Шанс #3

– Извините, что отвлекаю от важных дел, но мы опаздываем на встречу. Вы скоро?

– Здесь так много всего изменилось… – рассеянно произнес Никита, словно даже не слышал вопроса. – Помню, на этом месте росли липы и мы с ребятами курили втихаря, спрятавшись в тени веток. Неужели их спилили?..

– Так вы здесь учились?

– Да, кэп, – слегка улыбнулся Никита, и вместо издевки Ева услышала в его голосе что-то похожее на одобрение. Словно ее вдруг пригласили к более доверительной приятельской беседе, где позволено говорить не только «Здравствуйте, Никита Андреевич», но и подтрунивать друг над другом.

– Даже не представляю, каким школьником был Никита Осадчий. Скорее всего, золотым мальчиком, любимцем одноклассниц, ведущим на «Последнем звонке». Или нет? – Ева внимательно вгляделась в задумчивое лицо мужчины. – А, я поняла! Вы были главным хулиганом, который проносил пиво на каждую дискотеку, а потом, свесившись из окна в кабинете истории, блевал прямо на школьный двор.

Никита усмехнулся одними уголками губ:

– А вот и не угадали. Я был тем еще ботаном. Впрочем, девочкам все равно нравился. До сих пор, презентуя новую «альфу» перед миллионами людей, не могу поверить, что это делает человек, который в восьмом классе стеснялся выйти к доске или пригласить в кино одноклассницу Риту Грибову. Где-то внутри меня и сейчас живет этот ботан. А ведь столько воды утекло…

– Ну так что, математику дадите списать? – заговорщицки шепнула Ева, интуитивно пытаясь подыграть Никите, развеять эту непонятную тоску в его глазах.

Осадчий медленно поднял голову, пристально посмотрел в глаза Еве и, снова игнорируя ее вопрос, вдруг спросил:

– А вы когда-нибудь чувствовали, что подвели самого близкого человека и уже поздно что-либо исправлять?

Ева не поняла, в какой момент их диалог резко поменял тональность.

– Никита, что-то случилось?

– Ничего. Просто я ужасный человек, и мне об этом постоянно напоминают.

Ева молча смотрела, не зная что сказать, и Никита продолжил:

– Почти двадцать лет назад прямо на этом школьном дворе я провожал младшего брата в первый класс. Обещал всегда быть рядом и заботиться. А сегодня услышал от него, что я не способен быть настоящим братом и любить хоть кого-нибудь…

– Почему он сердится? Вы росли порознь и редко виделись?

– Наоборот. Мы всегда были вместе. Я так стремился дать ему хорошее образование и защитить от любых неприятностей, что, похоже, переусердствовал.

– Знаете, Никита, так вышло, что я со всем в жизни справлялась сама. И будь у меня старший брат, который помогал и защищал, я была бы благодарна.

– Видимо, я все равно сделал недостаточно, – горько усмехнулся Никита.

– Я совсем мало вас знаю, но уже вижу… – Ева запнулась и чуть покраснела. – Почему-то мне кажется, вы сделали все, что было в ваших силах. По крайней мере, так говорят психологи: в каждый момент своей жизни человек делает лучшее из того, что может. Наверное, брат пока этого не понимает… Не будьте к себе слишком жестоки.

Ева села на турник рядом с Никитой и аккуратно, буквально на пару секунд, сжала его замерзшую руку. Какое-то время они оба сидели молча, глядя, как редкие снежинки тают в лужах на школьном дворе.

Глава 8

– Леша вернулся. Точнее, хочет, чтобы я к нему вернулась. Представляешь? – Ева устало плюхнулась в большое мягкое кресло, сделала глоток чая и выдохнула, впервые за эту долгую неделю.

– И как тебе это? – участливо спросил Вадим Андриевский, расположившись в кресле напротив. Ева была его постоянной клиенткой уже третий год, и гештальт-терапевт с интересом ждал каждую пятничную сессию.

– Грустно, если честно. Муторно. Но все-таки он повзрослел: нашел работу, вернул лицензию… Позвал меня на свидание… Наверное, я должна радоваться такому варианту.

– Почему должна?

– Ну как же! Вот он, мужчина, которого я достойна. Леша явно хочет быть со мной. Глупо отказываться, тем более что очереди из поклонников под своим окном я не вижу.

– Чей это сейчас голос, Ева? Какой важный взрослый мог говорить тебе такое?

На минуту Ева растерянно замолчала.

– Да, ты прав… Ведь именно это мне всегда твердила мама и прочие… доброжелатели. «Ты же у нас не красавица», «соглашайся на любого», «без мужчины женщина неполноценна». Сколько раз мы с тобой об этом говорили, и вот опять! Мне 31, а я до сих пор послушно следую таким сценариям. Я безнадежна…

– Вообще, грустно наблюдать этот феномен: из раза в раз красивые, умные, яркие женщины, сидящие в этом кресле, абсолютно серьезно утверждают, что они непривлекательны, неинтересны и ничего не достойны.

– Но в случае со мной все так и есть! За последнюю неделю я очень четко поняла, где мое место.

– Что ты имеешь в виду?

– У нашей компании новый акционер – человек из другого мира. Целую неделю я езжу с ним по рабочим делам, с личным водителем, на новеньком Porsche, завтракаю в самых пафосных ресторанах… Вся эта жизнь абсолютно не моя. Я чувствую себя жалкой неудачницей, которая ничего не добилась.

– И это я слышу от человека, который начал одно из самых громких расследований последних лет? «Уволил» министра? Да-да, даже я читал. «Журналист года» – вот как тебя называют.

– Ну да… Наверное…

– Мне интересно вот что. Почему из всех событий ты постоянно выбираешь только те, которые подтверждают твою картину мира – ту, где ты незначима, нелюбима, беспомощна?

– Потому что эта картина мира правдивая! – Ева разозлилась: Вадим посягнул на самое святое – ее статус жертвы. – Вот тебе свежий пример. Еще вчера мы с Осадчим, тем самым акционером, разговаривали как равные и обсуждали его семью, а сегодня он смотрит свысока и посылает меня за кофе, словно я девочка на побегушках!

– На что ты сейчас злишься?

– На то, что этот человек холоден, высокомерен, постоянно указывает мне мое место. Как будто я и сама его не знаю!

– А почему тебе так важно признание человека, с которым ты знакома всего неделю?

– Не так уж и важно. Просто неприятно, как он со мной обращается. Пусть со своими модельками так разговаривает!

– Окей, не так уж и важно. Но тогда почему ты говоришь об этом человеке с гораздо большим оживлением, чем о Леше, который, цитирую, «подходящая партия», «абсолютно моего уровня» и все в таком духе?

Ева начала яростно доказывать Вадиму, как он неправ и насколько ей безразлична персона Осадчего. На это ушел почти час.

– Итак, подведем итог: ты потратила целую сессию, рассказывая, как тебе наплевать на Никиту. Убедительно.

– Вадим, к чему ты клонишь? Я хочу его, мечтаю проснуться с ним в одной постели, так, что ли?!

За свою долгую карьеру психолога Вадим Андриевский точно усвоил одно: есть такие вопросы, ответы на которые не требуются.

* * *

Назойливый звук испортил уютное сонное утро субботы. Ева нащупала телефон под подушкой и недовольно посмотрела на экран. Несколько секунд она раздумывала, стоит ли отвечать, но абонент был чересчур настойчив.

– Привет, мам! Я еще…

– Привет, бегемотик! У меня потрясающие новости! Я уже в аэропорту!

– В смысле? В каком?

– В твоем, дурашка. Совсем забыла предупредить. Скоро буду у тебя, жди!

Ева недоуменно смотрела на погасший экран, не в силах поверить, что ее мать, которая уже много лет живет в маленьком испанском городке Эль Альгар, прибывает на родину. И не просто на родину, а в Евину, черт возьми, квартиру! И почему без предупреждения?!

Девушка судорожно оглядела комнату. Высокие Евины требования по части порядка нарушали платья, висящие на спинке кресла, – они тут же были водворены в шкаф, а несколько блокнотов с рабочими записями спрятаны в письменный стол. Ева суматошно взялась за швабру, ведь полы никогда не бывают слишком чистыми. Когда они наконец заблестели, а на книжных полках не осталось ни пылинки, девушка уже прилично устала, но пошла готовить завтрак на двоих. Так всегда случалось рядом с матерью: не успеешь заметить, как уже отдала все силы.

Ева, хоть она сама в этом никогда бы не призналась, отчаянно хотела понравиться маме и заслужить ее похвалу.

Увы, это было невозможно.

– А вот и я! Почему так долго открываешь? Ева, боже, ты еще больше поправилась? Нельзя же так!

– И тебе привет, мам.

– Я так устала после перелета. Какой-то младенец в самолете орал всю дорогу. Отвратительно! А что за публика в аэропорту! Ни один «мужчина» не догадался, что нужно донести мой чемодан до такси. Ну и воспитание! А погодка у вас вообще ужас! Не Испания, конечно.

– Куда уж нам до великих потомков Сервантеса…

– Ева, не дерзи матери. А что это за балахон на тебе? Разве я не учила, что даже дома нужно одеваться соблазнительно? Почему ты никогда меня не слушаешь?

В такие минуты Ева была счастлива, что они с матерью живут в тысячах километров друг от друга, видятся раз в пару лет и созваниваются исключительно по праздникам. Когда-то Ева пыталась сделать их контакт более похожим на отношения дочери и матери, проведя не один час в кабинете Вадима и пролив немало слез. Напрасно. Аврора Воронецкая-Карраско, любившая брать фамилии своих бывших мужей, была неисправима.

– Кстати, а где Леша? Почему не встречает меня?

– Может быть, потому что он здесь уже год как не живет, мам?

– То есть? Ты умудрилась профукать последнего в своей жизни мужчину?!

Ева замерла с чашкой в руке. Стараясь справиться с гневом и обидой, ледяным голосом она произнесла:

– Мы не будем об этом говорить.

– Вот так всегда! С родной матерью тебе не о чем разговаривать!

– Черный чай или зеленый? – невозмутимо поинтересовалась в ответ Ева.

– Ты же знаешь, что я не пью эту дрянь из супермаркета. Неужели так сложно купить для меня уишаньский улун с утеса Синего Нефрита? Я что, так много прошу?!

– Еще раз спрашиваю: черный или зеленый?

– О боже, ну наливай уже этот свой черный. Только сахар не сыпь: хоть кто-то в этой семье должен следить за фигурой. Кстати, в понедельник тебе нужно взять отгул. Утром у меня парикмахер, потом отвезешь меня в посольство, оттуда – на маникюр, затем – к Марианне, губы подколоть. Там рядом с ней неплохая кафешка – возьмешь мне обед. Вечером я бы хотела в театр – говорят, в кои-то веки модная постановка «Чайки». Лиза сказала, что билетов не достать. Но зачем мне тогда дочь-журналист? В общем, нужно два билета. А сегодня вечером я встречаюсь с подружками и…

Ева смотрела на женщину с ярко накрашенным хищным ртом, крупными пластмассовыми серьгами, черными волосами, собранными в безупречный узел, и горько думала: неужели это и есть моя мать?

– Мама, зачем ты приехала?

– Ну как же, я ведь сказала: посольство, ботокс в губки, подружки…

– А ко мне зачем ты приехала?

– Я так и знала… Ты мне не рада!

– Ответь на вопрос.

– Странные у тебя вопросы! Вот так растишь детей, отдаешь им все, жертвуешь карьерой, а взамен – черная неблагодарность. Даже несчастный уишаньский улун купить не могут!

– Карьерой? Мам, ты же была учителем рисования в младшей школе.

– И что? Такие гениальные художники, как я или Пикассо, рождаются раз в столетие. Если бы не ребенок и декрет, я бы сейчас выставлялась в одних залах с Ван Гогом.

– Мам, давай начистоту. Ты не Пикассо, и стать великим художником тебе помешал не декрет. Винить меня в том, что тебе не хватает таланта, как минимум несправедливо. И я не буду брать отгул в понедельник и решать чужие проблемы. Я – твоя дочка, а не твоя мама!

Губы Авроры, и без того неприлично алые, приобрели угрожающе бордовый оттенок. Густо накрашенные ресницы, больше похожие на паучьи лапки, недоуменно, театрально захлопали.

– Да как ты можешь говорить такое! И еще язык поворачивается? Сколько ненависти в тебе! А знаешь почему? Да ты не можешь вынести, что у настолько красивой, роскошной и талантливой матери родилась такая бездарная и неприметная дочь! После всех оскорблений, выслушанных в этом доме, я ни минуты не хочу здесь оставаться! А вот ты сядь и подумай, куда катится твоя жизнь.

Жалобно-дребезжащий звук, с которым колесики чемодана прокатились по ламинату, вывел Еву из мрачного оцепенения.

Аврора Воронецкая-Карраско хлопнула входной дверью, словно выстрелила из ружья.

* * *

– Смотри, вот эта! – улыбаясь, Никита толкнул локтем сидящего рядом Валеру.

– Ну нет, она же вылитая Маргарита Андреевна, только помоложе. Помнишь, математику у нас вела? – расхохотался Игнатьев.

– А вот та брюнетка у барной стойки?

– Как-то я не уверен, что ей есть восемнадцать. Сейчас молодежь такая пошла… Не хочется рисковать.

– Валя, я тебя не узнаю. С каких пор такой разборчивый? Обычно твое коронное ведерко с шампанским отправляется на первый попавшийся столик с симпатичными девушками.

– Годы берут свое, Кит. Тяжело столько лет быть кобелем, – проникновенно, с пафосом произнес Игнатьев. Друзья переглянулись, помолчали, а затем одновременно разразились хохотом.

Старательный официант появился возле их столика совсем незаметно:

– Валерий Михайлович, шампанское охлаждено до нужной температуры. Какому столику его преподнести?

– Не сегодня, друг мой, не сегодня, – не выходя из роли, ответил Валера. – Давай лучше бутылку виски. Этим вечером у нас, видимо, холостяцкая вечеринка.

– Нет, Валя, настоящая холостяцкая вечеринка была у моего брата – до сих пор юристы расхлебывают.

– Ты розги уже приготовил?

– Только не говори, что ты и сейчас на стороне Игоря.

– Я на стороне братской дружбы, любви и справедливости. Кит, ты же понимаешь, что не сможешь всю жизнь его опекать. Ослабь вожжи, дай возможность мало́му набить свои шишки. В конце концов, ему уже двадцать пять. – Игнатьев удобно вытянул длинные ноги и откинул голову на спинку кресла, предвкушая долгий разговор.

– Черт, Валя, ты не знаешь, каково это – лишиться детства в шесть лет. Он до сих пор винит меня, ведь я не дал ему попрощаться…

– Слушай, тебе тогда было шестнадцать. Это не тот возраст, когда человек принимает осознанные решения. Я в шестнадцать прятал водку в большущих стереоколонках в актовом зале. До сих пор помню, сколько бутылок помещается, – мечтательно заулыбался Валера. – Так что не грызи себя.

– Хах, даже я помню…

– …четырнадцать! – хором провозгласили два друга.

– That's my boy! Горжусь! – Валя одобрительно кивнул. – Кит, я серьезно, тебе пора отпустить Игоря и жить своей жизнью, а не стараться быть одновременно мамой, папой, братом, боссом и курицей-наседкой.

– А что мне тогда останется? Я ведь по-другому и не умею. Забыл, как это. Вся моя жизнь – списки целей, рядом с которыми я ставлю галочки и иду дальше. Новая модель «альфы» к Рождеству – done, место для брата в Беркли – done, следующая «альфа» – done… Такими категориями я мыслю, так живу. – Осадчий, нахмурившись, машинально потер складку между бровями.

– Ну и к чему это привело? Если память мне не изменяет, Игорь взял академический отпуск и слонялся по побережью Австралии двенадцать месяцев – официально чтобы подумать о своем будущем и жизненных целях, а на самом деле – чтобы свалить как можно дальше, хоть немного ослабить эту вашу… – Валя смял в руке салфетку, пытаясь подобрать верное слово, – пуповину.

– Думаешь, я сам этого не понял? Но с братом такая история… У меня чувство, что стоит мне ослабить эту нашу, как ты говоришь, пуповину, – Никита недовольно поморщился, – отпустить вожжи, и Игорь из своего сраного упрямства, иногда граничащего с идиотизмом, устроит карнавал саморазрушения. И я найду его то ли под мостом, то ли в роли босого дауншифтера на Бали.

– Не преувеличивай. Максимум найдешь его через год главой наркокартеля где-нибудь в Гвадалахаре, – Игнатьев откровенно издевался.

– Это не худший поворот. Тогда я смогу наконец бросить работу и жить за счет младшего брата, – впервые за вечер Никита искренне улыбнулся.

– За это давай и выпьем! За мир между братьями, несмотря на все различия!

– Выпьем!

Официант смотрел на парочку друзей во все глаза. Если один из них – тот, о ком он подумал, то мужчинам должно быть около тридцати пяти. Но почему-то сегодня эти двое больше походили на шебутных подростков: громкие, смешливые, оживленно жестикулирующие. Даже свечи на столе, казалось, горели в два раза быстрее обычного.

– Так, пока мы не слишком пьяные, признавайся, ты будешь покупать акции или нет? – Игнатьев поставил на стол пустой бокал.

– Ты же сказал: у меня две недели, чтобы дать ответ. Сейчас я склоняюсь к тому, чтобы купить. Но есть одно условие…

– Ииииии? – Валера в нетерпении забарабанил пальцами по столу.

– Ты должен уволить фотографа.

– Какого еще фотографа?

– Стаса Калиновского. Не спрашивай почему. Теперь у тебя есть неделя, чтобы подумать.

Произнеся это имя, Никита брезгливо скривился. Вчерашняя встреча с фотографом оставила такой же неприятный осадок, как и первая – на крыльце Grand Cafе́, в день прилета. Сидя за столом в переговорке, Осадчий сквозь стеклянную дверь увидел, как Калиновский подошел к Еве и что-то прошептал на ухо. Лицо девушки вспыхнуло, через пару минут она зашла в зал для переговоров, почему-то неся поднос с кофе, и швырнула его перед Осадчим. Ее ярость была настолько осязаемой, что пронеслась по чашке, словно цунами, и расплескала напиток. Никита даже не успел поинтересоваться, зачем ему кофе и нет ли в нем яда, как девушка вышла из комнаты.

– Эй, Кит, ты здесь? – подливая виски в бокал, спросил у друга Игнатьев. – Как тебе в целом редакция? Лучшие журналисты страны, между прочим. По крупицам их собирал. Взращивал.

– Нормальные ребята. Молодец ты.

– С Евой сработался? Нашли общий язык?

– Валя, если честно, странная она какая-то, – слегка раздраженно мотнул головой Никита.

– Потому что не вешается тебе на шею, как ты привык?

– А зачем мне это? Она абсолютно не в моем вкусе.

– Ну и отлично, потому что ты тоже не в ее вкусе. – Валера посмотрел с хитроватым прищуром.

– Это почему же?

– Как тебе сказать, старина… Выглядишь на троечку, прямо скажем. Зарабатываешь скромно. Ну что там твои миллиарды? И живешь непонятно где – поди налетайся в Калифорнию. Это определенно отпугивает женщин, – заржал Игнатьев, довольный своей шуткой.

– Ну вот и славно. Я и не…

Ответ Никиты был прерван внезапным шумом в центре зала. Официанты и администратор столпились вокруг столика, за которым сидели несколько женщин. Одна из них, с ярко накрашенными губами, загорелой кожей и не по возрасту глубоким декольте, отчаянно жестикулировала: «И вы правда считаете, что это съедобно?!» – «Мадам, но вы же съели всю порцию». – «Ужасный повар, отвратительное обслуживание. Я не буду за это платить! Вы не знаете, с кем разговариваете! Аврора Карраско этого так не оставит!» – доносились истеричные выкрики.

– Бррр, какая нервная тетя. Слава богу, это не моя мама, – улыбнулся Игнатьев.

– Лучше порадуйся, что это не твоя теща, – невозмутимо парировал Осадчий.

* * *

Стас Калиновский поставил тяжелую сумку с объективами на пол и прохладно кивнул проходящей в комнату жене. Дочки нетерпеливо подлетели навстречу: «Папа пришел!» – и он с наигранной веселостью, делая вид, что соскучился, по очереди поднял их на руки.

– Ужин в холодильнике, разогреешь сам, – донесся голос Яны из гостиной.

– Ладно, – ответил Стас жене.

Он поставил на стол тарелку с лазаньей, натер пармезан к овощному салату, включил кофемашину. Глядя, как чашка наполняется черным ароматным напитком, Стас впервые за несколько дней улыбнулся: «А ты хорош, Калиновский. Пусть эта сучка знает свое место».

Все неделю фотограф был сам не свой. В понедельник он пришел на работу в уверенности, что Ева уже пожаловалась боссу и его немедленно уволят. Мало того, вскоре выяснилось: урод, ударивший Стаса на крыльце, – не просто один из гостей корпоратива, а, сука, близкий друг Игнатьева и, скорее всего, новый совладелец «Стрим. Ру». Гаденький липкий страх преследовал Калиновского несколько дней. Но наступил четверг, Игнатьев разговаривал с ним как обычно, очевидно не собираясь увольнять, и Стас выдохнул. Пронесло.

Еву он увидел только в пятницу, за полчаса до планерки, и та даже не поздоровалась. Несколько минут Стас наблюдал, как девушка беззаботно попивает кофе. В темно-синих брюках-палаццо и пиджаке оверсайз она выглядела свежо и привлекательно, с явным неудовольствием констатировал фотограф. Тварь, даже не подозревает, что по ее милости он не спал несколько ночей, представляя, как придется паковать вещи под брезгливые перешептывания коллег. Тупая дрянь! Наметанный взгляд фотографа заметил, что Осадчий невольно засматривается на Еву через стекло. Судя по всему, этот похотливый ублюдок имеет на нее виды. Не сдержавшись, Калиновский подошел к Еве и тихо, чтобы никто не услышал, но убедительно произнес:

– Никита Андреевич попросил тебя принести ему кофе, и побыстрее.

– В смысле? Я здесь не обслуживающий персонал.

– Видимо, он так не считает.

Все еще не веря, Ева обернулась и посмотрела на Осадчего. На секунду Стасу показалось, что его непродуманную пакость раскроют, но – нежданная удача! – именно в этот момент Никита холодно кивнул Еве, словно подтверждая слова фотографа. По лицу девушки разлилась краска гнева, и Калиновский улыбнулся одними уголками губ.

– Папа, смотри, я тебя нарисовала! – Детский голос выдернул Стаса из приятных мыслей о том, что его маленькая месть осталась безнаказанной. Значит, можно действовать дальше.

– Подожди, малышка. Папе нужно написать важное письмо.

Калиновский отодвинул остывшую лазанью, открыл ноутбук и в два счета нашел имейл популярного портала – главного конкурента «Стрим. Ру» в мире новостей. Длинные пальцы ловко застучали по клавиатуре.

«Информация о новом совладельце „Стрим. Ру“ от инсайдера», – гласила тема письма.

Через несколько минут Калиновский с удовлетворением пробежал глазами по тексту. И неохотно нажал «Сохранить черновик».

Еще не время.

Глава 9

Часы показывали три ночи. Ева ворочалась в кровати и вздыхала. Неужели она действительно отказывается признавать очевидное – свое влечение к Осадчему? Внутренний пуританский голос – бабушкино наследие – строго шептал: «Ты в своем уме? Как можно думать об этом! Чувства к боссу запрещены, и точка. Он все равно никогда не ответит взаимностью». Но стоит ли слушать бабушку в 31 год?

Всего несколько дней они провели вместе, и Ева, пусть и нехотя, признавала, что рядом с Осадчим чувствует себя в безопасности: чертов умник помог ей там, где девушка и рассчитывать не могла на чужую поддержку. Кроме того, с ним интересно, драйвово и – кто бы мог подумать – временами даже весело. Конечно, Осадчий не упускает случая поддеть ее, но делает это беззлобно, по-дружески. Да и Ева себя в обиду не дает. Хотела бы она дружить с ним?.. Девушка зарылась лицом в подушку. Нет, какая еще дружба, он явно считает всех вокруг бесталанными идиотами, не стоящими его драгоценного внимания. Черт, черт, черт!..

Утром разбитая и невыспавшаяся Ева впопыхах собралась, на бегу допивая чай. Выйдя из подъезда и ругая чертов гололед, она удивленно остановилась: уже знакомый черный Porsche стоял рядом с подъездом.

– Доброе утро, Ева, – бодро улыбнулся водитель.

– Артур… Что-то случилось?

– Спокойно! Отставить панику, – хохотнул мужчина. – Довезу вас до работы в лучшем виде.

Недоуменный Евин взгляд продолжал сверлить Артура, и он понял, что девушка ждет объяснений.

– Мой шеф, он же ваш шеф, сказал доставить вас в офис этим утром. Ну, вы же понимаете… – жизнерадостно подмигнул водитель.

– Честно говоря, не очень.

– Ева, садитесь, пожалуйста. Вы ведь знаете, какой Никита Андреевич требовательный. С ним лучше не спорить.

Понимая, что дальнейшая дискуссия не имеет смысла, Ева с досадой закатила глаза.

И села в машину.

«А к этой мужики все ходят!» – недовольно цокнула спрятавшаяся за занавеской местная блюстительница морали Марья Ивановна.

* * *

Громкий визг тормозов и рев сигнализации разорвали тишину. От резкого толчка Еву швырнуло вперед, она ударилась головой о водительское сиденье, содержимое сумки разлетелось по всему салону.

– Твою ж мать! Вы в порядке? – выкрикнул Артур. – Долбаная Audi на летней резине! Охренели совсем!

Ева ответила не сразу. Несколько секунд она сидела, не решаясь открыть глаза, и мысленно сканировала свое тело. Наконец выдохнула и посмотрела по сторонам: в машину прямо со стороны ее сиденья врезалась красная Audi. На перекрестке уже собиралась приличная пробка.

– Кажется, все нормально, – неуверенно ответила она Артуру. – А вы как?

– Да я-то живой. В такой машине ничего не страшно, она ж как танк. А вот ребятам в Audi не позавидуешь… Пойду посмотрю, как они. Будем вызывать ДПС.

Хлопнула дверь, и Ева осталась в салоне одна. Медленно вытянула одну за другой руки и ноги – вроде бы переломов нет. Очевидным пострадавшим в этой машине был только ее старенький телефон: глубокие трещины паутинкой расползлись по стеклу. В правом виске кольнуло болью, и Еве захотелось выйти на воздух.