Небо красно поутру

Фоллер выложил руки плоско на стол и подался ближе к Баламуту.

Я не как ты, сказал он.

Поднял длинный палец и побарабанил им себе по лбу.

Я думаю не так, как ты.

Он встал и повернулся к своим людям.

Дайте-ка мне пару минут наедине со стариком. Я помогу ему, покажу то, что имею в виду под руководством.

* * *

Он подошел к речке, лопотавшей по камням, она падала и упокоивалась в заводи. Тело его отупело от голода, и он лег на бережок, ложе из папоротников ждало, развернувшись принять его, поникло под его тяжестью. Лежал он на боку и смотрел на воды, стеклянистые у берега, глядел глубоко в вихрящуюся заржавленную заводь. Ум у него проседал, ибо больше чего угодно хотел он спать, и он соскользнул в дремоту, успокоенье дальних голосов и прекращенье времени быть.

Проснувшись, он немного посидел торчком, размышляя, начал принимать то, что ничего уже не исправишь, и склонился над речкою, и окунул в нее руки. Быстрый холод, и он ополоснул им лицо, и протер глаза, и воззрился в заводь. Пошарил вокруг, и отыскал сломанную ветку, и содрал с нее мертвую плоть, и нашел камень, и заточил палку до пики. Перегнулся с берега, и затаил дыхание, и медленно пронзил поверхность воды, глаза не отрывались от жидкой тьмы. Подождал, и ничего не увидел, и начал подумывать о сне, и встал, и встряхнулся, чтобы проснуться. Походил по берегу быстрыми кругами, и похлопал руками, и опять облил себе лицо водой, а потом встал с пикой на колени ждать.

В поверхности увидел он себя, и бережно проткнул ее пикой, и увидел подле себя брата своего юнцом, вдвоем они склонялись и тыкали палками, а потом Джим вытащил к поверхности извивавшегося угря, и он теперь подумал о брате и поморщился. Почему я ничего не сделал? Мог бы что-то сделать. Мог бы дождаться и хотя б его срезать.

Он ждал и наблюдал, вода медленно вихрилась, а потом решительно вогнал вниз палку. Залегавший на ложе дна угорь стал сломлен, и его, супротивящегося, на сушу выволокли, гада изгибистого, сребробрюхого. Сбросил он его, красивого да жирного, клыки его цапали воздух. Тело намаслено и поблескивало, им существо встряхнулось от смятенья своего и ринулось к воде, как будто заработало какое-то соображенье поострее простого инстинкта, и он дернул его за хвост и закинул глубже на берег. Дотянулся, и сжал кулак на шее существа, и взял камень, и стукнул его. Форма головы держалась прочно, а вот тело ускорилось судорогами, и он сел на траву и смотрел, как жизнь его покидает.

Ножа разрезать нет, и никак не съесть, кроме как сырым. Он сел на валун спиною к деревьям и вонзил зубы в мясо. Плоть во рту у него жесткая и маслянистая, и жевал он ее медленно. А потом услышал, как за ним хрустит человек, тот, кто все это время за ним следил, и он потрясенно повернулся и уже изготовился бежать, угорь свалился у него с колен, но он заметил, что человек этот просто улыбается, и потому Койл поймал себя на том, что просто встал.

Чужак был невелик, макушка его едва доходила Койлу до груди. Голова у него казалась слишком маленькой для плеч, а уши слишком маленькими для головы, сидевшей на плечах гладко, как яйцо. Ухмылялся он кривозубо, а в руке держал суму.

Пытаетесь меня напугать? спросил Койл.

Не видал я раньше, чтобы взрослый человек так угря ловил, и уж точно не видал, что он его так ел, как вы это обустроили.

Огонь дома забыл, так-то.

Чужак повел головой и показал себе за спину, в лес.

Пойдемте со мной, если хотите его приготовить. У меня там домушка.

Койл встал и посмотрел, как чужак скрывается за деревьями.

Окликнул его. Мы возле Балликаллана?

Голос из-за деревьев донесся до него со смехом. Балликаллан? Сильно не туда забрели. Тута у нас Минадерри.

Я уж и вообще не знаю тогда, где я.

* * *

Тропа тропою не была. Чужак правил путь как бы произвольно, зигзаг шмыгающих ног замирал и встречался со мшистой подстилкой, где собирал он бурые грибы и совал их в суму. Койл шел за ним, угорь в руке ссутулился, и заходили они все глубже в лес, достигавший их свет слабнул, а речка уже слышалась глухо. Над головою птицы хлопали крыльями и усаживались, и он слушал, как парочка их ожесточенно щебечет, и ему было интересно, кто они, и он остановился и всмотрелся в ветви, а когда огляделся вновь, чужак пропал. Он двинулся дальше, но никакого человека там было не видать, и он вперялся в сумрак, лес не предлагал ни какой тропы, ни какого человечьего очерка. Он прошел дальше, и остановился, и повернулся, и посмотрел на угря, и откусил от него сердито, и стоял, жуя. Двинулся было обратно, откуда пришел, и тут услышал позади голос.

Больше не теряйтесь.

Койл повернулся и увидел, как чужак идет, а потом нагибается собрать грибов под деревом, а потом тот снова выпрямился и показал в ту сторону, куда Койлу идти.

Постой вы минутку спокойно, я б вас нашел.

Вокруг них потрескивал лес, небо процарапывалось. Они обогнули громадную поваленную ель, присвоенную мхом и гнилью, а за нею открылись маленькая росчисть и очерк домишки, полуудушенного зеленью. Он встал подле и кашлянул себе в плечо, а человек откинул щеколду и подождал, пока Койл не откашляется.

Тут человек забрел, с нами поест.

В воздухе тошно от стоялых кошачьих ссак, а из полутьмы уплотнилась молодая женщина. Стояла она собою кожа да кости, лет шестнадцати, не больше, голова слишком мала для плеч, как и у чужака подле него, а волосы лохматая поросль олененка. Койл стоял лицом исцарапанный и грязный, а она воззрилась на гостя, и взяла у человека суму, и вытряхнула из нее содержимое, воздух присыпало спорами. Чужак показал на стул, и Койл сел, а к нему подполз маленький мальчик и встал. Никакого страха в глазах у этого детеныша. Странный он. И тут детеныш потер себе нос и отвернулся играть с котенком.

Давайте-ка мне сюда этого угря вашего.

Койл взглянул на чужака. Ничего у него в глазах не видать. Что он прячет? Как движется, похоже на Мики Джобилли. Тот вечно повсюду шнырял, чтоб тебя ограбить. Человек извлек нож, и взял у него угря, и разложил того плоско на столе. Вогнал ему в голову гвоздь, и поднес лезвие ножа к шее под углом, и раскроил его напополам вдоль всего тела, а кишки швырнул посреди пола, где на них тотчас напрыгнули кошки.

Рыбье мясо он нарубил кусками и стер кровь и масло тылом ладони, а Койл подошел к огню и навис, его обнимая, и боролся с позывом к кашлю, но тот им снова овладел, а когда Койл докашлял, то понял, что пара за ним наблюдает. Девушка подкормила огонь, и угря приготовили в рагу, и Койл схватил плошку и поел водянистой пищи, а когда доел, спросил, нельзя ли ему немножко поспать, и чужак согласился, хоть день еще и был слишком юн.

Солнце медленно скользило вниз по небу, а когда пал вечер, чужак не сказал ни слова и позволил гостю остаться, ибо тот еще спал у огня.

* * *

Проснулся он в потерянных часах ночи, огонь уснул, а в доме тишь. Нужно убираться из этого места. Нужно поссать. Он изготовился встать и тут услышал стоны с другой стороны комнаты. Тихое шебуршанье соития, и глухой кряк чужака, а он тихонько отвернулся всем телом. Иисусе. Человек пыхтел, словно какое-нибудь животное, и он сколько-то пролежал, пытаясь не обращать внимания на звуки в комнате, пока не ощутил в груди щекотки, и постарался дышать легче, но приступ все равно на него напал. Он сел и глубоко закашлялся, пока весь не истратился и не рухнул обратно на солому, а звуки не перестал замещать шепот, а потом голоса смолкли, и он лежал без сна, задаваясь вопросом, сколько они еще будут друг к другу прислушиваться.

* * *

Чужака не было, в комнате только она, и он сел и сказал, что пойдет. Она ему сказала, чтоб не уходил и что она ему еды приготовила, и принесла ее в плошке. Овес теплый и размокший. Посмотрела, как он ест, а когда доел, подсела к нему. Между ними залив молчанья, а затем она к нему подалась. Замерз?

Он не удостоил вопрос ответом. Она принялась растирать ему спину, и он напрягся от ее касанья, и она передвинулась к его плечам, а рот подвела к его уху. Ляг со мной.

С тревогой он на нее посмотрел и заглянул ей в глаза, смягченье морского зеленого, а она вновь возложила руку ему на спину, но он, стряхнув, освободился. Отвернулся прочь неловко, а она встала, и обернулась лицом к нему, и ухватилась за подол своего платьишка, и вздернула его себе до плеч. Груди белые, как два ведерка молока.

Возьми меня, сказала она.

Верни платье обратно.

Она шагнула вперед. Можешь меня взять.

Не хочу я тебя брать.

Прошу тебя, сказала она.

Он от нее отвернулся, и она вновь попросила, а он вскочил на ноги, и схватил ее, и одернул на ней платье. Плетями рук она обхватила его за шею и попробовала поцеловать ему лицо, но он встряхнул ее, высвобождаясь, и толкнул на пол. Обернулся и увидел, маленький детеныш наблюдает. Мальчонка посмотрел на него злыми глазами, и подбежал к матери, и стал дергать ее за одежду, а когда она встала на колени, хлестнула мальчишку по щеке, и детеныш с воем убежал. Она села на табуретку и уставилась на Койла. Лицо ей пометила обида, а он покачал головой и направился к двери. Она его опередила и встала перед нею, теперь примирительно, прося его остаться, а когда он ответил нет, она сказала, что дождь идет, в такую мокрядь нельзя идти, и он посмотрел на нее, не понимая. Нет, сказал ей он, нужно идти, и попросил ее отступить, но она покачала головой, и он посмотрел на детеныша и вспыхнул, а детеныш взглянул на него со страхом, и он упер руки в ляжки и сел. Отсутствующе понаблюдал за огнем, согрел руки и посмотрел на кошек, разнообразно свернувшихся по всей комнате, а потом увидел, как и она садится, и воспользовался случаем, схватил одеяло и вскочил бегом, захватывая в руку дверную щеколду.

* * *

От дождя запахом мха стала затхлость. Протоптанная тропка прочь от дома, и он по ней пошел, а когда домик скрылся из виду, остановился у валуна и сел. Голову опустил в руки, потом вытер нос рукавом. Стрекот беседы каплющей листвы да стоялые кошачьи ссаки в ноздрях. Сумасшедшие зеленые глаза той девушки.

Немного посидел, чтобы все прикинуть, пока не услышал на тропе движенье. За деревьями разглядел он голову чужака, и услышал, как тот возбужденно говорит, и нырнул безотчетно наземь вместе с одеялом своим, и отполз подальше, покуда не спрятался за дерево, мох весь мокрый ему до колен. Услышал он шорох лошадей и, подняв голову, увидел троих верхами следом за чужаком. Носом зарылся он в землю, сердце лязгало, и затаил дыханье, пока люди гуськом двигались мимо, а он боролся с позывом бежать. Когда миновали они, он двинулся украдкой и подполз обратно к домику. Посмотрел, как люди молча спешиваются, и каждый привязывает лошадь к дереву, а чужак велел людям обождать и сам подошел к двери и открыл ее. Фоллер стоял руки в боки, когда чужак заходил в дом, и вот изнутри донеслись рев и женский вой. Чужак вышел, и размахивал он при этом руками, говоря людям, я велел ей задержать его там на всякий случай. Так и знал, что он кто-то.

Фоллер разглядывал чужака с совершенно постным лицом.

Вы мне все же заплатите? спросил чужак.

Ты не человек слова, ответил Фоллер.

Она обещала его задержать. Я вам показал, где он был. Должен быть где-то тут.

Так и показывай тогда.

Чужак пожал плечами, а Фоллер шагнул вперед, и тот человек попятился, пока не вжался в стену, а там выгнул шею к двери и выкрикнул. Давно ли он ушел?

Мужчины услышали всхлипы, и наружу вышла девушка с мальчонкой, цеплявшимся ей за колени, и ответила она, что лишь немножечко назад.

Фоллер посмотрел на девушку, и свысока посмотрел на чужака, и снова взглянул на девушку и увидел детеныша, и глаза его сузились. К нему повернулся Макен. Ну не по той тропе он пошел, на которой мы только что были.

Фоллер повернулся и показал. Гиллен, ступай назад по тропе. А ты, Макен, давай-ка погляди вон там.

Он оборотился к чужаку и посмотрел на маленький его рот, зубы вкривь да вкось, словно битые надгробья, да пара ушей на нем, каких не подобает мужчине. Пойдем-ка посмотрим, где это ты там его встретил.

Мужчина повел, и Фоллер за ним двинулся, и сказал ему, чтоб погодил, и закурил свою трубку, а затем уж пошел дальше. Встретили они речку, и Фоллер на миг опустился на корточки, а потом встал опять. Есть в человеке что-то крысиное, правда? произнес он.

Чужак посмотрел на него оцепенело, тупое лицо, говорившее о том, что он не знает, что и ответить на это.

Фоллер улыбнулся. Крыса, сказал он. Снует себе в грязюке. Вынюхивает норки да конурки. Объедки подбирает. Разносит болезнь. И вечно кормится. Вечно плодится. Плодится, аж не унять, не согласен?

Он затянулся трубкой, и тут понял, что она погасла, и вытащил коробок спичек, и вновь ее зажег.

Ты и сам тягу чуешь, разве нет? Тягу сношаться, даже такую, про которую природа постановила, что так быть не должно.

Чужак возил носком по грязи речного берега, избегая странного взора собеседника.

Не знаю я, мистер, о чем это вы.

Ох да еще как знаешь.

Фоллер воззрился на человека, как будто дожидался его слов, а тот ничего не ответил, и тогда Фоллер продолжил говорить. Человек любит воду, совсем как крыса. Не природный дом его, однако человека всегда тянет к воде. Это у него в инстинкте.

Чужак повернулся, словно б уходить, но оказалось, что его держат на месте эти чудны́е улыбчивые речи.

Ты когда-нибудь видел, как крыса плавает в воде?

Фоллер взирал на чужака, а тот ежился под пристальным взглядом его, и вот тогда Фоллер вытянул руку, сцапал его за шею и потащил.

Ты б решил, что она для такого родилась. Крыса. Но нет, знаешь. И все ж забрось крысу в открытое море, и она будет месить воду три дня, говорят. Я читал, что крыса может задерживать под водою дыханье на четверть часа.

Мужчина вырывался, и Фоллер остановился у реки и посмотрел на застойную заводь.

И впрямь, промолвил он. У крысы к воде инстинкт.

* * *

Он посмотрел, как трое расходятся в разные стороны, и остался сидеть, нахохлясь и не понимая, что́ ему делать. Нахер, сказал он. Встал и побежал, пригнувшись, к лошадям. Животные то были крепкие и лоснящиеся, и он огладил одну по собольему боку, начав отвязывать поводья от дерева.

Первый узел спал как шелковый, а вот второй вообще едва поддавался, и он принялся шикать на обеих лошадей, давайте ж, пшли, пшли нахер отсюдова, шипя сквозь зубы, и стал отвязывать третью лошадь себе, когда оборотился и увидел, что за ним наблюдает девушка.

Он глянул на нее умоляюще, а она не ответила ни слова, и они постояли с миг, пялясь, и тут она раскрыла рот и принялась кричать. Он тута, ей-же-ей, тута он.

Койл подбежал к ней и ладонью ударил ее по лицу, а она упала наземь на колени. Закрой клюв, сказал он. Все в то мгновенье было беззвучно, вот только морось тихонько роптала сама себе, а он посмотрел на тропы, по каким ушли те трое, и увидел, что лошади стали разбредаться, и тут же отскочил он от нее и помчался прочь среди деревьев.

Под ногами у него на бегу взрывался кустарник, кратко спотыкался он, цепляясь за змеившиеся корни, а земля колыхалась, и он подхватывался и продолжал бежать. Дыханье колотилось у него в груди, и тут увидел он мчащий очерк другого, под углом налетающий на него. Ощутил он, как тот человек все ближе, слишком уж близко, не убежать, и встал как вкопанный под деревом. Налетающий спех шагов, и лесная подстилка трещит, и храп дыханья того, кто пред Койлом, готовым к нему, отшатнувшимся незримо. Сбил он его наземь сбоку, и они упали поврозь. Встали глаза в глаза, скрюченные и сипящие. Он заметил переполох в светло-карих глазах Гиллена. Не больше восемнадцати ему. Надо б его поучить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Из стихотворения ирландского писателя, поэта, мистика и художника Джорджа Уильяма Расселла (1867–1935) «Изгои», впервые опубликованного в сборнике «Голоса камней» (1925). – Здесь и далее примеч. перев.

2

От ирл. brachán, овсянка.

3

От ирл. bodach – мужлан, неуч.