скачать книгу бесплатно
– Вот именно. Не знаешь – не встревай! – сказал он, с лёгкостью перенимая Иринино «ты». – Тем более у меня и к тебе разговор есть!
Коля был недоволен затеей, но молчал, всё своё несогласие переместив в колючий взгляд. Я даже тревожился за гадальщика – как бы его не выдуло с холма невидимой до поры Колиной силой.
Тем временем Петя, подсев к нам, пристально поглядел в Колино чистое, как природа, лицо. Судя по всему, оно ему понравилось.
– Тебя я, друг, совсем не знаю, – сказал он просто, как-то даже и растерявшись. – Но, думаю, есть в тебе что-то – раз тебя в этот дом пускают и любят. Я вот что вижу: вроде бы твоя жизнь находится под крылом этого гостеприимного семейства. Но в действительности они-то – дачники, их место с краю. Земля – твоя. И поэтому, когда их сдует, ты останешься.
– Это в каком смысле «сдует»? – влез Тузин. – Что значит сдует?
– Теперь не ваша очередь, господин режиссёр, – не оборачиваясь, перебил Петя. – Закончу сеанс – объясню.
Тузин набрал в грудь воздуху и умолк. Лицо его выразило сильнейший накат тревоги.
– Так вот, – глядя в колючие Колины глаза, проговорил Петя. – Когда их сдует, ты будешь следить, чтобы всё тут было по-прежнему, чтобы трава росла, река текла.
– Это кого ещё сдует! – не слишком вникая в смысл, прохрипел Коля.
– И помни, ты у нас – Хранитель Старой Весны! – невозмутимо продолжал Петя. – Должность свою береги, гордись ею! А на том свете тебя помучат, конечно, черти за грехи, но не долго. И пойдёшь в рай, к его, вон, прадеду! – сказал он и врезал локтем мне в бок, потому что я давно уже стоял за его спиной и придерживал за шиворот, не зная толком, кого от кого берегу – Колю от Пети или наоборот.
– А теперь мне надо сделать ответственное заявление! – высвободившись из-под моего попечительства, проговорил Петя. – Воду, валидольчик приготовьте на всякий случай – и сядьте все!
– Нет, ну прекрасно, Пётр Олегович! – восхитился из кресла Тузин. – Какая незамысловатая, доступная, так сказать, народу драматургия! Мне определённо надо с вами сотрудничать!
Петя не обратил внимания на комплимент.
– Я вынужден сообщить вам новость! – звучно произнёс он. – И предупреждаю: это уже не гадание, а вполне достоверная информация! Так вот, новость следующая. После Нового года в районе деревень Старая Весна и Отрадново начнётся строительство спортивно-развлекательного комплекса. Проект возглавляет мой босс, Михал Глебыч Пажков. В связи с этим вам тут светит горнолыжный подъёмник, трассы, аквапарк, гостиница и несколько прилегающих коттеджных посёлков. Будете альпийской деревней! – Тут Петя взял паузу и, оглядев присутствующих, насладился эффектом. Всё молчало – человек и зверь. Тишина была как чистый лист, по которому буря за окнами чертила нотные линейки.
– Не знаю, насколько это хорошо – быть альпийской деревней в России, – продолжал Петя. – Ну а с другой стороны, а кем в России быть хорошо? Освещённый спуск, Костя, пойдёт твоей поляне прямо в лобешник. Кстати, советую подсуетиться. Предусматривается полная инфраструктура. Может быть, и пекарня впишется? В принципе, могу свести тебя с нужными людьми.
Я сказал, что не стану ни любоваться, ни суетиться. И хватит бы ему рассказывать на ночь страшилки.
– А я вам, Петр Олегович, верю! – произнёс Тузин. Он встал из кресла, приблизился и, взяв со столика канделябр, посветил Пете в лицо. – Вроде бы явная клевета – но верю! Не могу не верить! Это именно то, что я и предчувствовал!
– Да чего тут верить! Врёт он! – гаркнул Коля. – Аквапарк ему, как же! Земля-то заповедная! Вон, монастырь под боком. На такой земле запрещёно строить, что я, не знаю! Думает, дурачков нашёл, и давай заливать!
– Друзья мои, погодите, я вот что могу по этому поводу… – примирительно заговорил Тузин, но Петя уже встал со своего места и, дёрнув из руки хозяина подсвечник, склонился над смельчаком.
– Ты чего буянишь, сельский житель? – тихо спросил он Колю.
– А того! – решительно отозвался тот и, поднявшись, согнул руки в локтях. – Думаешь, раз москвич на тачке, так и заливать будешь – а мы и уши развесили? Босс у него с аквапарком! Трепло ты!
– Ну тогда я тебе по-другому напророчу, – сказал Петя, сжимая в правой руке подсвечник, как букет. – Ты ещё пахать к Пажкову наймёшься. Будешь ему площадочку ровнять под комплекс. И умолять будешь, чтоб за пьянку не уволили. И я, брат, может, за тебя тогда заступлюсь. А может, и нет! – Тут резким жестом он приставил свечи к Колиному липу, мелькнули ослеплённые светом глаза, и наш хрупкий мир сорвался в тартарары.
Грохот мебели в мгновение ока порубил и смешал картину мира. Сквозь хриплый собачий лай прорывались вопли: «Господа, уймитесь!» – «Шторы! Тушите шторы!» – «Тузик, фу!» – «Ах, чёрт вас дери! У меня тут сплошной антиквариат!»
Я повис на Петиных плечах, но он высвободился и рванул в прихожую, куда Тузин оттаскивал Колю. Крик, гром, свечной дымок – всё это единым комом покатилось в коридор и, наткнувшись на дверь, выпало в жидкий снег.
Я наспех помог Ирине поднять обрушенные свечи – одна успела подпалить занавеску – и, схватив Петину куртку, вылетел в сад, но зачинщиков уже не было видно. Остались только ели и яблони, обёрнутые колышущейся снежной холстиной.
Прислушавшись, я разобрал за воем бури отдалённые вопли. То ли Коля гнался за Петей, то ли Петя за Колей, то ли оба драпали от былинного чудища.
– Ну что, догоним? – спросил Тузин, запахивая раздуваемую ветром шинель.
Пока мы шли к калитке, крик перетёк в более или менее мирную Колину брань, перемежаемую укоризненным голосом Пети.
– Ну вот, – сказал Тузин, замедляя ход. – Всё мне разнесли и помирились!
Постояв, он махнул рукой и направился к дому. С крыльца, ожидая его, выглядывали перепуганные Ирина с Мишей.
Когда с Петиной курткой в охапке я подходил к своему участку, из гущи снега, вихрем крутившегося в рябинах и липах, меня окликнули.
Я обернулся: Петя, натянув рукава свитера до пальцев, отдыхал от битв на Колиной лавочке.
– Давай сюда! – крикнул он и махнул включённым мобильником.
– А где Коля? – спросил я, пробираясь к нему по снежной слякоти.
– Ушёл в партизаны. Будет бить захватчиков, пока не побьёт. Это ведь не я его взбесил – ему землю жалко. Курточку-то мою отдай, замёрзну!
На холме было до того сыро и холодно, что зябла душа. Снег уже не таял так быстро, как вначале, а собирался у ног влажной тряпкой.
Я кинул ему куртку. Петя радостно в неё упаковался и полез в карман за сигаретами.
– Видал я всякое, – сказал он, выходя на дорогу и оглядываясь на свечные огни тузинской дачи. – Столько жизни извёл, чтобы было в сердце побольше перца! А у вас тут задаром – такой космодром! Жалко, Ирине всего не досказал. Заробел – представляешь? – прибавил он, чуть улыбнувшись.
– Петь, какая робость, о чём ты! Ты ж хамил напропалую. Просто внаглую отбивал чужую жену! – произнёс я с внезапной ненавистью.
– Эта женщина в странной одежде, безо всякого маникюра, наивная… – лирически продолжал Петя, словно и не заметив мою злость.
– Это ты при свечах разглядел, что без маникюра? – перебил я.
– Разглядел, да – сказал он, кивнув. – Так вот, она мне понравилась, потому что красива необманно. Такую красоту в салонах не наведёшь. Куда ни плюнь, всюду глазки в щёточках, лобик полированный, а эта – прямо живая… – Он умолк, закуривая. – Хочешь?
Я любил Петины сигареты. Они были крепче моих.
– А тебе-то как моё гадание? Я вроде никого не обидел. Всем отвалил алых парусов.
– От балды отваливал?
– Да нет… – Он затянулся и посмотрел в метельную жуть долины. – Не от балды. Режиссёра вашего не хороните. Есть в нём огонёк. Просто долго болел идеализмом. Ничего, вгрызётся потихонечку, а потом вдруг – бац! И вырулил! И повезло! Жена, конечно, побоку… – Петя замолчал. В осанке его появилась усталость. – Про тебя тоже не врал, сказал, что думаю. И про Колю вашего не врал. Колян вообще хорош! – Петя глянул на меня и улыбнулся с душой. – Ах, хорош! Или сам кого-нибудь зарежет, или его зарежут, или совершит подвиг милосердия. Я после боя сказал с ним пару слов – он у вас как вчера родился! И сигареты у него – такая отрава! Я чуть не сдох, мои-то в куртке были…
Я слушал его поэтический монолог и надеялся: может, наша деревня таким нестандартным методом вынимает из Петиной души пулю Сержа?
– А вообще-то, брат, всё у вас будет хорошо, – задушевно резюмировал он. – Преодолеете соблазны. Вас всех накормят одной неразменной булкой. Будете таскать из колодца воду – глядь, а там вино! Блаженны нищие и далее по тексту. А за Ирину ты не сердись. Это очень видно со стороны – как вы её тут закопали, притоптали и креста не поставили.
Он выдохнул, растапливая снежинки тёплым дымом, и со внезапной горечью произнёс:
– А ведь надо же! Первый человек в моей жизни, который понял, что меня просто надо было «прикрыть»! Просто сказать: «Ты – прав. Играй и не думай!» И тогда бы я был свободен. Но нет! Хоть бы одна зараза!.. Эх, ладно. – Петя мотнул головой, вытряхивая лишние мысли, и оглядел побелевшую окрестность.
– Я что, без машины?
Я кивнул.
– Ах да! Это ж ты меня вёз. Ну, бывай!
Не подав руки, он застегнул под горло молнию куртки и быстро, чуть оскальзываясь на промороженном спуске, двинулся прочь с холма.
– Куда собрался?
– Прогуляюсь, поймаю попутку! – отозвался он.
– Петь, ты с дуба рухнул? Ночь на дворе! Давай я тебя хоть до города довезу!
Он обернулся и глянул – словно навёл ствол.
Больше я не спорил с ним. Тут уже нельзя было ничего поделать, по крайней мере, сейчас.
Подморозило. Снег стал мельче и твёрже. Совершенно заиндевев на ветру, я прошёл в незапертую калитку и позаимствовал из Колиной поленницы дров на костёр.
24
Требую братства
На другое утро, разлепив веки, я обнаружил себя на диване в гостиной у Тузиных. Сердобольный Николай Андреич подобрал меня, когда, простившись с Петей, я вновь попытался заночевать в машине, и отволок в дом. Дорогой он клялся, что не обижен. О каких обидах я говорю, если все творческие люди – дети! Они плачут и смеются, расшибают коленки и сбивают мирно стоящих – это нормально. Ирина отвергла мои извинения ещё убедительней. «Что вы! Я рада! – шепнула она, притащив мне в гостиную подушку и плед. – Хоть какая-то жизнь!..»
Я приподнялся на локте: в окне, из щелей которого ночью так отчаянно дуло в голову, всё было мутно-бело. Тараща глаза, попробовал согнать пелену и осознал, что это цельнокроеное колышущееся полотно – снежное! Небесные караваны с мукой потерпели крушение над Россией! В окошко мне было видно яблоню с расщеплённым стволом. Отломившаяся ветвь легла на землю – гигантское, запорошенное снегом гнездо!
Пока я разглядывал покалеченное дерево, с улицы долетел звон свежей ссоры.
Голос Ирины с упрёком что-то пропел – я не разобрал слов. А затем отчётливо грянул Тузин:
– Недвижимостью? Деревню покромсать и продать? Вы об этом мне толкуете? Я, Ирина Ильинична, подозревал вас во многих грехах, только не в меркантильности. Но, оказывается, и ей вы не чужды!
И сразу под моим окном прохрустели шаги. Тузин спешил по снежной дорожке к крыльцу. Я едва успел вскочить и сложить плед, как он уже был в гостиной и, не замечая меня, пронёсся на второй этаж. С подошв обвалились снежные «вафли» – Тузин гулял в тапочках.
– Книжку мою записную, чёрную, никто не видел? – гаркнул он сверху, непонятно к кому обращаясь, и через минуту скатился вниз.
– Вот так-то, Костя! С добрым утром! Упрекают меня, что не избрал профессией недвижимость! Может, ещё не поздно? – сказал он, на ходу застёгивая манжеты. Взял с крышки рояля мобильный, подхватил пальто и вышел.
Хлопок двери сбил с меня остатки сна. Я оглядел разорённую гостиную. Валялась сшибленная фиалка – черепки и тряпица подвядшей листвы с комом земли. Драгоценный столик стоял на своём месте, но край столешницы был ссажен до щепок.
Стыд залил меня тошнотворным бензином. Хватило же мне ума приволочь неотбуянившего, полного свежей ярости Петю в тихие земли Старой Весны!
Я собрал с подоконника вещи – телефон, ключи и направился уже в коридор, но тут вошла Ирина. Несмотря на конфликт с супругом, она улыбнулась и велела мне идти на кухню завтракать. Невольно я проверил Петины слова: Иринины ногти и правда оказались подстрижены – так удобней вести хозяйство.
На завтрак были томлённая в печи пшенная каша и сырники. Объяснить, как всё это пахнет, человеку, у которого нет дровяной печи, нельзя. Понимая, что мои гостевания у Тузиных становятся уже неприличными, я всё же сел к столу и спросил:
– Поссорились из-за нас с Николай Андреичем?
– Ну и поссорились! Что, это повод для грусти? – легко возразила Ирина. И хотя в лёгкости её чувствовалась натуга, мне стало спокойней.
К сожалению, обычай одеваться прохладно вчера ночью вышел мне боком. За завтраком я раскашлялся. Ирина достала из буфета четыре берестяных туеска и с важным видом отсыпала из каждого по ложечке в заварочный чайник. Зелёный настой подмосковного луга должен был спасти меня ото всех бед.
– Ну, а как ваш Петя? Добрался благополучно? Не простыл? Что же это такое с ним вчера было? – спросила Ирина, пока чай настаивался.
Я не знал, как вместить Петину драму с музыкой в пару слов, и сказал:
– Ирин, простите нас за разгром.
– Знаете, Костя, мне не с кем поделиться, а так хочется! – сев к столу и подперев кулачком подбородок, сказала Ирина. – Вот вы всё твердите – разгром! А мне так хорошо на душе от этого разгрома! И от вчерашнего гадания. Просто вырвалась за ночь из тоски многолетней! А кстати, у Пети вашего что, гадания правда сбываются?
– Процентов на восемьдесят, – хмуро ответил я.
Когда, поблагодарив за кров и ещё раз извинившись, я собрался идти, Ирина дотронулась до моего плеча.
– Костя, не переживайте! Я правда рада, что вы у нас остались, что вам тепло! – сказала она. – Ведь какое моё предназначение? Кормить, стелить постель. У меня же нет театра!
– И всё-таки не ссорьтесь! – обернулся я уже на пороге.
– Что? – не поняла она.
– Не ссорьтесь с Николай Андреичем! Прощайте ему. И пусть он вам тоже. Иначе будете никчёмные люди, как я.
Сотворив эту проповедь, я оставил удивлённую Ирину на крыльце и по великолепной, свершившейся наконец белизне холма двинулся к дому.
Я шагал, взрезая влажную толщу снега, и пытался собраться с мыслями. Что у нас имеется на сегодняшний день? Во-первых, пришла зима, а мы с Майей всё ещё порознь. Во-вторых, чтобы не сбылось Петино гадание о том, что «всё будет, но поздно», – мне надо извести под корень свою предрасположенность к смирению. Свалить эту святошу, прижать коленом и задавить насмерть. И биться за свою землю. И победить.
У забора следы моей машины замело. Волны снега посверкивали на солнце, как драгоценная шкура. Сегодня суббота, рассудил я, топая в бытовку за документами. Мама говорила, что с утра она поведёт Лизу в Ледовый дворец, а потом оставит у себя, потому что у Майи дела. Это значит, они заедут к маме за Лизой вечером. Что мешает мне оказаться к вечеру у моих? Зачем? Не спрашивайте. Просто чтобы совершить действие. Хоть какая-то альтернатива древоподобному обмиранию на ветру!
Когда, прорвавшись по обочине через пробки, ссадив о бортик диск, я почти добрался до окружной, мне позвонила мама. Ей хотелось узнать, соизволю ли я заехать, или меня не ждать. «Но Лизы не будет, – предупредила она. – Их чёрт понёс в Переславль! Сырость такая и темнота, нашли время!»
В Переславль! Если б я не был в пути, возможно, это известие обескуражило бы меня. Но за рулём – как на войне, решения принимаются молниеносно. Я развернулся, домчал до бетонки и по скользящей слякоти декабря погнал в сторону Ярославки.
Я был в Переславле в ранней юности, и, на первый взгляд, в нём ничего не изменилось с тех пор. Одно открытое пространство сменяется другим. Храмы и колокольни охраняют простор, словно сторожевые башни. Под их защитой, посреди заснеженного луга над озером, я нашёл беглецов.
Майя в чёрном пальто и белой беретке фотографировала. Ни увесистого профессионального объектива, ни вкуса к чёрно-белым тонам прежде не было у неё. Она предпочитала карамельные цвета и «мыльницы». Кирилл сидел неподалёку на складном рыбацком стульчике – не поленились же притащить! – и следил за её перемещениями по краю обрыва. Мне не было видно лица, но если бы талантливый художник поймал поворот головы и Майину фигурку в отдалении, в сяк догадался бы, что речь идёт о любви.
Бросив машину поодаль, я подошёл и остановился у края луга, не смея продвинуться в его белую глубину. Ничего лирического или трагического не было во мне в ту минуту. Я тупо смотрел на чужое счастье, и мне казалось, что моя душа набита жестянками, дурно вскрытыми банками из-под консервов. Стоит тронуть этот мешок – и десяток ржавых зазубрин раздерёт его стенки в кровь. Лучше замрём.
Скорее всего, я так и уехал бы незамеченным. Разгулял бы тоску по обледенелым дорогам области. Всё испортила внезапная мысль-прострел: а где Лиза?
– Эй вы! А Лиза где? – заорал я, двинувшись напролом по снегу.
Майя обернулась и, подавшись назад, чуть не села в снег. Фотоаппарат выпал из рук и камнем повис на шее. Вскочив со стульчика, к ней на подмогу уже спешил Кирилл. Через пять секунд дивизии сомкнулись и, справившись с первым потрясением, пришли в боеготовность.
– Куда вы дели мою дочь? Кто вообще вам позволил тащить её зимой в тмутаракань? Значит, ко мне в деревню нельзя, а сюда можно? – городил я, не очень отслеживая смысл слов, срывавшихся с языка.
– Остановись! – шагнув мне навстречу, крикнула Майя и выбросила вперёд руку. – Стой здесь и слушай! Моя дочь будет ездить туда, куда я считаю нужным. А если будешь шпионить и мотать нервы, я решу этот вопрос через суд. Уверен, что сохранишь свои права? А про маму свою подумал? Сильно сомневаюсь, что ты отторгуешь для неё свидания с внучкой! То, что они видятся, – моя добрая воля. Береги её, ясно?
