Шапито

Мейсон стрит, 9\14, детская площадка около дома.

Первый пришедший побеждает.

Секунду, максимум полторы все молчали, переваривая информацию. Затем кто-то грязно выругался, а одновременно с этим другой голос произносил «Это же всего в полумиле отсюда», и толпа рванула. Нас было всего восемь человек, и все мы вроде как находились в одной команде до момента прочтения этой записки. Люди моментально превратились в зверей, каждый из нас понимал, что устранение конкурентов серьезно повышает шансы на победу. Высокий парень с типично индейской внешностью сорвался с места первым, оторвавшись сразу на несколько метров от толпы, а вот там, среди оставшихся, началась настоящая потасовка. Люди кинулись кто куда, каждый думая, каким путем проще побежать, но при этом норовя столкнуть, сбить с ног, ударить соперников. Честно говоря, это было намного хуже и жестче, чем борьба за шубы в тесной комнатушке, потому что там хотя бы у части людей оставались рассудок и достоинство, когда здесь каждый превратился в зверя. Уже через десять секунд после старта на земле лежали три человека, из них две женщины, одна из которых держалась за кровоточащий нос, а вторая каталась по полу, схватившись за живот. Мужчины реально били женщин, чтобы получить место под солнцем. Я, как мог, защищал ту красотку, двинув кого-то в челюсть, пхнув какую-то пухлую тетку в бок локтем и поставив подлую подножку убегающему вперед полноватому мужчине, но, честно говоря, лишь позже понял, что ошибся и поставил не на ту лошадку. Не знаю, почему мне сразу не пришло в голову просто бежать за индейцем, который вырвался в явные лидеры, а на финише постараться обогнать его. В любом случае, моей спутнице сильно повезло – я максимально безболезненно и легко устранял пытающихся навредить ей конкурентов, а она осталась цела и невредима. Честно сказать, мне стыдно за свои тогдашние поступки, но, поверь мне, Том, остальные действовали намного, намного хуже.

– Я понимаю, мистер Уэст, – Отозвался репортер, – Я ни в коем случае Вас не осуждаю. Пожалуйста, продолжайте.

– Итак, мы пришли четвертыми. Я не стал обгонять ее, понимая, что имеет значение лишь первое место, а все остальное уже не важно. Победителем оказался не индеец – тот вообще по какой-то причине не добежал, но я догадываюсь, почему. Рыжий парень со слишком бледной веснушчатой кожей и крысиной мордой победил. Уж не знаю, что он сделал с индейцем, но явно ничего хорошего. Мне почему-то ужасно не нравился победитель и было жалко того, выбитого из игры, коренного американца. Действительно жалко. А рыжий все скакал на месте и кричал на всю округу: «Я победил! Выиграл! Я лучший! Где, черт возьми, мои двести штук? Где они, мать вашу?». Думаю, он никому не нравился, и, если бы нам дали еще одно похожее задание… Рыжий точно не прошел бы в следующий тур. Удивительно, Том, но только сейчас я прихожу к выводу, как же все-таки сильно эти задания развязывали нам руки. Без них, в обычной жизни, мы были цивилизованными культурными людьми, но, когда дело касалось игры и денег, люди превращались в опаснейших хищников.

Мы стояли и ждали. Прошла четверть часа, затем двадцать, двадцать пять минут… Нас осталось пять человек, но к исходу тридцать третьей минуты ожидания начали подходить люди.

– В каком смысле люди? Другие зрители из цирка? Как они..

– Не перебивай меня, Томас, всему свое время, – Уэст в очередной раз перекатил сигару из одного уголка рта в другой, задумчиво глядя вдаль, поверх домов города, сквозь окно во всю стену. Кажется, он подбирал нужные слова. Затем, тяжело вздохнув, продолжил.

От тебя ничего не утаишь, поэтому расскажу, все как оно было. Мы с Микки бывали в городе только по двум делам: цыпочки и трава. Как я уже упоминал, мы тусили у пары приятелей Ллойда, и, надо сказать, их квартиры представляли собой что-то среднее между наркопритоном, борделем и ночлежкой, поэтому я познакомился… С разными людьми. Первым к нам подошел Леон – местный бандит, к восемнадцати годам успевший дважды побывать в колонии для несовершеннолетних. Невысокого роста, но абсолютно безбашенный и невероятно опасный, он узнал меня и сразу же решил узнать, как дела. Мы не очень-то общались – так, пару раз пересекались на квартире и курили вместе, но не более того. Разговор не клеился, а я, откровенно говоря, опасался его. Между делом Леон упомянул, что ему предложили поучаствовать в каком-то конкурсе, где главный приз – двести штук, и он, конечно же, не отказался. Вот тут-то мне стало совсем не по себе.

Другие оставшиеся тоже узнавали в приходящих людях своих знакомых и друзей. Я не знаю, как чертовым клоунам это удалось, как эти шизики смогли узнать, кто придет на выступление, кто из зрителей с кем общается и пригласить самых плохих, отъявленных негодяев из списка знакомств каждого из нас, но они сделали это. В игру вступали все новые и новые люди, и в каждом из них я видел бандитов, уголовников, наркоманов, бродяг. Один из пришедших, судя по татуировкам, принадлежал к одной известной в те времена своей жестокостью мексиканской банде, некоторые вполне откровенно держали при себе оружие, другие просто воняли и выглядели, словно бродяги. В те времена, Томас, бродяги тоже несли в себе опасность, намного большую, чем сейчас. Говорят, у них были свои боссы, свой кодекс правил, распределенная территория… Если ты начнешь попрошайничать там, где тебе не позволили, то утром твой труп найдут под мостом, и голова окажется в паре метров от тела. Если ты попрошайничаешь и не делишься, произойдет примерно то же самое. Я видел бродяг без единого пальца, и, поговаривали, так их наказывают за мелкое воровство. В общем, сплошная жуть. Оставшиеся пять человек просто утопали в потоке уголовников, бандитов, наркоманов и жуликов, приходящих каждую минуту.

Если быть честным, там было всего трое моих знакомых, но этого было выше крыши. Я прекрасно понимал, что мы проиграем, если появится очередное задание, где будет только один победитель. Начнется перестрелка с поножовщиной, и эти уголовники перережут и нас и друг друга. В общем, когда толпа людей перестала вмещаться на детской площадке, я решил говорить.

Поднялся на две ступеньки детской лестницы и громко гаркнул. Люди притихли, и с любопытством в глазах смотрели на меня. Именно в этот момент я кое-что понял. Все задания, все эти туры на выбывание – все писалось на бумажках, которые каким-то таинственным образом подбрасывались участникам. Не было ни единого раза, когда голос из микрофона дал бы нам задание. Даже клоун, закрывший нас в тесной каморке и давший одежду, и тот не отдавал конкретных инструкций. И я отчетливо осознал, что, возможно, игра уже давно закончилась. Скорее всего, никто их и не подбрасывал, а, как я уже думал ранее, среди нас находились люди от цирка. Именно поэтому, когда я встал на лесенку, меня слушали. Потому что никто не знал, как и когда нам подбросят следующее задание. На этом, а также на жадности и нежелании конкурировать я и построил свою речь.

– Внимание! Как вы уже могли заметить, нас с каждой минутой становится все больше, и люди будут пребывать до бесконечности, а победитель всего один. Мы хотим дальше ждать, пока нас не наберется две сотни человек, или будем действовать прямо сейчас?

Те, кто мыслит примитивно, категориями силы, а проще говоря, все прибывшие бандиты и уголовники, одобрительно засвистели, принялись орать и галдеть, и слова протеста некоторых из первоначальных игроков, утонули в общем шуме.

– Красиво базаришь, снежок, но что конкретно ты нам хочешь втереть? – Вперед выступил татуированный мексиканец, из той самой банды.

– У меня есть идея. Все, кто был сегодня в цирке, выйдете вперед. – Четыре человека вышли вперед, и, хотя мои ораторские качества никогда не были на высоте, толпа уголовников по какой-то причине немного сместилась назад, оставив нас, первоначальных игроков, в самом центре. Находясь выше всех, стоя на детской лесенке, я заметил, что за время моей короткой речи к нам присоединились еще два человека, Нужно действовать как можно быстрее.

– Кто из вас живет здесь? Может, родственница или близкий друг? У кого из вас есть доступ к квартире в этом доме?

– Мой отец раньше жил здесь, – Подала голос та самая девушка, вместе с которой я прибежал на детскую площадку, – Они с мамой в разводе, и сейчас он крупный банкир, но раньше…

– Все понятно. Номер квартиры?

– Шестьдесят пять. Но какое отношение…

Мне не обязательно было что-то говорить. Толпа бодрым быстрым шагом двинулась к дому. Я последовал за ней, а девушка с клевой задницей смерила меня ненавидящим взглядом. Почему именно – я не понимал.

Мы поднялись на восьмой этаж. Судя по словам девушки, квартира довольно просторная, но нас было очень много, человек, наверное, сорок – пятьдесят, потому я предполагал, что мы снова будем чувствовать себя в квартире, как тогда, в закрытой каморке за кулисами. Поднимались пешком – уголовники запретили нам разделяться, не решив, кто именно должен ехать в лифте. На самом деле, два головореза едва не сцепились из-за этого, но все обошлось. Мексиканец, чья банда гремела известностью в те времена, казался чуть круче остальных, и большинство новых игроков их боялись и подчинялись. Но я отчетливо видел, что далеко не все, и назревает бунт.

Дверь оказалась не заперта. Толпа медленно просачивается в апартаменты, размер которых сопоставим с размером крупного загородного особняка. В какой-то момент мне кажется, что квартира занимает весь этаж, но это наверняка не так. В то время, живя в общаге, где комната два на три метра вмещала двоих человек, квартира подобная той вызывала восторг и уважение, однако сейчас я понимаю, что там было не так уж и много места. Мне просто казалось, что она огромна. При входе в квартиру я всех пересчитал и вошел последним – не знаю почему, но еще тогда, в юности, я любил цифры, любил точность во всем. Сорок семь человек. Многовато для одной квартирки, не так ли?

– Да уж, – Задумчиво проговорил репортер, – И как же вы все…

– Да никак. Часть людей просочились на кухню и принялись потрошить холодильник, кто-то поплелся на балкон, уже по пути раскуривая косяк, пара человек даже зачем-то заперлись в ванной.. Уж не знаю, что у них там было, но эти два бродяги не очень-то походили на геев. В общем, мы просто рассосались по всей квартире, а дочь владельца тщательно закрыла дверь на несколько замков. Помнится, я тогда заметил, что дверь такая же толстая и железная, как я встречал раньше, в цирке. В любой ситуации, связанной с клоунами, имелся лишь один выход, и тот запирался на надежную толстую стальную дверь.

В общем, мы тщательно изучили всю квартиру, и минут через двадцать, когда уже совсем было отчаялись, а мне начали предъявлять претензии, и выдвигать прямые угрозы, что я повел их по ложному пути, кто-то постучался в дверь. А следом за этим мы услышали клоунский смех, знаешь, такой наполовину идиотский, наполовину злой, словно в фильме ужасов. Сердца у нас ушли в пятки, да и большинство уголовников струхнули. Постучали вновь. Мексиканец хотел было открыть, но я остановил его, схватив за руку. Я знал, что тому тоже не по себе, и он не хочет это делать, а потому дал мужчине оправдание бездействия – я крепко держал его, не давая возможности подойти к двери. А затем мы услышали, как клоун пытается взломать дверь, ковыряясь отмычкой в замке.

Кто-то из нас выкрикнул, что всех убьют и в этом виноват я. Мол, заставил их уйти, не дождавшись инструкций, привел в какую-то квартиру, где нас всех и прикончат. Поступали даже предложения отдать клоунам меня, потому что это я виноват, это я ввел их в заблуждение… Гул нарастал, пока один из новеньких, неприметный мужчина невысокого роста, в очках с толстыми линзами не подошел к замку.

– Черт меня побери, если это не чертов немецкий Stockinger! Такие замки ставятся на дорогущие сейфы, в которых банкиры хранят облигации, золото, и все то, что намного ценнее денег! Этот замок же практически нереально взломать! – Мужчина опустился на одно колено, принявшись рассматривать замок с таким трепетом и уважением, словно видел перед собой древний артефакт.

– И что, маза фака, это значит? – Мексиканец снова брал ситуацию в свои руки.

– Что им ни за что не открыть его. Мы выйдем, когда сами захотим, и пока мы здесь, то находимся в полной…

Его речь была грубо прервана просунутым конвертом в маленькую щель между дверью и полом. Да, дверь сама по себе была металлической, высококлассной и крепкой, замок вообще выше всяких похвал – но монтировали все это дело явно какие-то криворукие эмигранты из восточных стран, видевшие двери лишь в кино. Оставить зазор под металлической дверью – что может быть глупее? Следом за первым конвертом появились второй, третий, четвертый… Восьмой оказался последним, помятый и даже немного обгоревший. Остальные выглядели абсолютно чистыми и новыми.

Я снова вступал в дело. Кажется, люди опять доверяли мне, а, главное, мексиканец дал мне знак поднять конверты и разобраться. Я начал поочередно раскрывать их. В каждом из них лежало по одной фотографии, не больше. Надо сказать, Том, я до сих пор ума не приложу, как они это сделали. Я не видел, в каких ситуациях нас фотографировали, к тому же, полароид довольно громоздок, и сделать несколько снимков незаметно просто невозможно, а фотографировать на пленку, а затем так быстро проявить, высушить … Я не знаю, как они это провернули, но факт оставался фактом. В четырех из них лежали фотографии самых первых зрителей, в трех – фотографии новичков, среди которых был и мексиканец, в последнем, помятом и обгоревшем – фото рыжего парня, который первым достиг детской площадки. И начался очередной виток массового помешательства.

Рыжий начал кричать, что он выиграл и хочет выйти отсюда, что его ждут деньги, слава и жизнь без забот. Девушка, дочь хозяина квартиры, пронзительно и визгливо орала, что это всего лишь фотографии тех, кто прошел «в финал», что впереди еще одно испытание, а мексиканец просто хотел грохнуть рыжего, потому что вроде как обгоревший и мятый конверт как бы намекал, что парня нужно исключить из игры. Остальные же уголовники галдели, что они тоже в игре, и вот, когда ситуация достигла точки кипения, новый персонаж из толпы выдвинул свою теорию.

Бродяга вышел в центр и заявил, что почти смог окончить медицинский институт и знает разгадку. Он поочередно спросил имена каждого из них, записал что-то на обратной стороне одного из конвертов, а через несколько секунд рассказал, что, если сложить первые буквы имени каждого из участников, чьи фото оказались в конверте, а перед буквой с именем рыжего парня добавить слово огонь, то, в переводе с латыни получится…

В этот момент я окончательно все понял. Да, за нами точно наблюдали все это время. Нам ни разу не дали прямых указаний – вероятно, указаний и не было! Возможно, уже давно мы сами выдумываем себе все новые и новые испытания, а те, кто за этим смотрят, эти клоуны – маньяки, наверняка просто изредка подливают масла в огонь. Я не знал, как они обладают такой властью, что собрали здесь столько людей, знакомых друг с другом, как с такой скоростью сделали наши фото, но я был сыт по горло этой чертовщиной. Краем уха я слышал, что страсти накаляются все сильнее, и не все хотят следовать новой версии от какого-то бродяги, не закончившего медицинский, а я понял всего две вещи, в них я был на сто процентов уверен. Первое – что за нами все это время наблюдали. Не знаю как, но это было очевидно. И второе – никто не собирался нас убивать. Мы, словно подопытные крысы, копошащиеся в аквариуме, находимся под пристальным наблюдением, и нам подбрасывают все новые и новые задачки. Никто не сможет навредить нам кроме нас самих. Ничто не убьет нас кроме навязанной создателями игры конкуренции и жажды получить желанный приз.

А потому я просто ушел. Сказал, что готов проиграть и выхожу из игры. В этот раз мне никто не ставил никаких условий, вроде как «выйдешь за дверь – и уже не вернешься» – всем было плевать, они спорили о дальнейших планах. На этот раз все заходило куда дальше, чем раньше, когда мы дружно побежали, толкаясь и пинаясь – сейчас среди нас находились бандиты и убийцы, многие из которых всегда с оружием. А потому я вышел из квартиры, спустился на лифте на первый этаж и просто пошел в сторону кампуса. На улице уже давно стемнело, но каким-то чудом мне удалось поймать попутку, и ночью я уже спал, как убитый, забыв обо всем. А на утро вернулся Микки, уставший и злой, не желавший говорить ни слова и дико злящийся на меня, стоило мне хоть как-то затронуть эту тему.

Через две недели, когда память о тех событиях уже превратилась в какое-то воспоминание, о котором думаешь, что этого не могло случиться с тобой, что такая чушь могла только присниться или появиться в башке от слишком частого употребления травы, мне в ящик стола подбросили ключик и записку. Это был ключ к банковской ячейке, о чем и повествовалось в записке. Когда же днем позже я зашел в банк и открыл свою ячейку, то нашел там туго набитую барсетку с двумя сотнями чеков на предъявителя, по тысяче долларов каждый – как я понимаю, чтобы не привлекать внимание. Я довольно быстро снял все деньги, и сразу после колледжа открыл свое дело. Все чеки были выписаны какой-то европейской компанией, имя которой я впервые слышал. Интернет тогда еще не изобрели, а жадность не позволила мне сохранить хотя бы один экземпляр на будущее, а потому я так ничего и не узнал о том, кто же все таки стоял за тем представлением, кто были эти клоуны, что случилось с остальными людьми, и, главное, кто заплатил мне двести штук.

Мэтью Уэст замолчал и снова принялся раскуривать сигару. репортер нервно заерзал в кресле.

– Так это и есть та история о том, где Вы взяли свой стартовый капитал? Все было именно так?

– Да, – Коротко ответил миллионер.

– Но ведь… Без записи нашего разговора мне никто не поверит…

– А я и не хочу, чтобы об этом кто-то узнал, – Хитро улыбнувшись ответил Уэст.

– То есть… Но ведь…

– У тебя остался последний вопрос, парень. Ты ведь помнишь уговор?

В голове у Дэя проносились сотни вопросов. К примеру «почему Вы рассказали это именно мне» или «Как Вы обналичили двести чеков», затмевали разум сомнения в правдивости истории… Но он смог задать самый важный вопрос из вопросов, которые мог выбрать.

– Зачем Вы все это мне рассказали?

– Бинго! Я не сомневался в тебе! Вот поэтому, Томас, я и выбрал тебя. Потому что ты – один из лучших. Прекрасный аналитический склад ума, беспристрастность и хладнокровие. То, что нужно для этой работы.

– Какой работы? – Тупо переспросил Дэй, хотя уже давно догадываться, о чем его сейчас попросит собеседник.

– Видишь ли, я нанял несколько частных детективов, чтобы разгадать секрет этого цирка. По старому делу они ничего не накопают, мне оставалось лишь приказать им следить за объявлениями. За всеми в стране объявлениями, похожими на то, благодаря которому я заработал двести штук. Понимаешь, Томас, это событие – самое противоречивое и захватывающее, что было в моей жизни. С одной стороны, эти маньяки и то, что они делали, могло уничтожить меня, но, если взглянуть на это иначе, я здесь только благодаря им. Лишь из-за их денег я сейчас не горбачусь в какой-нибудь гребаной страховой компании, занимая пост менеджера в захудалом городке, мечтая лишь о конце недели и паре рюмок виски с друзьями. Они подняли меня на вершину горы – ну или как минимум дали мне такую возможность.

Томас не верил своим ушам. Значит, он не ошибся в своих предположениях. Между тем миллионер продолжал.

– Завтра вечером в Сент-Луис приезжает цирк. Вход бесплатный, и по итогам викторины победитель получит один миллион долларов. С учетом инфляции и текущих цен чуть меньше, чем в мое время, но все же… Томас, я хочу, чтобы ты попал туда и, как репортер, провел свое расследование. Обвешайся диктофонами и микроскопическими камерами, каких полно в интернете, поучаствуй в шоу и выйди, когда посчитаешь, что все зашло слишком далеко. У тебя есть мой опыт, и все, что я тебя прошу – слейся с толпой и плыви по течению, а когда станет слишком жарко сваливай оттуда. Кто бы они ни были, я хочу знать, почему, зачем и кто все это организовал. А уж потом я сам решу, что мне делать с этой информацией.

Репортел молчал. Их разговор тянулся два часа, время летело незаметно, и Томас во время всего рассказа своего собеседника думал о том, что тот чертовски везучий сукин сын. Попасть в такую передрягу и выбраться, да еще и заработать на этом… Но Дэй, Дэй не такой прощелыга и приспособленец, как Уэст, Дэй может не вернуться оттуда. Томаса порежет мафиози или бродяга, а, возможно, затопчут в толпе. Томас не хотел просто так, ради какого-то расследования…

– А, чуть не забыл, – Мэтью Уэст снова улыбнулся своей одновременно обаятельной и хитрой улыбкой, – Ты в любом случае получишь приз. Миллион долларов от меня за сутки работы. И, возможно, еще один от организаторов представления. Ну, что скажешь, малыш, готов рискнуть за два миллиона?

– С радостью, мистер Уэст!

– Зови меня Мэт, – Снова повторил эту фразу миллионер. Внутренне он ликовал, и, если бы остался наедине с собой, наверняка бы хитро потирал руки и едва не прыгал от восторга. Репортер – это то, что нужно, и, хотя ему рассказывали, что Томас неподкупен, честен, справедлив и принципиален, в который раз Уэст убедился, что у каждого есть своя цена. Что ж, этот парень не промах, и очень скоро Мэтью сможет узнать довольно много об этом гребаном цирке, если не все. Два его детектива и репортер – всего три человека и неплохой шанс того, что хотя бы один из них вернется за своими деньгами к Мэтью и заодно расскажет все, что смог узнать. И тогда наступит его очередь принимать решение, тогда Мэтью-мать-его-Уэст будет устанавливать правила игры и наблюдать за всем издалека. Тогда придет его черед устроить представление.