скачать книгу бесплатно
Здесь, как и в парадной, тоже было на что посмотреть. В трех метрах от входа, прямо напротив первого окна, находился мраморный камин с искусно вырезанными скульптурами амурчиков по краям портала и под фигурной каминной полкой. На ней, по бокам от изящных часов из янтаря и деревянного футляра с каминными спичками, стояли два бронзовых канделябра в виде полуобнаженных гетер с приподнятыми руками. Перед камином замерло кресло-качалка с оставленным в нем полосатым пледом, а слева от холодного и темного в данный момент источника тепла притулился стул с полукруглой спинкой и гнутыми ножками в виде львиных лап.
Широкий проем между вторым и третьим окном целиком занимал письменный стол с инкрустированной слоновой костью передней панелью. Над его отполированной до блеска огромной столешницей, подобно айсбергу, возвышалась округлая спинка слоноподобного кресла из светлой кожи. По краям от ее размытого отражения, словно корабли в море, выстроились фоторамка, письменный прибор из серого нефрита и перекидной календарь.
В трех шагах от стола прижимался к полу низкий диван с беспорядочно раскиданными по велюровой обивке маленькими подушками. Похоже, барон здесь иногда ночевал, допоздна засидевшись за работой. В левом дальнем углу сонным великаном застыл книжный шкаф. В его стеклянных дверках отражался журнальный столик в окружении четырех стульев для гостей. Небрежно раскиданные по круглой столешнице газеты создавали впечатление, будто хозяин особняка недавно прервал чтение и ненадолго вышел из комнаты.
Первым делом я направился к камину. В зале было довольно прохладно, хотя пар изо рта еще не шел.
В длинном футляре лежали спички размером с карандаш. Я взял одну, чиркнул о терку на боку деревянной коробки. Пламя с шипением вырвалось из коричневой головки. Присев на корточки перед каминной решеткой, я сунул между кованых прутьев спичку. Рыжие языки огня лизнули прижатые лучинками смятые листы бумаги внутри сложенных шалашиком поленьев. Вскоре по аккуратно наколотым дровам с веселым треском заплясал огонь, а по комнате поплыли волны живительного тепла.
Теперь, когда на одну проблему стало меньше, я мог приступить к исследованиям. Конечно, все три этажа и мансарду разом осмотреть проблематично, да и незачем. Все-таки я переместился в тело хозяина этого дома, значит, должен знать, где что лежит. Хотя бы в теории.
Я закрыл глаза, сосредоточился и попытался представить весь дом изнутри. Сначала у меня ничего не получалось, но потом я увидел поэтажный план здания. Чердак, второй и третий этаж были темными, зато первый светился новогодней гирляндой. Еще одно мысленное усилие, и я увидел себя в центре комнаты. Причем так, словно следил за героем ролевой игры по экрану монитора.
Шкаф, кресло, журнальный столик, небольшой диван – все они оставались темными по мере приближения к ним протагониста, но вот он подошел к письменному столу, и тот сразу засиял бирюзовым светом.
Бинго! Теперь уже настоящий я бросился к столу.
С фотографии в серебряной рамочке тончайшей работы на меня смотрела пара. Ну, справа понятно – я, вернее, барон фон Валленштайн собственной персоной. А это что за мамзель рядом с ним? Жена? Симпатичная. Не совсем в моем вкусе, правда, мне больше женщины с восточным разрезом глаз нравятся, ну да и эта ничего. Это я к тому, что, если мне тут придется надолго застрять, так хоть под боком красавица будет, а не чудовище.
Я вернул рамку на место, по очереди вытащил ящики из тумбы стола и вытряхнул их содержимое на столешницу. Помимо кипы бумаг в ящиках тумбы хранились шесть толстых тетрадей, записная книжка с символикой Аненербе на обложке из тисненой кожи и деревянная коробка с сигарами.
Прежде чем приступить к изучению записей, я задернул плотными портьерами окна. Не потому, что боялся чужих глаз – окна выходили во двор, а не на улицу, – просто вспомнил, как в фильмах о войне такие шторы использовали для светомаскировки. Вернулся к излучающему волны тепла камину. Подвинул ближе к потрескивающему огню кресло-качалку. Сел, накрыл ноги шерстяным пледом и с головой погрузился в чтение.
Глава 2
Записная книжка оказалась личным дневником барона, где он с почти патологической страстью записывал все, что касалось его экспериментов. Помимо скрупулезных записей, барон часто делал наброски наиболее успешных экземпляров. По ним я легко мог представить эволюцию его опытов.
Если сперва шли рисунки горбатых людей с уродливыми наростами на теле и обезображенными нарывами и гнойными язвами лицами, то ближе к середине дневника стали встречаться более похожие на оборотней существа. Правда, лица у них все равно оставались человеческими, только вот челюсти сильно выпирали вперед, отдаленно напоминая звериную морду. Рисунок настоящего вервольфа появился на исписанных бисерным почерком страницах в самом конце записной книжки.
Читать эмоциональные впечатления барона от экспериментов и разглядывать рисунки, конечно, интересное занятие, но меня больше интересовала практическая информация. Только она могла уберечь меня от неприятностей, если бы вдруг довелось говорить с кем-нибудь о работах Валленштайна. С тем же Гиммлером, например.
Я отложил дневник барона в сторону и взялся за тетради. В отличие от записной книжки, они хранили в себе кладезь научных знаний и пестрели обилием громоздких формул, таблиц и сложных графиков.
За три с половиной часа я едва одолел две пухлые рукописи. Оставалось осилить еще четыре манускрипта и попытаться разложить по полочкам полученные сведения. Голова трещала от переизбытка информации. Я решил немного отдохнуть, но у провидения на меня были другие планы.
Едва я откинулся на спинку кресла, как дом содрогнулся от оглушительного звона. Сперва я подумал, что на улице прогремел взрыв, но, когда металлический звук раздался во второй раз, понял, что это звенит гонг, привезенный бароном из тибетской экспедиции. Запись о нем попалась мне в самом начале первой тетради, как и описание найденного во время той же поездки загадочного артефакта.
Я подождал немного, вдруг дверь откроет дворецкий или кто-то из слуг, но потом вспомнил, что за все время моего присутствия в доме никто из челяди меня не побеспокоил. Странно, куда все подевались? Даже Сванхильда – имя баронессы я узнал из записной книжки барона – как сквозь землю провалилась. Может, Валленштайн отправил ее вместе с прислугой в загородное имение, а сам остался спокойно доделать работу?
Гонг опять издал громоподобный звук. Я встал и потопал к двери, попутно ругая барона на чем свет стоит. Ну и вкусы у него, это ж надо догадаться домой такую хреновину притащить. Умом тронешься, если ночью гости неожиданно нагрянут.
Как назло, гонг прогремел в четвертый раз. Злой как собака на того парня, что поставил столь радикальное средство оповещения, я приоткрыл дверь. Косой луч света выхватил из темноты стремительно летящие снежинки и рослую фигуру эсэсовца в генеральской шинели с серебристо-серыми лацканами. Черная фуражка с орлом на высокой тулье почти касалась лакированным козырьком крупной горбинки на носу. Бледно-голубые холодные глаза походили на кусочки льда, гипнотизируя и подчиняя любого, кто не мог противостоять природному магнетизму высокопоставленного нациста. К счастью, на меня такие штучки не действовали, а потому я спокойно выдержал атаку ледяных глаз гостя и даже не моргнул.
– Сегодня хорошая погода, барон, – сказал незнакомец, войдя в дом с волной морозного воздуха. Захлопнув дверь, он поправил кожаные перчатки, стряхнул с рукавов снег. – Не желаете прогуляться?
Я замешкался, не зная, как отреагировать на приглашение. Отказаться, ссылаясь на занятость? Но я не знаю, кто этот человек. Может, куратор проекта «Вервольф», и тогда отказ равносилен приговору. Согласиться – тоже не вариант. Вдруг этот наци из конкурирующей структуры рейха. Тогда на стол моего настоящего начальника, знать бы еще, кто это, тут же ляжет донос от идейного доброхота, мечтающего о моем месте. А-а, была не была! Кто не рискует, тот не знает, что такое кипящий в крови адреналин.
– А почему нет? Дайте мне немного времени, потом я весь в вашем распоряжении.
Я быстро влез в сапоги, надел шинель, нацепил на голову фуражку, мысленно жалея, что ей до шапки-ушанки, как слону до балерины, и вместе с гостем вышел за порог.
Ветер с разбойничьим свистом налетел из-за угла, бросил в лицо снежную крупу и захлопал полами шинелей. На вокзале чуть слышно пыхтел невидимый отсюда поезд. Рядом с памятником Беролине прогрохотали солдатские сапоги. Темные фигурки патрульных обогнули каменную женщину, пересекли пустынную в это время площадь наискосок и скрылись в черном коридоре уходящей вдаль улицы.
– Ну-с, куда вы меня приглашаете, господин оберфюрер?
– Бросьте эти официальности, Отто, – поморщился эсэсовец. – Мы с вами давно знакомы, зовите меня по имени.
– По имени так по имени. Мне, признаться, тоже не импонируют все эти звания и должности. Люди должны быть ближе друг к другу, а этот официоз только отталкивает и строит ненужные препоны, – сказал я, лихорадочно роясь в памяти барона в поисках имени и фамилии этого человека. В голову лезли груды ненужной информации: обрывочные сведения о ходе экспериментов, суточные нормы питания служебных собак и прочий бесполезный на текущий момент хлам. Наконец я отыскал в закоулках баронского подсознания нужную информацию. Позднего визитера звали Макс Шпеер, он имел какое-то отношение к работам Валленштайна, но вот какое, я пока вспомнить не смог.
– Здесь недалеко прекрасное кафе «Тевтонский рыцарь». Я знаю, вы там частый гость, Отто. Почему бы нам не наведаться туда? Думаю, чашечка горячего кофе беседе не повредит.
Я растянул губы в дежурной улыбке. Немец ответил мне тем же, но глаза его при этом остались по-прежнему холодными и колючими.
Оберфюрер первым спустился с крыльца и зашагал по Александерплац. Я шел на полшага позади него. Открытое пространство площади продувалось насквозь. Ветер как будто обрадовался возможности показать себя во всей красе. Он толкал в спину, налетал с боков и бил в грудь, пытаясь свалить с ног, швырял пригоршнями снега в лицо и за шиворот. Придерживая фуражки руками, мы торопливо стучали подошвами сапог по стылому асфальту, шаг за шагом приближаясь к цели.
Небольшой одноэтажный дом, в котором располагалось кафе, выходил боковым фасадом на площадь. Словно приветствуя новых гостей, над черепичной крышей здания громко захлопало нацистское полотнище.
Оберфюрер завернул за угол, торопливо взбежал по ступенькам, толкнул звякнувшую колокольчиком дверь. На крыльцо упал желтый прямоугольник света, повеяло теплом, запахом свежесваренного кофе, пива, жареной капусты и сосисок. Где-то в невидимой с крыльца глубине зала играла живая музыка.
Я вошел в кафе следом за оберфюрером и поразился стилизованному под рыцарский замок убранству. Под потолком на черных цепях висели тележные колеса с лампочками в ободе вместо свеч. Расставленные по углам рыцарские доспехи отражали мягкий свет начищенными до блеска боками. На оштукатуренных под каменную кладку стенах висели щиты разных форм и размеров, прикрывая скрещенные мечи, топоры, алебарды и пики.
Даже светомаскировочные шторы оказались при деле. На них умелой рукой неизвестного художника были нарисованы стрельчатые окна с красочными витражами. На одном рыцарь на белом коне бился с огнедышащим драконом, на другом пеший воин в латах сражался с великаном, а на третьем закованный в латы крестоносец атаковал кучку голых мавров с луками и копьями.
Две широкие облицованные природным камнем квадратные колонны делили кафе пополам. В дальней половине просторного зала находился пятачок эстрады, где ютился небольшой оркестр из трех девушек в вечерних платьях и одного мужчины в концертном костюме. В ближней, как раз напротив двери, – расположилась барная стойка. Седой бармен с черной повязкой на левом глазу протирал пивные кружки, стоя аккурат между кассовым аппаратом и круглым дном широкой бочки на подставке. За его спиной виднелась батарея разнокалиберных бутылок.
Мебель тоже соответствовала духу рыцарской эпохи. Каждый из десяти массивных дубовых столов окружали четыре будто рубленных топором стула. Льняные скатерти ручной работы, салфетки в серебряных подставках и канделябры с наполовину оплывшими свечами органично дополняли средневековый антураж.
Несмотря на вечер, в кафе было мало посетителей. Всего я насчитал пятерых. За столом возле окна с крестоносцем о чем-то шептались морской офицер с девушкой в простеньком синем платье с белыми манжетами и отложным воротником. Он держал ее за руку, а она, скромно потупившись, изучала узоры на ободке тарелки.
Сбоку от колонны откинулась на спинку стула дама средних лет в форме люфтваффе. Перед ней стояла початая бутылка шнапса, тарелка с закуской и хрустальная пепельница с кучкой смятых окурков. В левой руке женщины дымила зажженная сигарета, а в правой подрагивала полная рюмка.
За соседним столом, подперев голову рукой, тихо плакала пожилая фрау в черном платье и траурном платке на седых волосах. То ли на нее так подействовали жалостливые стенания скрипок и рыдания аккордеона, то ли она оплакивала погибшего на фронте сына.
Еще один посетитель – толстый бюргер в темно-сером костюме-тройке – сидел спиной к барной стойке и теребил мясистыми пальцами закрученный кверху ус, изучая Volkischer Beobachther[2 - «Народный обозреватель» – немецкая газета. С 1920 года печатный орган НСДАП. Газета издавалась сначала еженедельно, с 8 февраля 1923 года ежедневно в издательстве Franz-Eher-Verlag. Последний номер вышел 30 апреля 1945 года.]. Поперек его пуза протянулась массивная золотая цепь от заметно оттягивающих карман жилетки часов. На столике паровала фарфоровая чашечка кофе. Чуть поодаль стояла запотевшая бутылочка с минеральной водой и пустой стакан из тонкого стекла.
Я снял фуражку и энергичным взмахом руки стряхнул с нее снег. Тот быстро превратился в воду и теперь блестел лужицами на кафельном полу под брусчатку. Нос, щеки и уши щипало, похоже, я умудрился получить легкое обморожение. Макс выглядел не лучшим образом, его узкое лицо горело и по цвету мало отличалось от помидора.
Мы повесили шинели на стойку у входа и, стуча подошвами сапог по напольной плитке, направились к свободному столику. В это время в заведение ворвалась подвыпившая компания из пяти молодых мужчин и трех женщин. И те и другие громко смеялись, их лица горели румянцем, глаза светились бесшабашным весельем. Модницы щеголяли в песцовых шубках по колено. У двух женщин крашеные волосы выбивались из-под шляпок с меховой оторочкой, а у третьей голову покрывал теплый платок приятного сероголубого цвета.
Спутники фройляйн были в однотонных пальто и шляпах преимущественно светлых оттенков. Дорогие ботинки из натуральной кожи и брюки из шерстяной ткани говорили о статусе их владельцев. Судя по налету интеллигентности на лицах, они наверняка имели отношение к научным или промышленным кругам. Возможно, решили отметить значимый успех в серьезном эксперименте или сбрызнуть за повышение кого-нибудь из их компании.
Я наблюдал за моим немцем и видел, как тот потемнел лицом при виде вызывающе шумной своры, в которой все так и кричало о мотовстве. Его и без того холодные глаза превратились в колючие ледышки, желваки напряглись, а левая рука сжалась в кулак.
К подгулявшей компании уже спешил на толстеньких ножках круглолицый и розовощекий хозяин заведения, в черных брюках, светло-серой рубашке в тонкую полоску и белом переднике ниже колена. На лбу трактирщика блестели капельки пота, подкрашенные хной усы соревновались по пышности с бакенбардами, а гладкий подбородок плавно переходил в толстый слой жира под ним.
Двое из гулен, те, что были особенно пьяны, рванулись к нему наперерез с криками: «Хельмут, дорогой!» Привлеченные шумом, посетители посмотрели на них. Девицы прыснули и громко засмеялись над плоской шуткой высокого весельчака с тонкими усиками и пышной шевелюрой, чем еще больше подняли градус бешенства моего соседа.
Самый трезвый из шумной компании – брюнет в твидовом пальто – наконец-то заметил меня и оберфюрера. Шпеер уже еле сдерживал себя и готов был вот-вот взорваться. Хмель выветрился из глаз молодого человека за доли секунды. Еще недавно они смотрели на мир с осоловелым выражением благодушия, зато сейчас в них промелькнул страх. Он быстро шагнул за балагурами, дернул их за рукава и что-то прошептал им, стреляя глазами в нашу сторону. Весельчаки тут же утихли и быстро потопали к выходу. Даже девицы перестали громко смеяться и с удивительной проворностью шмыгнули на улицу.
Вскоре в кафе восстановился порядок: посетители вернулись к прежним занятиям, музыканты снова заиграли. Слегка побледневший Хельмут приблизился к нам и поклонился, говоря шипящей скороговоркой:
– Добрый вечер, господин Валленштайн. Вижу, вы сегодня не один. Все как обычно? – Я кивнул и мысленно порадовался: хоть узнаю вкусы барона, а то заказал бы что-нибудь не то, оправдывайся потом, с чего вдруг поменял привычки. – Пожалуйста, проходите, господа, я сейчас.
Хельмут еще раз поклонился и крикнул бармену:
– Людвиг, один кофе без сахара и сливок!
– Мне то же самое, – сказал Шпеер и двинулся за мной к столу.
– Два кофе, Людвиг, и пошевеливайся! Господа долго ждать не будут!
Мы сели за стол. Хельмут щелкнул зажигалкой, подержал пляшущий огонек над фитилями. Свечи затеплились, запахло растопленным воском. Толстяк пожелал нам приятно провести время и засеменил навстречу вошедшим в заведение офицеру и его спутнице в короткой шубке из чернобурки.
– Как меня бесят эти щелкоперы! – Макс недовольно фыркнул, поправляя узел черного галстука. Голубоватый кристалл в форме черепа засверкал на его перстне, отражая свет горящей свечи. – Страна трудится во имя Великой победы, а они пьют и гуляют без меры и совести. – Он яростно скрипнул зубами, сжимая жилистые пальцы в кулак, и метнул в меня злобный взгляд. – Богатые выродки!
В следующее мгновение оберфюрер сидел уже как ни в чем не бывало. Его лицо снова дышало спокойствием, а в холодных глазах явственно читалось безразличие. Я хотел спросить Макса, зачем он привел меня сюда, но помешал одноглазый Людвиг. Он подошел к нашему столику с подносом в руках, поставил перед нами чашечки с кофе, прищелкнув каблуками, кивнул и удалился к себе за барную стойку.
Макс двумя пальцами взялся за причудливо изогнутую ручку, поднес чашку к губам, сделал маленький глоток.
– М-м-м! Вкусно! Хельмут, чертяга, где-то еще умудряется доставать настоящий бразильский кофе.
Я тоже пригубил напитка. Кофе и в самом деле оказался приличным на вкус. Во всяком случае, в разы лучше современной быстрорастворимой бурды.
– Проклятые русские! Из-за их невероятного упорства война слишком затянулась. – Макс сделал еще один глоток и дзинькнул донышком о блюдце, возвращая чашку на место. – Когда Наполеон уходил из России, самая низкая температура была минус двадцать пять градусов. Прошлой зимой она опускалась до пятидесяти двух, а сейчас стабильно держится на отметке в минус тридцать пять. Такое в Московии бывает раз в полтора столетия. Вы думаете, это знак свыше?
Я пожал плечами и поднес чашку ко рту. Только разговоров о политике мне сейчас не хватало. Слишком скользкая тема с моим-то знанием дальнейшей истории.
Шпеер тем временем продолжал:
– Русские надеются, морозы помогут им справиться с нашим духом, но в этом и кроется их главная ошибка. Подобные испытания закаляют и воспитывают нацию, она становится более крепкой. Мы не собираемся отступать, временные лишения и тяготы пойдут нам только на пользу. За зиму мы накопим силы, лучше подготовимся к наступлению и уже этой весной возьмем проклятый Ленинград.
А там дойдет дело и до Москвы. Вот увидите, Отто, в середине лета фюрер будет принимать парад победы, приветствуя наши доблестные войска на Красной площади.
Я кивнул, старательно изображая из себя патриота. До мая сорок пятого еще далеко, вести сейчас пораженческие речи – все равно что подписать себе смертный приговор. К тому же мне глубоко плевать на веру фрица в скорую победу. Я просто хочу понять, для чего здесь оказался, выполнить предназначение и вернуться в родное время. Но для начала неплохо бы узнать, зачем Шпеер вытащил меня из дома.
Я так его об этом и спросил, на что получил ошеломляющий ответ:
– Фюрер ждет вас у себя в Бергхофе. У него возникли вопросы касательно вашей научной деятельности, и он хочет получить на них ответы. Он поручил мне доставить вас к нему.
– Когда поедем?
Шпеер встал, скрежеща стулом о кафельный пол, чуть сдвинул рукав кителя указательным пальцем и демонстративно посмотрел на часы.
– Сейчас.
Я чуть со стула не упал. Пульс зашкалил, ноги задрожали в коленях, тело налилось пугающей слабостью. Во рту пересохло.
– Но мне надо подготовиться, – прохрипел я. – Хотя бы взять документы.
– Позвольте дать вам совет, Отто. – Шпеер растянул губы в холодной улыбке. – Не стоит испытывать терпение фюрера. Он легко может сменить милость на гнев, и тогда… – Немец снова оголил зубы, и я заметил, какие у него острые, чуть выдающиеся вперед длинные клыки.
Несколько долгих секунд я пытался унять сердцебиение и справиться со стрессом. На помощь пришла дыхательная практика йогов. Я сделал глубокий вдох через нос, ненадолго задержал дыхание и выдохнул через рот. После третьего повтора я ощутил, как из глубины живота по всему телу волнами полилось умиротворенное спокойствие. Все верно: раз я не могу избежать неприятной встречи, нет смысла понапрасну тратить нервную энергию.
– Спасибо, Макс. – Я тоже встал со стула, опираясь обеими руками на столешницу, и посмотрел немцу в глаза. – Мы поедем или полетим?
– Любопытство еще никого не доводило до добра, – резко ответил Шпеер и дернул правой щекой.
«Контуженый или неврастеник, или и то и другое», – подумал я, вынимая из бумажника банкноту в десять рейхсмарок, положил деньги на стол и по взгляду немца понял, что не продешевил.
Пока сидели в кафе, ветер стих. Облака растворились в мазуте неба. Алмазная пыль звезд вкупе с крупным бельмом луны посеребрили крыши и фонарные столбы.
Вдоволь налюбоваться видами ночного города не хватило времени. Мы только вышли на крыльцо, как со стороны невидимой отсюда площади послышался нарастающий звук мотора. Вскоре из-за угла вывернул автомобиль с прикрытыми светомаскировкой фарами. Тарахтя двигателем, машина подрулила к кафе и заскрипела тормозами, останавливаясь напротив крыльца.
Я замер от удивления, глядя на плавные обводы крыльев, длинный капот с трехлучевой звездой над радиаторной решеткой и выпуклую крышу «мерседеса». Это был один из знаменитых на весь мир «фюрервагенов». Я видел их фотки в Инете, скажем так, в той еще жизни, а теперь вот довелось лицезреть легенду немецкого автопрома воочию.
Шпеер легко толкнул меня в плечо:
– Вы что застыли, Отто? Садитесь в машину.
Он открыл дверь, подождал, когда я сяду на заднее сиденье, захлопнул ее и сел рядом с водителем.
«Мерседес» рыкнул двигателем, заскрипел снегом под колесами и покатил по ночному Берлину. За окном замелькали черные скелеты деревьев и залитые лунным молоком силуэты городских зданий. Не желая терять время понапрасну, я откинулся на спинку удобного сиденья и, под ровный рокот мотора, стал вспоминать все, что узнал из тетрадей Валленштайна.
Итак, барон был единственным отпрыском знатного рода. С детства увлекался как мистикой, так и наукой и в Аненербе попал из-за этих увлечений. В тридцать восьмом году Валленштайн вернулся из Тибета с таинственным обломком. Подробнее изучив находку, он пришел к выводу, что это осколок древнего артефакта, неизвестно как попавшего на Землю. Может, он прилетел из космоса миллионы лет назад, а может, проник сюда из иного измерения.
Полученная с помощью этой штуки вакцина творила с живыми организмами чудеса, делая то, что мировая наука не смогла достичь и за десятилетия прогресса. Она давала человеку больше сил, многократно повышала устойчивость к огнестрельным ранениям, ускоряла регенерацию поврежденных тканей.
Препарат вполне мог стать идеальным средством для воплощения в жизнь идеи фюрера о создании сверхчеловека, если б не его побочные действия. У всех подопытных, после введения вакцины в мышечные ткани, происходило радикальное изменение внешнего вида. Барон пытался нейтрализовать отрицательный эффект, но все, чего ему удалось достичь после многочисленных опытов, – это придать жертвам его экспериментов звериный облик.
Гитлер узнал об исследованиях барона, предложил тому совместить биоинженерию с мистическими идеями – это с его подачи у проекта появилось название «Вервольф», то есть оборотень, – и потребовал создать универсальных солдат, способных склонить чашу весов в глобальной войне на сторону Германии. То, что они выглядели не как люди, его не пугало. Наоборот, в этом он видел сакральный смысл. Дескать, нелюди зачищают Землю от унтерменшев, освобождая жизненное пространство для избранных. В качестве стимула к активной работе и для устранения большей части административных барьеров, Гитлер дал Валленштайну звание штандартенфюрера СС, целый отдел в подчинение и пообещал по результатам исследований щедро наградить всех, кто был занят в этом проекте.
Все! На этом мои познания заканчивались. Если б у меня было время ознакомиться хотя бы с большей частью баронских записей, возможно, я смог бы сейчас выработать тактику поведения на предстоящей встрече. Хотя, чего там вырабатывать? Черт знает, что у Гитлера на уме. Ладно, буду надеяться на русский авось. Всегда помогало, вдруг и на этот раз кривая вывезет.
Глава 3
Мерседес» сбавил скорость, свернул налево, проехал еще немного и остановился. Я посмотрел в окно. За слегка запотевшим стеклом расстилалось белое поле аэродрома. Воздушный порт окружала живая изгородь из присыпанных снегом деревьев, казавшихся в неверном свете луны хребтом диковинного зверя. Метрах в тридцати от машины на открытой стоянке дремали серебристые тушки самолетов. За ними виднелись купола ангаров и гребни крыш складских помещений. Стволы зенитной артиллерии настороженно смотрели в темное небо. Самих зенитчиков отсюда было не видно, но я не сомневался: они дежурят возле орудий, готовые в любой миг открыть огонь по самолетам неприятеля, если те вдруг появятся в этой части Германии.
На краю взлетного поля средневековой башней возвышался цилиндр навигационной вышки с короной из трапециевидной чаши на вершине. Желтые окна диспетчерской ярко светились, щедро рассыпав вокруг высокой колонны лепестки отраженного света. Рядом с бетонной громадой жарился в лучах прожектора тонкий шест с танцующим на ветру красно-белым тряпичным конусом.
Я чуть подался вперед.
– Значит, мы все-таки полетим к фюреру.
– Да, – бросил Шпеер, глядя в лобовое стекло.
Прошло несколько минут. «Фюрерваген» по-прежнему вхолостую тарахтел двигателем. Монотонно шумел вентилятор печки, обогревая салон теплым воздухом. Я подождал еще немного и только решил узнать, когда будет наш самолет, как с неба на землю упали широкие столбы яркого света. Что-то тихо гудящее и огромное, как кашалот, зависло над нами.
Я прижался щекой к стеклу, но ничего не увидел, кроме алмазного блеска косо падающих снежинок. Жгучее любопытство царапалось внутри, как игривый котенок. Когда еще выпадет шанс увидеть дирижабль вживую, а не на старинных фотографиях. Я взялся за ручку стеклоподъемника, трижды крутанул ее. Стекло опустилось на пару сантиметров, еще больше подогревая не на шутку разбушевавшийся интерес. Громкий щелчок пистолетного затвора прервал попытку шире открыть окно и выглянуть наружу.
