Византийская астрология. Наука между православием и магией

Но Константин V был современником первых халифов-Аббасидов, и трудно поверить, что его интерес к астрологии не имел ничего общего с влиянием астрологов на основателя Багдада. Источник вдохновения для идей, содержащихся в интересующих нас текстах, где более или менее явный «ориентализм» обнажает их восточное происхождение, нужно искать не в Константинополе эпохи иконоборчества. На самом деле, столь положительные суждения об астрологии можно найти лишь в исламском мире. Аль-Кинди, великий ученый ΙΧ в., чья работа принесла ему звание «философа арабов», был «убежденным приверженцем науки о звездах»[38]: влияние планет на подлунный мир было основным принципом его философии[39]. Его современник, астролог Абу Машар, повторяет Птолемея и развивает философский аргумент, что астрология – это рациональная наука[40]. В конце X в. бывший правитель Гранадской таифы Абдаллах ибн Булуггин вспоминает об астрологе, который оправдывал себя, утверждая, что астрономия – форма поклонения Господу[41]. Это напоминает Стефана, «философа персидского», и вполне может указывать на то, что этот астролог излагает учение, распространенное среди его коллег в Багдаде в X–XI вв.

Сирийская астрология. Но оправдание астрологии в Багдаде началось задолго до этого. Одним из первых, кто сформулировал его, был христианин-маронит – Феофил ибн Тума из Эдессы, главный астролог второго аббасидского халифа аль-Махди (775–785)[42]. Труды Феофила имели широкое распространение в Византии. Неизвестно, были ли они написаны на греческом, но автор, безусловно, владел языком Гомера, Галена и Аристотеля, чьи произведения переводил на сирийский. В рукописи Vat. gr. 212 от него дошел небольшой апологетический трактат, адресованный его сыну Девкалиону[43]. Трактат представлен там как дополнение к апологии «математической науки», которую автор уже составил прежде. Та первая апология собрала в себе множество свидетельств из Священного Писания и авторитетных философов, язычников и христиан.

Девкалион должен не бросать астрологическую науку и не допускать никаких сомнений в ее отношении, ибо она превосходна и возвышенна, она царица всех наук, даже если ее высмеивают многие, особенно некоторые церковные иерархи. Одни говорят, что она ничто, другие – что она ошибочна. Пусть Девкалион не позволяет себе отступить, ибо Феофил уже в своей предыдущей книге обуздал тех, кто восстает на святейшую и возвышеннейшую астрологию. Далее следует краткое изложение, призванное продемонстрировать подчинение планетам семи дней недели; в конце автор рассуждает о значении числа семь. Соломон говорит, что мудрость построила себе дом с семью столпами; Исаия – что у Господа семь очей, глядящих на обитаемый мир. «Что может быть яснее и правдивее этого факта? Семь планет, пересекающих зодиак в противоположном направлении и меняющих своим положением и конфигурацией изменчивую природу подлунных вещей. Творец возложил на них эту задачу: рождение, уничтожение и возрождение тварей».

Аргументация здесь, возможно, менее развита, чем в трактатах так называемых Стефанов: прежде всего, отсутствует основной аргумент о неодушевленной природе звезд. Но это можно объяснить дополнительным характером труда, который находится в нашем распоряжении. В любом случае текст Феофила содержит зародыши нескольких аргументов, которые мы находим у Стефана «Персидского»: «святейшая и возвышеннейшая астрология» – царица наук; влияние планет – действие Провидения; астрология, как медицина и натурфилософия, – законная наука, хотя и менее совершенная, чем духовная мудрость пророков, апостолов и подвижников.

Вполне вероятно, что Феофил сформулировал эту аргументацию, чтобы защитить себя от обвинений, которые выдвигались против него представителями духовенства, будь то марониты или яковиты, когда он стал придворным астрологом. Поэтому очень заманчиво заключить, что попытка христианизировать астрологию получила беспрецедентную популярность у первых Аббасидов. Но во времена аббасидской революции Феофилу, родившемуся около 695 г., исполнилось пятьдесят лет, и его научное образование, несомненно, было полным. Тогда мы должны задаться вопросом, не было ли в той среде, где он сформировался, чего-то такого, что стимулировало бы астрологию как в теории, так и на практике.

Эдесский регион, расположенный на границе римского мира и Персии, имел древние интеллектуальные традиции, основанные на соединении греческой и восточной культур. Стремление христианизировать астральный детерминизм возникло там очень рано: оно прослеживается еще в труде Бардесана Эдесского (154–222)[44], который Фотий резюмирует на основе его критики Диодором Тарсийским. По мнению Бардесана:

«душу [астрология] делает свободной от рока и от так называемого гороскопа, сохраняя ей свободную волю, но подчиняет его управлению тело и все, что с ним связано: я имею в виду богатство, бедность, болезнь, жизнь, смерть и все, что не зависит от нас; и все это она считает действиями рока»[45].

Это действительно соответствует той мысли, которая выражена в дошедшем до нас основном труде Бардесана «Книга законов стран»[46]. Его влияние проявляется в той полемике, которую он вызвал у нескольких богословов IV–V вв., прежде всего у святого Ефрема Сирина.

Опровержение идей Бардесана и его сторонников сопровождало формирование знаменитой богословской школы в Эдессе, которая блистала в течение полувека, прежде чем переехать в персидский Нисибин[47]. Нет сомнений в том, что память об «арамейском философе» была жива еще в VIII в.[48], причем настолько, что Феофил Эдесский сознательно ввязался в этот спор, уже давно шедший в его стране, – спор, который Ф. Но характеризует так: «Натурфилософия и адаптация этой философии к догматам, предпринятая Бардесаном, были безжалостно запрещены монахами, из которых самой выдающейся личностью был святой Ефрем; их заменили мистическим богословием, которое сочло разумным оторвать людей от изучения мира, чтобы вести их к постижению Бога»[49].

Недалеко от Эдессы находился город Харран (Карры), который вплоть до Х в. оставался важным центром неоплатонической мысли и языческой религии, с ярко выраженным поклонением звездам[50]. Дэвид Пингри предполагает, что Феофил обучался именно там, и это вполне возможно[51]. Однако можно усомниться в том, что именно у харранских сабейцев он научился отстаивать дело астрологии перед широкой аудиторией. Чтобы лучше понять род занятий Феофила, необходимо поместить его в контекст той культуры, которая была для него общей с другими христианами, говорившими на сирийском языке, потому что именно их симпатии он и хотел завоевать. Сирийский христианский мир в начале VII в. находился на пересечении двух сфер, благоприятствующих астрологии: с одной стороны, это было влияние зороастрийской Персии с ее традициями культа Cолнца и официальной астрологии, обогащенной контактами с Индией; с другой стороны, сравнительно недавняя рецепция греческой науки и философии интеллектуальной культурой сирийских общин[52]. Феофил Эдесский был не единственным, кто испытал такое влияние. Приведем пример Севера Себокта, переводчика греческих и персидских текстов, защитникавосточной науки от интеллектуального снобизма греков[53], автора трактата об астролябии[54] и трактата о созвездиях[55]. Или вспомним Иакова Эдесского, тоже переводчика и автора энциклопедического комментария к «Шестодневу», который демонстрирует хорошее знание астрономии[56]. Упомянем, наконец, Давида бар Павлоса, который выразил восхищение греческой философией, назвав Порфирия «образом Божества»[57]. Притом все трое были монахами, а Север и Иаков даже стали епископами. Правда, оба они критиковали астрологию[58], но их критика свидетельствует о знании этого предмета и его важности для их аудитории.

Подобно отцам IV–V вв., чьи аргументы они повторяют, Север и Иаков выступают против этого явления, очень актуального для их общества, с той лишь разницей, что, отказываясь от астрологии, не презирают светскую науку, которая в их интерпретации зависима от богословия. В отличие от греческой пайдейи, сирийская школа, как и латинское и славянское Средневековье, была основана на Священном Писании, а философские и научные тексты переводились с греческого, чтобы служить толкованию Библии и изъяснению догматов[59]. Адаптированное таким образом, изучение мира больше не было противопоставлено постижению Бога, и на него можно было взирать без недоверия.

Сирийский христианский мир VII в. действительно отличается высокой оценкой астрономии, которую трудно отделить от астрологии, несмотря на недовольство ее церковныхсторонников. Такая оценка, которая объясняется обстоятельствами, характерными для этого региона и того времени, была беспрецедентна для позднеантичной Церкви. Тем не менее научное и философское образование, на которое она опиралась, было основано на школьной культуре той же христианской империи, в первую очередь на школах Александрии. Вместе с этим отметим, что ни один из элементов апологии астрологии у Феофила не чужд греческим и христианским традициям. Итак, можно задаться вопросом, не восходят ли истоки этого к позднеантичной Александрии. Прежде чем в следующей главе мы углубимся в тот культурный контекст, в котором развивалась астрология в Византии VII в., важно проанализировать ее судьбу там в предшествующем столетии.

Византийская астрология в VI в. В целом VI в. был тяжелым для астрологии, как и для любого другого отклонения от ортодоксального христианства. Юстиниан (527–565) возобновил и решительно применял законы Диоклетиана, Констанция II и Феодосия II против «математиков»[60]. По словам Прокопия Кесарийского, он наказывал астрологов как обычных воров: беззащитных стариков избивали плетьми и с позором возили по Городу на верблюдах только за то, что они осмелились заниматься в столице наукой о звездах. В результате многие из них бежали к варварам или в дальние провинции империи[61]. Вероятно, эта мера была связана с описанным у Иоанна Малалы указом, которым император запретил преподавание философии и астрономии в Афинах[62], – запрет, который можно сопоставить с известием Агафия Миринейского о добровольной эмиграции семи философов, покинувших империю, ко двору персидского царя[63]. Однако астрологи, несмотря ни на что, продолжали заниматься своим делом: они обнаруживаются в Смирне[64], Антиохии[65], Египте[66] и даже Константинополе, при Юстиниане[67] и Маврикии[68].

Однако меры, принятые Юстинианом, должны были нанести очень серьезный удар по астрологам. Их сдержанность проявляется в той осторожности, с которой Иоанн Лид, юстиниановский чиновник, ссылается на астрологию в своих трактатах «О знаках» и «О месяцах», первый из которых напрямую связан с гаданием[69]. Мне, кстати, кажется важным, что «Подручные таблицы» Птолемея, необходимые для любого гороскопа, были адаптированы к координатам Константинополя в 619 г. Стефаном Александрийским, причем по указанию Ираклия[70]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

См. в общем BOUCHÉ-LECLERCQ, L’astrologie grecque; CRAMER, Astrology in Roman Law and Politics.

2

CJ IX, 18, 2; ср. FÖGEN, Die Enteignung der Wahrsager.

3

Быт. 1, 14: Καὶ εἶπεν ὁ Θεός· γενηθήτωσαν φωστῆρες ἐν τῷ στερεώματι τοῦ οὐρανοῦ εἰς φαῦσιν ἐπὶ τῆς γῆς, τοῦ διαχωρίζειν ἀνὰ μέσον τῆς ἡμέρας καὶ ἀνὰ μέσον τῆς νυκτός· καὶ ἔστωσαν εἰς σημεῖα καὶ εἰς καιροὺς καὶ εἰς ἡμέρας καὶ εἰς ἐνιαυτούς («И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времён, и дней, и годов»).

4

Авраам предстает как астролог у JOSEPH FLAVIUS, Antiquitates judaicae 1.158–161, и EUPOLEMUS, которого вместе с Иосифом цитирует EUSEBIUS, Preparatio evangelica, IX. 16, 17, 18, ed. transl. E. DES PLACES, SC 369, Paris, 1991, p. 232–241; ср. также CLEMENS ALEXANDRINUS, Stromata, V 8, ed. A. LE BOULLUEC, transl. P. VOULET, SC 278, Paris, 1981, p. 36–39, comm. A. LE BOULLUEC, p. 58–59.

5

Деян. 7, 22; Филон и Климент уточняют, что эта «пайдейя» включала в себя астрологию: PHILO ALEXANDRINUS, De vita Mosis, I–II, ed. transl. R. ARNALDEZ – C. MONDÉSERT – J. POUILLOUX – P. SAVINEL, Paris, 1967, p. 155. Цель этого утверждения – сделать Моисея предшественником греческих философов.

6

См. BOUCHÉ—LECLERCQ, p. 611–613; MOLNAR, The Star of Bethlehem; G. DORIVAL, L’astre de Balaam et l’étoile des mages, La science des deux, GYSELEN ed., p. 93–111; O. Ricoux, Les mages à l’aube du chien, ibid., p. 219–232.

7

MAGUIRE, Earth and Ocean, passim.

8

M.—D. CHENU, La théologie au XIIe siècle, Paris, 1976; R. FRENCH – A. CUNNINGHAM, Before Science: the Invention of the Friars’ Natural Philosophy, Aldershot, 1996, гл. 3–4; P. HARRISON, The Bible, Protestantism and the rise of natural science, Cambridge, 1998.

9

PG 45, col. 152; ed. J.A. MCDONOUGH, S.J., Gregorii Nysseni opera dogmatica minora, II, Leyden, 1987, p. 37–38.

10

PG 44, col. 105В.

11

CLAUDIUS PTOLEMAEUS, Apotelesmatica, 1.2, 17–19.

12

PLOTINUS, Enneades, II. 3, 7; ORIGENES, Philocaliа, ed. F. JUNOD, SC 226, Paris, 1976, § 23, p. 200–202. Ср. J. DILLON, Plotinus on whether the stars are causes, in La science des deux. GYSELEN ed., p. 87–92.

13

G. FOWDEN, Empire to Commonwealth: Consequences of Monotheism in Late Antiquity, Princeton, 1993.

14

См. GUTAS, Greek Thought, p. 33, 51–52; J. LASSNER, The Topography of Baghdad in the Early Middle Ages, Detroit, 1970; N. DEFRADE, Sources et développement de l’astronomie en terre d’Islam, in L’apparence des deux, MAKARIOU ed., p. 22.

15

THEOPHILUS EDESSENUS, in CCAG V, l, p. 235.

16

STEPHANUS ALEXANDRINUS, ed. USENER, De Stephano Alexandrino, p. 266–289. О Стефане Александрийском см. ниже, гл. 2.

17

Год указан в CONSTANTINUS PORPHYROGENITUS, De administrando imperio, ed. transl. MORAVCSIK – JENKINS, p. 80–81.

18

В библиотеке халифа хранился даже список нашего текста, если это действительно он, под названием «Апотелесматикон» Стефана Александрийского; он занимает первое место в списке запрещенных книг, приписываемом Абу Машару: CCAG I, p. 83; ср. DAGRON, Apprivoiser la guerre, p. 44–45.

19

Такая возможность уже была рассмотрена в WOLSKA – CONUS, Stephanos, p. 13, и развита в PAPATHANASSIOU, Στεφάνου Αλεξανδρέως, p. 111–117, которая считает, что первая часть текста, интересующая нас, написана Стефаном. Не исключая этой интерпретации и настаивая на том, что апология астрологии, предшествующая гороскопу, отражает точку зрения александрийского философа, мы будем придерживаться в дальнейшем традиционной датировки.

20

По общему мнению, начиная с USENER, De Stephano Alexandrino.

21

Ibid., p. 271–273.

22

Место уточнить невозможно. Визит друга – торговца из Аравии вполне подходил бы для Александрии, но в 621 г. Стефан находился в Константинополе из – за оккупации Египта персами, что, кстати, прервало сообщение между Аравией и Византией. Кроме того, возникает вопрос, заслужил ли бы в этот момент, в условиях «мировой» войны между Римской и Сасанидской империями, феномен Мухаммеда такое большое внимание даже со стороны бродячего торговца. Все это вызывает подозрение в ретроспективности гороскопа, составленного для объяснения исламских завоеваний.

23

Говорящее имя, которое, по – видимому, подразумевает лицо, воплощающее собой православие, – Софрония Иерусалимского, человека высокой эрудиции и с научными познаниями, которые он приобрел, похоже, в Александрии у некоего Стефана Софиста. Но в 621 г. Софроний, который был никак не моложе Стефана, больше не учился, а Стефан уже два или три года как был в Константинополе. См. WOLSKA – CONUS, Stephanos, p. 47–59, 87.

24

Ed. USENER, De Stephano Alexandrino, p. 267.

25

PAPATHANASSIOU, Στεφάνου Αλεξανδρέως, p. 116, отмечает, что σῆψις – фундаментальный процесс в алхимическом труде, приписываемом Стефану.

26

BOUCHÉ—LECLERCQ, L’astrologie grecque, p. 74.

27

CCAG II, p. 181–186.

28

TIHON, L’astronomie à Byzance, p. 185.

29

Т.е. мусульмане, считавшиеся потомками Авраама и его рабыни Агари.

30

PINGREE, Classical and Byzantine Astrology, p. 238–239.

31

GUTAS, Greek Thought, p. 180–181.

32

DAGRON, Les diseurs d’événements; ID., Formes et fonctions du pluralisme linguistique, p. 235.

33

TIHON, L’astronomie à Byzance, p. 185–190, и личное сообщение.

34

WRIGHT, The Date, passim; SEVCENKO, Search for the Past, p. 279. Ср. BOLL, Beiträge, p. 105: «.. эти таблицы были всегда… основным инструментом астрологов».

35

Ed. ANGÉLIDI, Un texte patriographique; о Константине V и его иконоборчестве см. G. DAGRON, in Histoire du christianisme, IV, p. 103–114.

36

THEOPHANES, Chronographia, ed. DE BOOR, p. 368.

37

STEPHANUS ALEXANDRINUS, ed. USENER, De Stephano Alexandrino, p. 310; ср. WRIGHT, The Date, p. 359–360; TIHON, Les Tables Faciles, p. 54, 61–62.

38

M.-TH. D’ALVERNY, L’homme comme symbole. Le microcosme, Settimane di studio del Centro italiano di studi sull’Alto Medioevo 23, 1976, p. 149.

39

См., например, Al – Kindi, De radiis, ed. M. TH. D’ALVERNY – F. HUDRY, Archives d’histoire doctrinale et littéraire du Moyen Âge 41, 1974, p. 218, 221; см. в целом ATΙYEH, Al-Kindï, p. 75–76, 79.

40

VADET, Une défense de l’astrologie; LEMAY, R. Des sages antiques aux astrologues médiévaux. Falsafa et astrologie, in La science des deux, p. 167–182; BURNETT, The Certitude of Astrology; ADAMSON, Abu Ma’sar.

41

The Tibyan. Memoirs of ‘Abd Allah b. Buluggin last Zirid Amir of Granada, A.T. TIBI transl., Leyden, 1986, p. 181, 182–183.

42

TIHON, L’astronomie à Byzance, p. 190–191; PINGREE, From Alexandria to Baghdad to Byzantium, p. 13–20.

43

CCAG V, 1, p. 234–238; PINGREE, loc. cit., считает, что его действительно звали Ноем.

44

См. в целом F. NAU, Bardesane, DTC, II, col. 391–397, и DRIJVERS, Bardaisan, который оспаривает эпитет «астролог», использованный Но.

45

PHOTIUS, Bibliothеса, ed. transl. HENRY, IV, № 223, p. 8–9.

46

Ed. transl. NAU, Bardesane, и DRIJVERS, Bardaisan.

47

См. из последнего E. HUNTER, The Transmission of Greek Philosophy via the «School of Edessa», in Literacy, Education and Manuscript Transmission, HOLMES-WARING ed., p. 225–241. Автор не следует цитируемому ею тезису из BROCK, From Antagonism to Assimilation, что перевод философских текстов на сирийский язык был сделан позднее (VΙ—VΙΙ вв.), чем перевод религиозных сочинений.

48

См. NAU, Notes d’astronomie syrienne, p. 209–219, и DRIJVERS, Bardaisan, p. 185–212.

49

NAU, Bardesane, p. 23.

50

См. TARDIEU, Sabiens; T. GREEN, The City of the Moon God: Religious traditions of Harran, Leyden, 1992.

51

PINGREE, From Alexandria to Baghdad to Byzantium, p. 13.

52

См. BROCK, From Antagonism to Assimilation; IDEM, «The Syriac Background», in Archbishop Theodore, M. LAPIDGE ed., p. 30–53.

53

NAU, Notes d’astronomie syrienne, p. 225; La cosmographie chez les Syriens, p. 248–250; ср. BROCK, From Antagomism to Assimilation, p. 23–24; «The Syriac Background», p. 48.

54

Ed. NAU, Le traité sur l’astrolabe plan.

55

Ed. NAU, Le traité sur les constellations.

56

Ed. CHABOT, transl. VASCHALDE; ср. H. J. W. DRIJVERS, Jakob von Edessa. Theologische Realencyclopädie, XVI, Berlin, 1987, p. 468–470.

57

Cité par BROCK, From Antagonism to Assimilation, p. 25.

58

Ed. NAU, Le traité sur les constellations, гл. V.

59

R. BROWNING, in Cambridge Ancient History XIV, p. 868–869, 882–883.

60

CJ I. 4.10; IX. 18.2, 5, 7, 8; о греческом образовании вообще см. MARROU, Histoire.

61

PROCOPE, Anecdota, XI. 37–40.

62

MALALAS, Chronographia, ХѴІII. 47, ed. THURN, p. 379; великолепный анализ см. в J. BEAUCAMP, Le philosophe et le joueur.

63

AGATHIAS, Historiae, II30–31, ed. KEYDELL, p. 79–81.

64

Anthologiа grecа X 365: эпиграмма Агафия на крестьянина, который советуется с астрологом по имени Аристофан.

65

Vita Symeonis Stylitae Junioris, ed. trad, VAN DEN VEN, § 78, 157, 161, 1.1 p. 67, 138, 144; t. II p. 84, 161, 168.

66

Примеры начала VII в. cм. в PINGREE, From Alexandria to Baghdad (Реторий, автор астрологического трактата); SOPHRONIUS, Miraclula SS. Cyri et Joannis, ed. MARCOS, № XXVIII, p. 294–298.

67

AGATHIAS, Historiae, ed. KEYDELL, p. 169: предсказание конца света людьми, которые изучали положение звезд на время землетрясений 557 г.

68

JOANNES DE NICIU, Chronica, transl. ZOTENBERG, p. 525: «один магистрат, разбиравшийся в астрологии, и другой, по имени Лев Логофет, которые наблюдали появившуюся на небе звезду, утверждали, что эта звезда указывает на убийство императора»

69

JOANNES LYDUS, Liber de ostentis, ed. WACHSMUTH; Liber de mensibus, ed. WUENSCH; см. в целом MAAS, John Lydus and the Roman Past.

70

TIHON, Les Tables Faciles, p. 54.