливался командир в звании сержанта госбезопасности. Водитель в машине дремал. Похоже, давно стоят. Не думаю, что что-то срочное, иначе из школы бы забрали.
– Александр? – уточнил сержант, когда мы приблизились.
Маринка, стрельнув в того любопытными глазами, скользнула через полуоткрытую калитку во двор, а я остался снаружи.
– Ну допустим, – осторожно ответил я, с подозрением разглядывая гостя, после чего покосился на палисадник.
Тот достал удостоверение и предъявил его, не давая в руки, в развёрнутом виде.
– Сержант госбезопасности Гордеев. У меня приказ сопроводить вас, Александр, в Кремль. Товарищ Сталин хотел бы с вами лично поговорить.
– Вот так просто? – несколько растерялся я.
– Обычно, – несколько удивлённо пожал тот плечами.
– Хм. Хорошо. Сейчас сумку с учебниками закину и вернусь.
Я зашёл во двор, где дед пилил трёхметровое бревно, и спросил:
– А где машина?
– Так эти, гости утрешние, как поснедали, машину прицепили, так и укатили. Это кто к тебе там приехал? Нам не говорят, тебя ждали.
– А это посыльный от товарища Сталина, к нему повезут, лично поговорить хочет.
Дед от неожиданности даже топор выронил и заскакал на одной ноге, видимо, краем по большому пальцу попал. Это больно, по себе знаю. Остальные, кто слышал, о чём мы говорим, взволнованно загомонили, перебивая друг друга.
– Дед, ты извини, не могу помочь с палисадником, сам видишь, что творится.
– Беги уже. Не заставляй людей ждать, они на службе. Ты только там смотри не осрамись.
– Постараюсь, – улыбнулся я и побежал к себе.
Бросив сумку, осмотрел себя в зеркало и переодеваться не стал, одежда и так вполне приличная, лишь поправил пионерский галстук. Прихватив некоторые вещи, Сталину будет интересно на них взглянуть, я побежал обратно. Так быстро меня не отпустили, тут и мама дала своё напутствие, и бабушка. Ладно хоть, малых не было, кто ещё в школе, кто в садике, легко отделался.
– Едем.
Мы сели в машину, которая развернулась и покатила по улице к перекрёстку. Я обернулся. Мама и бабушка, распоясанный дед без обуви стояли и смотрели мне вслед. Провожали, это приятно.
Ехали долго, водитель не торопился, и мы действительно приехали к Кремлю. Заехали на внутреннюю территорию, а там дальше уже пешочком. На входе дежурный командир, проверив списки и подтвердив, что я в них значусь, с улыбкой поинтересовался:
– Оружие какое есть? А то больно уж ты вчера красочно описывал свои приключения. У нас радио все слушали.
Подумав, я осторожно кивнул и, наклонившись, достал финку из-за голенища сапога и положил на стол дежурного. Тот сразу улыбаться перестал и лишь огорчённо покачал головой:
– Какая смена у нас растёт, однако. Ещё что есть?
Снова подумав, я мельком осмотрелся: в фойе было не так и много народу и все за нами следили, включая сержанта-сопровождающего, стоящего рядом. Поэтому я снова осторожно кивнул. Наклонился и из-за другого голенища достал штык от СВТ, также положил его на стол. Капитан-дежурный молчал, пристально меня рассматривая, поэтому я достал из-за пояса верёвку, со вздохом положив её к ножам.
– Удавка? – деловито поинтересовался дежурный, беря её в руки.
– Какая ещё удавка? Праща.
– А метательные снаряды?
– Не-е, гранаты не брал.
– У тебя ещё и гранаты есть?
– С собой нет. Да и вообще нет. Нету у меня гранат, – для демонстрации вывернул я карманы.
– Надеюсь, на этом всё?
– Ну, – скривился я и, тряхнув рукой, снял кистень с кисти. – Вот, больше нет. Кистень только… Да всё, правда больше нет! Можете обыскать!
– И обыщем! – тоже повысил голос дежурный.
И ведь обыскали, лично дежурный это всё проделал. После чего кивнул сопровождающему, давая добро. Меня довели до приёмной, там сержант меня оставил, что-то тихо сообщив Поскрёбышеву, и удалился. В приёмной я был не один, но мест свободных хватало, поэтому занял одно, с интересом осматриваясь. Тут были гражданские и военные, у одного смутно знакомое лицо. Семь мужчин и одна женщина. Все, видимо, ждали, когда их примут. Вот бы тут терминал с талонами для очереди поставили, хоть не томиться в ожидании. Улыбнувшись таким своим мыслям, я стал рассматривать секретаря Сталина. Не ожидал, что он лысый. Я как-то в прошлой жизни в пробке на Ленинградке стоял, радио слушал, так передача была как раз о Поскрёбышеве, я, правда, конец застал, но слышал, что диктор, описывая отношения этого человека со Сталиным, жаловался на последнего. Мол, тот хватал секретаря за волосы и бил лицом о стол. Теперь понятно, что это очередная чушь. Лысого Поскрёбышева было сложно хватать за волосы.
Представив себе такую ситуацию, я не смог скрыть улыбку, с большим трудом сдерживая смех. Однако именно такое веселье, что бушевало в душе, позволило мне прийти в себя, так как я нервничал, даже лёгкость мысли появилась. Тем более после школы я был изрядно уставшим. Если в первое время обо мне мало кто знал, то сегодня я стал в школе звездой номер один. Шагу ступить не давали, вопросами забросали. Я встречал это всё с олимпийским спокойствием, отвечая на вопросы, даже на дурацкие. К директору вызывали во время большой перемены, там совет из завуча, директора и секретаря собрался. До самого звонка на следующий урок меня опрашивали. Вопросы те же.
– Извините, – поднял я руку, привлекая к себе всеобщее внимание, однако ко мне оно и так было привлечено, а сейчас стало более явным.
– Да, я слушаю, – посмотрел на меня Поскрёбышев.
– Если можно, хотелось бы уточнить. Как давно у вас эта, скажем так, причёска?
Тот провёл рукой по голове и пожал плечами, явно растерявшись от такого неожиданного для него вопроса. Но ответил:
– Да лет двадцать уже. А что?
– Да нет, – широко улыбнулся я. – Просто интересно.
Негромко насвистывая, я барабанил пальцами по ноге, продолжая осматриваться. Секретарь, изредка бросая на меня взгляды, продолжал работать. В кабинет то входили, то выходили люди. Я уже полчаса сижу – и ничего. Знал бы, сумку с тетрадями и учебниками с собой взял бы, тут уроки сделать. Нужно решить несколько задач, да и по литературе задание было. Слабое моё место.
Работоспособность Сталина и его секретаря, конечно, поражали, ни минуты передыху. Принимали посетителей. Ставили задачи, а судя по красным лицам некоторых, песочили. Как на конвейере работали. Почти все те, кто был в приёмной на момент моего появления, уже побывали в кабинете, так что когда прозвенел звонок и Поскрёбышев взял трубку, то посмотрел на меня и кивнул:
– Александр, проходи.
Встав, я поправил одежду, ладони отчего-то вспотели, так что ещё их вытер незаметно и, спокойно подойдя к двери, потянул створку на себя. Та неожиданно легко открылась. Дверь была с тамбуром, так что, толкнув вторую створку, я оказался в кабинете самого Сталина.
– Здравствуйте, товарищ Сталин, – от входа поздоровался я.
– Здравствуйте, товарищ Поляков. Проходите, присаживайтесь.
– Как-то больно официально, товарищ Сталин. Зовите Сашей и на «ты», мне так привычнее. Тем более разница в возрасте потворствует этому.
– Хм, хорошо, – улыбнулся тот.
Я даже как-то не ожидал этого. В кабинете моё внимание сразу переключилось на хозяина. Я запоминал лицо и сам вид, не побоюсь этого слова, великого человека, поэтому и впитывал, закрепляя в памяти все его черты и движения. Но он не курил, хотя трубку в стороне я рассмотрел, да и присутствовал остаточный запах табака в кабинете. Похоже, перед моим приходом кабинет проветрили или хозяин кабинета курил очень давно.
– Чай будешь?
– Буду. Если можно с печеньем. Слава о кремлёвских печеньях гремит по всей стране. Хотелось бы изведать. Тем более я и не ел толком сегодня, утром в пять часов, как подняли клоуны, лишь успел перехватить хлеба с молоком.
– А что случилось? – сделав заказ по телефону, спросил хозяин кабинета. Судя по тону вопроса, его действительно заинтересовал этот момент.
– А-а-а, – махнул я рукой. – О моём выступлении на радио, думаю, вы слышали, ну или вам передали?
– Я слушал. С начала выступления слушал. Хорошие песни, и рассказы твои… Тяжело было всё это слушать.
– Самое печальное, что всё, что я рассказал, правда. Да ведь не только вы слушали, все меня слышали. И о золоте, а я его ещё не сдал, в тайнике находится, и о сделанных мной снимках, ну и об оружии. Утром, когда нашли, где я живу, рванули ко мне три машины. Сотрудников НКВД, политуправления и машина из добровольческого коммунистического батальона. Что странно, но, наверное, стечение обстоятельств, нашли они мой дом одновременно и приехали вместе. Что дальше было, я не видел, спал, разбудили. В общем, водители политуправления и наркомата товарища Берии считали, что на трассе они важнее и их нужно пропустить, носы к потолку и друг другу не уступили место.
В результате две разбитые машины и мне палисадник разрушили. Вот я и проснулся от удара, сотрясения дома и мата, что стоял снаружи. Всю улицу подняли, не только моих родных. Дед с берданкой к бою начал готовиться, думал, бандитский штурм. Командиры коммунистического батальона не пострадали, в сторонке стояли и за всем с интересом наблюдали. Сами понимаете, я на нервах был. После бомбёжки только новые стёкла вставил, а тут мне опять ремонтировать, ну я оделся, схватил кол со двора и на улицу. Троим по хребту перепало, остальные шустрые, бегали быстро. Двоим из политуправления перепало и одному сотруднику НКВД. Но тот сам виноват, об водителя стукнулся и упал, грех такой возможностью не воспользоваться. А водители за машины спрятаться успели. Потом ничего, разобрались и делом занялись. Съездили к тайнику, и я по описи передал всё оружие и боеприпасы, как обещал. Вот акт приёма.
Протянув Сталину лист квитанции, я вдруг обнаружил, что тот трясётся, зажмурившись, и внезапно понял, что он смеётся. Не сдержавшись, Сталин засмеялся в полный голос. Именно в этот момент зашёл в кабинет Поскрёбышев, внеся поднос со стаканами, чайником и розеткой с печеньем. Он удивлённо посмотрел на нас, но потом снова принял невозмутимый вид и стал наливать чай. Отсмеявшись, Сталин, мельком посмотрев на своего личного помощника, вдруг спросил:
– Саша, а почему тебя так заинтересовал внешний вид своего тёзки?
– Дополнительно проверял, врали мне или нет. – Положив квитанцию на стол, я взял стакан и осторожно попробовал. Не зря парил, крутой кипяток налили.
– Вот как, и что же тебе рассказывали о Поскрёбышеве?
– Да больше о вас. Говорили, что вы тиран. Скручивали листки бумаги в трубочку, надевали их на пальцы своему секретарю и поджигали, с садисткой улыбкой наблюдая, как тот корчится, но товарищ Поскрёбышев не издавал ни звука. Или как вы хватали его за волосы и били лицом о стол.
Сталин и слушавший нас Поскрёбышев застыли в шоке. Смеха в глазах хозяина кабинета уже не было, там разгоралась лютая ярость, что даже мне стало не по себе, но я невозмутимо продолжал делить печеньки. Сталину и трёх хватит, он их и так каждый день ест, остальное я честно отделил себе и, беря из небольшой кучки, смаковал их с чаем. Реально вкусно, не обманули слухи.
– Кто?! – яростно спросил Сталин, вставая. – Кто посмел распускать такие грязные слухи?!
– Врачи говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, а вы такими вспышками себе сердце посадите, а мне бы хотелось, чтобы вы подольше прожили. Сядьте, успокойтесь, чаю попейте. Тем более тому, кто распускает эти слухи, вы всё равно ничего сделать не сможете. С детства пороть надо было, воспитывая дочурку. Самое паршивое, что ведь ей некоторые несознательные личности верят. Как же, ведь дочь самого товарища Сталина!
Хозяин кабинета даже упал на стул, и Поскрёбышев захлопотал вокруг него. Как-то у нас не так разговор прошёл, но всё, что я спланировал, пока мы ехали в машине, выдал. Было ещё кое-что, но это чуть позже. Продолжая попивать чай, я сказал:
– Не думаю, что серьёзные люди таким слухам поверят. Вы ведь, товарищ Сталин, окружаете себя неординарными личностями, Личностями с большой буквы. Кто ж подобное терпеть будет? Так что на всё, что говорит Светлана, люди лишь посмеиваются. Да и почему она всё это делает? Избаловали вы её, вырастили дворянку столбовую. Не было внимания, не было обучения, безотцовщина, вот и выросло непонятно что. Хотя исправить пока ещё можно. Могу дать совет.
Сталин уже успокоился и, иронично посмотрев на меня, сделал глоток чая.
– Говори, мы с товарищем Поскрёбышевым с интересом послушаем.
– А ей нужно показать, чего она стоит, сама она это ещё не скоро поймёт, а когда поймёт, то ещё хуже будет. Нужно отправить её к людям. Не просто к людям, а, например, в госпиталь простой санитаркой до конца войны, чтобы видела, как советский народ добывает нашу будущую победу, что ему это стоит. Чтобы за неходячими выносила, обмывала их, тяжелораненым книги читала. Чтобы в мединститут поступила и ночами между дежурствами училась, чтобы прочувствовала всю ту тяжесть, которую несут на себе другие граждане нашей великой страны. Пока она через это всё не пройдёт, человеком, советским человеком, не станет. Избалована она у вас. В прессе это освещать не нужно, слух сам разойдётся. Раненые – люди чуткие и видят, что за человек, так что пока она себя не поставит, не изменит отношение к себе и окружающим, пусть в госпитале так и работает… Хм, печенье закончилось. А ещё есть? Не то чтобы я вас объесть хотел, ну очень вкусные.
Поскрёбышев метнулся в приёмную, ну а мы начали уже нормальное общение. Сталин оказался на удивление опытным дознавателем, и как вести допрос, задавая правильные вопросы, он знал. Так что почти полчаса потратил, выясняя, откуда пошли слухи о нём с Поскрёбышевым и как они до меня дошли. Я честно сказал, что слышал их из первых уст, а Светлану видел несколько дней назад в Александровском саду. Это не была утка, я её действительно там видел, гуляла с подружками и сопровождением. Пусть проверяют. Я решил твёрдо слить её и делал это старательно. Будет она ещё мемуары об отце пакостливые писать!
Потом уже на меня перешли. Я описал, как был ранен, потерял память и учился всему заново, как из меня попёрла эта музыка. Начал писать стихи и мелодии к ним. Как мы жили до войны, как война началась и отца забрали на фронт. Как покинули деревню. Первая встреча с немцами, первая встреча с бандитами. Как я выкручивался, чтобы сохранить семью и себя. Подробно описывал, как стрелял, для доказательств предъявляя справки, выданные пограничниками. В общем, описал всё. Ну и как золото нашёл в бронетранспортёре. О ювелирке я, конечно, не рассказывал. Ещё чего, только слитки сдам, остальное оставлю на будущее. Ну и попросил товарища Сталина поспособствовать, чтобы эти средства, с золота, пустили на постройку и оснащение завода по производству автоматов для нашей армии. Они им действительно необходимы. Описал, как ночью диверсантов брал, Сталин посмеялся, когда я рассказал, как их выгонял голых к нашим бойцам и сдавал им на руки. Не удержался и поведал, как у меня пистолет отобрали. Тут хозяин нахмурился, но продолжал слушать с интересом, как мы наконец добрались до Москвы, как искали дом, как я торговал трофеями на рынке, потому что не хватало на покупку. Даже то, что повозку с телегой и лошадьми забрали на нужды армии, тоже рассказал. О баркасе сказал, всё равно ведь узнает. Только пожаловался, что придётся самому мотор искать, а следующим летом во время летних каникул приведу его в порядок и буду с дедом работать в порту. Как буксир мой баркас вполне пойдёт. Всё помощь. Сталин косился на мою морскую фуражку на голове и слегка улыбался своим мыслям.
Умел он слушать, это у него не отнять. Сильный человек, натуральный лидер, он мне очень понравился, и похоже, что я ему тоже. Если в первое время негатив был, всё же на его дочь бочку катил, то к концу общения этот негатив сошёл на нет. Тем более Поскрёбышев приходил, подтвердил, что Светлана в указанное время действительно гуляла по парку, и хотя до компетентных органов подобные крамольные слова Светланы не дошли, она могла их сказать, вполне в её духе. В виде шутки, например.
Ничего серьёзного мы не обсуждали. Хозяин кабинета позвонил в соответствующую службу и попросил принять от меня средства в виде слитков золота и направить соответствующий фонд для постройки завода по производству автоматов. Вот кроме этого мы действительно просто общались, и, похоже, Сталин знакомился со мной, таким обычным способом составлял мнение обо мне и, судя по тому, как он пригласил приходить в случае нужды, нужное впечатление я на него произвёл.
Всего я пробыл со Сталиным почти три часа, за это время в приёмной скопилось изрядно народу, поэтому, когда покинул кабинет, встретил заметное недовольство, направленное на меня во взглядах, а там ведь и генералы были.
– Саша, – окликнул меня Поскрёбышев и подтолкнул к краю стула бумажный пакет. Подойдя и заглянув в него, я расплылся в улыбке и искренне поблагодарил тёзку:
– Спасибо большое.
Молча кивнув, тот едва заметно улыбнулся и провёл ладонью по своей лысой голове.
Покинув кабинет, я спустился к пропускной, где, к моему удивлению, мне вернули всё, что я сдал. Вот выйти не успел, остановил незнакомый старший лейтенант. Всё той же службы НКВД. Меня сопроводили по коридорам в другой кабинет. Кого я там встречу, уже ожидал, так что, проходя в кабинет, сразу поздоровался:
– Здравствуйте, товарищ Берия.
Сотрудник, сопровождавший меня, взял пакет из рук, осмотрел, что внутри, и увидел только печенье, подарок Поскрёбышева. Потом забрал ножи и кистень, отложив в сторону. Берия за всем этим с интересом наблюдал. Кстати, пенсне у него не было. Обидно, Сталин за всё время нашего разговора не закурил, терпел, а тут пенсне не было…
