скачать книгу бесплатно
Москва и мертвичи
Андрей Поляков
Столкнувшись с загадочным убийством малоизвестного писателя, следователь Агафья Игнатова открывает для себя изнанку Москвы. Что такое Черный Кремль, кто такие «гастролеры» и какая древняя опасность нависла над столицей? В поисках ответов ей с напарником Дмитрием Барченко придется познать мегаполис во всем его ужасе и великолепии.Во втором романе победитель премии «Электронная буква 2022» помещает древнерусский фольклор в декорации современной Москвы и щедро посыпает все городскими новостями, историческими фактами, культурными отсылками, юмором и теориями заговора, так, что в конце концов становится непонятно, где правда, а где вымысел. Это текст о столице без прикрас.
Андрей Поляков
Москва и мертвичи
В «Москве и мертвичах» фантастическое отчасти иронично вплетено в реалии Москвы 2023 года. Роман пропитан духом и ритмом нынешней эпохи: и сюжетно, и на уровне деталей, и стилистически. Андрей Поляков проведет читателя по всей Москве, от «А» до «Я»: гости столицы углядят в этом путеводитель, москвичи узнают легкую улыбку на лице родного города, а мертвичи, возможно, удивятся интерпретации важных исторических событий. Как все было на самом деле, при чем тут московский пожар и Черный Кремль? Герои Андрея Полякова знают шокирующие ответы.
Денис Лукьянов, писатель, книжный обозреватель журнала «Юность», контент-менеджер ГК «ЛитРес»
Приготовьтесь: эта история обжигает, как горячий пар в бане. Держите книгу крепче, а если читаете её в метро, лучше не поднимайте глаза на сидящих напротив. Увлекательный роман, который определенно пощекочет вам нервишки!
Телеграм-канал «Книжный Лис»
Сотням километров московских улочек, что я истоптал, и Полине – за невероятную любовь к городу и знание его мельчайших деталей.
Москва вводится в план. Но чтобы создать новую Москву на месте старой, почти тысячу лет строившейся кусочками, где какой удобен для строителя, нужны особые, невиданные доселе силы…
Владимир Гиляровский. Москва и москвичи
Пролог
Я – это город.
Город – это я.
Поутру мое сердце, центр с его Бульварным и Садовым кольцами, сокращается, вбирая миллионы офисных работников, мигрантов и транзитных пассажиров, а потом расширяется, выстреливая их всех ближе к вечеру в поезда дальнего следования или спальные новостройки.
Человеческая масса, моя кровь, несется и пульсирует по проспектам-артериям и улочкам-сосудам, поддерживая жизнь в моем тысячелетнем теле. Иногда она забивает площади и образуются тромбы, тогда приходят другие люди, и кровь несется дальше.
Одни сосуды отмирают, другие проделывают себе путь в моем мясе городской застройки. Потоки крови снесли Сухареву башню, чьи фундаменты ждут своего часа под асфальтом, совсем покинули улочки Зарядья, ныне едва узнаваемые в контурах парка, и истощились в переулках за стеной Администрации президента у Китай-города.
Легкие, мои огромные леса и парки с деревьями, что достигают десятков метров в высоту, дают приют миллионам птиц и уставших горожан и не позволяют этому городу-курильщику окончательно задохнуться. А где-то в их зеленых глубинах кроется многолетняя инфекция – не значащиеся на картах захоронения наполеоновских солдат в Филях, незадокументированные радиоактивные свалки или стоящие посреди леса вентшахты правительственных линий метро у парка Победы.
Мозг? Я и сам не понимаю, где он. Скорее, где-то на юго-западе. Он и не особо нужен. В основном я сладко дремлю, подсматривая за всем одним полуприкрытым глазком, и расту, изредка беспокоемый наводнениями, пожарами или войнами. Что бы ни происходило – крови становится только больше и несется она все быстрее с каждым годом.
Иногда я созерцаю себя. Проношусь с утра легким могильным ветерком по подземельям Кремля, циркулирую августовской жарой по Кольцевой ветке метро, обрушиваюсь ливнем на особняки и заброшенные стройплощадки Хохловки, чьи переулки так свежо пахнут летом зеленью и хранят тайны за помутневшими окнами расселяемых коммуналок. Рыжим котом забираюсь на чердак дореволюционной постройки в Кадашах, где собирается секретное общество, затем скребу опавшей листвой по замурованным дверям без ручек в зданиях с фальшфасадами на Третьяковке. Я вею сквозняком через рассохшуюся деревянную раму госдачи, там еще живет статусная старушка с самоваром на комоде с белой тканой салфеткой. Взмываю и парю над Некрасовкой с ее молодой кровью, теку по кирпичному коллектору Неглинкой, вспоминая былую мощь, любопытным бездельником проскальзываю через закрывающиеся ворота в сталинские дворы и смотрю на кованные калитки без табличек и звонков.
И тогда, на мгновение, я вспоминаю кто я на самом деле.
Часть I. Прозрение
Глава I. Что такое МПД?
Агафья увернулась от очередной залетающей в переулок полицейской машины с включенными мигалками, прикурила красные «Мальборо» и продолжила разглядывать резную, с завитушками вывеску «Лавка Сандуновъ». Сегодня погода выдалась скверной, несмотря на лето, было что-то около десяти тепла, ветер рвал зонтики и верхушки деревьев, а с неба мерзко покапывало, поэтому приходилось то и дело убирать смокшуюся вороную челку с глаз. Очередная капля потушила сигарету, Агафья чертыхнулась и бросила ее под ноги, достала новую.
Сколько в Москве жила, ни разу сюда ноги не заносили. Известное место, исторические бани, действующие с 1808 года (как сказал «Яндекс»), пережившие Наполеона, декабристов, две революции, Первую и Вторую мировую, перестройку, девяностые и нулевые. Особенно нулевые, когда разгулялись аппетиты у бандитов и застройщиков.
Сюда ходили все: ее коллеги, старые, казалось, дореволюционные, деды, легализовавшаяся мафия и неотличимые от них чиновники, олигархи, поп-звезды, иностранцы, обычные горожане – и мужчины, и женщины – и их дети. Даже герои «Иронии судьбы» (фильм она терпеть не могла) тут были. Народные бани, где все были равны и где даже в девяностые, казалось, поддерживалось перемирие и не случилось ни одной громкой криминальной расправы, хотя захаживать сюда полюбили малиновые пиджаки. И теперь «зверское», как скоро напишут газетчики, убийство в центре столицы. «Что, Игнатова, слишком спокойный выдался последний год? Ну вот теперь будет экшен».
– Что, Игнатова, слишком спокойный был годик? Ну вот теперь попрыгаем, – продублировал ее мысль подкравшийся Хакимов.
– Марат, я тебе обещала, что когда-нибудь сломаю ноги за твои подкрадывания? – поинтересовалась она не оборачиваясь.
– Обещала, обещала, но ты ж меня любишь. Пошли?
– Сейчас, дай докурю. Внутри был?
– Был.
– Жесть, как описывали?
– Я такого не видел раньше. Просто пиздец.
– Молодой ты еще. Веди.
– Соседний переулок. Ты как не москвичка.
* * *
– Да… пиздец.
Старший следователь по особо важным делам Игнатова А. Л. повидала немало убийств и расправ за свою двенадцатилетнюю карьеру, но это было за гранью.
– Вариант, что он так сам перепарился, исключен? – спросила она, скорее, для собственного успокоения, у старающегося не блевануть управляющего.
– Да какое перепарился? Вы ж сами-то все видите. Как такое с самим собой-то можно сотворить? Ну если б он устроил перегрев и сердечко бы не выдержало, то он бы потерял сознание и сварился тут, как рак. А вы ж видите все. Его до смерти забили, почти кожу сняли.
– А ваши люди где были?
– Ну, они заходят проверять раз в пятнадцать-двадцать минут. Он тут один сидел, по словам банщика, похлестать не просил, температура слабенькая была.
– Хорошо, идите. Банщика допросили? – кинула она Хакимову, не отрываясь со странным восхищением от изучения жуткой сцены.
На банной лавке лежало месиво, когда-то бывшее Аркадием Водолазовым, немолодым преподавателем истории и почти неизвестным писателем. Как-то специально опознавать его не понадобилось – он был постоянным клиентом с абонементом. Труп лежал на массивном животе, вокруг, на расстоянии нескольких метров, все было забрызгано ошметками кожи, каплями поджарившейся крови и тысячами обрывков засохших листьев, тоже раскрашенных красным. Запотевшие раздавленные очки валялись под лавкой, а рядом с ногами примостилась кадка, в которую кинули пять стесанных до самых ветвей дорогих сандуновских веников. Там же лежал пакет с раздавленными чипсами. Кто вообще жрет в бане?
– Допросили. Алиби, его видели пять разных сотрудников и посетителей, когда это происходило. Он говорит, что ничего не слышал. Вообще никто ничего такого не слышал. В тот вечер было мало народу, но люди были, сидели с пивком и воблой неподалеку. Он говорит, что невозможно сделать с человеком такое за двадцать минут, даже если бы его впятером одновременно дубасили.
– Кто-то заходил-выходил?
– Нет, на входе по камерам проверили, а так тут один коридор, который ведет мимо сидевших с пивом граждан. Они бы заметили кого-то. Никто к нему не заходил.
– Ну и как это понимать? Тут что, секретный ход? Что за гребаная «Собака Баскервилей»?
Хакимов пожал плечами.
– Игнатова, пошли уж? Сколько можно на это смотреть? Судмедэксперты разберутся, сам он себя или в несколько рук его упарили.
Она вышла из парилки и вдохнула приятной прохлады, царившей в зале «высшего мужского разряда» с бассейном.
«Сандуны» поражали своим убранством, напоминая богатую дворянскую усадьбу дореволюционной поры. Колонны из желтого мрамора, уходящие в лазурные своды с золотыми барельефами, античные статуи и вазы, люстры высотой с потолок средней современной квартиры, изразцовые печи с резными сфинксами, канделябры и вычурные деревянные балконы с расписными потолками. Все это благолепие подчеркивало, что посетитель ступил в храм чистоты. И вот кто-то этот храм осквернил, а ей свезло искать богохульника.
– Надо поговорить с управляющим про ходы и раздобыть планы здания, – решила Агафья.
Они нашли все еще зеленого менеджера на одном из диванов.
– У вас есть планы здания?
– Есть. Зачем вам?
– «Пеструю ленту» смотрели?
– Что?
Изучение пожелтевших схем не дало никаких результатов. Комплекс зданий за его долгую историю неоднократно перестраивали, но никаких секретных ходов, лазов и застенных тоннелей с вентиляционными шахтами обнаружено не было. Да и стал бы их кто наносить на схему? Детальный осмотр места преступления, а Игнатова не сомневалась, что они имеют дело с убийством, тоже не принес плодов. Все было тщательно рассмотрено, простукано, исследовано на предмет тайных нажимных панелей или кнопок, но парилка с ее современной отделкой почти не оставляла шансов обнаружить какой-нибудь поворачивающийся камин или люк в полу. Это не Бейкер-стрит, а Хакимов не Ватсон. Блядство.
* * *
Несмотря на продолжительную работу в комитете, походы к судмедэкспертам в их холодные могильные чертоги оттягивала до последнего. Вот и сегодня, перед тем как заявиться к Сидельникову по поводу Водолазова, она некоторое время попрокрастинировала на уличной лавке, куря одну за одной и размышляя над доставшимся делом. «Зверское убийство в центре столицы» – вчера в Телеграм-каналы уже утекли фото из парилки (оторвать бы яйца этому сливающему), а сегодня об этом писал «Московский комсомолец». Ничего не сходилось.
Убийцы (убийц?) нет. Никто ничего не видел. Как зашел, как вышел, неясно, камеры и посетители ничего не зафиксировали. Сам убийца либо не из криминального мира, либо совсем отмороженный, ведь в банях всегда была нейтральная территория, а все разборки происходили за ее стенами. Ни одного свидетеля, у всех находившихся в «Сандунах» крепкое алиби. Чужих отпечатков на вениках миллион – баня-то общественная, толку от мешанины из тысяч пальцев – ноль. Убитый – какая-то мелкая сошка, непонятно кому нужный тихий интеллигент, судя по тому, что она успела прочитать в паре статей и его аккаунте в запрещенной соцсети.
А убийство громкое, явно показательное. Бизнес-разборки? Отвадить от бань посетителей и ударить по владельцам рублем? Но зачем тогда такая изощренная жестокость? Послать одним только владельцам понятный сигнал? Зачем на глазах у всех? «Надо будет с хозяевами переговорить», – поставила себе галочку Игнатова. Она нехотя поднялась и отправилась к Сидельникову.
Классический Слава и его владения. Сидит жрет фастфуд, а за стенкой трупы. Майка с патлатыми мужиками, из огромных наушников, делающих его похожим на Чебурашку, орет что-то, с трудом напоминающее музыку. И запах этот неживой и мерзкий, и бьющий по глазам свет, и стены с кондовой зеленой краской. Она тронула судмедэксперта за плечо.
– Нэнси Дрю! С новым таинственным делом! – осклабился небритый эскулап.
– Скучала по этому месту (нет).
Он подвинул Игнатовой грязную тарелку с сушками. Та поморщилась и мотнула головой.
– Агафья, почему не навещаешь старого друга? Только на трупы приходишь посмотреть.
– Агата. Я просила называть меня Агата. Ты хоть из подвала своего вылезай иногда. Там, наверху, знаешь, солнышко, люди ходят, пообедать приходи хоть раз в столовую, – она повышала голос, зная, что Слава немного глуховат от постоянно орущего в ушах говнорока.
– Люди там суетные. А тут тихие и спокойные, – ответил он без тени иронии.
– Короче, рада тебя видеть, но давай побыстрее с этим разберемся.
– А это будет очень быстро, дорогая. И ни хрена непонятно.
Он выкатил тело из хромированного бокса и скинул простыню. Замороженное месиво выглядело еще более отвратительно, чем разогретое. Слава картинно обвел рукой тело и поклонился.
– Первое: не мог он сам с собой этого сделать, ну ты это и сама понимаешь. Он бы в какой-то момент отключился от боли и потери крови, а тут его и после потери сознания продолжали хлестать до смерти. Второе: чтобы так забить человека, нужно его либо чем-то накачать, чтобы он не двигался, либо связать, либо держать за руки-ноги. Иначе будет вырываться, убегать, и характер следов ударов на это бы указывал.
– И?
– И ничего. Веществ никаких не обнаружено. Следов от веревок, наручников, рук, отпечатков – ничего нет. Мистика какая-то. То есть он сам лежал и не двигался. И молчал еще, раз никто ничего не слышал, а на лице тоже никаких следов нет, рот никто не затыкал.
– Есть вариант, что он перегрелся, потерял сознание, а потом с ним это сделали?
– За такой промежуток времени – вряд ли. Это ж все случилось минут за двадцать, ты говоришь? То есть это ему надо было посидеть, резко упариться до потери сознания, скажем, а это минимум минут десять надо, и это оставляет убийцам еще десять минут, чтоб его так обработать. А потом, я еще не успел сказать, он откусил сам себе кончик языка. После такого не поспишь.
– Орудия убийства – веники? Это могло быть что-то еще, не знаю, машина какая-то?
– Отличные веники, хорошие листья, качественная древесина, крошки от них повсюду. Его забили банными вениками.
– Ты сказал «убийцам»?
– Ага. Вырисовывается три вида следов. Два взрослых: один, словно здоровый мужик, который хлестал в полную силу, второй послабее, но все равно бил от души, возможно, это женщина. Либо же мужик бил второй рукой слабее, непонятно, но это маловероятно.
– А третий?
– А третий слабенький совсем. Я даже сначала не разглядел. Но это точно говорит о том, что хлеставших было как минимум двое, даю голову на отсечение.
– И если это другой человек, то что можешь сказать?
– Либо с больной рукой, либо старик, либо ребенок. Но я стараюсь об этом не думать. Я вообще не понимаю, как это можно сделать с человеком за такой период времени.
– Ребенок?
– Ребенок.
* * *
Игнатова неторопливо выпускала дым в окно старенькой «мазды» и ждала Хакимова. Это дело (теперь уже точно дело, на днях она запросила у прокурора возбудить уголовное) ей абсолютно не нравилось. Во-первых, оно грозило стать третьим в ее карьере висяком, во-вторых, за ним следила пресса, в-третьих, тут отчетливо прослеживалась какая-то чертовщина, от несостыковок в характере смерти Водолазова до невидимой семьи убийц-банщиков. Она тяжело вздохнула, снова затянулась, откинулась на подголовник и невидящим взглядом уставилась на подъезд дома, где жил убитый писатель. Где Хакимова носит?
С Хакимовым они работали уже несколько лет. И пару раз спали, впрочем, ничего серьезного быть у них не могло. Младший следователь был ловелас и любимец женщин, так что это, скорее, Агафья затаскивала его в постель (а один раз в машину), чтобы снять стресс после особо тяжелых дел. А вот по-человечески она его любила и была безмерно благодарна, ведь в самом начале совместной работы он спас ей жизнь. То дело тоже было с чертовщиной. Тогда поп в подмосковной деревеньке на берегу водохранилища утопил всю семью и исписал стены странными символами и фразой «он в глубине вод». Самого его так и не нашли, только рясу на берегу, зато расследование совершенно случайно вывело на проживавшего на соседней улице серийного убийцу с пятью женскими скелетами в подвале.
Агафья подпрыгнула от резкого звука.
– Не спать! Вдовушка ждет! – ехидно посоветовал барабанивший в стекло. Снова подкрался Хакимов.
– Твою-то мать. Ну прекращай, а? – простонала она, открывая дверь.
Водолазов с женой и котом (дети выросли и уехали за границу) жил в Солнцево в обычной позднесоветской панельной многоэтажке с синими полосками на фасаде. Подъезд номер три был в три слоя окрашен самыми дешевыми и вонючими коричневой и серой красками, входная дверь стояла глухая, металлическая, с обрывками нелегальной рекламы и предложениями снять квартиру. Домофон не работал, дверь была открыта настежь, консьержа в доме не было, а внутри темного подъезда стояло легкое амбре. Лифт встретил пассажиров разбитым зеркалом, прожженными кнопками и исписанными матюками стенами. Именно в таких условиях Водолазов писал о судьбах России и – предсказуемо – приходил к не очень утешительным выводам. Слегка поморщившись, Игнатова нажала на полурасплавленную кнопку тринадцатого этажа. Двери лифта затворились с протяжным лязгом.
Вдова Водолазова открыла минут через пять, после третьего звонка. Из-за приоткрытой двери невидяще, сквозь Игнатову с Хакимовым, уставилась пара заплаканных глаз.
– Виктория Борисовна?
– Вы тоже похоронные агенты? Я же сказала, уже нашла.
– Агата Игнатова, Следственный комитет, я вам звонила, – она продемонстрировала красную корочку.
– А… конечно. Заходите, – хозяйка сняла цепочку и впустила следователей. – Не разувайтесь.
