скачать книгу бесплатно
– Спасибо.
– Не за что.
– Паять умеешь? Нужна информация по обучению?
– Я сам найду.
– А что собираешься чинить? Если не секрет, конечно, – девушка перевела взгляд на замотанный материей предмет.
– Старинный пылесос.
– Хм… Ну, починить-то ты его, конечно, сможешь. А пользоваться – нет. Энергопотребление у него – сам понимаешь…
– Понимаю, конечно. Я не себе. Для музея. Мне бы только немного электричества для проверки…
– Трехсот ватт на пятнадцать минут тебе хватит?
– Э-э… Сомневаюсь…
– Тогда это проблема.
Бек тихонько ругнулся.
– Постой… Для музея, говоришь? Подтвердить можешь?
– Разумеется, – Бек коснулся браслетом браслета девушки.
– Севильский Естественноисторический… Да, классный музей у вас, была там недавно. Ну что ж… Для науки можно все. Или почти все. Делаю тебе безлимит на день. Но в пределах разумного, сам понимаешь…
– Понял, спасибо, – Бек машинально прикрыл глаза и отправил запрос на знакомство.
Подтверждение пришло сразу. Мари. Мари Ким. Двадцать восемь лет, не замужем. Специальность – информационный ассистент.
Девушка улыбнулась, и Бек ответил тем же. Нет, не то, чтобы он что-то имел в виду: запрос на знакомство и положительный ответ означают, как правило, лишь то, что люди случайно встретились, показались друг другу симпатичными и не против обменяться минимальной информацией, которую сами сочли возможным сообщить о себе. И все же… Интересно, когда он закончит – Мари будет еще здесь? Тогда попробовать в музей позвать, что ли… Или на ночной эфир о пермских терапсидах через неделю… Передача, конечно, рассчитанана продвинутый уровень и предполагает хотя бы минимальные познания в палеонтологии… Но с эрудицией у нее все должно быть в порядке. Задача информационного ассистента – не только и не столько рассказывать людям, где и какие инструменты лежат: с этим легко справился бы робот. Главное, зачем она здесь – моментально находить и выдавать посетителям любую информацию по тому, что они собираются сделать или отремонтировать. Хоть по микроэлектронике, хоть по резьбе по камню. Конечно, возможности поиска теперь не идут ни в какое сравнение с прежними, но грамотно составлять запросы умеют далеко не все…
* * *
Разблокировать шестнадцать команд управления временем оказалось не слишком сложной задачей. Это было чем-то вроде защиты от дурака: оставь разработчики этот блок активным, на сервисные центры обрушился бы целый шквал заявок, что прибор, дескать, не работает. И многие тысячи пользователей, увидев вместо красивой картинки абстрактные пятна, ни за что бы не догадались, что причина неисправности – лишь отставание внутренних часов коммуникатора от точного времени на пару миллисекунд.
Можно было обойтись и без пайки. Но снять основную плату, чтобы добраться до джамперов, показалось Беку более удобным, чем пытаться переставить их длинным изогнутым пинцетом на ощупь: потеряются еще – где замену искать?
Бек вдыхал хвойный запах расплавленной канифоли с наслаждением, предвкушая момент, когда он даст мысленную команду перевода стрелок часов… Вот только куда? Пусть будет верхний девон для начала.
Очутившись в виртуальном пространстве, Бек попытался изобразить море. Проблем не возникло: вода – она и триста восемьдесят миллионов лет назад вода. Вряд ли волны в то время были розовыми. Или, скажем, оранжевыми. Поэтому сам факт появления перед взором палеореконструктора покрытой небольшими барашками водной глади ни о чем не говорил. А теперь небольшая проверка: пусть вон там выпрыгнет дельфин! Есть! Ура, оно сломалось! Бек снова очутился в пустоте, а вокруг замелькала радуга разноцветных пятен. Модуль управления временем успешно разблокирован: система сама сопротивляется любой попытке внедрить чужеродный элемент.
Снова висящее в пустоте море. Кусок пустынного побережья. Здесь в море будет впадать небольшая речка… Есть! Что ж, девон – так девон. На сушу неуклюже выползает тиктаалик – странное существо, по внешнему виду – гибрид лягушки с саламандрой, но по факту – все еще рыба. Рыба, способная совершать небольшие вылазки на сушу… Сломалось! Снова пятна, снова рисовать с начала.
Стоп, а что, собственно, тиктаалику делать в пустыне? Неужели механизмы эволюции могли усовершенствовать его плавники лишь для того, чтобы рыбка получила возможность прогуляться по прибрежному песку? Надо воссоздавать всю экосистему, начиная с самого низа, чтобы у тиктаалика вообще появился резон хоть куда-то выползать. Мох на камнях. Есть! А здесь вполне могли расти плауновидные… Есть! А сюда воткнем растительность посложнее… Сломалось!
Бек, наконец, осознал, насколько сложна была задача. Одно дело – кое-как натыкать в окружающий пейзаж реконструкции любых находок приблизительно того же возраста, и совсем другое – аккуратно, шаг за шагом, воссоздавать уголок девонской экосистемы. Причем не абстрактной, а вполне определенного участка Планеты. В первом случае оценивать результат будут далеко не всезнающие зрители, а во втором – Природа, Планета, Бог, законы эволюции… От смены терминологии сложность задачи не меняется.
К концу дня Беку удалось, путем бесчисленных ошибок и экспериментов, воссоздать уголок верхнедевонской экосистемы в том виде, в котором он мог реально существовать. Иногда он сам не верил, что справится, но мироздание (или что-то еще) время от времени давало небольшие подсказки, едва заметно меняя что-то в пейзаже – но лишь тогда, когда он максимально приближался к истине. Истине или одной из возможных вероятностей? Бек этого пока не понимал.
Однако тиктаалик вылезать на заболоченный берег небольшой заводи упорно не хотел. Откуда ему, Беку, знать, как в точности двигалось это существо, как было окрашено и был ли, к примеру, гребень на хвосте? Палеонтологическая летопись этого не сохранила. Почти отчаявшись, он попытался изобразить лежащую на берегу переднюю часть скелета этого существа, хорошо известную по находкам. К удивлению Бека, эксперимент удался. А вообще – что тут удивительного? Действительно, животное вполне могло погибнуть, а его скелет вполне мог остаться именно в этом месте. Да и с наземными падальщиками в девоне было сложно: некому было растащить по косточкам. Значит, отправная точка есть!
Следующий шаг – изобразить рядом еще одну мертвую зверушку, менее затронутую процессами разложения. И снова – десятки попыток, десятки неудач… Кожа амфибии или чешуя? Если чешуя – то какая? Бек перебирал различные ее варианты, восходящие к лопастеперым рыбам, пока, наконец, не получил неплохо сохранившийся трупик – впрочем, основательно выгоревший на солнце.
С окраской – еще сложнее. Бек комбинировал уже не десятки, а сотни вариантов, но каждый раз созданная его сознанием экосистема рушилась. Причем, почему именно это произошло – потому ли, что такая окраска не обеспечивала должной маскировки от водных хищников, или из-за особенностей брачного ритуала тиктааликов, о котором неизвестно ровным счетом ничего – непонятно.
* * *
Бек проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.
– А? Что?
– Мы закрываемся. Просыпайся, завтра дочинишь свой пылесос!
Где он, кто он? Только что, вроде бы, пытался погладить по чешуе неуклюжего тиктаалика, чтобы узнать, скользкая ли она на ощупь. Потом мотал пальцем у самой приплюснутой морды – проверить, кусается ли, и если да – то насколько больно. Слегка прищурясь, Бек поглядел на свой указательный палец, ощутимо нывший от укуса вымершего сотни миллионов лет назад существа. Крови, конечно, не было, как и следов доисторических зубов. Но сама боль была вполне реальной, и он машинально засунул покусанный палец в рот. Затем до него, наконец, дошло.
– Это ты, Мари?
– Я. Все разошлись. Часа три назад.
– А меня что не выгнала?
– Выгонишь тебя, как же! Пыталась.
– И что?
– Ты начал отмахиваться, просить именем Планетарного совета дать тебе закончить работу особой важности, пытался связаться с музейным руководством… Ну, я плюнула на это и пошла вздремнуть.
– Успешно?
– Ага. Ты, смотрю, тоже выспался?
– Давно так не высыпался, – саркастически пробубнил Бек и принялся упаковывать плоды сегодняшних (или вчерашних?) трудов.
В кабину скоростного лифта они вошли вдвоем. Лифтов хватало, а желающих перемещаться в ночную пору между этажами жилого острова – не очень.
– Тебе куда?
– Четыреста двадцать восьмой. А тебе?
– Триста восемнадцатый, – ответил Бек, нажав, однако, кнопку нулевого этажа.
Вместе, не сговариваясь, они вышли из портала, отделяющего созданное человеком от царства дикой природы и зашагали куда-то вдаль по ночной дубраве. Окна жилых островов пропускали свет лишь в одном направлении: снаружи внутрь, чтобы не беспокоить лесных обитателей. Не проходили наружу и звуки. Лишь небольшие светящиеся маячки указывали места, где находились входы в цивилизацию. Впрочем, даже эти зеленые точки были скорее данью традиции: любой коммуникационный браслет и без маячков приведет человека домой, стоит дать ему мысленную команду «хочу вернуться». Поэтому заблудиться в ночном лесу Беку и Мари в любом случае не грозило.
Была теплая безлунная ночь конца августа. Как же хороша Севильская дубрава! Легкий ветерок колышет кроны дубов, почти невидимые на фоне ночного неба, а если запрокинуть голову выше, перед тобой открывается весь Космос. В старину те, кто хотел поснимать звезды или просто полюбоваться на ночное небо во всей красе, вынуждены были забираться в немыслимую глушь: смог старых городов и засветка – злейшие враги астронома-любителя. Ни Мари, ни Бек не слишком интересовались астрономией, однако не могли оторвать взгляд от ночного неба.
А внизу, между стволами молодых дубов, высаженных здесь всего-то несколько десятилетий назад, тоже загорались звезды. Но звезды эти были живыми: тысячи светлячков перемигивались зеленоватыми огоньками, насколько хватало взгляда. Крошечные жучки чуть больше ногтя длиной испускали с конца брюшка свет, хорошо видимый за несколько сотен метров. Особенно в безлунную ночь.
Они дошли до заботливо обложенного камнями места для костра. Рядом лежал подгнивший, но вполне еще крепкий дубовый сук в пару ладоней толщиной. Так теперь выглядело большинство площадок для отдыха: пилить живое дерево – преступление, а подобрать обломанную бурей ветку и перенести к кострищу – почему бы и нет? Каждый человек хотя бы иногда должен смотреть на живой огонь.
Бек на всякий случай проверил счетчик наносящих урон природе действий. Право на небольшой костерок у него имелось. Ни слова не говоря, он принялся собирать сухие листья и ветки. Мари так же молча последовала его примеру. Бек коснулся браслета, давая сигнал о том, что собирается развести костер в предназначенном для этого месте. Для него, кабинетного ученого, жест скорее символический. Эта мера больше касалась заядлых путешественников: сможешь обойтись без костра – постарайся без него обойтись. Хочется развести – разводи, но тогда придется минимизировать свое воздействие на природу в чем-то другом.
Они сидели на бревнышке и смотрели то на огонь, то на Млечный Путь, то на перемигивание светлячков в округе. А иногда – украдкой – друг на друга.
При свете живого огня все человеческие лица прекрасны. И неважно, какую печать на твое лицо наложила жизнь в городе: у лесного костра все мы становимся сами собой.
Мари с интересом поглядывала на нового знакомого. Черты его полного, округлого лица давали понять, что в нем, как и в ней самой, перемешалось множество кровей. Раскосые глаза выдавали предков из Средней Азии, а густая, почти черная шевелюра и массивный, выдающийся вперед нос указывали на Ближний Восток. И глаза при этом были голубыми!
Внешность Мари также была своеобразной. Зеленоглазая блондинка с вьющимися волосами и почти азиатскими чертами лица лет сто назад не могла остаться незамеченной. Но теперь-то все привыкли…
– Странные мы с тобой… – неуверенно начал Бек.
Мари сдержанно кивнула.
– Ну, со мной-то все понятно. Бабушка из Самарканда как-то полетела в Испанию… Ей тогда было семнадцать… Ну а потом – Великое Переселение, право выбрать любую точку Планеты…
– А у меня – дедушка из Сеула затеял как-то переписку с одной жительницей Кордовы…
– Ну, на испанку ты не очень похожа.
– Погоди, я не договорила. К ней приехала погостить подруга из Франции – моя бабушка. В общем, там все было сложно… А представляешь себе, каково это? Вот живешь себе, путешествуешь, общаешься с друзьями и знакомыми по всему миру. Даже если небогато живешь – уж раз в год слетать всяко можешь. Ну, если хочешь, конечно. А когда желания особого нет – тут люди и начинают придумывать, что что-то не могут себе позволить.
– Да могут, конечно. Просто для одних важнее путешествия, а для других – «правильное» питание, «красивая» одежда, и чтобы вообще все «не хуже, чем у других». Ну а для кого-то вот – наука. Вопрос приоритетов.
– Именно. Ну так вот. Живешь себе, живешь… И тут объявляют, что в целях спасения Планеты все транспортное сообщение будет остановлено. Тропинки оставят, а скоростные магистрали – рекультивируют и засадят лесами. Велосипеды и самокаты – можно. Транспорт на солнечных батареях – по квотам. И только если твоя работа представляет особую важность для Планеты. За взятку, как раньше, не получишь: квоты утверждает Планетарный совет. Возможностей, как говорили в старину, «дать на лапу», у тебя просто нет – не знаешь же, что за люди будут принимать решения этой ночью. И дают одно-единственное утешение: право выбрать любую точку мира, куда тебя доставит один из последних авиарейсов.
– Да, каждому человеку на Земле такое право дали. Включая тех, кто ничего кроме родной хижины не видел. Но знаешь… Как представлю, что выхожу на балкон, воздухом подышать – а там смог стоит. Отъеду на природу, километров на двадцать-тридцать от города – тоже дышать нечем. Вырываюсь в лес подальше – иду по битому стеклу и полиэтиленовым пакетам. Как они мерзко хрустят под ногами… Брр! Лучше уж так. Дубрава, звезды… – подытожил Бек.
– А ведь старики говорят, был на их памяти один эксперимент. Вирус какой, что ли, появился… Тогда тоже транспорт на какое-то время остановили, чтобы заразу не распространять. У многих крыша съехала совсем. И народные волнения, и чего только не было… А здесь – все спокойно прошло. Почему так?
– Ну, ты сравнила! Во время Великого Переселения никто не отнимал у людей главное – свободу. Только возможности уменьшились. Если сильно захочется – никто же нам не запрещает – рюкзак за плечи, и по лесным тропинкам хоть в Париж, хоть в Москву… Да хоть в Сеул! Ночевки в островных гостиницах бесплатные, работать и в пути можно. В лесу тебя не поймает полиция и не спросит, зачем ты вышла за пределы своего острова.
– А тогда – ловили?
– Больше, конечно, пугали, чем ловили. Но сам факт… Представь: выходишь из дома – а тебе за это штраф. Или даже тюрьма. Знаешь, что такое тюрьма?
– Смутно, из школьной программы. Я так и не поняла смысла.
– А его и не было. Просто какой-то идиот на заре цивилизации решил: если преступника запереть с другими такими же преступниками или в одиночестве, он от этого может исправиться.
– Что за бред?
– Бред, согласен. Вот ссылка или принудительная смена деятельности – они, пожалуй, могут исправить даже закоренелого преступника. Встречались, конечно, те, кто опасен для общества: маньяки, насильники, убийцы… Ну так и ссылать их туда, откуда нет никакой возможности выбраться.
– Вывести из зоны комфорта, но дать возможность оставаться человеком?
– Именно. Чем сейчас занимается тот противный дед, бывший политолог? Ну, который пытался спровоцировать заварушку между Великой Степью и Прибайкальской Тайгой, чтобы «нужные» люди смогли контролировать бесценный водный ресурс…
– Коров доит на острове, чем же ему еще заниматься? – усмехнулась Мари.
– Тяжело ему, как думаешь?
– Еще бы! Раньше только и умел, что руками водить, да языком чесать! А тут – работать надо.
– А запирает его кто-нибудь в камере, пусть даже трижды комфортабельной? Не дает заниматься в выходные дни, чем заблагорассудится?
– Нет, конечно. Зачем?
– Как думаешь, он исправится?
– Непременно. Не бывает же так, чтобы человек из одного дерьма состоял!
Какое дело Млечному Пути до двоих, целующихся под звездами у догорающего костра на крошечной планетке, вращающейся вокруг ничем не примечательной звезды? И какое дело сейчас им самим до Планеты, Галактики, Вселенной?… Нет, никаких особенных чувств не вспыхнуло между ними в этот миг: просто Бек и Мари делали то единственное, что показалось им уместным.
Способен ли человек изменить что-то во Вселенной? Вряд ли. А если так – зачем Вселенной менять что-то в самом человеке?
Глава третья. Русалка
Эза парила в толще воды перед зеркалом. Все ее мысли были заняты подготовкой к предстоящему Празднику: о чем еще может думать молодая незамужняя девушка в такой день?
Она протянула ладонь, ловя планктонную люстру. Небольшой светящийся шарик, перемещаясь за счет согласованного движения ножек тысяч крошечных рачков, сам лег ей в руку. Оставив его парить между собой и зеркальной пленкой, Эза провела ладонью по тыльной поверхности шарика. Половина его, обращенная в сторону зеркала, погасла, убрав мешавший блик, и освещала теперь только юное лицо Эзы, отразившееся в зеркале.
Она открыла искусно вырезанный из большой двустворчатой раковины ларчик, достала перо, и, слегка прикусив губу, принялась разрисовывать перепонки между пальцами. Каждый завиток, каждая линия рисунка не были случайными. Хотя в стилистике она могла целиком полагаться на собственный художественный вкус, сам набор символов и их компоновка не менялись тысячелетиями.
Перо скользило в ловких пальцах, покрывая каждую из трех перепонок тонким узором. Гирлянды кораллов и актиний, в которые вплетены фигуры жителей моря, символизируют тесную связь всех представителей ее народа. Стилизованные изображения рыб – изобилие и плодородие. Это – ее родной Подводный мир. Солнце, Луна и звезды – другие миры. Наверняка на каких-то из них тоже есть океаны. А значит, возможно, и другая, неведомая им разумная жизнь. Но светящиеся точки, которые можно увидеть, если подплыть высоко-высоко, к Границе Миров, не спешат раскрывать свои секреты.
Да что там звезды? Им и о Среднем Мире, который находится буквально под боком, неизвестно почти ничего. Страшная, безжизненная пустыня. На границе Подводного и Среднего миров расположены многочисленные свалки и не менее многочисленные кладбища, а самой успешной из десятка экспедиций удалось проникнуть вглубь суши всего на пару километров. Но за любопытство приходится платить: меньше половины ее участников вернулись назад живыми…
Говорят, где-то далеко-далеко, в самом центре Пустыни, посреди непроходимого леса из сухопутных водорослей, идет вечный дождь из кристально-чистой воды. Там обитает тот, кто создал этот мир, населив его мыслящими существами – кэлма.
Эза не очень-то верила древним легендам, будучи сторонницей научного подхода, согласно которому и она, и все другие кэлма произошли от дельфиноподобного предка. Но, тем не менее, старательно вырисовывала на третьей перепонке схему Среднего Мира и знак создателя – Акути.
С дельфинами, правда, не очень вяжется. Они, конечно, гораздо ближе к кэлма, чем рыбы или, тем более, кальмары. Но как из дельфиньих плавников могли развиться ее тонкие, способные выполнять сложнейшие работы, пальцы? Да и строение хвоста принципиально иное. В последние годы появилась другая теория, которая, вроде бы, многое расставляет по местам. Но уж больно она фантастическая: предки и кэлма, и дельфинов будто бы жили в Пустыне, но дельфины ушли в океан гораздо раньше. Следовательно, пальцы кэлма возникли не из дельфиньих плавников, а из конечностей какого-то наземного существа.
Теория, конечно, любопытная. Но пока все экспедиции убеждались лишь в одном: на суше невозможны сложные формы жизни. Только мхи, лишайники и бактерии, выйдя из океана, смогли приспособиться к существованию в тяжелейших условиях.
Однако есть и аргументы «за». Например, и кэлма, и дельфинам приходится время от времени подплывать к поверхности, чтобы глотнуть атмосферного воздуха. Почему у них отсутствуют жабры? Добывать кислород прямо из воды, как это делают рыбы, было бы гораздо удобнее…
Или вот – еще одно рассуждение. Все гипотетические модели сухопутных существ сходятся в том, что существа эти должны передвигаться минимум на четырех конечностях: иначе гравитация шагу сделать не даст. А среди новорожденных кэлма нет-нет, да и появится уродец, у которого вместо хвостового плавника – зачатки чего-то, похожего на вторую пару рук. Всего лет триста назад такие дети были обречены на верную гибель. Но сегодня хирурги научились исправлять ошибки природы: новорожденные после сложной операции получают право на полноценную жизнь. И никто кроме родителей не будет знать, что ребенок родился с отклонением. Кстати, о хвосте: выпендриваться или не выпендриваться?
Отложив на время философские рассуждения, Эза подумала еще немного… и решила выпендриться. Покрывать узорами хвостовой плавник, даже к празднику, у кэлма считалось чем-то чрезвычайно вульгарным. А потому никаких строгих канонов здесь не было: девушка, решившаяся на такое, могла разрисовывать собственный хвост, как ей вздумается.
Свернувшись клубочком и дотянувшись до хвостового плавника, Эза принялась изображать на нем, как мог бы выглядеть далекий предок, о котором она только что рассуждала. Отбросив в сторону классические «дельфиньи» реконструкции, она дала волю фантазии.
Существо получалось странным. В том, что лицо его почти не отличалось от лица кэлма, Эза не видела ничего удивительного: именно голова кэлма не имела ничего общего с дельфинами, куда лучше приспособленными к жизни в воде. Если они действительно произошли от дельфинов – куда делось, например, дыхало на затылке, которым так удобно было бы набирать воздух в легкие, поднимаясь к поверхности? Вместо него – необычный и довольно непрактичный нос, аналогов которому нет ни у одного существа в этом мире. Да и волосы на голове – зачем они подводному жителю? Странно – да. Но красиво же!
