скачать книгу бесплатно
Он демонстративно открыл крышку пианино, со злостью провел кулаком слева направо, клавиши басовито охнули, взвизгнули тоненько, обиженно замолчали. Тихон опять подскочил и вытаращил перепуганные круглые глаза.
Жена смотрела на него, улыбалась нежно и беззащитно, за эту улыбку он всегда готов был продать душу. Евгений Германович немедленно устыдился своей вспышки – мужик, а орет, как баба, негоже.
– То есть я хотел спросить… Как ты там устроилась? Нормально? Погода тоже ничего? Ну да, там холодно и не бывает. Да… Ты мне напиши потом, что ли. Через месяц или когда захочешь. Нет, я не буду ждать. Я просто так сказал.
Странно, но стало полегче. Евгений Германович отправился на кухню ставить чайник. Телевизор, обрадованный вниманием, радостно понес чепуху:
– Всенародно избранному президенту вживляют нанокомпьютер. У всех избирателей есть смартфоны, и они в режиме он-лайн голосуют за каждое принятое президентом решение. Если решение три раза не принято большинством избирателей, то компьютер дает команду, и президент взрывается. Мне кажется, нам не помешало бы…
– …немного мозгов, – проворчал Евгений Германович и переключил канал.
– Попробуй новый гель для душа с ягодами и шоколадом! Не ешь его! Открой его! Не ешь его! Нанеси его! Не ешь его! – заорал телевизор.
Евгений Германович послушал, пока кипит чайник, поудивлялся креативности товарищей из телевизора. Заварил чай, крепкий, с мятой и лимоном, сахара пять ложек, Аня всегда ругалась и грозила ему неминуемым диабетом. Всю жизнь пью – и где он?
Поставил чашку на стол. Рядом водрузил кошачью миску, Тихон удивился.
– Что смотришь? Давай, садись напротив. Видишь ли, у нас, у людей, считается, что пьют в одиночестве только алкоголики, и разговаривают сами с собой только психи. Хотя, конечно, кто сейчас не псих, как справедливо заметил один умный человек, но ты его не знаешь. И все же. Мы с тобой как договаривались? Нам надо придумать смысл нашей с тобой жизни на ближайшую перспективу. Садись, излагай свою версию. Если она мне покажется толковой, получишь сыр.
Услышав заветное слово «сыр», Тихон выгнул спину, распушил хвост, заулыбался и включил мурлыкательный моторчик. Моторчик работал громко, ровно и беспрерывно. Выступив таким образом, кот замолчал, вспрыгнул на стол и заглянул в миску.
Хозяин выслушал, серьезно кивнул. Он мнение Тихона всегда уважал, считая его котом неглупым и здравомыслящим. Крошечным котенком попав в дом, Тишка удивительно быстро усвоил нехитрые кошачьи обязанности (уважать лоток, не портить мебель и прочее). Он сумел так выстроить отношения с хозяевами, что у них не поднялась рука вышвырнуть за порог такую очаровательную кису. А намерение такое было, что скрывать.
Котенка подарила Анне на день рождения старшая сестра, Алла. С бантиком на шее и с приданым в виде запаса корма на первое время. На церемонии торжественного вручения подарка гости едва не плакали от умиления. Крохотный серый комочек размером едва больше мышонка, тоненько попискивал и таращил круглые зеленые глазки цвета неспелого крыжовника.
– Что это за свинство? – возмутилась именинница.
– Аня, кто тебя так воспитал?! – закатила глаза Бэлла Марковна. – Уж не мы с отцом, точно.
– Это котенок, – терпеливо, как ребенку, объяснила сестра. – Очень милый. Вы его полюбите. Леночка уехала. Вам же скучно вдвоем, в доме должен быть кто-то маленький, о ком надо заботиться…
– Мы заботимся обо мне! – отрезала Анна. – Нам вполне достаточно! Забирай своего этого!
– Да не может она его забрать, – еле сдерживая смех, прошептала на ухо Евгению Германовичу средняя сестра, Вера. – Взяли дочери, а у нее на кошек аллергия, и пристроить не смогли. Не выкидывать же. А тут у Аньки день рождения как раз.
– Аня, не воюй, – урезонил супругу Евгений Германович. – Дареному коту в зубы не смотрят.
Он взял из рук сестры котенка, который легко уместился в его сложенных ковшиком ладонях.
– Ты мой хороший… Ма-ааленький ты какой… Как тебя зовут-то? Ты кот или кошка? Так ты не просто серый, ты еще и полосатый? Краса-авец! Ну-ка дай нос. Нос должен быть холодным и мокрым…
– Тьфу! Заворковал… – проворчала Анна. – Я его все равно потом выкину.
– Не слушай ее, – успокоил нового жильца Евгений Германович. – Она только говорит так, а на самом деле она хорошая. Давайте все выпьем за то, какая у нас Аня хорошая!
Разумеется, Анна котенка не выкинула. Но отношения у них установились достаточно непростые. В обязанности кота входило как можно реже попадаться ей на глаза, нравиться гостям, и главное – ни в коем случае не линять! Тихон эти правила быстро усвоил и соблюдал, линяя подальше от хозяйки в прямом и в переносном смысле. Непреодолимые разногласия у них возникли только по одному пункту: как выяснилось почти сразу, Тихон терпеть не мог фортепианную музыку. Стоило хозяйке открыть крышку инструмента, как Тихон бросал все свои дела и опрометью мчался из комнаты. Анну Иосифовну такое отношение оскорбляло. Она снизошла даже до попыток приучить, то есть приобщить глупое животное к хорошей музыке в профессиональном исполнении. Пару раз она просила, чтобы муж сидел рядом, держа Тишку на руках. Тогда на морде кота появлялось страдальческое выражение, он прижимал уши, вырывался, и при первой возможности улепетывал. Понятное дело, что такое бестактное поведение не добавляло теплоты в отношения подарка и его получательницы.
Евгений Германович Тихона полюбил с первого взгляда. Ему и в самом деле не хватало в доме малыша, хотя бы кошачьего. И в музыке он тоже ничего не понимал, невзирая на фамилию. Такая вот ирония судьбы.
– Тихон, я тебя понял, – вернулся к заявленной теме беседы Евгений Германович. – Ты считаешь, что смысл жизни в самом процессе. Выспаться на солнышке, поймать муху, поесть сыра. Переводя на человеческий язык, сходить на работу, погулять в парке, посмотреть телевизор. Этот вариант я рассматривал. Проблема в том, что я не кот. Мне не подходит. Хотя возможно, будь я помоложе, я бы с тобой согласился. Тогда бы это звучало так: еще один патент, еще одно восхождение, еще… да вот и все, пожалуй. Еще Ленка да Аня. Тогда при вычитании всего перечисленного на сегодняшний момент смысла жизни остается ноль. Помирать тоже не вариант, мы с тобой договорились. И вот что я тогда придумал… Не спи, охламон, я с тобой разговариваю или с кем? На еще сыру, не лопни только.
Евгений Германович отхлебнул остывший чай, поморщился, отставил.
– Понимаешь, она же моя жена. Ну придумала что-то, ну уехала. А вдруг ей будет там плохо? И она захочет вернуться? Может ведь такое быть? Может. Очень даже может. Вот и представь: она вернулась – а я помер. Или спился. Или еще что-то. И что она будет делать? Вот именно. То есть понимаешь, что я придумал? Мы ее ждать будем. Как будто она просто уехала. Надолго. Но вернется. Знаешь, как в песне поется? «И муравей создал себе богиню, по образу и духу своему…» Не знаешь? Ну ты даешь. Хочешь, я тебе спою? Давно гитару в руки не брал. Пошли, а?
Надо сказать, что к авторской песне под гитару в исполнении Евгения Германовича Тихон относился вполне терпимо, рожу не кривил и из помещения не эвакуировался, и Анна считала, что таким образом полосатый Хренников над ней и ее консерваторским дипломом изощренно издевается. Поэтому на гитаре Евгений Германович играл дома редко, только по просьбам гостей, а так, для себя, сто лет в руки не брал. Гитара была хорошая, хоть и старенькая, но строй держала, и в руки сама ложилась, бывают такие инструменты.
Он спел про московского муравья, придумавшего себе богиню, про то, как она появилась на пороге его жилья, и как это было грустно, и какое это было невыносимое счастье… Потом еще другие песни, все больше печальные. Тихон слушал, не перебивал, а потом и вовсе задремал.
– Она появится, Тишка, – Евгений Германович отложил гитару и принялся гладить собеседника за ушами. – А я ее жду. Вот и смысл. Ну хоть какой-то.
Тихон млел и соглашался. Появится, так появится. Если хозяин так хочет – пусть так и будет. Хотя если его, Тихона, спросить, то им и вдвоем неплохо. Ну вот соседка пусть заходит иногда, если с колбаской особенно.
Если бы он знал, что день грядущий им готовит!
Собственно, сам день начался неважно. У хозяина болело сердце. Тихон это еще ночью почувствовал и перебрался с подушки под одеяло, приткнулся под бок спящему, прижался и так лежал до утра – лечил. Под утро испортилась погода, начался дождь, унылый, монотонный, нескончаемый, а вместо рассвета наступили утренние сумерки. Тихон такие дни не любил, дремал, мерз и скучал. Хозяин встал позже, чем обычно, зарядку делать не стал, в душ пошел, шаркая тапками… скучно. Сварил себе гадко пахнущий напиток под названием «кофе», яичницу пожарил без колбаски… бесперспективно. После завтрака решил пойти в магазин. Долго собирался, вздыхал, выглядывал в окно, идти под дождь ему явно не хотелось.
Когда все же ушел, Тихон покрутился возле своей миски, понюхал, но есть не стал. Начал было вылизывать шерсть на левом боку, на котором пришлось всю ночь лежать, но стало лень. Он бросил это дело на половине и пошел искать подходящее место для качественного продолжительного сна. В отсутствие хозяйки он наслаждался полной свободой выбора поверхностей. На диванах было просторно, в креслах – уютно, на кровати в спальне – непривычно, на окне холодно, на пианино… О, на пианино он любил сидеть. Во-первых, полный обзор гостиной. Во-вторых, чувство собственного превосходства и власти над обстоятельствами. Но вообще, конечно, скользко, да и узковато. Поэтому, посидев на пианино прямо под носом у хозяйкиного портрета, Тихон перебрался в кресло и там уснул.
Проснулся от звука шагов на площадке. Завозился ключ в замочной скважине, значит, надо идти встречать. Зевая и потягиваясь, Тихон пошел в прихожую. Лень, конечно, но порядок есть порядок: встретить, забраться на плечи, обнюхать. Но не пришлось. Едва шагнув за порог, Евгений Германович пристроил пакет с продуктами и сообщил:
– Тихон, приведи себя в порядок, у нас гости.
И поставил на пол мокрую кошку.
Тихон едва не упал в обморок – единственно по той причине, что коты этого делать не умеют. Это была первая кошка, увиденная им в сознательной жизни, если не считать его собственного отражения в зеркале. Но кот в зеркале был просто серый и примитивно полосатый. А она была совершенно белая, с розовым носиком, бело-розовыми ушками и потрясающими глазами, левый – голубой, правый – зеленый. Тихон заглянул в это разноцветье – и пропал. Намокшая шерсть слиплась и торчала белыми иголками, отчего гостья походила на несчастного ежика, но Тихону она показалось верхом совершенства и образцом кошачьей красоты.
– Ну, что скажешь? – посмеиваясь, спросил Евгений Германович. – Пустим девушку погреться? А как высохнет, объявление напишем, глядишь, и хозяева найдутся. Девушка явно домашняя, с хорошими манерами, даже не попыталась царапаться. Так что ты тоже веди себя прилично. А я сейчас…
Вернувшись с полотенцем в руках Евгений Германович застал прежнюю диспозицию: Тихон сидел, как приклеенный, на том же месте и во все глаза глядел на гостью. Она тоже не двигалась, сжавшись в комок и опасливо оглядываясь по сторонам.
– Я помню чудное мгновенье, перед мной явилась ты… – оценил ситуацию Евгений Германович и, нагнувшись, прихватил кошку полотенцем.
Завернул, укутал так, что только кончик носа торчал наружу и пошел со свертком в комнату. Тихон, как лунатик, за ними.
– А у нас тут вот… еще одна кошка, – непонятно кому сообщил хозяин, повернувшись к пианино. – Да-да, я помню, что ты их терпеть не можешь. Но у нас сегодня дождь. Такие дела.
Усевшись на диван, он принялся осторожно вытирать свою мокрую находку. Тихон, забравшись на спинку дивана, наблюдал, стараясь ничего не пропустить. Постепенно из свертка появились розовый носик, узкая мордочка, бело-розовые ушки, лапки с аккуратными коготками, спинка… Тихон едва не упал с дивана, когда кошка мягким движением высвободилась из кокона и спрыгнула на пол. Она больше уже не походила на ежика. Скорее на одуванчик после дождя. Но Тихон не знал таких поэтических сравнений, и ни ежиков, ни одуванчиков он в жизни не видел, поэтому он просто смотрел, замирая от удивления.
– Ну иди уже, знакомься, – подпихнул его хозяин и Тихон тоже оказался на полу.
Прижался к ковру и замер, только хвост подрагивал. Евгений Германович с интересом наблюдал. Кошка деликатно встряхнулась, осмотрелась… и первой подошла к Тихону. Обнюхала, обошла со всех сторон, фыркнула. Повернулась к нему спиной и принялась вылизывать шерсть.
– Вот так, брат Тихон, – засмеялся Евгений Германович. – Они всегда так: сами приходят, сами все решают, на нас фыркают, и вообще – собственная шубка их интересует куда больше, чем наше с тобой мировоззрение. Ты давай, не опускай лапы, старайся. Может, повезет.
Надежда Петровна в это утро проснулась счастливой. Но длилось это состояние ровно о тех пор, пока она не осознала, что по оконному стеклу молоточками колотят дождевые капли, и происходит это не во сне, а наяву.
– Да твою ж ма-ать… – некультурно расстроилась Надежда Петровна.
Нехорошо, конечно, но, с другой стороны, если представить: милая девушка Золушка собралась на бал, платье-туфли-кони-карета, фея-крестная вслед платочком машет. Приехала, время поджимает, а на воротах дворца надпись: «Бал отменен по техническим причинам. Приносим свои извинения». Тут и Золушка бы, наверное, не сдержалась. Намеченную на сегодня прогулку Надежда Петровна воспринимала вот именно как бал, на котором хоть на часик-полтора, но принц будет в полном ее распоряжении. С вечера вымыла голову, накрутила бигуди, ногти намазала лаком (засох, зараза, пришлось его трясти, греть и водкой Пашкиной разводить). Блузку погладила, шарфик приготовила. Вообще хорошо было бы замерзнуть, и чтоб Евгений Германович, как в кино, ей свой пиджак отдал. Но как тут замерзнешь, если всю неделю днем температура ниже двадцати не опускается. Хороший август, сухой, солнечный. И вот на тебе, подлость какая – ливень!
Она едва не расплакалась. Особенно было жаль маникюра. Анна, фифа такая, ни дня без ноготков не прожила – аккуратные, розовенькие, и ручки такие нежные, пальчики тоненькие, по два кольца вечно нацепит, да еще и браслет, если куда собирается или гостей ждут. Ни морщинок, ни пятен, суставы не выпирают… А она, Надежда, в кои-то веки руки на ночь кремом намазала, ногти накрасила, под ручку гулять собралась…
Тут Пашка сунулся про завтрак спросить, так она на него так рявкнула, что он молча дверь закрыл. Но полегчало. Дождь и дождь, и черт с ним. Можно пойти гулять под зонтом. Очень даже можно. Особенно под одним. У мужчин большие такие зонты бывают, черные. А она его под руку возьмет, и… Надежда Петровна, окрыленная новыми возможностями, едва дождалась двух часов. Без пяти два она оделась и поднялась на четвертый этаж. Звонить не стала, договаривались вчера идти гулять, значит, идем. А если он и передумал, то не назад же ей идти.
Постояла перед дверью, отчего-то волнуясь. Поправила воротничок блузки. Потрогала волосы – под изрядным слоем лака они были твердыми, как пластмасса. Голова сильно чесалась, но зато никакой дождь прическу не испортит, а она потерпит, ничего.
Предчувствия ее не обманули. Открывший дверь принц на бал явно не собирался, домашние джинсы и футболка тому подтверждение. Выражение лица у принца тоже было не особенно радостным, а скорее вопросительным – зачем явились, уважаемая Надежда Петровна?
– Мы гулять собирались, – ответила она на незаданный вопрос.
– Так дождь ведь, – удивился недогадливый принц. – Сильный. Я в магазин ходил, и то вымок.
– А разве у вас зонтика нету? Большого такого, черного? Можно под зонтиком гулять, – Золушка, то есть Надежда Петровна не сдавалась, хотя шансы таяли, как мороженое на жаре.
– Я зонтики терпеть не могу! У меня дождевик, если далеко идти надо.
Один дождевик на двоих не налезет, – сникнув, подумала Надежда Петровна. Она топталась в прихожей, не находя слов и не зная, что еще можно придумать. В комнату ее приглашать явно не собирались. Но тут произошло неожиданное событие. На пороге двери, ведущей в гостиную, показался Тихон. Надежда Петровна испуганно охнула и всплеснула руками – за ночь кот абсолютно поседел. К тому же он усох примерно вдвое и плохо держатся на ногах.
– Тишенька, рыбонька! – она метнулась к своему любимцу. – Что с тобой случилось, зайка моя?!
Зайка-рыбонька, явно не узнавая Надежду Петровну, шарахнулся в сторону и пустился наутек. Надежда Петровна бросилась за ним, замыкал процессию ухмыляющийся хозяин квартиры. Вбежав в гостиную, Надежда Петровна остановилась, как вкопанная – на ковре сидел Тихон, вполне себе серый-полосатый и упитанный, только вид имел несколько отрешенный, и на вбежавшую не обратил никакого внимания.
Ничего не понимая, она пощупала кота за упитанные бока, за уши – все на месте. Обернулась к Евгению Германовичу, тот улыбался, довольный произведенным эффектом.
– Их двое, – выдержав паузу, сжалился он над Надеждой Петровной.
– Как двое? – поразилась она. – Откуда?
– Бог послал, – охотно пояснил Евгений Германович. – Я утром в наш магазин за хлебом пошел, а она под козырьком подъезда сидит, мокрая, как не знаю что. Трясется. Ну я и пожалел. Обсохнет, успокоится, объявление напишу. Хозяева, наверное, переживают. Вы, кстати, не знаете, чья такая? Я таких разноглазых и не видел никогда.
– Не из нашего подъезда, в нашем я всех знаю, – Надежда Петровна успокоилась было, но тут же заволновалась снова. – А если она блохастая? Или глисты у нее? Тишка наш подцепит? Вы что?!
– Она приличная девушка, – едва удерживаясь от смеха, заверил ее Евгений Германович. – Вот вылезет из-под дивана, сами увидите. Чистенькая, воспитанная, домашняя.
– А если они подерутся?!
– Исключено. По-моему, у них установились вполне дружеские отношения. Я бы даже заподозрил, что со стороны Тихона они романтические. Надежа Петровна, а вы верите в любовь с первого взгляда?
Надежда Петровна, уже успевшая встать на четвереньки перед диваном, замерла в этой неудобной позе. Про любовь она видела в кино, уж там она всякая-разная, и с первого, со второго. А в жизни – нет, не встречала, ни такой и ни этакой. Есть мужики симпатичные, есть непьющие, есть еще с деньгами и на руководящих должностях, то есть непротивные и годные для совместной жизни. Где-то там, далеко, есть даже такие, как Василий Лановой. Но ей таких не попадалось. А есть пьющие голодранцы, легко распускающие руки, вроде ее бывшего. Есть бесчувственные ленивые эгоисты – такие, как Пашка, сыночек дорогой. Она сама от мужа сбежала, и невестка с Пашкой развелась, и двух лет не прожили, хорошо хоть, детей не успели завести. Да и у всех почти так, а которые вместе живут, так потому что идти некуда. Ну смолоду какая-то любовь есть, наверное… у кого-то. А так просто пора людям семью создать, им и кажется, что вот, мол – любовь. Придумано так.
– Надежа Петровна, вам нехорошо? – встревоженный голос Евгения Германовича вывел ее из задумчивости.
Отвечать на первый вопрос, про любовь, она не стала. Ответила на второй:
– Да, что-то нехорошо мне. Хотела кошку посмотреть, а с утра давление скакало, вот опять голова закружилась…
Евгений Германович помог ей подняться, усадил в кресло, предложил на выбор воды или чаю. Она выбрала чай, потому что так выйдет дольше. Потом они пили чай с заграничным печеньем (Ленка прислала), и Евгений Германович вполне смог оценить свежий маникюр своей гостьи и тщательно уложенные локоны. В общем, удачно получилось. А потом из-под дивана вылезла осмелевшая кошка, и они смеялись над тем, как Тихон увивается вокруг нее, и говорили про любовь с первого взгляда – конечно, она есть, посмотрите на Тихона, смех какой. От такого разговора Надежда Петровна раскраснелась и смеяться стала громче обычного. Потом стала мыть посуду (нет-нет, ни в коем случае, это немужское занятие!). А потом придумала мыть кошку, все-таки мало ли что она с улицы принесла.
Евгений Германович опять пытался возражать, как про посуду, но Надеждой Петровной уже овладел кураж: бал все-таки состоялся, и все должны делать то, чего хочется Золушке. Пить чай – значит, пить чай. Мыть кошку – значит, мыть кошку. Хотя бы до полуночи.
До полуночи не получилось, а до вечера провозились. Мыться подобрашка наотрез отказывалась, топорщилась во все стороны, вырывалась и жалобно мяукала, Тихон страдальчески подвывал и путался под ногами, Евгений Германович тоже пытался помогать, но больше мешал и отчего-то все время смеялся. Ну и отлично, пусть смеется, а то в последнее время он и улыбаться то перестал.
Потом кошку сушили, потом смотрели передачу по телевизору. Евгений Германович сказал, что она «аналитическая» и что он ее всегда смотрит. Надежда Петровна такую лабуду, когда рассуждают про политику и орут друг на друга, никогда не смотрела, но она же сушила кошку и домой пойти никак не могла, поэтому осталась смотреть. И даже спросила потом у Евгения Германовича, этот вопрос ее давно занимал, а спросить не у кого было. Не у Пашки же, тот как начнет орать да материть все уровни власти, что и пожалеешь о своем любопытстве.
– ЕвгеньГерманыч, а вот в Сирию эту привезли… гуманитарную помощь, – на экране тетки в черных балахонах и шустрые нахальные мальчишки рвали из рук российских военных пакеты и свертки. – Я все думаю, а почему нам вот в деревню Таборы не возят? Близко же, триста километров всего, и самолета не надо. А у меня там тетка живет – нищета! Вот они бы и муке, и сахару обрадовались, на халяву-то. И они свои, не чужие. Вот почему чужим возят, а своим нет?
Евгений Германович принялся что-то объяснять. Она послушала немного и отключилась, стало непонятно, но ей нравилось, как красиво и умно он говорит, как заинтересованно на нее смотрит.
А потом за всеми хлопотами и ужинать подошла пора. Она сама предложила на скорую руку драники сделать, Евгений Германович отказываться не стал. А поели – опять посуду мыть. День-то и к стороне. Бал подошел к концу, и он был восхитительно длинным, и оправдал все Золушкины ожидания.
К тому же назавтра договорились пойти развешивать объявления про кошку, потому что в четыре руки, как ни крути, удобнее.
Проводив соседку, Евгений Германович взглянул на часы и впервые в жизни обрадовался, что день подходит к концу. Еще один длинный, пустой, серый день… без Ани. Туда ему и дорога. Скорее бы закончился август, скорее бы осень, там начнется учебный год, вокруг будут люди. Будут новые хлопоты, новые дела. Может быть, тогда ему станет полегче. На самом деле странно: зачем природой так устроено, что человек еще живет, то есть ест, пьет, ходит, думает, переживает – если настоящих дел у него по жизни больше не осталось? В природе же все устроено осмысленно, вот знать бы, зачем эта инерция?
– Не думать! – вслух приказал себе Евгений Германович. – Вынести за скобки и не думать! А Надежда смешная. Нянчится со мной, как с младенцем. Считает себя ответственной как старшая по подъезду.
– Ну-ну, – смешок послышался так ясно, что Евгений Германович вздрогнул. – Как старшая по подъезду. Конечно.
Странно, но портрет опять лежал лицом вниз, и он опять не уследил, кто его роняет – Тихон или Надежда. С обоих станется. Евгений Германович подошел к пианино, взял в руки рамку с портретом, но ставить на место не торопился. Платье в пестрых цветах, перехваченное в талии золотым пояском. Красные туфельки. У нее всегда была фигурка школьницы, маленькие ножки, узкие ладони с длинными тонкими пальцами. Он фотографировал ее сам, дома как раз на фоне этого самого пианино. И она, как всегда, смотрела на него немного снизу вверх – распахнутые глаза смеялись из-под рыжей челки. Это не имело ничего общего с реальным положением дел, потому что на самом деле жена, не достававшая ему до плеча даже если была на каблуках, всегда каким-то образом умудрялась смотреть на него сверху вниз, и он всегда удивлялся этому ее умению.
Он почувствовал, как к горлу подступает ком. Не удержался, погладил лицо, волосы, ее всю. Странно, но стекло не было холодным.
– Аня…
– А что Аня? Ты, я смотрю, тут успеваешь, – точно, она именно так бы и ответила, как всегда насмешливо. Он знал, что она ревнива, и в молодости они страшно ссорились из-за этого.
– Стараюсь, – согласился Евгений Германович. – Не пропадать же такому видному мужчине невостребованным.
– Ну конечно, – ехидно согласилась жена. Он слышал ее интонации так хорошо, как будто бы она была рядом. – Она за квартирой охотится. Надоело ей с Пашкой жить, она сама говорила.
– Она ко мне хорошо относится, переживает, – счел нужным заступиться за соседку Евгений Германович. – И знаешь, если бы не она…
Он осекся и замолчал, рассказывать о своей слабости он никому не собирался.
– Она в тебя всю жизнь была влюблена, та-акой мужчина, – засмеялась жена.
– А почему ты не ревновала?
– К этой корове? Не смеши. Она может только готовить и убирать, с ней даже поговорить не о чем.
– Она вырастила нашу дочь.
– Ой, не начинай! Это работа, мы ей платили. Она еще рада была со своей стройки сбежать. И какая разница, кто вырастил. Главное, что выросла хорошая девочка. Умная и талантливая. А мне надо было беречь руки.
– У тебя красивые руки, – согласился Евгений Германович. – Я всегда любовался, когда ты играла. Удивлялся, как тебя слушаются эти деревяшки, ведь их так много. Теперь вот оно молчит. Неживое.
– Зато Тихон доволен, он нас с пианино терпеть не мог.
