скачать книгу бесплатно
Наклоняю голову на бок, взглядом опаляя его наглость.
Он наверняка вспоминает сумму, которую он на меня потратил в Амстердаме. Я на утро все вернула, когда выяснила, что за русский передо мной. Когда узнала в незнакомце того, кого так долго любила. Никита тогда собрал раскиданные в порыве безумия и стыда деньги и поехал меня искать.
И спасибо ему за это, но он все равно потратил не такие астрономические деньги, как Роберто.
И именно на этой мысли открывается дверь, в проем которой залетает собственной персоной тот самый Роберто.
– Срочно уволить! Я забирать Лину с собой! – кричит на ломаном русском голландец, а я перевожу испуганный взгляд на Никиту. Но больше меня интересует то, как меня назвали. Последнее, чего я хочу, чтобы Марат Александрович узнал хоть что-то о моем прошлом.
– Какая Лина? – не понимает Марат, но Никита резко загораживает меня, и Роберто неловко смеется, хотя я почти слышу рычание.
– Это мы так тебя разыграть решили…
– А в чем был розыгрыш? – интересуется начальник, пока Никита уже буквально выталкивает Роберто, а я, нервно смеясь, закрываю за нами двери. Пару секунд наблюдаю за открытым ртом Марата. Но лучше пусть думает, что мы идиоты, чем знает правду.
Никита толкает Роберто к стене и говорит с ним по-английски. Довольно неясно, ибо его нервы уже на пределе.
– Кто ты, бля, такой и что тебе нужно…
– Я приехал за Линой…– отвечает тот.
– Ах, за Линой, – дергает Никита бледного голландца и бьет его затылком о стену. Жестко так.
– Лина мертва. И тебе это надо уяснить. Иначе твое хилое тело тоже внезапно пропадет…
Роберто начинает потеть, скашивает на меня взгляд. А я что? А я все еще с коробкой. И произношу по-голландски.
– Я больше не проститутка. Вам лучше уехать.
Голландец поджимает губы, отталкивает Никиту и оправляет свой светлый пиджак…Где-то я видела этот оттенок.
– Пусть эта русская обезьяна говорит, что хочет, но завтра я вернусь.
– Зачем? – почти открываю рот от шока. Да что ж меня одни бараны окружают?
– Хватит болтать! – орет Никита, и тут дверь открывается, и выглядывает Марат, а я начинаю чувствовать себя актрисой второсортной комедии.
Роберто уходит, бросая недовольный взгляд на Никиту, и смачно выругиваясь. Марат дергает одной бровью в удивлении, а Никита забирает у меня коробку и почти спокойно спрашивает:
– Где твой кабинет?
Я иду его показывать, всю дорогу думая, зачем Роберто снова со мной встречаться. Ему ясно дали понять, что я больше не продаюсь, да и его перемещения Никита явно будет фиксировать.
Он, конечно, богатый, но у него нет защиты от Самсоновых, которые, похоже, считают себя чуть ли не королями жизни.
Все за всех решать – это в их стиле.
Стоит закрыть дверь моего кабинета, Никита тут же повторяет приём «Роберто». Только если затылок того был вбит в стену. Мой удар смягчила крупная ладонь.
Но губы не нежные. Наоборот, кажется, что он меня наказывает, снова и снова жаля языком. Снова и снова кусая губы, пока его руки уже начинают жить своей жизнью, буквально пытаясь содрать с меня кожу. Я же отвечаю, руками его плечи сжимаю, в рот хнычу. Пытаюсь найти в себе хоть каплю сил отказать. Но как же мне этого не хватает. Силы, грубой, порой непозволительно пошлой. Тела, наглого напора. И просто возможности не думать. Просто задыхаться и ощущать каждой клеточкой любимого мужчину.
– Никита, – давай же думай, Алена. У тебя мало времени, потому что его ушлые пальцы уже дергают пуговицу джинс, а твои груди и того прочего оголены, чтобы он совершал порочное волшебство с их вершинами. – Никита, ты только что вернул… Вернул мне работу, чтобы меня уволили?
Давлю в себе похоть и стискиваю ноги, между которыми потоп.
Оправляю футболку, пока Никита проводит трясущейся рукой по влажным волосам, часто дыша.
– Что еще сказал этот урод? – требует он ответа.
– Назвал тебя русской обезьяной…
– Какого хрена он приперся!? Откуда вообще знает, что ты здесь?! Может, ты ему сама позвонила? Пожаловаться на нелегкие трудовые будни?
– Что за бред?! Зачем я буду звонить тому, кто напомнил мне о прошлом.
– Тогда какого хрена, Алена!?
– Я не знаю! Не знаю! Он появился неделю назад, сейчас снова здесь, что ты от меня хочешь? Как я могла это предвидеть?
– Я хочу, чтобы, как только он снова появится, ты звонила мне, – требует Никита, впиваясь взглядом до того сильно, как пальцами в плечи.
– А может сразу твоей жене? – охлаждаю его пыл, и он действительно перестает прижиматься…
– Тебе нравится меня изводить? Что ты о ней вечно вспоминаешь? Это часть жизни никак тебя не касается.
Просто отлично.
– В таком случае моя жизнь не касается тебя! Не следи за мной! Не названивай! Забудь обо мне!
– А кто мне записку написал? – язвит, скотина. – Если бы ты не хотела меня, ты бы уехала в другой город. Но ты осталась здесь… Так что не проси меня о невозможном, потому что каждую секунду каждого дня я борюсь с желанием отправиться к тебе и поиметь, чтобы ты прекратила строить из себя недотрогу!
– У меня нет квартир нигде кроме этого города. Так что не надо мне приписывать лишнего…и не надо связывать похоть, которую ты умело вызываешь, и здравый смысл. Я нахлебалась дерьма и больше жрать его не намерена! Я не буду твоей любовницей!
Никита еще что-то хочет сказать, но дверь с треском открывается. И ровно так, чтобы ударить Никиту.
В кабинет влетает Вика и сразу бросается ко мне.
– Ну что, помог этот охламон?
– Этого охламона пытаются сегодня убить. Ты знала про голландца?
– Все, спасибо, помог, вали, – сразу говорит Вика, загораживая меня, упирая руки в бока и смотря на Никиту, потирающего ушибленное на голове место.
Он переводит взгляд, и я усилием воли абстрагируюсь ото всех болезненно сладких чувств, что меня обуревают рядом с ним, и повторяю слова Вики.
– Спасибо, что помог. Уходи. Пока тебе еще что-нибудь не отбили.
Он кивает, хотя в глазах пляшут черти, и напоминает:
– Звони сразу, если он будет тебя донимать. Не бери на себя ответственность за жизнь человека.
Вика закрывает за ним дверь и выдыхает:
– Ну и урод…
– Ты поэтому ему позвонила?
– Тебе не вызвать во мне совесть. Я всегда адекватно оцениваю свои поступки. И тебе пора поступать так же…
– О чем ты? – невольно теряюсь…
– О твоем размазанном по всему лицу блеске для губ… Пора отпустить Никиту.
Как бы мне этого хотелось. Но сложность в том, что мысли о Никите не покидали меня с самого детства, потом он открыл для меня радости секса, а его мне сейчас очень не хватает. Это, не говоря о том, что я жду от него ребенка…
– Алена…
– Если ты не будешь его вызывать каждый раз, когда что-то случается, то, возможно, у меня получится, – пожимаю я плечами и иду вытираться влажными салфетками. А потом поворачиваюсь к этой фурии и напоминаю: – У нас там конференция. Может, пойдем поработаем?
И именно это помогает мне не думать о Никите. Настолько, что, когда он появляется у меня тем же вечером в подъезде, я снова бью его между ног. Чисто на инстинктах… А что еще мне было делать, когда какой-то хрен хватает меня в темноте.
– Ты меня убить решила? – шипит он, и я свечу телефоном, но не на Никиту, а на разбитую лампочку.
– А ты, судя по всему, меня изнасиловать? – смеюсь и хочу мимо пройти, уже даже ключи в дверь вставляю, а затем слышу стон.
Меня пронзает чувство вины. Незаслуженное, но такое острое, что я поворачиваюсь посмотреть на Никиту. Он уже на коленях и держит руки в паху, часто-часто дыша.
Неужели так больно?
– Никита?
– Заткнись, пока не обматерил. И не звонил я, потому что не смог бы держаться на расстоянии.
Ну здесь я могу поверить. А вот могу ли поверить в его боль, такую, что он даже разогнуться не может? Не знаю.
– Лед принести? – спрашиваю, протяжно вздыхая.
– Если не жалко, – стонет он, и я захожу внутрь, оставляя дверь открытой. А когда иду к холодильнику, наблюдаю за тем, как Никита появляется в квартире. Сначала голова, затем все остальное.
Да, Боже мой, неужели отвалился?
Достаю лед и несу к дивану, где и расположился Никита, все еще постанывая и держась за причинное место.
– Может, врача вызвать?
– Мне кажется, там кровь идет, – выдыхает он, а меня страх берет. Я опускаюсь на колени, привычными движениями расстегиваю ремень на брюках, молнию. И страшась, что сделала любимого кастратом, стягиваю чистое белье. Но стоит мне увидеть вполне себе здоровый возбужденный орган, меня гнев охватывает. Я поднимаю голову и натыкаюсь на ухмылку.
Скотина!
Хочу в сторону рвануть, но Никита оказывается быстрее, и я с визгом лечу на диван. И только собираюсь подняться, как он оказывается сверху.
– Лжец! Придурок! Урод! Слезь с меня!
– Алена, – уже бесится Никита. Понимает, что не шучу. – Надо просто подождать. Я разведусь…
И этот дебильный глагол у меня уже в печенках сидит. Я подрываюсь, встаю, открываю дверь и ору:
– Так разведись! Разведись, Никита! И без свидетельства о разводе не приближайся, иначе я уеду! Или лучше другого мужика найду! Свободного!
Он словно язык проглатывает. А я только сейчас понимаю, что так и стою голая. Никита усилием воли поднимает голову от моей груди.
– Я разведусь. Но и держаться подальше не буду… А знаешь, почему, моя девочка? Потому что ты сама этого не хочешь. Знаешь, почему я женился? Потому что тебе сейчас на хрен не нужно внимание. Потому что ты не готова стать женой политика. Каждый раз оглядываться на прошлое. Я думаю о тебе. Хочу, чтобы ты жить нормально начала, никому ничем не обязанная. Но это не значит, что я про тебя забыл, Алена. Ты в мозгах так глубоко, – бьет он себя по голове, – что можно только лоботомией избавиться. Но я не хочу избавляться. И ты этого не хочешь. Поэтому живи пока, но даже не думай о ком-то другом. Удавлю любого, потому что моя ты. Моя!
Застегнув ширинку, он кидает на мое тело последний взгляд и уходит, а я прикладываю руки к животу и пытаюсь осознать сказанное. Но, кажется, проще просто не думать и лечь спать. Но перед этим обязательно в блокнотике день красным отметить.
Первый толчок малыша.
Глава 13. Никита
Выхожу из подъезда любимой и вместо того, чтобы сразу к своей иномарке направиться, скуриваю сигарету. Но от этой дряни только хуже становится. И я как запойный старик стою и пытаюсь откашляться, пока в голове плывет, а руки все еще дрожат.
Если бы Алена была вином, меня бы точно привлекли к ответственности за превышение допустимой нормы алкоголя в крови. Потому что она пьянит так, что никакого вина не надо. Дурит голову, завлекает сладким голосом, идеальным телом и умением быть недотрогой ровно до определенного момента. И стоит этот рубеж перейти, как Алена превращается в истинную распутницу, умеющую любыми частями тела свести мужчину с ума.
И даже мысль о том, что теперь она может делать это с кем-то другим, приводит в лютое бешенство.
– Удавлю, – цежу сквозь зубы, сжимаю руки в кулаки и таки иду к машине. Но в голове крутятся мысли об этом иностранце, что назвал меня обезьяной.
Просто необходимо выяснить о нем все и напомнить, что немцам в Россию путь закрыт. Ну или кто он там. Еще днем дал задание своим парням собрать информацию. И пока ждал, так извел себя, что сам не понял, как оказался возле дома Алены.
Сейчас же предстояло вернуться к тому, о чем был мой сегодняшний головняк, хотя конец настойчиво напоминает о голоде, которому я его подвергаю. Но расположившись удобнее и поправив штаны, возвращаюсь к проблеме. И правда, которая была на планшете, просто убивала.
Этот придурок Роберто имел Алену. Не просто имел. Он был первым, кто стал ее полноценным любовником.
И что он хочет? Снова залезть к ней в трусы? На хрен он вообще в Россию приехал?
А самое главное, как попал именно в этот отель.
Путем недолгих размышлений, сделал еще два звонка и выяснил, что приехал некий Роберто к своему новому клиенту, который собирается инвестировать в европейский бизнес. Проще говоря, отмыть свои деньги, сделанные на взятках. И когда узнал имя клиента, долго не мог поверить в такое совпадение.
Мне до сих пор с трудом верилось, что спустя столько лет я смог случайно встретить Алену. Но столько случайностей на одну компанию общих знакомых – это перебор. Отец Нади. У него что-то выяснять себе дороже. Тем более дочь свою он будет отстаивать до конца. Значит, пора напомнить женушке ее место в доме, а также сделать так, чтобы немца депортировали с отказом от любых поездок в Россию.
И именно в этот момент звонит телефон:
– Ты забыл, да?
– О чем? – отвечаю жене, что чуть ли не ревет в трубку.
Странно, но это женское оружие на меня не действует. Мне скорее неприятно слушать женские истерики. Может быть, потому что у Алены за то короткое время, что я, по сути, держал ее шантажом и поджогом документов в сексуальном рабстве, никогда не плакала и не истерила. Даже сейчас ее слезы выглядят естественно, а повод для истерик всегда веский.
