скачать книгу бесплатно
– Если рядом с колодцем, значит, либо Тимохиных, либо Вовки Татарина, – сообщил Василий, с вожделением поглядывая на банку, Августа проигнорировала его взгляды и спросила:
– А как он выглядел?
– Кто, банник?
– Ну да, мужик этот.
– В шапке-ушанке, два клыка, глаза блестят, а еще лапа без пальцев, то есть они вроде есть, но не человеческие.
– Вова Татарин, – удовлетворенно кивнула хозяйка. – Он лет десять назад по пьяному делу пальцев лишился, а в ушанке он зимой и летом ходит, говорит, темечко мерзнет.
Я с облегчением вздохнула, ну вот, как я и предполагала, никакой нечистой силы, все понемногу начинает проясняться. Женька же данным обстоятельством вроде бы осталась недовольна.
– Как же так, ведь вы про банника в редакцию писали…
– С банником вот что вышло, – немного стыдясь, начала Августа. – Это Веркин муж оказался, он восемь лет назад сбежал, а тут вернулся. Она его в бане и прятала, чтоб мать свою постепенно к этой радости подготовить. Бабке девяносто лет, и она могла не пережить. А Федька, он и раньше на человека особенно похож не был, а тут бродяжил, да и в бане немного одичал. В общем немудрено было его с нечистью перепутать. А он по пьяному делу по всем баням шарахался и целую деревню вводил в заблуждение, измучились с ним до невозможности и Веркину баню решили спалить. Верка напугалась, вот тогда и покаялась. Мать ее в больницу свезли, а Федька в дом переместился, но все равно, если его на улице ближе к вечеру встретишь, жуть берет. Верка его при свете разглядела как следует и выгнала, все равно толку нет, раз всегда пьян так, что лыка не вяжет.
– А давно у вас нечисть балует? – заметно повеселела Женька.
– У нас всю жизнь места беспокойные. Болота, лес. То леший водит, то на болоте огни. Иван Иваныч говорит, на острове в стародавние времена святилище было, идол стоял, ему жертвы приносили человечьи. Кровью мазались и прыгали вкруг него. Страсть. Вот с тех времен нечисть и шалит. Идола давно нет, а мерзкий дух остался.
– А где этот остров? – спросила Женька.
– На болоте. Кругом болотина, а на острове благодать. А ягод сколько. Раньше ведрами таскали и на дорогу. Как ягодный сезон, так мы с копеечкой. Теперь моста нет, дороги нет, и за ягодами никто из наших не ходит. А дачники пошли и сгинули, хоть говорили им: нечего там делать, на острове огни мерцали, а это не к добру. Последний раз такое было перед войной. Живем как на вулкане, а тут еще связи с цивилизацией никакой, может, вправду война, а мы и не узнаем, пока на голову бомбу не сбросят. Что хоть там по телевизору говорят?
– Все как обычно.
– И то хорошо… В общем, на остров ходить стало опасно. Там вешки и сто раз хожено-перехожено, а ты вдруг раз – и в воде по пояс. Вот и бросили туда ходить. Ну, Вова Татарин или вот Васька могут на остров и без вешек, но им без надобности. А Вова на той неделе говорил: на болоте нечисто. А Вова знает. Иван Иваныч с исследовательской целью туда собирался и едва не погиб. Просто чудом спасся, в самую жижу угодил, хорошо, Василий недалеко оказался, крики услышал и вытащил Иван Иваныча, спас от гибели.
– А кто такой Иван Иванович? – спросила Женька.
– Дачник. Живет в крайнем доме. Выдающегося ума мужчина во всех областях человеческих знаний. Особенно историей интересуется. Мы каждый вечер у него собирались в лото играть. Но как свет кончился, пришлось прекратить. Магазин далеко, а керосин экономим, у кого со старых времен остался. Свечи дело пустое, на час не хватает, горит неровно, и света мало…
Женька продолжила расспросы, но я перестала обращать внимание на дальнейший разговор и вроде бы даже задремала, что и неудивительно, учитывая позднее время, то есть раннее, потому что за окном заметно светлело.
– Ну, вот, – вздохнула Августа, выглянув в окно, – ночь пережили, слава богу. Пойдемте, я вас в сенях спать уложу.
Я с трудом поднялась и последовала за хозяйкой.
Сенник оказался маленькой комнатой с низким потолком, бревенчатыми стенами и крохотным оконцем. Там стояли две кровати с железными спинками и горой подушек, некрашеные полы были застелены полосатыми половиками. В целом все выглядело очень мило и к чести хозяйки – опрятно. Я рухнула на ближайшую постель и мгновенно уснула.
Пробуждение было не из приятных. То есть я проснулась, вспомнила, не открывая глаз, где я и что со мной произошло вчера, с тоской подумала о неблагодарном, никогда не любившем меня так, как любила его я, Романе Андреевиче, едва не заревела с досады, посоветовала себе не раскисать, потом решила позвонить Ромке, просто чтоб проверить его наличие в этом мире, а в контакт, естественно, не входить, открыла глаза и… увидела жуткую физиономию. Кто-то смотрел на меня, прижавшись к оконному стеклу.
– О господи, – охнула я и закрыла глаза, подождала и еще раз взглянула на мир. Жуткая физиономия исчезла. Я пощупала свой лоб, не горячий и не холодный, затем посмотрела на часы: половина одиннадцатого, потянулась и позвала Женьку. Подружка тут же подняла голову и пожаловалась:
– Всю ночь чертовщина снилась, то я за кем-то бегу, то кто-то за мной. А под конец козел приснился, и вроде не козел даже и на задних лапах. Скажи, к чему такое?
– К дождю, наверное, – философски ответила я.
– Надо бы сонник приобрести, – вздохнула Женька, – давно собираюсь и все никак.
– Женька, ты сейчас никого не видела? – подумав, спросила я.
– Где? – сразу насторожилась подруга.
– Ну… может, в окно кто заглядывал?
– Анфиса, ты меня пугать завязывай, я с ночи пуганая. Как вспомню… – Договорить она не успела, в дверь громко постучали.
– Девчонки, – позвала тетка Августа, – выспались? Идемте завтракать.
Мы торопливо оделись и покинули сенник. Вошли в кухню. За столом похмелялся Василий. Августа стояла возле плиты, а на скамейке сидел белобрысый подросток, именно его физиономию я и видела в окне несколько минут назад.
– Здравствуйте, – разулыбался он, – это я бабе сказал, что вы проснулись.
– Внук мой, – кивнула на белобрысого Августа, тот поднялся и заявил:
– Иван Семеныч Бородин.
– Очень приятно, – ответила несколько озадаченная Женька, а я нахмурилась.
– А я знаю, как вас зовут, баба сказала, – радостно сообщил подросток.
Я задумалась: что-то в ребенке было не так, то есть все вроде бы нормально, руки-ноги на месте и голова, но как раз с головой что-то не в порядке, в смысле выражения лица, да и радовался он чересчур бурно для своего возраста, если учесть, что особого повода для радости не было.
Белобрысый опустился на лавку и весело гукнул, а мы с Женькой насторожились.
– Ваня, поди-ка к Татарину сбегай, чемодан гостей принеси, он возле его бани должен находиться. – Мальчишка убежал, а хозяйка, накрывая на стол, сообщила: – Внук у меня не в себе малость, папаша хронический алкоголик, да и мать, если честно, не намного лучше. А он парень добрый, опять же жалко, вот и взяла его к себе. Что ему в городе делать, одни тычки да насмешки, а здесь на свежем воздухе и не обидят.
Мы с Женькой кивнули, и я перевела взгляд на самогонный аппарат, он все еще функционировал, банка заметно наполнилась.
– Давайте за стол. – Под моим напряженным взглядом тетка Августа взяла банку и принялась разливать жидкость в стопки.
– Давайте, – вдумчиво сказал Василий. – За то, чтоб еще раз встретить солнце.
Мы выпили, но я твердо пообещала себе, что это в последний раз, и покосилась на Женьку. Покосилась, честно сказать, со злостью. Ночные страхи теперь казались мне несусветной глупостью, и стало ясно, что приехали мы сюда напрасно, батюшка прав: все здешние беды от самогонных аппаратов.
Только мы приступили к трапезе, как дверь хлопнула, я повернулась и от неожиданности вздрогнула. В кухне в сопровождении Ивана Бородина появился вчерашний банник. Это был мужичок неопределенного возраста, в шапке-ушанке, с рыжими патлами и небритый. Он весело скалился, демонстрируя два оставшихся у него зуба, крупных, желтых и в самом деле здорово похожих на клыки. Однако, несмотря на это, мужик устрашительно не выглядел, а даже наоборот, комично, и теперь я терялась в догадках, с какой такой стати мы вчера так перепугались.
С заметным трудом дядька внес наш чемодан и пристроил его в трех шагах от порога.
– Здравствуйте, – радостно приветствовал он нас, косясь на стол, украшением которого являлась пол-литровая банка с самогоном.
– Здравствуйте, – недружно ответили мы.
– Садись, – кивнула гостю Августа. – Рассказывай, как вчера моих девок напугал.
Вова Татарин выпил, закусил, весело ухмыляясь, после чего принялся рассказывать:
– Я вчера поздно вернулся, Зинка за керосином посылала. Я на мотоцикл – и вперед, выполнять задание, заехал к куму, выпили малость, вот я и припозднился, забыл, что Зинке обещал воды натаскать для полива. Она разгневалась, а я, чтоб ей глаза не мозолить и в грех не вводить, ушел в баню. Вдруг слышу шаги, идет кто-то, а так как с некоторых пор в деревне у нас подозрительные дела творятся, решил взглянуть. Выхожу. Мать честная, никак русалки. Увидели меня и в разные стороны – прысь. Я сначала заволновался, потому что по ночам добрые люди не ходят, а у нас нечисть шалит. Думаю, не иначе видение мне было, и думал так до тех самых пор, пока чемодан не увидел. Тут ясно стало, кого-то на ночь глядя из города принесло. Взял я чемодан, в бане спрятал, чтоб вещи не пропали, а сам домой пошел. Не успел раздеться, слышу стук в окно… Думаю, девки, наверное, так и есть, а они врассыпную, сказать ничего не успел. – Вова хихикнул, Августа нахмурилась, Василий молчал, а я чувствовала себя дура дурой. Женька, должно быть, ощущала себя не лучше, на лице подруги отчетливо читалось недовольство. – Вещи в целости и сохранности, – сообщил Вова и подмигнул нам. Мы поблагодарили его, а Василий снова стал разливать, начав с нас, но Женька этому воспрепятствовала, убрав наши стопки.
– Извините, – сказала она сурово, – мы на работе. Нам надлежит разобраться, что у вас тут происходит.
– Да уж, разберитесь ради Христа, – закивала Августа, – никакого житья не стало.
Женька взглянула на Вову Татарина и решила, как видно, учинить ему допрос.
– Августа Поликарповна говорит, вы всю округу хорошо знаете?
– Знаю, – порадовал он.
– И болота?
– И болота.
– И на острове были?
– На острове давно не был. Хоть Иван Иваныч и уговаривает, но не пойду.
– Почему? – насторожилась Женька.
– Там Кукуй поселился, – совершенно серьезно ответил Вова.
От такого ответа мы малость оторопели, я продолжала пребывать в недоумении, а Женька быстро очухалась и спросила:
– Какой Кукуй?
– Обыкновенный. Он не хочет, чтоб люди на остров шли. Кто идет, того в трясину заманивает. Оттого и гибнут. Небось слыхали, сколько у нас народу пропало? А все оттого, что на остров шли, а я предупреждал: нельзя.
– Этот Кукуй, он кто вообще такой? – подозревая подвох, продолжала расспрашивать Женька. – То есть к какой религии он относится?
Вова задумался, но ненадолго.
– Кукуй, он и есть Кукуй, а к чему относится, я вам не скажу, сам не знаю. Он очень древний, раньше Христа и Магомета, и вообще был здесь раньше, чем сюда люди пришли. Так Иван Иваныч говорил. Он где-то в книжках читал. А тесть, когда жив был, имел свои приметы, – глянет утречком в сторону болота и скажет: «Сегодня туда нельзя, Кукуй не хочет», а в другой день можно. Меня тоже кое-чему научил. И я вам скажу: на болото никак нельзя, Кукуй не хочет. Слышь, Августа, вчера возвращаюсь на мотоцикле, стемнело, гляжу, а на острове огонь, махонький, но я углядел, и что ты думаешь, как пошло меня водить, три раза к Марьиной горе возвращался.
– Ничего удивительного, – пожала плечами тетка Августа.
– Да уж. – Все дружно вздохнули, но я рассказом Вовы не прониклась, и никакой Кукуй на меня ни малейшего впечатления не произвел. Может быть, потому, что за окном уже вовсю жарило солнце и всякой нелепице там не было места.
– Спасибо за завтрак, – сказала Женька, поднимаясь, и я встала вслед за ней. – Пойдем по деревне пройдемся, поговорим с жителями.
– Пройдитесь, – кивнула Августа, – только к Верке не ходите, она через дом живет по нашей стороне, уж до чего язык у бабы поганый… не передать.
Поблагодарив за напутствие, мы покинули дом, правда, перед этим затащили чемодан в сенник, переоделись и привели себя в порядок.
Иван Бородин, поджидавший нас на крыльце, увязался с нами. Не успели мы сделать и десяти шагов, как заметили группу женщин, они сидели на скамейке возле соседнего дома и что-то горячо обсуждали. Мы приблизились, разговоры разом стихли, все четверо выжидающе смотрели на нас, мы поздоровались, нам вразнобой ответили, и женщина лет шестидесяти в белом платочке спросила:
– Это вы из газеты?
– Мы, – покаялась Женька.
– Насчет электричества?
– И насчет электричества тоже. Как у вас вообще дела в деревне?
Женщины сдвинулись на широкой лавке, давая нам место, и та, что в белом платочке, заговорила:
– Без света сидим. Симаковы, два брата, провода срезали, четыре пролета. Это ж в какие деньжищи нам встанет свет провести, страх подумать. А Симаковым хоть бы что, ничего не докажешь, хоть и точно знаем, что они.
– Зачем они провода срезали? – встряла я и удостоилась изумленных взглядов.
– Как зачем? Оба пьяницы, нигде не работают. А нам теперь что делать? Участковый говорит, свет нам провести обязаны, только я в это не верю. У местного начальства денег нет, вот и выйдет сказка про белого бычка. Вы уж в газете напишите про нашу беду, может, тогда обратят внимание.
– Обязательно напишем, – кивнула Женька. – А вот Августа Поликарповна утверждает, что в вашей деревне, кроме отсутствия электричества, происходит много чего нехорошего.
– Это про нечисть, что ли? – хмыкнула женщина в платке. – Гутька с утра опохмеляться начинает, а как у Васьки жена померла и он к Гутьке, считай, перебрался, так они вовсе не просыхают, вот и гоняют чертей. А еще Иван Иваныч сказки рассказывает. В том году внучке моей таких страстей наплел, она из дома выйти боялась. А ведь взрослый человек. Нехорошо это…
– А кроме рассказов, ничего не беспокоит? – нахмурилась Женька.
– Как же, вон у Валентины ложки украли. Кто-то в дом влез, пока она в огороде была, и ложки утащил.
– Ложки? – не поняла я.
– Ага, – кивнула женщина в синем рабочем халате. – Серебряные, от мамы достались. Надо было их Симке отдать, дочери. А я не сообразила, теперь вот нет ложек. Две штуки, маленькие такие, красивые, и Иван Иваныч говорил, чистое серебро… этот… антиквар… Больших денег стоили.
– Кого-нибудь из местных подозреваете? Или в деревне чужие были?
– Кого ж подозревать, кто в окошко полезет? – вздохнула Валентина. – На детей подумать, так в деревне один ребятенок, вон Ванька, а на что ему ложки? Сказала участковому, он только рукой махнул, говорит, ищи лучше. Может, и впрямь куда сама засунула да и забыла.
Рассказ о ложках на Женьку никакого впечатления не произвел, и она вновь подступила с расспросами.
– А люди на болотах действительно пропадают?
– Это точно, – кивнули все четверо. – На болотах нечисто. Как не пойдешь за ягодой, так непременно водить начинает. И водит, и водит, я один раз уж решила, все, сгину в болотине, не знаю, как и выбралась.
– Водит, – согласились остальные женщины, – а раньше дети по вешкам ходили, и ничего. Редко-редко кто пожалуется, а теперь и мы не ходим, боимся. За деревней ягод наберешь, а чтоб на остров – ни-ни.
– А кто водит? – нахмурилась я.
Женщины пожали плечами.
– Как ни назови… у нас говорят Кукуй… – Я невольно поморщилась, ну вот, пожалуйста, опять Кукуй этот глупый. – Как люди пропадать стали, мы и вовсе туда ни ногой. Участковый пошел проверить, да только чудом не погиб. Обратились к батюшке, в том году крестным ходом вокруг деревни ходили, не помогло. Отец Сергей говорит, это вам наказание за то, что часовню ограбили, за чудотворную икону и кружку. Наверное, так и есть.
– Деньги из кружки Вова Татарин взял, – вздохнула одна из женщин, – ему на чекушку не хватало.
– Это он сказал? – заинтересовалась Женька.
– А что ему говорить, он в тот день с перепоя маялся, у Зинки выпить просил, а она ни в какую и бабам наливать ему не велела. А кто ж с его Зинкой свяжется, вот и не наливали. Вовка исчез, а к вечеру Люська пошла в часовню свечку задуть, боимся, не сгорела бы часовня, на ночь запираем и огонь гасим, а кружки нет. Там было-то двенадцать рублей. Татарин и спер. Он один у нас басурман, опять же здорово мучился. Но икону Вова не брал, зачем ему икона? И пропала она вечером, а он вечером у кума был и вернулся только к утру. Икона чудотворная, от дедов-прадедов, а как пропала, так не стало порядка. С болота вой идет, люди огни видели…
