Счастливая Женька. Начало

– Значит так, мои хорошие, оставите ребенка, я его заберу и усыновлю все равно, но только уже прилюдно! Ославлю так, что слышно будет в этой вашей расчудесной Германии! Ясно? Мне отдадут, не переживайте, мне всего-то 45 лет, и квартира у меня, и муж имеется, да и кому нужны инвалиды, – Надежда помолчала и уже спокойно закончила, – Или вы забираете своего дитя, как и положено любящим родителям, мы оформляем у нотариуса доверенность или что там нужно и катитесь в свою Германию на здоровье, – Мы с Володей будем растить…Костика, – назвала она внука первый раз именем, которое давно, кто знает, почему согревало её душу. Ничего, Бог даст, вырастим. И Бог дал. Целых 27 лет. Именно столько было сейчас Косте. Но только воспитывала его баба Надя одна. Володя её, всю жизнь работавший автослесарем, после развала Союза, вдруг оказался очень востребованным мастером по ремонту иномарок и круто пошел в гору. Первые несколько лет, было удивительно и ему самому, и тем более Наде, что не нужно больше жить от зарплаты до зарплаты. Володя стал приносить немалые деньги, причем каждый день. Они никак не могли привыкнуть к этому. Но к достатку, как и ко всему остальному человек привыкает быстро. С деньгами Владимир, который и раньше-то не был образцовым семьянином и уж точно никогда верным мужем, вдруг, в глазах противоположного пола обрел ещё большую значимость и вес. Уже несколько лет он жил на две семьи. В новой семье родился сын Володька, рыжий, горластый и жизнерадостный, как отец. Но он все не решался уйти от Нади, что-то его останавливало. Ему было удобно с ней, привычно и спокойно. Очень много значит, когда веришь человеку, чуть ли не больше, чем самому себе. А в Надюхе Володя был уверен. Всегда. Они поженились, когда он был, молодым, никому не известным слесарем, с третьей автобазы. Закомплексованный, сельский парнишка, но Наде был всегда нужен только он сам и ничего больше. Если бы он протянул руку и сказал: «У меня ничего нет и, видимо, никогда не будет. Ты пойдешь со мной?» И Надька бы пошла, не раздумывая. Он это знал. Но, с другой стороны, Лиду тоже можно понять. Молодая, красивая, три года ждет, когда же он определится, наконец. Даже такому ангельскому терпению, как у неё может прийти конец. В последнюю встречу, он это отлично почувствовал. И пацан растет без отца, считай. Неожиданная развязка этой ситуации пришла с рождением их внука с синдромом Дауна. Владимир хорошо понимал дочь, и не осуждал её в решении оставить больного ребенка, да и сами врачи это советовали. Жену он тоже поддерживал, не по-христиански это, взять и отказаться от своего ребенка. Но после того, как Костик стал жить с ними, он выдержал только первые несколько месяцев. Родной внук пугал егодо нервной икоты, кроме того, Владимир никак не мог привыкнуть к постоянному крику. Даже когда на то не было никаких видимых причин, ребенок мог кричать безостановочно часами. У Надежды хватало терпения носить на руках и укачивать егополночи, у него нет. Но не только специфическая внешность и плач, настораживали Надиного мужа, но и другие, мягко говоря, особенности малыша. Например, Костику было абсолютно все равно, кто его брал на руки, свой или чужой человек. Он не проявлял никаких признаков узнавания, или тем более, радости, когда он или его жена подходили к кроватке. Головку стал держать лишь после трёх месяцев. Иногда, с опаской заглядывая в кроватку, потому что вдруг устанавливалась подозрительная тишина, он смотрел, как Костик непрерывно мотает головой со стороны в сторону. На это было невыносимо смотреть, но он почему – то все равно смотрел, и только через некоторое время, с трудом, прилагая невероятные волевые усилия, отходил от кроватки своего внука и долго потом, в машине, в смотровой яме, или бессонной ночью, ему чудилось круглое личико с монгольским разрезом глаз и маятниковыми движениями головы с плоским затылком.Когда мальчику не было и пяти месяцев, Владимир объявил Надежде, что уходит. Не может больше. Он рассказал ей всё и про незаконную жену Лидию, и про сына Володьку. И признался, что, скорей всего, так и не решился бы уйти, если бы не Костик.

– Ты, пойми, не могу я больше, он мне всюду мерещится, – муж перешел на шепот, – на работе, в гараже, даже во сне, – Везде он, смотрит на меня, будто преследует. Самое удивительное и несуразное в этой всей истории было то, что рассказ Владимира о том, что у него уже не первый год имеется другая семья, прозвучал как-то так, между прочим. Как само собой разумеющееся. Гораздо больше переживаний он испытывал, когда речь заходила о малыше. Видимо, Надежда ожидала от мужа что-то подобное, так как не сильно и удивилась. По её невозмутимому виду было совершенно не ясно, знала она о существовании любовницы и ребенка с самого начала, или просто не хотела демонстрировать свои чувства. Ей только было не понятно, как можно не любить такого чудесного, солнечного ребенка.А тем более пугаться и бежать от него. Надя искренне силилась понять, но не могла. Владимир ушел в тот же день. Собрал вещи, отдал ключи от дома, обещал помогать. Затем сел в машину и уехал.Навстречу молодой жене, здоровому сыну и новой жизни. А Надежда осталась. И Костик остался с ней, на целых двадцать семь лет. Но теперь её нет и совершенно не ясно, что будет дальше с Костиком.

Женя, глядя на строгое и торжественное лицо покойной Надежды Ивановны, думала о том, как непредсказуема и пугающе бесстрастна жизнь. Надя, которая не только сродуне лежала в больницах, но даже чихала в своей жизни крайне редко, в тот вечер, ухаживая затяжело больной Галиной Аркадьевной, почувствовав себя неважно, спустилась в свою квартиру, легла на диван и умерла. А Женина восьмидесятиоднолетняя бабушка, у которой уже третья стадия рака, в настоящий момент плачет у гроба своей верной подруги. Такие минуты, когда она находилась в относительно ясном сознании, когда её не мучили страшные головные боли или головокружения, во время которых она не могла самостоятельно передвигаться, становились все более редки. Галина Аркадьевна крепко ухватилась за Женю, рука её дрожала, она все время что-то бормотала и всхлипывала. Здесь же находился и Владимир. Он стоял, низко опустив седую голову. Рядом с ним стоял и широко улыбался всем присутствующим, прибывающий в счастливом неведении его внук Костик. Своим разумом шестилетнего ребенка он силился и не мог понять, почему баба Надя лежит, а вокруг много людей смотрят на неё. А она все не просыпается и не зовет его обедать. А он очень хочет кушать. Блуждая в своем солнечном мире Костику было не ясно, почему этот мужчина, который даже ростом ниже – его дедушка, и почему онтак сильно держит за руку и не отпускает. И почему нельзя разговаривать. И для кого все эти пирожки, если ему разрешили взять только один. Даже самая добрая из всех присутствующих, его подружка – Женя,сегодня заставила его надеть чистую рубашку, сказала, что к нему приезжает мама, чтоб вел себя хорошо, и совсем не заинтересованно глянула на новые иконки, которые подарили ему в церкви. А ещё ему сказали, что бабу Надю забрал боженька. Ну, это вряд ли! Костика даже позабавило, – вот же она лежит, баба Надя. Он решил немедленно сообщить об этом присутствующим, но ему не дали этого сделать, а зашикали и отвели на третий этаж к противной Марине. Костик нахмурился и смотрел исподлобья. Ему велели сидеть тихо и слушаться её. На этот раз обычно крикливая Марина говорила тихо, ласково, гладила его по голове и налила целую тарелку горячего супа. Потом дала несколько ярких журналов, ножницыи сказала, что он может вырезать любые картинки.

После смерти Надежды Ивановны, самым трудным было пережить отъезд Костика за границу. За все то время, которое понадобилось Ирине, чтобы уладить формальности с документами, Костик ни разу сам не подошел к ней и не заговорил. А он был малый очень словоохотливый. Даже свою коллекцию иконок, которую он охотно демонстрировал кому угодно, от Ирины прятал.

«Как они будут жить вместе?» – наблюдая все это, переживала Женя. Детей у них с Владленом так больше и не было. Ирина ни с кем не откровенничала, поэтому было неизвестно, это их сознательный выбор или трагическая усмешка судьбы. Костик в отношении матери немного оттаял, лишь, когда та заказала торжественную панихиду на сороковой день по его бабушке и своей матери усопшей Надежде. Ирину здорово удивило трогательное и доброе отношение служителей и некоторых прихожан к её сыну. Его приветствовали, с ним заговаривали, ему улыбались. И он в этом месте как-то неуловимо изменился: приосанился, взгляд стал осмысленным, движения более степенными. Он многих знал по именам, расспрашивал о здоровье, о детях ивнуках. Видя, что вошедший нерешительно оглядывается по сторонам, подходил, говорил об иконах и о том, какому святому и о чем лучше молиться.В тот день из церкви они пришли вместе. Ирина по дороге рассказывала ему о том, какие прекрасные храмы есть в стране, в которой они будут жить все вместе: папа, мама, он и собака Грета.И какая чудесная комната его ждет! Костик молчал, сопел и недоверчиво улыбался.

Женька поняла, что никогда не забудет его крик в день отъезда. Её родители провожали Ирину и её сына в аэропорт. Костик причесанный, нарядный, сел к Женькиному отцу в машину, с ним рядом впорхнула изящная и красивая Ирина.Вдруг Костик повернулся к заднему стеклу и, увидев Женьку, сквозь слезы, приветливо машущую рукой, зашелся в истошном крике и попытался выйти из машины. Двери заблокированы, отец выехал со двора и последнее, что видит Женя, это развернувшаяся к подруге и её великовозрастному ребенку Зинаида Евгеньевна, пытающаяся как-то успокоить Костю, обнимающая его Ирина, и он сам, перекрывающий все их голоса воплем отчаяния и безысходности. Так кричит, загнанный в ловушку или смертельно раненый зверь, интуитивно чувствуя свою погибель. Женька отвернулась, чтобы не видеть красного, заплаканного лица Костика. У подъезда стояла Марина, и, глядя вслед уезжающей «Волге», задумчивопроизнесла:

– И чего орёт, спрашивается? Везут тебя в нормальную страну, радоватьсятолько, а он надрывается, вот уж, действительно, – больной! – она обернулась к Женькеза поддержкой, и услышала:

– Ты что ль, здоровая? Что ты понимаешь, вообще, «больно-ой» – передразнила она Марину, – Да он самый нормальный из нас, ясно тебе! – Женька побежала мимо соседки к подъезду.

– Ненормальная! Иди проспись! – услышала в спину, – Да пошли вы все…Ну чего встала, развесила уши – закричала она на дочку, – бегом домой.

Это был завершающий этап перед окончательным уходом Галины Аркадьевны. Долгий, тяжелый и изнурительный. Для всех. Для неё, потому что светлых промежутков уже или не было вовсе, или они были настолько крошечными, что испарялись практически незамеченными. Для Зинаиды, которая разрывалась между долгом, старыми обидами, мужем и сыном. Для Жени, которая почти совсем переехала к бабушке, чтобы за нейухаживать. Для Сергея, которому невозможно было объяснить почему, его жена не находится дома, а смотрит за умирающей бабкой, которая орет дурным голосом от страшных головных болей, которая никого не узнаёт и помочь ей ничем нельзя.Для их детей, которые почти не видели матери и все жили порознь: Сергей с пасынком, которого недолюбливал в военном городке, Анечка с родителями Жени. Если муж уезжал, привозил и Димку к теще и тестю. Когда Зинаида подменяла Женю, Валерий Михайлович, который привозил жену, вторым рейсом отвозил дочку с внучкой к ним домой, и семья ненадолго воссоединялась.

Медикаменты, которые опять передал Лёня через Тусю заканчивались. Женя с ужасом думала, что будет потом. С помощью вездесущей и надежной Туськи удалось отыскать хорошего покупателя на колье, свадебный подарок Элеоноры. На советы матери и той же подруги, что деньги нужны живым больше, чем мертвым, и на пожелание вспомнить, что у неё дети, в конце концов, Женя устало отмахнулась, – зато есть деньги на лекарства, как же вы не понимаете!

Потекли дни и ночи, Женя, бывало, теряла им счет и путала их. Мать подменяла её иногда, но недолго, так как Галина Аркадьевна еду от Зинаиды не принимала, кричала на весь дом, что она хочет её отравить, уколы ставить тоже не давала. Интуитивно распознав шприц, отведенный Зиной за спину, начинала вопить: «Убийца! Убийца! Евгеша, на помощь! Где же ты!» Такая ситуация длилась уже полгода. Женя круглосуточно находилась в режиме ожидания и повышенной боевой готовности.Последниенедели были особенно мучительны, Галина Аркадьевна кричала практическибеспрерывно. Лекарства приносили совсем незначительное облегчение. Иногда Жене казалось, что ещё немного, и она не выдержит. Но выходя в кухню, если бабушка ненадолго засыпала, натирая ей овощи на терке, или выбегая на минутку, чтобы покурить, она всё время невольно замирала и слушала, не проснулась ли бабГаля, не зовет ли её. То чего очень боишься, но точно знаешь, что это случится, все равно происходит неожиданно. Невозможно быть готовым к смерти близкого человека. Она всегда ни к месту, и всегда застаёт врасплох. Женя сидела на бабГалиной кухне и невнимательно слушала мужа, который только что приехал с объекта, а дома ни жены, ни детей, ни горячего ужина.

– Как всегда, то есть у нас это уже обычное дело! – выговаривал Сергей в трубку, – голодный и холодный дом, у меня уже интересуются, женат я, или это какая-то мистификация! А я уже и сам не знаю, вот ты мне ответь, может я уже разведен, а ты просто забыла в известность меня поставить, уведомить так сказать…

Женя нехотя отвечала: «Женат, конечно, женат, ну что я могу сделать…». Сергей уже кричал:

– Сиделку нанять! Сколько раз говорили об этом? Просто нанять сиделку. И всё. Женька чувствовала, что тоже закипает: усталость, хроническое недосыпание, нервное перенапряжение, растущее беспокойство о детях, муже, умирающей бабушке, дали себя знать и Женя со слезами в голосе выпалила:

– Да не сможет ни одна сиделка с ней, пробовали уже! Да и денег едва на лекарства хватает, ты хоть раз поинтересовался, сколько элементарный трамадол или кодеин стоят? А это не самые дорогие препараты. Что ты от меня хочешь? Бросить её и ехать готовить тебе ужин? Мне, ты думаешь легко? Ане в этом месяце три года уже исполнилось, а я где была, да здесь старалась купировать очередной приступ! – Женя уже плакала навзрыд, – Сереженька, я понимаю, что это неправильно, но не могу я её бросить особенно сейчас, когда ей так плохо… – Женя посмотрела в сторону комнаты и скорей угадала, чем заметила какое-то движение там, – Я перезвоню, Сережа…. В два прыжка она оказалась у кровати бабушки. Та сидела необыкновенно прямо в своей постели и, улыбаясь, ласково смотрела на внучку.

– Евгеша, я сейчас во сне видела Женечку. Твоего родного дедушку, ах как он улыбался и махал мне рукой. И только я собралась к нему, он растаял, как облако. И сразу же я увидела, что лечу в самолете, в таком же мы с Николаем в 1980-м году летели в Симферополь, даже кресла такие же. Мы в то лето отдыхали в Крыму. Так вот, лечу я в самолете, а рядом сидит генерал, да такой важный, и говорит мне: «Посмотрите, Галина Аркадьевна, какой чудный город внизу, это наш город. И мы соседи с вами…» Я глянула, а внизу совершенно одинаковые ровные домики, и на каждом имя и фотография жильца. А самолет так низко летит, что некоторые фотографии даже можно рассмотреть, и я все смотрю, смотрю так внимательно, и тут проснулась, – бабушка продолжала улыбаться и всматривалась куда-то сквозь Женьку, – Еремеев Иван Васильевич, – вдруг громко и раздельно произнесла Галина Аркадьевна.

– Это кто, знакомый твой? – спросила Женя, выжимая в миску губку для обтирания. БабГаля вздрогнула и непонимающе уставилась на внучку, как будто только сейчас её заметила.

– Так звали генерала, что летел со мной в самолете… Странно, откуда я это знаю, он же не представлялся. Евгеша, лекарство, моя голова… И тут же, без всякого перехода, закричала,повалилась набок, схватилась руками за голову. Женя уже набирала шприц правой рукой, а левой привычно обхватила бабГалю за плечи и легко ввела иглу. Галина Аркадьевна затихла только через час, продолжая удерживать внучку за руку. Женя попыталась встать, – хоть бабушка уже ничего не могла принимать, кроме пары-тройки ложек жидкой кашки и слабенького, травяного чая, всё-таки нужно было что-нибудь приготовить. «И поесть к тому же самой, неизвестно, какая ночка её ожидает, хотя почему неизвестно, очень даже известно…обычная… среднестатистическая…варфоломеевская ночка…» – мысли текли не спеша и вязли на каждом слове, как муха в густом сиропе, Женя опустилась в сон, как в тотальный вакуум, ни звуков, ни действий, ни переживаний.

Она вскочила глубокой ночью, бабушка хрипела. Началась агония, ик рассвету Галина Аркадьевна скончалась. На дворе стоял хмурый, серый, больше дождливый, чем снежный, февраль 2003-го. Женя не любила этот месяц, уже и не зима, которая к этому времени изрядно поднадоела, но и до настоящей весны далеко. Хотя в этот раз погода точно соответствовала её внутреннему состоянию. Слез уже не было, Женя вообще ничего не чувствовала сейчас, осталась только безграничная, какая-то вселенская усталость и апатия. Ещё была смутная горечь от утраты, сама себе она казалась одинокой, покинутой и несчастной. Она знала, что ей будет очень не хвататьбабГали, но сил на то, чтобы осознать и прочувствовать это по-настоящему, у неё уже не осталось. Она обратила внимание на свежую могилу недалеко отбабушкиной, сплошь заваленную живыми и искусственными цветами. Памятника ещё не было, но над венками Женя заметила цветнойпортрет нестарого мужчины в офицерском мундире и генеральскими звездами, прикрепленный на деревянном щите и надписью на нём большими печатными буквами: Еремеев Иван Васильевич 29.01.1943–16.02.2003.

10

– А я тебе говорю, ты молодец! Сколько можно за эти жалкие копейки пахать на государство? – Лёха встал и торжественно продолжил, – Итак, прошу внимание, дамы и господа! Предлагаю тост за нашу дорогую бизнес-леди Евгению Валерьевну! За успех и процветание её лучшего, я уверен, в нашем крае, а может и всей эрэф, частного стоматологического кабинета! Ура, товарищи! – Лёха по очереди чокнулся с бабой Маней, Толиком-чеченом и Женькой. Снова беременная жена Майка, с невинным и томным видом сидела в кресле, и делала вид, что не пила. Их младшая пятилетняя дочь Леночка, утомленная накалом многочасового застолья, спала прямо тут же,на общей кухне, примостившись возле матери в большом старом кресле испокон веку тут стоявшему, и неофициально принадлежавшем, как и другие предметы домашнего обихода, с невыясненным или тёмным прошлым, бабе Мане. Она и продолжила, стрельнув огненно-карим глазом в сторону Алексея:

– Лёша у нас, барин прямо, на два дома живёт, как тот Фигаро. Гляди лучше, вон дитё у тебя сверзится на пол щас, а командовать у себя в хате будешь, – баба Маня, не терпящая ничьего лидерства кроме собственного, демонстративно повернулась от Лёхи к Жене, – Но он прав в том, Женечка, – сменила она гнев на милость, что ты – умница! Мы все, и я, в том числе, тебя поддерживаем и желаем везения, побольше благодарных пациентов и, конечно, здоровья!Все кроме Майки, звонко чокнувшись, выпили, а Лёхина жена отпивала маленьким глоточками какую-то бурду неопределенного цвета, замаскированную под сок. Женя обводила присутствующих слегка замутненным взглядом, излучающем, как ей казалось, любовь и благодарность, и думала о том, как же ей повезло, что она встретила таких добрых и понимающих людей в своей жизни.

Она давно мечтала о собственном кабинете. Через несколько месяцев, после того, как она вышла на работу после декретного отпуска, подвернулся и вариант. У стоматолога, Александра Яковлевича, которого она знала ещё во время учебы в ординатуре, была частная практика в Ставрополе. Будучи у него на приёме, – (сапожник без сапог,после второго ребенка Жене нужно было всерьёз заняться собственными зубами), он рассказал ей, что уезжает с семьёй в Израиль.

– Тебе ведь известно, Женя, что последние годыя занимался и частной практикой, и научной работой, и преподаванием. Ни на семью, ни, тем более, на себя, времени совсем не оставалось. Сын в Иерусалиме уже несколько лет, внуку младшему десять, а я его видел один раз, когда ему полгода было. Да что там говорить, я и не заметил, что мне шестьдесят пятьуже стукнуло. Удовольствие от работы пропало, а для врача это гибельно, понимаешь?! Женя сначала отнеслась к этой информации недоверчиво:

– Александр Яковлевич, я вас, сколько знаю, лет восемь или десять, наверное, вы все собираетесь на историческую родину.

– Нет, нет, уезжаем.Я работаю до июня, воти оборудование буду продавать, – он глянул на неё поверх очков, – А то покупай,Жень, у меня кабинет. А что? Утебя дело пойдет, ты талантливая. Да и место хорошее, прикормленное, – доктор посмеялся своей шутке и осекся, глядя, как смотрит на него без тени улыбки его бывшая ученица.

– Купить не смогу, не потянем, а вот в аренду, если бы, но раз вы совсем уезжаете, то, конечно же, хотели бы все продать сразу.

– Ну почему, ежели хорошему человеку, – он подмигнул ей, надевая маску, – можно потолковать. Я бы тоже не хотел по частям кабинет растаскивать, привык к нему, тяжело будет. Подумай, Женя, с семьёй посоветуйся, а переезд на аренду не влияет, сейчас всё юридически можно оформить, ведь у меня брат здесь живёт.

Вот так и получилось, что с июля 2003 года, Женька начала вести стоматологическую практику в частном кабинете. Ещё не в своём, конечно, но у неё была надежда, что со временем, она сможет выкупить кабинет полностью. Родители были категорически против.

– Как можно, – возмущалась мать, – бросить муниципальную клинику, где все ясно и понятно, и зарплата, и аванс, слава Богу, уже вовремя и не талонами, и не водкой, и полный соцпакет, и уйти в неизвестность?? Её активно поддерживал отец:

– В самом деле, да ты что? Тебе так повезло, что нашла такое хорошее место, у тебя ведь и стажа практической работы – кот наплакал! Тебя не знает никто, лечиться предпочитают у опытных врачей. Одумайся! Чем ты аренду будешь платить?Женя опять с раздражением отметила про себя, что начинает заводиться:

– Деньгами, папа, аренду я буду платить деньгами!И потом, аренда ведь не на всю жизнь, мама скоро вступит в права наследства, а в бабГалиной квартире, хоть и небольшая, но есть и моя часть. А на недостающую сумму я могу взять кредит в банке, я узнавала. Родители переглянулись и мать воскликнула:

– Ах какая умница! Всё уже за всех решила! Здорово-то как, вот бы нам так с отцом, правда, Валера? А что?! Мы тоже бизнесменами заделались бы с тобой запросто! Продавая квартиры, трудно что ли…

– Да в чем дело-то, – не понимала Евгения, – Это же хорошее вложение капитала. А поликлиника, да, конечно, спокойней, но эту лямку от зарплаты, до аванса, можно тянуть до пенсии…

Валерий Михайлович, глядя в окно, произнес:

– Ты вот что, решила идти в предприниматели, твоё дело, но рассчитывай тогда уж исключительно на свои силы. Это будет честно, по крайней мере… Да и с квартирой бабушкиной не все так просто. Она не приватизирована до конца, какие-то хвосты остались,платежки… Вот мать сейчас бегает, выясняет…

– Какие хвосты, какие платежки? Я лично за месяц до её смерти всю коммуналку оплатила, ничего не понимаю…

Она растерянно смотрела то на отца, то на мать, догадываясь и в то же время, не желая признавать очевидное. Мать ловко перевела разговор и с напускной оживленностью заговорила с Сергеем о его предстоящей длительной командировке в Астрахань, будто это хоть сколько-нибудь её интересовало. Вечер был испорчен. Женя чувствовала себя маленькой девочкой, которая в счастливом предвкушении лезет утром 1 января под ёлку, но вместо подарка обнаруживает там одинокую записку: «К сожалению, ты очень плохо себя вела». Возвращались домой в тишине. Говорить никому не хотелось. Сергей открыто не высказывался, но было и так ясно, что он полностью разделяет мнение родителей. У Жени опять проскочила мысль о том, что может она действительно ошибается. А может излишне торопится? Ведь даже Туся, когда Женя рассказывала ей о своих планах, с сомнением качала головой. Не могут же все эти люди ошибаться! Женя снова ощутила себя той самой маленькой девочкой, которая нацепив лифчик матери и засунув ножки в её туфли на каблуках, решила, что она взрослая и самостоятельная.

Вечером позвонил Александр Яковлевич и сообщил, что первые 2–3 месяца он отдаёт кабинет ей в аренду по чисто символической цене. Чтобы она могла оглядеться, понять для себя, – её это или нет, и не переживать с самого начала о деньгах. Женя решила, что это добрый знак. Она тепло поблагодарила его и уже ни в малейшей степени не колеблясь, дала своё согласие.

Но это было только начало. Ещё нужно было взять такие серьёзные барьеры, как: получение лицензии, юридическая и пожарная инспекция, роспотребнадзор и многое другое. Но Женя почти не замечала трудностей, в возбужденно-радостном состоянии бегала с огромной папкой документов из одной инстанции в другую. И всё получалось! Пусть не так быстро и гладко, как хотелось бы, но получалось! Ей иногда казалось, что дела катятся, как по накатанной, сами собой. Что всё идет так, как и должно идти. Александр Яковлевич перед отъездом познакомил Женю с людьми, без которых осуществление ею своей профессиональной деятельности было бы довольно затруднительно. С теми людьми, с которыми он сам не один год сотрудничал: с техниками, с поставщиками стоматологического оборудования, коллегами, занимающимися частной практикой, средним медицинским персоналом. С кем-то из них сразу устанавливались ровные, деловые отношения, с кем-то, с замечательным ортодонтом Аликом, например, завязалась с первого дня многолетняя дружба, а вот медсестру Женьке пришлось искать на стороне, – неприступная и верная Александру ЯковлевичуМаргарита Филипповна, наотрез отказалась работать с Евгенией. Счастливая Женька, узнав об её демонстративном уходе, пожала плечами и рассмеялась.