Держи меня крепче

скачать книгу бесплатно

Держи меня крепче
Татьяна Викторовна Полякова

Ольга Рязанцева #8
В жизни Ольги Рязанцевой по-прежнему царствуют трое мужчин… Один – первая любовь и босс, второй – ее муж и любовь настоящая, а третий… бывший любовник. Она всеми силами старается забыть его, но он не дает это сделать… После трагедии, случившейся с ней полода назад, Ольга вышла замуж за Тимура Тагаева. Не успела она зализать раны, как снова попала в передрягу. Началось с того, что босс велел ей разобраться в гибели жены нового кандидата в мэры. Она утонула в собственном бассейне. В этом деле слишком много транностей, и Рязанцева со свойственной ей страстью ищет компромат на кандидата. А тут еще за Ольгой начинается слежка, враги ее бывшего любовника уверены: рано или поздно она выведет их на Лукьянова. Люди мужа тоже висят у нее на хвосте для подстраховки. Ее обложили со всех сторон! Ольге, наконец-то, нужно сделать последний и самый главный выбор…

Татьяна Полякова

Держи меня крепче

Я знал одну женщину,

Она всегда выходила в окно.

В ее доме было десять тысяч дверей,

Но она всегда выходила в окно.

Она разбивалась насмерть,

Но ей было все равно.

    «Тутанхамон», «Наутилус»

Однажды он мне его показал. В тот день я болталась по торговому центру, выбирала Ритке подарок. Направилась к эскалатору на втором этаже, откуда-то вывернул парень в темной куртке, в надвинутой на глаза бейсболке, задел меня плечом, буркнул «извините» и пошел дальше. И я, кивнув в ответ, мол, нет проблем, задел и задел, со всяким бывает, вдруг ощутила толчок, но в сердце, и замерла, глядя ему вслед и чувствуя, как все внутри холодеет и сворачивается в тугой клубок.

Парень успел удалиться на десяток метров, обернулся под моим растерянным взглядом, лихо улыбнулся и помахал рукой. Жест этот можно было при желании расценить как прощальный, а можно и по-другому: он вроде бы предлагал следовать за ним, торопя и подбадривая: «Ну что стоишь, давай шевелись». Когда он повернулся, я увидела на его груди что-то вроде рюкзака, откуда торчала детская головка в смешной шапочке с ушками. И в это краткое мгновение разрозненные элементы вдруг сложились, точно кусочки мозаики, в разноцветное панно: парень в бейсболке, под которой он прятал лицо, и его лихая улыбка, и этот жест, но главное, главное – ребенок, которого он нес на груди, прижимая к себе… мой ребенок, потому что в ту минуту я не сомневалась, что поспешно удаляющийся парень – это Лукьянов.

– Саша! – заорала я, не помня себя, и бросилась за ним. Он свернул к лифту, ускоряя шаг, и через мгновение растворился в толпе, а я бежала следом, толкала спешащих людей и орала не переставая: – Саша! – Народ расступался, глядя на меня, точно на безумную.

Я и была безумной. Добежала до лифта и бестолково заметалась по длинному проходу, пока лифт спускался вниз, и, перевесившись через перила, вновь увидела на первом этаже его… парня в темной куртке, выходящего из кабины, и опять бежала, теперь уже к эскалатору, а потом перемахивала через три ступеньки, на ходу сбросив сапоги и проклиная человека, придумавшего обувь на высоком каблуке, и глянцевую плитку пола, и эту проклятую толпу, в которой так легко затеряться.

Я металась по первому этажу, люди шарахались в разные стороны, и Саши среди них не было. А потом я его увидела на нулевом этаже, недалеко от выхода на парковку, и, зная, что не успею добежать ни до лифта, ни до эскалатора, перемахнула через ограждение, собираясь прыгнуть вниз, и тут же почувствовала чьи-то руки на своих плечах.

– Да она сумасшедшая! – вопил кто-то.

Я лежала на плиточном полу, двое дюжих парней держали меня, навалившись сверху, и перед тем, как потерять сознание, я еще раз увидела Сашу. Он стоял в лифте, опираясь ладонью в стеклянную стенку, и без улыбки смотрел на меня.

Очнувшись, я боялась открыть глаза. Лежала, сцепив зубы, не зная, где я, с одной мыслью: «Что теперь будет? Что будет, если Тимур узнает? А он непременно узнает о моей сумасшедшей выходке в торговом центре. Найдутся доброхоты, донесут». Я так старательно удерживала его от безумия, твердила: «Ребенок мертв», – а сама… сама сорвалась.

– Ну, вот, все в порядке, – услышала я чей-то голос и нехотя открыла глаза. И первым, кого увидела, был Тимур. Он сидел рядом, коснулся ладонью моего лица и улыбнулся.

– Привет, – сказал тихо.

И я ответила:

– Привет. – И заревела, наплевав на женщину в белом халате, что стояла рядом, на каких-то незнакомых людей, толпившихся за ее спиной, ревела, прижимаясь к его ладони, бормоча, как в бреду: – Все нормально.

– Поедем домой, – сказал он, и я с трудом поднялась, оглядываясь и пытаясь понять, где нахожусь. Кабинет администрации торгового центра. Парни, что успели схватить меня, не дав спрыгнуть вниз, как выяснилось позднее, были охранниками, приставленными ко мне Тимуром. Они вызвали «Скорую» и позвонили Тагаеву. Наверное, искренне считали, что поступают правильно. Жаль, что я не спрыгнула вниз, переломав себе ноги и шею в придачу. Это все-таки лучше, чем видеть его лицо, бледное, с вымученной улыбкой, и знать, что он сейчас чувствует. Бессилие для таких, как он, невыносимо, а невозможность защитить тех, кого любишь, способно попросту убить. Это страшная боль – быть рядом и не иметь возможности помочь. «Молчать, молчать, – твердила я, тупо разглядывая свои сапоги, что стояли возле дивана. – Если я скажу, что видела ребенка у Саши на руках, Тимура не удержать, не удержать от напрасных поисков, от бессмысленной надежды, от бесконечной боли. Молчать. И страдать в одиночестве. Я буду жить, сцепив зубы, и он, прекрасно зная, что происходит со мной, замкнется в себе, и все повторится: не будет нас, будем я и он, наедине со своим горем. Ты этого хотел, Саша?»

Тимур помог мне обуться, а потом подхватил на руки и понес из кабинета, прижимая к себе и пряча лицо в моих волосах, охрана шла следом, один из парней нес мою шубу, второй – сумку, оба старательно отводили взгляды. А я, обхватив Тимура за шею, вдруг сказала:

– Знаешь, я счастлива. – Он вскинул голову и посмотрел на меня, и стало ясно: внезапно пришедшие мне на ум слова были самыми правильными. – Я люблю тебя и счастлива, – повторила я и улыбнулась. – Не отпускай меня, ладно? – И он нес меня на руках до самой машины, и лицо его приобрело умиротворенное выражение, которое я замечала лишь, когда он спал, прижимаясь ко мне в полумраке спальни.

Я оказалась на заднем сиденье машины, и он был рядом, все еще обнимая меня, а я вздохнула, как будто после долгой дороги вернулась домой, и в самом деле почувствовала себя счастливой, ощущая его руки и тепло его тела. В квартиру мы вошли обнявшись.

– Хочешь чаю? – спросил Тимур, я кивнула, направилась в гостиную, где на диване лежал мой пес, погладила его и буркнула:

– Твой Лукьянов дурак. Все будет по-другому.

Сашка при этих словах посмотрел недовольно, зевнул и устроил морду на вытянутых лапах.

Тимур вернулся из кухни и сел рядом, машинально почесал пса за ухом, глядя куда-то в пол. «Он ни о чем не спросит, – поняла я. – Он будет молчать…»

– Я… я его видела, – первые слова дались мне с большим трудом. – То есть мне показалось, что это он. Парень в темной куртке, бейсболка надвинута на глаза… у него был ребенок. Я могла обознаться. – Тимур кивнул. – Не молчи, – попросила я.

– Ты могла обознаться, – согласился он.

– Или нет. И это действительно был Лукьянов, – нахмурившись, сказала я. – Он хотел, чтобы я его увидела. Увидела ребенка. Он намерен продолжать игру. Только у него ничего не выйдет.

– Вопрос, как долго ты все это выдержишь, – со вздохом заметил Тагаев.

– Я выдержу. Если ты будешь рядом, выдержу. Помнишь, что ты мне обещал?

Он опять вздохнул.

– Помню. Я все помню. Но…

– Не знаю, где он взял ребенка, – торопливо заговорила я. – Это могла быть просто кукла, понимаешь? Мне стыдно, что я… я вела себя глупо. Сегодня он может собой гордиться – добился своего. Но второй раз повода радоваться у него не будет. Обещай мне, Тимур.

– Я сделаю все, что ты скажешь, – ответил он. – Больше всего на свете я хочу убить эту сволочь… вру, – усмехнулся он. – Больше всего на свете я хочу видеть тебя счастливой. Значит, я забуду о нем. Забуду, что хочу убить его и что он вообще есть на свете. Только… – Он резко отвернулся, не желая продолжать, но я знала, что он хочет сказать этим «только».

– Мы справимся, вот увидишь, – твердо сказала я, поражаясь своей уверенности.

– Конечно, справимся, – кивнул он, обнял меня и добавил тихо: – Я рад, что ты рассказала… – И в тот момент мне стало ясно: он боялся того же, что и я, молчаливого страдания в одиночку, невозможности пробиться сквозь эту боль, которая несет в себе одно отчуждение.

С того дня кошмар, преследовавший нас последние три месяца, внезапно кончился. Больше не было ночных звонков по телефону, когда я слышала, как в трубку плачет ребенок. Мой ребенок, которого я считала мертвым [Подробно об этой истории читайте в книге Т. Поляковой «Леди Феникс», издательство «Эксмо».], в чем Лукьянов все три месяца пытался меня разубедить. Отошли в прошлое долгие консультации с самыми известными врачами, твердившими в один голос, что сохранить ребенка при полученных мною травмах было невозможно. Но, даже если допустить, что он каким-то образом выжил, после преждевременных родов ему бы потребовалась серьезная помощь, специальные аппараты и прочее, чего не было и быть не могло в клинике, где я очутилась. «Это невозможно», – повторяли они, и я им верила, но, будто заноза, сидело в мозгу: «А вдруг?» Лукьянов и здесь оказался прав, это «а вдруг» не давало мне покоя, сводя на нет все мои старания забыть тот ужас.

Когда Тимур стал жить в моей квартире, на звонки по ночам отвечал он. Как видно, Лукьянова это не устраивало, и он придумал более действенное средство, в результате мы столкнулись с ним в торговом центре. Но после того памятного дня Саша исчез. Не звонил и никак иначе себя не проявлял. Что это было: признание того, что затянувшаяся игра ни к чему не приведет, или Лукьянов собирался преподнести мне очередной сюрприз? Хорошо его зная, я склонялась ко второму. Но ничего не происходило.

И я все реже думала о Саше, а если и думала, то без привычного страха. Иногда, среди ночи, я просыпалась в холодном поту и вдруг понимала: ничего не кончилось. Моя любовь к нему, запутанные отношения в странном любовном треугольнике, где действующими лицами были я, Тимур и Лукьянов, и та боль, которую мы причинили друг другу… Я могла бы решить: он понял, что зашел слишком далеко, и отказался от своих намерений, если бы была способна заподозрить в нем подобное благородство. В своих кошмарах я видела его убегающим, раненым, даже убитым и просыпалась в слезах, и тогда приходила мысль, что его исчезновение из моей жизни связано с обстоятельствами, весьма опасными для него. Человеку, который прятался под чужой личиной, не стоило являться сюда, и страх, что сны мои могут стать пророческими, заставлял меня стискивать зубы. Но и с этим я научилась бороться. Я больше не пялилась в потолок, а прижималась к Тимуру, спеша найти в нем поддержку и утешение, и страх уходил.

Вопреки моим опасениям, наши отношения с Тимуром вовсе не зашли в тупик. Словно по молчаливому уговору, мы избегали недомолвок и с готовностью шли на уступки друг другу. Я вернулась на работу к Деду. Тимуру это вряд ли нравилось, но возражать он не стал. Зато сделал мне предложение. Я его приняла, прекрасно понимая: в сложившихся обстоятельствах отговорки типа «давай подождем» попросту разрушили бы наши отношения. Хотя кое-какие сомнения у меня были. Опять же не ясно, как к этому отнесется Дед, мой бывший любовник и благодетель, а ныне работодатель. Конечно, можно послать его к черту, но я по опыту знала: это проще сказать, чем сделать. Не так легко вычеркнуть его из жизни, слишком многое нас связывало.

Дед отнесся к моему замужеству как к неизбежному злу. Недавние события и его кое-чему научили.

– Поступай как хочешь, – сурово заявил он, когда я сообщила о своем намерении. – Если тебе интересно мое мнение, ты делаешь глупость.

– С чего вдруг? – усмехнулась я.

– В своем стремлении помочь ему ты заходишь слишком далеко, – отрезал он.

– Помочь? – вытаращила я глаза, хоть и догадывалась, что он имеет в виду.

– Разумеется. Твой Тагаев напоминает натянутую пружину. И если вдруг… впрочем, ты лучше меня знаешь, что будет, если это «вдруг» произойдет. Оттого и вбила себе в голову, что должна быть рядом. Глупость несусветная. Хотя… я тебя понимаю, Детка. Нутро у него звериное, и удержать его от этого зверства можешь только ты. Но меня мутит при мысли о твоей добровольной жертве.

– А тебе не приходила в голову мысль, что я люблю его? – хмуро спросила я.

– У меня в этом большие сомнения. Но тебя я вряд ли сумею переубедить. Жизнь покажет, кто из нас прав.

– Лучше бы ты пожелал мне счастья, – фыркнула я.

– А чего, по-твоему, я желаю, соглашаясь с этим дурацким решением? Ладно, выходи замуж, постараюсь это пережить. А когда ты поймешь… не зыркай с огнем в очах, помни главное: я рядом. И если почувствуешь, что сваляла дурака… Надеюсь, ты наплюешь на свою дурацкую гордость и просто скажешь мне об этом, а не будешь страдать, обманывая меня и себя, что совершенно счастлива.

По обоюдному согласию от пышной свадьбы мы с Тимуром отказались. Мне она была не нужна, да и о самолюбии Деда стоило все-таки подумать. Тагаеву важен был сам факт, а не присутствие на свадьбе двух сотен граждан, которые, по большей части, были нам безразличны. Однако он настоял на венчании, и хоть Дед скроил презрительную мину, бросив с неприязнью:

– Вот уж не думал, что он у нас верующий, – я с готовностью согласилась.

Мне будущая свадьба представлялась так: заедем в загс, распишемся, потом отправимся в церковь, где нас обвенчают, после чего поедем домой и поужинаем в одиночестве. Но тут выяснилось, что Тимур представлял себе все несколько иначе. И в загс я отправилась, как и положено невесте, в белоснежном платье, фате и в лимузине. Жених надел мне на палец кольцо с бриллиантом. На внутренней стороне кольца была надпись: «Навсегда». Его кольцо было скромным, но надпись та же. Венчание происходило в кафедральном соборе. С моей стороны присутствовали Ритка с мужем и Лялин с Вешняковым, оба с женами. Приглашать Деда я не рискнула, чтобы не ставить его в неловкое положение. Однако за двадцать минут до венчания он сам явился. Его охрана и охрана Тимура позаботились о том, чтобы посторонних в храме не было. Так что никто не узнал: венец над Тимуром держал Дед, стоя рядом с Риткой, которая держала венец надо мной, при этом по неизвестной причине обливалась слезами. Данному торжественному событию предшествовал десятиминутный разговор моих мужчин с глазу на глаз, в укромном уголке храма, куда Дед удалился под руку с Тагаевым. Что они успели сказать друг другу, мне неведомо. Но после венчания Дед заявил зловещим шепотом:

– Сделаешь ее несчастной, своими руками придушу.

На что Тимур ответил без намека на почтение:

– Держись подальше от моей жены.

Дед досадливо плюнул и удалился.

Из собора мы отправились в ресторан, который был также оцеплен охраной. Ужин длился часа четыре, присутствующие, как им и положено, произносили тосты, кричали «горько», а мы целовались, как положено жениху и невесте. Гостей было немного, в основном приятели Тимура, все старательно улыбались, однако на лицах читалось сомнение, высказать которое вряд ли кто решился бы, прекрасно зная характер Тимура.

В разгар торжества я вдруг поняла, что чего-то жду. Еще в соборе я растерянно оглядывалась, высматривая кого-то. А вот в ресторане пришло озарение: я ждала, что появится Лукьянов. Не его ждала, нет. Но была уверена, он такое событие не оставит без внимания. И с беспокойством поглядывала на охрану: что, если они здесь не для того, чтобы избавить нас от досужего любопытства, а совсем по другой причине? Такие мысли особой радости не доставляли, так что желал того Лукьянов или нет, но свадьбу мне он умудрился подпортить. Хотя винить его в этом глупо, раз такими мыслями изводила я себя сама.

В половине десятого Тимур поблагодарил гостей за поздравления и поспешил со всеми проститься. После чего мы отправились к нему, то есть в его квартиру. Осознание того, что мысли о Лукьянове явились ко мне так не вовремя, возымело совершенно неожиданное действие: я решила, что виновата перед Тимуром, и вознамерилась загладить свою вину. Не знаю, о чем думал он, но на мой немой призыв он откликнулся с большим воодушевлением, и брачным ложем нам на время стал паркет в прихожей. Роскошное платье было безнадежно испорчено, зато мы оба чувствовали себя так, точно сливались в объятиях впервые. Под утро, совершенно обессилевшая и до неприличия счастливая, я усмехалась, пристроив голову на плече Тимура, потому что за эту сумасшедшую ночь и мое женское счастье смело могла благодарить все того же Лукьянова. Знай он об этом, непременно зашелся бы в хохоте.

На следующий день мы улетели в Рим, но за неделю мало что там увидели, по большей части находясь в постели, как и положено молодоженам, а через десять дней я вышла на работу, и тут начались мытарства сослуживцев. С одной стороны, они считали себя обязанными меня поздравить, с другой – опасались, что поздравления выйдут им боком, ведь они понятия не имели, как к перемене в моей судьбе отнесся Дед. Я в ответ демонстрировала большое счастье, то есть, нацепив улыбку от уха до уха, носилась по коридорам. Разумеется, Тимур мог бы задать вопрос: а почему, собственно, мне столь необходимо работать у Деда? Посадить меня дома он все-таки не планировал, справедливо полагая, что домохозяйки из меня не выйдет, коли за долгие годы я привыкла совершать трудовые подвиги и очертя голову лезть туда, куда, по большей части, соваться меня не просили. Но в городе для меня работа, безусловно, нашлась бы. Однако он этого вопроса не задал, за что я была ему благодарна хотя бы потому, что ответа на него и сама не знала. Начать жизнь заново далеко не так просто, как порою кажется, вот я и решила не торопиться. Зато Тимур сразу же заявил: жить в квартире, подаренной мне Дедом несколько лет назад, он не намерен. Тут пришлось согласиться мне. И мы с собакой Сашкой скоренько переехали к нему. Но этого моему мужу показалось мало.

– Твою квартиру надо продать, – сказал он, и я опять-таки вынуждена была согласиться. Реши я ее оставить, Тимур мог бы подумать, что я считаю: наш брак продлится недолго, и я надеюсь вернуться в родные пенаты. Квартиру продали.

Камнем преткновения едва не стала смена фамилии, то есть мне-то было все равно, какую фамилию носить. Тимур настаивал, чтобы я стала Тагаевой, но Дед об этом ничего слышать не желал.

– Как ты себе это представляешь? – рявкнул он, когда я сообщила ему о возможном изменении моих паспортных данных. – Мало того, что ты связалась с этим типом… я хотел сказать, мало того, что ты выбрала в мужья малоподходящего человека, ты еще хочешь носить его фамилию, хотя должна понимать: она для очень многих людей точно красная тряпка для быка. В моем окружении не может быть человека с такой фамилией, – безапелляционно закончил он.

– Хочешь меня уволить? – невинно полюбопытствовала я, наблюдая за тем, как лицо Деда идет пятнами.

– Еще чего. Поговори с ним, он должен понимать…

Тимур, как оказалось, ничего понимать не собирался, хотя в словах Деда кое-какая истина содержалась. Тимур в городе считался человеком с сомнительным прошлым, говоря попросту, криминальным авторитетом, пусть в последнее время вспоминали об этом все реже и неохотнее и все чаще называли его не иначе, как крупным бизнесменом. Однако рассчитывать на то, что все об обстоятельствах его биографии разом забудут, не приходилось, оттого позиция Деда была в общем-то мне понятна, не стоило гусей дразнить. Переговоры грозились зайти в тупик, о чем я поставила Деда в известность, намекнув, что муж в этом смысле непреклонен. Дед, матерно выругавшись и побегав по кабинету, предложил компромисс:

– Почему бы тебе не носить двойную фамилию?

– Глупость какая, – буркнула я в ответ, но, поскучав и поерзав, поехала к Тимуру.

– Что он от этого выгадает? – хмыкнул тот.

– Соратники не станут тыкать в него пальцем, – пожала я плечами. – По крайней мере, приличия будут соблюдены. А для Деда это важно. На работе я останусь Рязанцевой, а в остальное время Тагаевой. По-моему, это разумно, – добавила я. – В знак большой благодарности за жест доброй воли с твоей стороны обязуюсь не лезть в твои дела. По возможности, – закончила я со вздохом. – То есть я, конечно, полезу, но до определенных пределов и только с твоего согласия.

– Мы что, торгуемся? – усмехнулся Тимур, а я кивнула:

– Вроде того.

– Черт с ним, – махнул он рукой, и я стала обладательницей двойной фамилии, о чем широкая общественность так и не узнала. Мое желание не соваться куда не просят, было вознаграждено: Тимур не настаивал, чтобы я избавилась от прежних привычек, и раз в две недели, а бывало и чаще, я отправлялась на встречу с Лялиным и Вешняковым – пивка попить, умных людей послушать. Вот так, ко всеобщей радости, мы преодолели все препятствия, с чем я себя и поздравила. Мой пес быстро привык к новому жилищу, граждане в доме с колоннами, где обосновался Дед, вскоре успокоились, раз ничего особо выдающегося не происходило. Однако поздравить себя с началом новой жизни я не спешила, продолжая чего-то ждать. Впрочем, душой кривить не следует: ждала я, конечно, Лукьянова. Ответного шага, звонка, намека, чего угодно. Я надеялась, что он исчез так же внезапно, как и появился когда-то, да вот беда, не могла в это поверить. Или не хотела?

В ту пятницу я ехала на работу, беспричинно улыбаясь. После сумрачных дней конца марта вдруг запахло весной. Светило солнце, грязный снег на обочине дороги больше не вызывал раздражения, потому что стало ясно: это ненадолго. Еще чуть-чуть, и весна станет здесь полноправной хозяйкой, а с приходом весны люди чувствуют себя счастливыми просто так, оттого что солнце светит, и я в этом смысле не исключение.

Бросив машину на стоянке, я направилась в свой кабинет, размышляя о том, что в такую распрекрасную погоду тратить время на возню с бумажками просто грех. Однако, вспомнив, что платят мне зарплату не за подобные мысли, а за доблестный труд, я уткнулась в компьютер, сделала несколько звонков, назначила пару встреч и поздравила себя с тем, что смогла-таки сотворить нечто полезное, весьма в этой полезности сомневаясь. Потом подумала, что не худо бы выпить чаю, и отправилась к Ритке. На самом деле я просто решила дать себе поблажку и на время отлынить от работы.

Ритка царственно восседала в приемной Деда. К работодателю она всегда относилась с уважением, которого он, безусловно, заслуживал, и с любовью, которая временами меня поражала. Дед слыл покорителем женских сердец, совершенно справедливо, кстати, ибо количество его избранниц давно перевалило за сотню. Но Ритки в этом длинном списке не было, о чем мне доподлинно известно. Как-то шутя я задала Деду вопрос: с какой такой стати он обошел ее вниманием? Ответ не замедлил последовать, причем ответил он серьезно: «Рита прекрасный работник и человек хороший». Я скроила скорбную мину, намекая на невысказанный вопрос, это что же получается: Дед из всех баб выбирал лишь никудышных работников и скверных людей? Но, поразмышляв немного, вынуждена была согласиться с его логикой: роман был бы весьма непродолжительным, и Дед, скорее всего, лишился бы верного помощника и причинил боль хорошему человеку. Сама Ритка объясняла сложившуюся ситуацию еще проще: «И без меня есть кому подол перед ним задирать. Хотя, если б он предложил, я бы не отказалась. Не потому, что начальство уважаю, а потому, что Дед единственный мужик, кто это уважение заслуживает». – «Звучит несколько витиевато», – съязвила я тогда, а Ритка хмыкнула: «А мне плевать, как звучит».

Мы с ней были давними подругами и в нашем серпентарии по-настоящему могли доверять только друг другу, а разногласия в оценке поступков Деда на этом доверии никак не сказывались.

– Привет, – кивнула Ритка, взглянув на меня. Я покосилась на заветную дверь.

– У себя?

– У себя. Но занят. До 16.30 все расписано, так что загляни попозже.

– Я вообще-то чаю хотела выпить.

– Это пожалуйста, – улыбнулась она.

На третьем этаже был бар, но посещала я его нечасто. Ритка заварила чай, поглядывая на меня с сомнением. Наконец произнесла:

– Выглядишь довольной.

– Я не выгляжу, я такая и есть: всем довольная.

– Хорошо, коли так.

– Мне непонятен ваш скептицизм, уважаемая, – хмыкнула я.

– Дед говорит, это твое замужество… – начала Ритка.

– Это мое замужество, а не его, так что лучше бы он помалкивал.

Она вздохнула.

– У тебя правда все хорошо?

– Конечно, правда. Сашка привык к новому жилью, и у меня нет причин жаловаться.