Метаморфозы греха

– Вы только посмотрите на этого нахала, – обратилась к аудитории Нинель Григорьевна, – нет, особа, ты у меня теперь только с родителями войдёшь. Иди лучше отсюда, делами своими занимайся, вице-королевскими, – закончила за упокой она, отвернувшись к окну и закрыв лицо ладонью.

– Со щитом или на щите! – воскликнул поражённые вице-король, – мы ещё увидимся, Бэтмэн, но уже в следующей серии, – закончил он и быстрыми шагами засеменил к лестнице.

– Иди, иди, Бурдж-халиф, или кто ты там, и без родителей не возвращайся! – донеслись ему вослед неистовые крики.

– Здравствуйте, извините за опоздание, можно войти, – посмели раскрыть рты оставшиеся в дверях подданные.

– О, ещё одни. Вы кем будете? Султанами или может быть сразу царями? Заходите и чтоб тише травы. Начинайте делать домашнюю работу, контрольную будем писать на следующем уроке, – отрезала Нинель Григорьевна, погрузившись в наблюдения происходящей за окном жизни.

Глава 4. Бремя воспоминаний

«Спесивый мальчишка, чего он добивается своим поведением? Со свету меня сжить хочет? Так я ещё его переживу. И не таких пережевала… И что понадобилось этой старой алкоголичке? Опять, небось, будет выпрашивать денег «на книги». Знаю я её «книги». Только названия на ценниках в алкомаркете и читает. М-да, совсем пропащая…» – с такими мыслями выходила из столовой Нинель Григорьевна. С долгожданным финалом урока она распрощалась со всеми, как с родными внуками, спустившись на первый этаж перебить негодование от давешней сцены питательным обедом. Когда приём пищи окончился, пожилая, но довольно бодрая женщина потянулась вверх по лестнице. К кабинету Алёны русского языка и литературы ей удалось подняться с немного спёртым дыханием, что никак не помешало длинной иссушенной руке резко дёрнуть дверь на себя. К удивлению, дверь оказалась запертой. «За что мне эти кары, да ещё в день рождения моего усопшего батюшки?» – достала Нинель Григорьевна из широкого жакетного кармана ключ и отперла дверь.

Увиденное потрясло даже её. Вокруг учительского стола высились груды пустых бутылок пива, куча шелухи от семечек и вонючих очисток воблы на самом столе. Первые парты были сдвинуты вглубь ряда, будто бы Алёна Дмитриевна пыталась дойти до двери, однако не выдержала бремени прямохождения и спустилась на одну ступень эволюции пониже. В атмосфере царила смесь запахов тёплого пива и стремительно разлагавшейся воблы. Такое амбре буквально опьяняло и вмиг делало трезвым – настолько оно было омерзительным.

– Святая Дева Мария, да что ты тут устроила, синь помойная! Тут даже не кабак, тут просто клоака! – как только прозвучали слова сии, храп, сотрясавший помещение, мигом прекратился.

– Нинелечка моя, вот ты… Где ж ты пропадала, масенькая, я тебя тут который час жду-пожду? – вскинула на часы взор Алёна Дмитриевна и, убедившись в их отсутствии, перекинула его на гостью.

– Да ты уж на рабочем месте пьёшь, кто ж тут всё убирать будет? – удивлялась всё больше и больше Нинель Григорьевна. Чувствовалась в её речи некая картинность, наигранность, с которыми она и с плохо скрываемой брезгливостью прошаркала к учительскому столу. С последующей посадкой на стул.

– Думаешь, я не уберусь… Врёшь… – в данном месте их увлекательной беседы пропойца рискнула встать. Правда, сила тяжести оказалась сильнее, и та с грохотом упала на книжный шкаф. Раздался грохот бьющегося стекла и треск прессованных опилок. Очень старая подруга как-то рефлексивно потянулась поддержать падающего титана, но не судьба. Во всей фигуре в чëрном костюме проглядывалось резкое отторжение и отвращение ко всей ситуации со всеми еë декорациями и действующими лицами.

– Голуба моя, чего же ты молчишь, как Лига наций… Ну помоги, Хам, подняться своему захмелевшему батюшке… Эй… Да вы мне манкируете, матушка! – с произнесением посекундно прерывающейся речи хмельная масса сделала над собой усилие и почти вползла на стул. Тишину перебил треск битого стекла.

– Когда же ты стала такой? До этого хоть и бухала, хоть и с какой-то мразью, ну не здесь же, ей-богу! – зароптала Нинель Григорьевна. Чувствовалось в той обличительной филиппике резкое неприятие происходящего кощунства в отношении священных стен «заповедника науки».

– Ну а чего мне… остаётся? Я старая больная… шантрапа… никому не нужная, люмпени… (речь прервал громкий ик), …зированная. Всё, о чём мечтала, всё погибло тогда, с ним… – в конце предложения лицо Алёны Дмитриевны перекосила глубоко затаённая скорбь из прошлого, под веками проступили слёзы.

– Ладно, зачем звала? Опять денег на книги просить? – с нетерпением спросила Нинель Григорьевна, имея насущную надобность покинуть кабинет с человеческим лицом.

– Да куда уж мне… Вся эта интеллигент… ность, всё в прошлом. Я хотела просто поговорить с тобой, уже лет сто не болтали… по душам, – через силу закончила Алёна Дмитриевна.

– Ах, поболтать… Сто лет, ну да, юбилей скоро … Знаешь, что сегодня Надеждинский выкинул?

– А, этот мусью, так он мною вчера, кажется, третировал во все стороны… воспользовался слабостью одинокой «лё фам»… как говорят французы. Хотя знаешь, есть в нём одна особая черта…

– Какого ещё черта? – проявила пассивный интерес Нинель Григорьевна.

– Какая-то, знаешь, непохожесть … Индивидуальность… Остальные носятся со своим «я», хотят, чтобы их любили… А он не такой… Он – Базаров наших дней… Прям как я в молодости… – в конце путаной речи, прерывавшейся иканиями, до засмотревшейся в окно Нинели Григорьевны донёсся звук стремительно рухнувшей тяжести с оглушительным храпом.

Она прекрасна знала этот храп и по тембру могла бы узнать его из миллионов. Теперь же каждая октава отзывалась в ней тяжёлым бременем воспоминаний. С момента начала работы по специальности Нинель Григорьевна Акопян пыталась отринуть непростое прошлое: тяжёлое детство в Адлере, первое знакомство с уличной шпаной, роковой момент «налёта на лабаз», суд, этап в колонию для несовершеннолетних, в память о которой осталось лицо со шрамом. Далее всплывали в памяти выход из зоны, недолгое течение осмысленной жизни и знакомство с Алёной Дмитриевной, благодаря которой, точнее, связям которой, она смогла поступить в педагогическое училище. А уже там недалеко было до угара перестройки и начала преступной жизни наново. Сначала она отказывалась, хотя упрашивали довольно долго – вспоминались тяжёлые годы в колонии, отдавал болью пресловутый шрам. Но Нинель Григорьевна не случайно дожила до своих лет, ибо прекрасно чувствовала текущий момент – тогда момент перелома, когда стало очевидным, что труд учителя в новой реальности никому не нужен. Опять-таки теплились воспоминания о детстве, проведённом в нищете, годы «отсидки», первое время после, когда приходилось браться за любую работу, лишь бы не помереть с голоду. Хотелось же, наоборот, жить на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая. И тут подвернулась Алёна Дмитриевна, тогда ещё похожая на человека, а не на карикатуру из журнала «Крокодил», со своей группировкой, да ещё и с покровительством в органах. И Нинель Григорьевна решилась рискнуть по-крупному…

***

На улице стояло приветливое майское утро. Было довольно прохладно, хотя солнце и светило во всю прыть. Суровые трудовые будни опустошили улицы. И лишь иногда встречались случайные прохожие тунеядцы. Тем временем в местном педучилище царило оживление – у третьего курса проходил первый экзамен. За углом первого корпуса курили молодые люди, о чём-то оживлённо беседуя. Внезапно взоры куривших устремились к подъезжавшей ко входу белой «девятке». Кто-то даже присвистнул. Из открывшейся передней двери показалась пухлая нога, которая принадлежала девушке лет двадцати трёх, довольно объёмной, вместе с тем не лишённой оригинальности и обаяния. Причём обаяние подчёркивалось белым спортивным костюмом и новыми кедами одной небезызвестной немецкой фирмы, очками «авиатор» и причёской, как у Пола Маккартни.

– Как тебе мой новый пепелац, Нинель? – защебетала обладательница белой «девятки».

– Хороший, Алён, только в салоне гремит всё, даже на ровном асфальте, – ответила подруга.

– Это специально, чтоб водитель не забывал, где находится, – съязвила упитанная девушка.

– Что смотришь, как дворняга на колбасу? Тебе на такую всю жизнь батрачить придётся, – отозвалась наездница белого коня, хоть и стального, какому-то молодому человеку, с завистливым взглядом отчаянно пускавшего слюну на воротник.

– Мне тачку батя подогнал за хорошо сданную сессию, авансом, так сказать. А если честно (говорившая отвела слушавшую в сторону и перешла на шёпот), если честно, то мы недавно одного барыгу на бабки выставили, который на нашей территории торговать решил. Говорим: «или платишь двадцать процентов выручки, или мы тебе тачку подожжём». Ну, он, конечно застращался, говорит: «не надо, мол, у меня семья». «Поэтому, – говорит, -давайте не двадцать, а десять процентов». Тут выходит Серёжа, помнишь, здоровый такой, берёт его за воротник и приподымает. Я ему русским языком базарю: «торговаться будешь с теми, кто твою фарцу покупать будет, и то, если мы разрешим». На него сразу подействовало, и он такой: «двадцать так двадцать». А я и отвечаю: «тридцать». «Но у меня семья…», – начал он так жалобно. Я же продолжаю: «тридцать, и то потому, что я сегодня добрая». Тут Серёжа поискал у него в кармане, естественно, нашёл котлету зелени. «Это первый взнос, следующий будет через неделю. И только попробуй ментам стукануть, я тебя…» – рассказчица сунула кулак своей слушательнице почти под самый нос, отчего та немного ретировалась.

– Короче, мы с пацанами порешили, что наш кооператив «счастливая старость» постепенно разрастается, поэтому нам одной «пятёрки» Тушканчика, помнишь, лысый такой? Одной «пятёрки» уже мало, потому мы скинулись и купили такую вот карету, – с гордостью владельца она постучала ладонью по капоту.

– Мы сегодня всей бандой опять едем к этому барыге за налогами, можешь с нами поехать, а? – закончила монолог главарь банды, шуточно, но ощутимо толкнув подругу кулаком в плечо.

– Знаешь, Алёна, я подумала над твоим предложением. Я согласна, поехали, – выказала согласие подруга.

– Ну вот и молодец, а то всё ломалась как девятиклассница на выпускном. Всё из себя святую корчила. Так, ладно, пошли, сейчас надо одного «неуловимого мстителя» найти, он мне бабок торчит, уже месяц не отдаёт.

Алёна закрыла дверь нового пепелаца на ключ, и обе подруги выступили ко входу в корпус. Они благополучно минули вахту и направились в сторону туалета, находившегося в правом крыле здания на первом этаже. Дуэт остановился возле двери, которая по каким-то причинам не поддавалась. Алёна постучала кулаком и через секунд двадцать странный голос спросил: «кто». Странен он был потому, что был каким-то расслабленным и будто бы готовым сорваться на смех. Дверь открылась. Внутри находилось три человека и плотный туман дыма. Не табачного.

– Вам кого? – хихикнул один из них, быстро прикрывая дверь за двумя гостьями. Никого присутствие дам в мужском туалете не смутило.

– Алёнка, шоколадная моя, ты ли это? – сострил человек на подоконнике, представлявший собой не более чем плюгавенького, однако довольно жилистого юношу, смакующего скрутку.

– Слышь, Винегретов, ты часом берега не попутал? Ты бы ещё на площадь со своим ширевом вышел, – открыла деловой разговор «Алёнка».

– Шоколадка моя, хотели бы, давно бы уже забрали. А так приходила только поломойка или как их там называют? Неважно. Ну, приходила, говорит: «идите на улицу курите». Мы и вышли, – приоткрыл форточку и глубоко вдохнул юноша на подоконнике. Во время произнесения реплики двое его товарищей то и дело хихикали в кулак, особенно им понравилось сравнение с шоколадом.

– Чё тут у вас? Бошки, что ли? – принюхалась посетительница мужского туалета.

– Да, родная, они самые.

– Где взял?

– Из-за речки.

– Из-за какой речки?

– Из Афганистана, дядя через границу таскает, потом с арбузами сюда везёт, – с недоверием буркнул Винегретов, затягиваясь скруткой и щурясь на собеседницу. Впрочем, она аналогично с недоверием отнеслась к полученной информации.

– Итак, товарищ дорогой, помнишь, я тебе по доброте душевной занимала сотню срубленных деревьев? – как бы невзначай начала Алёна.

– Ну и чё, забирать пришла? – дерзнул юноша на подоконнике.

– Да, пришла, и не надо мне тут голос повышать, я тебе не собачка, – напряглась как электричество смелая собеседница дерзкого юноши.

– Так знай, денег у меня нет, я всё матери отправил, – неуверенно соврал тот.

В тот же миг он моргнул своим спутникам, один из которых прыгнул на Нинель, другой же бросился на Алёну. Первая ловко скинула наглеца, оперативно нанесла удар локтем по кадыку и в довесок ударила коленом в пах. Тот схватился за горло, начал было жадно глотать воздух, но через секунду упал на пол и закашлялся. Алёна быстро сгруппировалась и ладонью приложила оппонента по носу, отчего тот поскользнулся и упал на пол. Вся сцена длилась секунд пять. Осознав тяжесть положения, жилистый юноша выученным движением выхватил выкидной нож, и двум амазонкам заугрожал узкий клинок. Ноженосец также дерзко, как и несколько секунд назад, принялся угрожать то одной, то другой. Боевой дуэт отступил, но тут же разошёлся к противоположным стенам. Глаза всё ещё державшего во рту скрутку бойца стали жадно бегать от одной стены к другой. В то же мгновение Нинель одним движением своих длинных ног оказалась рядом с неприятелем и рискнула выхватить нож из его руки. Её подруга всё также ловко нанесла своим широким шагом удар в живот. Нож тотчас упал на пол вслед за своим хозяином.

– Ах ты падаль, гондон штопаный, да я тебя… – возбудилась без пяти минут жертва, яростно пустившись пинать оппонента по голове. Наконец она успокоилась, взяла дерзкого юношу за грудцы и заставила его сесть.

– Нинель Григорьевна, обыщите подозреваемого, – деловито молвила вспотевшая девушка.

– Будет сделано, Алёна Дмитриевна, сию минуту, – ответила Нинель Григорьевна. В карманах тут же нашлись двести рублей и десять долларов.

– Вы только посмотрите, он ещё и валютчик, сколько же ты статей нарушил, Алёша? Нинель Григорьевна, вызывайте милицию, – Алёша тупо помотал головой, правда, тотчас опустил её на грудь. Чинарик всё ещё болтался между разбитыми губами: надкусанный, обслюнявленный и окровавленный.

– Эх, Алёша, Алёша, а ещё говорил, что матери деньги отправил. Врать нехорошо. Ведь тебя же, – Алёна Дмитриевна брезгливо взяла окурок двумя пальцами, – тебя ещё минздрав предупреждал – курить нехорошо, особенно бошки, – и от всей души потушила окурок между бровей, сделав таким образом индийский знак. Жертва курения лишь глухо прохрипела и после экзекуции со стонами свалилась на пол.

– Вот сука, новые кеды испачкал, у-у, тварь! – грузная девушка с чувством ударила одного из нападавших ногой в грудь. Затем она закинула ногу на раковину и стала отмывать испачканную обувь. Когда процедура завершилась, Алёна Дмитриевна молвила:

– Теперь, доктор Ватсон, можем выдвигаться.

– Всенепременно, Холмс, – заядлая парочка вышла в коридор.

Там их встретил преподаватель, и только завидев знакомые лица, он одновременно с удивлением и досадой попытался расспросить девушек:

– Ага, кого я вижу, Ганзель и Гретель, здравствуйте, почему не на экзамене? Думаете, потом сдать? Если да, то не о том думаете, барышни.

– Аркадий Петрович, здрасьте, здрасьте. Успеем, куда мы денемся. Как раз идём сейчас к вам. А вы куда?

– В туалет, по надобности.

– Будьте аккуратны, там сейчас грязновато, – с нотками сарказма предупредила Алёна Дмитриевна.

– Вам-то откуда знать? – засмеялся Аркадий Петрович.

– Я вижу сквозь стены, – хихикнула каким-то нервным смешком нерадивая студентка, и они разминулись.

Быстрым шагом участники описанных событий добрели до двери, и по другую её сторону почти побежали к «девятке». Алёна Дмитриевна провернула ключ, открыла дверь, чем воспользовалась Нинель Григорьевна, и обе рухнулись на передние кресла. «Вот скотина, новые кеды запорол», – запричитала виновница происшествия, стараясь оттереть подтёки крови какой-то ветошью из бардачка. Как только манипуляция прекратилась, испачканная ветошь оказалась за бортом. «Ладно, поехали заберём ребят, а там уже и до дела недалеко». В замке зажигания повернулся ключ, через несколько секунд белая шхуна помчалась по дороге. В дороге между двумя подругами создалось неловкое молчание. С целью хоть как-то скрасить путь, Алёна Дмитриевна обратилась к боевой подруге с просьбой: «слушай, Нинелечка, щёлкни на магнитофоне вон ту кнопку». Та с точностью исполнила просьбу. В салоне помимо голосов двух дам захрипел голос Владимира Семёновича.

– Давно ты на Высоцкого налегаешь? – попробовала отвлечься амазонка с переднего сидения.

– Я его с детства люблю, порой так споёт, что как будто все мысли твои отгадал и на музыку положил, – отозвался голос с водительского кресла, – послушай, Нинель, сейчас мы подъедем к ДК, там подберём мальчиков, а опосля двинем на рынок к нашему жиду. Понимаешь, профессия у нас такая – никогда не знаешь, чем всё может закончиться. Поэтому на, – инструктор достала пистолет Макарова из-за торпедо, – там полная обойма и один патрон в патроннике. В критический, так сказать, момент тебе надо будет просто взвести курок и направить в нужную сторону, – голос наставляющей слегка сотрясался от волнения.

– Алёна, ты когда-нибудь убивала человека? – несколько волнительно спросила Нинель Григорьевна. Она понимала, что человек напротив ожидает этот вопрос, но не знает, как на него ответить. Между тем в колонии и уже на воле ей суждено было узнать людей до последнего душевного закоулка. Она знала ответ на свой вопрос, но ей хотелось увидеть именно реакцию.

– Понимаешь… – вздохнула Алёна Дмитриевна.

– Понимаю, – закончила за неё Нинель Григорьевна.

«Девятка» быстро домчалась по почти пустой дороге к местному ДК. Оставив средство передвижения, пара мерным шагом перенеслась от обочины к крыльцу. Здание ДК «Железнодорожников» было построено как большая железобетонная коробка, внутри разделённая на два этажа. На каждом этаже располагались секции народной самодеятельности вроде макраме или хорового пения, но не они интересовали двух посетительниц. Они прошли по длинному коридору к повороту направо, где находился вход в подвальное помещение. Дверь была приоткрыта. Лестница уходила вглубь метра на три, причём слабый свет виднелся лишь у нижней ступени – пришлось идти наощупь. Внизу раскинулся трубный лабиринт, пройдя который взору предстало просторное помещение. Всё оно было заставлено всякого рода спортивного инвентарём, правда, импровизированным. Роль штанг выполняли тракторные рессоры, выточенные на токарном станке ступенчатые валики с нанизанными блинами играли роль гантелей. В центре стояла лавочка со сваренной из арматуры стойкой для рессоры, возле стен лежали гири. На самих стенах крепились плакаты с изображением кумиров, любимцев и любимиц публики. Необходимо заметить, что из-за подвальной сырости плакаты отсырели, инвентарь заржавел, и всё великолепие освещалось лишь несколькими лампами накаливания. Внутри пребывало человек семь спортсменов, которые все разом обратили внимание на выход из трубного лабиринта.

– Здорово, бойцы, – поприветствовала их Алёна Дмитриевна.

– Здорово, Алёна, – подхватили те.

Многим казалось странным, что группой физически крепких молодых людей руководит девушка, однако тому существовало рациональное объяснение. Благодаря связям в органах отец Алёны Дмитриевны по просьбе дочери смог выпустить Сергея Белобородова с «химии» по УДО, а уже по его просьбе освободить остальных членов группировки. За оказанное они, конечно, чувствовали расположение к своей освободительнице, но за главаря её по физиологическим и, главное, по психологическим причинам не считали, ибо «баба». «Серёжа» подобную патриархальность не разделял, потому как отличался от своих «пацанчиков» прежде всего умом, посему играл для них роль атамана, на деле же выполняя волю своей благодетельницы. Правда, чувство какой-то униженности его никогда не покидало. Да и «младшие научные сотрудники» не были так глупы, как могло бы показаться со стороны. Однако результаты такого сотрудничества всех устраивали – деньги капали, влияние возрастало, а посему статус кво сохранялся. До поры до времени.

– Ну что, мальчики, пришло время навестить нашего золотого телёнка, не то он уже заскучал без нас.

Во время монолога постояльцы «качалки» недоверчиво косились то на оратора, то на незнакомую гостью – все отметили про себя, что человек она умудрённый. Рыбак рыбака, как говорится… Увидев негласную оценку спутницы, атаманша шайки поспешила представить незнакомку:

– Нинель Григорьевна, прошу любить без жалований, она теперь с нами.

– Здорово, бандиты, – развязно поздоровалась Нинель Григорьевна, подойдя к Серёже и протянув ему руку для приветствия. Вместо рукопожатия он поцеловал её кисть, как будто эта кисть принадлежала дону Корлеоне. То же проделали остальные присутствующие мужского пола.

– Серёжа, стволы при вас? – поинтересовалась Алёна Дмитриевна.

– Всегда при нас, – без энтузиазма буркнул Белобородов.

– Тогда по коням, иначе золотое руно достанется кому-нибудь другому, – с первым же призывом аргонавты тронулись в путь.

Когда они покинули подземелье, Сергей закрыл на замок дверь, и вся шайка-лейка двинулась навстречу солнцу. Четверо – Серёжа, Гвоздь, Алёна Дмитриевна и Нинель Григорьевна уселись в «девятке», поехав в авангарде. Оставшиеся же пятеро уместились в «пятёрке» как шпроты в банке и помчались, соответственно, в арьергарде. Игнорируя существование правил дорожного движения, кавалькада вмиг примчалась к городскому рынку. Несмотря на десятый час утра там царило оживление – кто-то продавал плакаты со Сталлоне и Шварценеггером, кто-то пытался сбыть польскую косметику под видом французской, кто-то торговал книгами. Снующая толпа бесцельно ходила, присматривалась и приценивалось, некоторые даже торговались. Но у цели визита друзей Алёны Дмитриевны ситуация обстояла диаметрально противоположная – турецкое шмотьё расходилось со сверхзвуковой скоростью. К очереди у прилавка уже приближались семеро короткостриженых крепких мужчин в чёрных кожаных куртках и спортивных штанах и две особы женского пола. Увидев их, торговец замахал рукой куда-то вправо, будто звал кого-то. Меж тем свита Алёны Дмитриевны быстро приближалась. Навстречу ей вышли семеро лысых мужчин крепкого телосложения, одетых в такие же чёрные куртки из свиной кожи и вооружённые железными ломами.

– Ребята, вот эти беспредельщики, – с вызовом в голосе обратился к «ребятам» фарцовщик. Новая крыша подошла поближе, из шеренги выступил единственный человек, одетый в малиновый пиджак и обвешанный цепями, словно якорь.

– Слышь, беспредельщики, это наш человек и доить его будем мы. Так что идите отсюда по-хорошему, – произнёс тот свою короткую речь.

– Слышь, петушок, иди кукарекай в другом месте. Это мой район, и челноки барыжить здесь будут, когда я разрешу. Я понятно объясняю? – отрекомендовалась Алёна Дмитриевна.

– Значит, по-плохому…

– Да, мудило, по-плохому…

Алёна Дмитриевна ловко натянула кастет в кармане и бросилась на противника. Тот встал в боксёрскую стойку, и кастет пришёлся ему лишь по тренированным предплечьям. Остальные тоже решили не оставаться в стороне – началось кровавое побоище. Члены одной группировки били членов другой ломами куда придётся, те симметрично отвечали апперкотами по челюсти и в пах. Толпа окружила побоище, стали доноситься крики болельщиков, женские ахи-охи вместе с детским плачем. Одна Нинель Григорьевна растерянно встала перед толпой. В колонии ей довелось повидать всякое и даже несколько раз поучаствовать в драках, – один раз за тёплые вещи из посылки родного дедушки, в результате чего маленькой девочке достался шрам на лице от таких же девочек. Всё же придя в себя и видя, что наступление Алёны Дмитриевны захлёбывается и стремится к краху, она достала пистолет, взвела курок и выстрелила в воздух. Толпа в ужасе рассосалась, участники побоища на миг отвлеклись от нанесения побоев.

– Ну чё, выкусил, пидор колымский? – предвкушала плоды близкой победы Алёна Дмитриевна. За время битвы её лицо покрылось синяками и кровавыми ссадинами, изо рта сочилась кровь.

Не теряя ни секунды из уносящей ноги толпы вырвались милиционеры, которые засвистели в свисток, попутно доставая табельное. Нинель Григорьевна как-то машинально подняла пистолет чуть выше головы одного из них и сделала два выстрела. В результате бегущий будто поскользнулся и упал, на земле образовалась лужа крови.

– Серёга, Серёга, ах вы, суки, Серёга! – почти заплакал второй и начал было стрелять в стоявшую с каменным лицом Нинель Григорьевну, если бы не Алёна Дмитриевна, толкнувшая подругу прочь от выстрелов. Без неё всё бы закончилось весьма плачевно для них обеих. Через несколько секунд раздался встречный выстрел в милиционера, из-за чего тот упал с криками на землю, держась отчаянно за плечо. Через минуту крика он потерял сознание из-за болевого шока.