скачать книгу бесплатно
– А вы предпочитаете сплошную подземную парковку?
– Николай Андреич, уймись ради бога! – пропела из кухни Ирина и в следующую секунду, покачиваясь, как пламя, возникая и тая, внесла в комнату поднос.
Петя вскочил и, поспешно переставив стул к стенке, освободил ей дорогу. Ирине был к лицу дореволюционный антураж. Длинное платье, крылом спадающая шаль и золотые в ночном огне, убранные, как на старинных картинах, волосы наконец-то оказались уместны.
– Мы по-простому, – сказала она высоким от смущения голосом. – В темноте ничего не приготовишь. Бутерброды и шарлотка. А вот петрушка наша, с зимней грядки!
Пока она говорила, в прихожей под мощным кулачным стуком загудела входная дверь.
– Это Коля, наш сосед! – обернувшись к Пете, сказала Ирина. – Я уж думала – не придёт, спит. Он хороший, старшеклассникам механизацию преподаёт, в УПК… – и полетела в прихожую открывать.
– Коля, говорите? А я думал – лягушонка в коробчонке! – сказал Петя, и, в целом, был прав. Коля, несмотря на свою невеликую комплекцию, любил постучаться смачно.
Он ввалился, заснеженный и дикий. Прищуренным взглядом глянул в свечную зыбь и, заметив постороннего, собрался было ретироваться, но передумал. Видно, дух Ирининых бутербродов удержал его. Я вышел пожать Коле руку и, пока он снимал в коридоре мокрую куртку и сапоги, заочно представил ему Петю. Мол, зазвал наконец друга, и на тебе – электричество!
– Говорят, теперь уж до утра. Столб повалило, – буркнул Коля, недоверчиво косясь на собравшееся в гостиной общество.
Когда мы вошли, Тузин уже успел возобновить прерванный монолог о драконах. Петя слушал его внимательно, с лёгкой усмешкой.
– И вот представьте, недели не прошло после похорон – а уже прислали новую метлу! И началось. У нас теперь не театр, а агентство аниматоров! – расхаживая между окном и диваном, жаловался хозяин. – А ведь как наш старик говорил: вы такое стёклышко должны подставить зрителю, хитрое, наихитрейшее, чтобы взгляд шмыгнул в божественные земли хотя б на миг! И миг этот, может быть, для кого-то станет спасительным!
– Ох! Вы слышали! – из уголка дивана улыбнулась Ирина и прихватила ладошкой щёку. – Божественные земли ему подавай! Николай Андреич, молись, трудись, люби жену и сына – вот и будут тебе земли! А зрителям твоих земель сто лет не надо. Уймись.
– А я и не рассчитываю на успех! – взъерепенился Тузин, глянув с презрением на жену. – Я буду работать, потому что должен. Пусть это будет накопление потенциала, которое скажется через век.
– Театр не может работать на будущее, – возразил Петя. – Вам, конечно же, надо и признания, и славы. Другое дело, что как приличному человеку вам неохота платить за славу бесчестьем.
– А знаете что! Если надо – то и заплатим! – сказал Тузин, поглядев на Петю с неожиданным одобрением. – Почему бы не заплатить? Всё же лучше, чем дома рыдать в подушку! Будем крутиться, нахваливать себя на всех перекрёстках. Наловим зрителя – полную бочку. И уж так ему угодим!
– Ага, – кивнул Петя. – А когда из этой помойки выудите двумя пальчиками свою бессмертную душу – вас стошнит.
– Вот те раз! И то вам не так, и это не этак! – воскликнул Тузин, и мне вдруг показалось, что ему не надо от Пети согласия, а, напротив, хочется, чтобы был конфликт – атрибут всякой хорошей пьесы. – Что же, Петр Олегович, вы в таком случае предлагаете?
– Предлагаю уйти! – сказал Петя. – Увольняйтесь из театра! Займитесь обычным делом. Идите хоть к нам в контору – недвижимостью торговать. Я вам поспособствую на первых порах.
Тузин огорошенно взглянул.
– То есть как, значит, уйти? Нет, господа, театр – это моя волшебная дверца! – возразил он. – Это родина моя, если хотите. Уйти!.. Чур вас – соблазнять меня на такое!
– А вот я ушёл, – сказал Петя и, поднявшись, неладным шагом – как будто под ногами у него закачалась палуба – приблизился к окну. – Всё равно это уже не имело ничего общего с музыкой. Музыка не может быть объектом человеческой конкуренции. Если началась вся эта возня – значит, она давно уже отлетела, а вместо неё выставили крашеную куклу, – сказал он, обернувшись почему-то к Ирине.
Общество молчало. Было слышно, как на кухне, вторя снежному шквалу, гудят дрова.
– Она должна идти по земле неимущей – как идёт по земле, допустим, осень. Осень пока ещё не предмет шоу-бизнеса! – переждав паузу, вновь заговорил Петя. Его голос посветлел и окреп, выдавая накатывающее вдохновение. – Мы все равны перед Бахом! И что надо сделать человеку, если он не находит этого равенства? Если перед ним каждодневный выбор – или лузерство, или участие в тараканьих бегах? По мне лучше уйти!
– А можно я скажу? – подала голос Ирина. Тузин, наблюдавший за сценой из своего кресла, удовлетворённо кивнул. Ему нравилось, что жена решилась-таки взяться за уготовленную ей роль.
– Петя, вы всё неправильно говорите! – возразила она, волнуясь. – Нельзя отказываться от призвания! Просто нужно, чтобы такого вот человека, одарённого, кто-нибудь прикрыл! Понимаете?
– Прикрыл? – не сдержав улыбки, переспросил Петя.
– Ну да, прикрыл душою, – смутившись, подтвердила Ирина. – Если есть кому прикрыть – никакая пуля не заденет. Как она заденет, если над человеком – зонтик любви! И тогда это будут уже не тараканьи бега, а достойное исполнение назначения! Человека можно унизить, только если никто не защитил его любовью. Значит, надо защищать, а он пусть служит спокойно тому, к чему у него призвание!
Договорив, она вздохнула и стала перебирать клубки в своей корзинке с вязаньем. Петя смотрел на неё со всем изумлением, на которое был способен, – как если бы перед ним в уголок дивана присел благовестный ангел.
– Вот не догадывался, Ирина Ильинична, что в тебе спят такие сокровища! Что ж меня душой-то не прикроешь? Или талантом не вышел? – спросил Тузин, мирно улыбнувшись.
Тут глубокая водяная тоска обступила меня. Как из омута я взглянул на мерцающее пространство гостиной. Чёрт же угораздил меня привезти сюда Петю!
Рядом со мной на стульчике притулился Коля. Он молчал терпеливо, слушая странные речи, и обрадовался, поймав мой взгляд.
– Покурим? – шепнул он.
Но курить нам с ним было поздно. Я не мог отлучиться, потому что чувствовал – в гостиной Тузиных, летящей по снежному космосу, только что переключили скорость, и теперь надо смотреть в оба, чтобы не врезаться в какую-нибудь «луну».
– Мам, у меня так воет! – свесившись через перила, крикнул со второго этажа Миша. – Дядя Коль, ты Сивку завесил? А то заметёт через стекло.
– Завесил! – кашлянув, отозвался Коля. – Спи, Мишань, не тревожься. Под вьюгу спать – это высшая благодать!
Петя с любопытством задрал голову – грохоча по деревянному полу, Миша унёсся к себе.
– Значит, сына растите, – сказал он, обновляя беседу. – А сами чем занимаетесь? – и внимательно поглядел в Иринино колышущееся, бело-золотое лицо.
– Сама? – растерялась Ирина. – Да особенно ничем…
– Ничем? И давно?
– Ирина Ильинична ведёт хозяйство, – вступился Тузин. – Не думайте, что в наших краях это легко. Как видите, у неё муж, сын, зимние грядки, кошка, собака, голубь.
– А я не думаю, что это легко! – сказал Петя. – Наоборот, я считаю это жестокой жертвой. Жаль, что голубь и кошка согласились её принять.
– А это не жертва. Это всё по любви! Каждый из нас для другого что-то делает. Я не стал бы на этом так уж зацикливаться. – Тузин говорил мягко, следя за тем, чтобы преждевременно не сорвалась зреющая у него на глазах кульминация.
– Человек не ангел, и ему надо, чтобы его стёртые руки и раздолбанная душа вызывали в ком-то уважение и восторг! – глядя мимо хозяина в уголок, где почти растворилась Ирина, твёрдо возразил Петя. – И мне лично без разницы, обо что человек ломается – о клавиши, подмостки или о домашние дела.
– Этак мы всю жизнь проведём во взаимных расшаркиваниях! – заметил Тузин, но Петя уже не слышал его.
– Ирин, а профессия у вас есть какая-нибудь? – возобновил он допрос.
– Я художник! – взволнованно отозвалась она. – Федоскино люблю… В юности очень увлекалась! Знаете, сколько шкатулок моих разошлось! Потом училась ещё по фарфору. Как Миша родился, поначалу ещё что-то делала, а потом хлопоты закрутили. Пару лет назад достала мой сундучок с инструментами – краски высохли, всё…
Переместив стул поближе к Ирининому закутку, Петя положил локти на деревянную спинку и уставился на хозяйку – в её прозрачные, дрожащие свечным огоньком глаза.
– Федоскино хорошо, – сказал он. – А Палех знаете?
Я насторожился, вспомнив палехскую шкатулку Елены Львовны, произведение «музейной ценности», – как говорил мне Петя. Это была единственная вещь, которую он позволял себе держать на крышке рояля. Я прекрасно помнил сюжет: по-над звёздной бездной летит Иван-царевич на Сером Волке в золотой Град, крепко держит в объятии Марью-царевну, ухо слышит нездешний звон, разлетающийся звёздочками по чёрному лаку. Царевич (вот и объяснение пристрастия!) похож на Петю – вихрятся волосы, черно горят глаза, бездны он не боится. А у Марьи тонкие бровки, золотые косы из-под платка, и прописаны тончайшей пыльцой веснушки. Она словно спит, белы руки опущены по расшитому сарафану. Её ещё расколдовывать.
Эту конфискованную у мамы шкатулку Петя любил всерьёз – ставил перед собой на рояль и играл, глядя в неё, как в ноты.
– Хотите, найду вам классную – увлекательную! – работу? – произнёс он, ударяя каждое слово.
– Работу? – пролепетала Ирина.
Петя глядел на неё с совершенно недопустимой настойчивостью. Пропустил леску взгляда через зрачки и держал, не давая махнуть ресницами.
– Свету вам добавить, Пётр Олегович? Не темно? – полюбопытствовал наблюдавший за сценой Тузин.
– Нет, совсем не темно. Светло! – обернувшись, ответил Петя и прибавил искренне: – Мне вообще у вас очень светло, правда!
На миг мне сделалось жутко – не завалялось ли под кроватью у Тузина ящика с пистолетами? Но сразу же и отпустило – Николай Андреич не дуэлянт. Максимум, что у него найдётся, – заряженная холостыми двустволка из реквизита.
– Петь, пойдём покурим! – сказал я, поднявшись было со своего места, но Тузин сделал протестующий жест.
– Нет-нет! Курите здесь! – и, взяв из корзинки с Ирининым рукоделием ножницы, двинулся к нашему с Колей углу, озарённому располыхавшимися свечами. Повернув канделябр и срезая нагар, Тузин покосился на меня и шепнул едва слышно: – Костя, не смейте портить! Дайте уже досмотреть!
– Курить я, брат, не хочу пока, – отозвался тем временем Петя. – Зато хочу вам предложить кое-что позабавнее курева. Есть у меня развлечение как раз для таких вечеров!
Он встал и неторопливо вышел на середину комнаты. Половицы скрипнули под его шагом. Прорвавшийся через неведомые щели сквозняк пробежал по свечным головкам и склонил их, как колокольчики на лугу. Запахло воском.
– Серенаду исполните? – спросил Тузин, снова располагаясь в кресле.
– Серенаду потом, – сказал Петя. – Сначала хочу сделать признание.
Он помолчал пару секунд, глядя на бликующий пол гостиной, а затем поднял взгляд и с самой искренней интонацией начал:
– Друзья! У меня был трудный день. Настолько, что судьба показалась мне чёрной. Но у вас я отогрелся и хочу по этому случаю нагадать себе счастье. Но гадать себе одному не умею, хотя гадальщик изрядный – Костя подтвердит. Скажи, хоть что-нибудь не сбылось?
– Сбывалось кое-что, – вынужден был признать я.
– Так вот, господа… – Он выдержал паузу. – Я предлагаю вам узнать судьбу – безо всякой кофейной гущи. Смотрю насквозь: что было, что есть, что будет! С кого начнём?
– Нет, дорогой друг, лучше не надо! – заволновался Тузин. – Вы приходите ко мне в театр – и там гадайте на здоровье! А здесь у нас женщины, дети…
– Дети спят, – перебил Петя. – А женщины – смелы и любопытны! Скоро святки, света нет, обстановка – лучше не придумаешь! Вы же профессиональный мистификатор! Я думал, вам моя идея понравится. Но если боязно, – не навязываюсь.
– Нет, погадайте всё же! – пропел Иринин голос.
Тузин быстро обернулся на жену.
– Сюжетец вообще-то староват! – пересев на краешек кресла и подавшись вперёд, заметил он. – Но раз Ирина Ильинична любопытствует…
Петя удовлетворённо кивнул и сдвинул рукава свитера к локтям, как если бы собирался замесить из наших судеб знатное тесто.
Тузин откинулся в кресле. Ирина непроизвольным жестом прижала ладонь к груди. Коля в зареве и тенях, как захолустный урка с ножичком, зыркнул на Петю из своего угла.
– Ладно, брат, раз Николай Андреич опасается, начну с тебя! – сказал Петя, садясь напротив, спиной к свечам.
– Только без ужастиков!
– А это уж как получится! – отозвался Петя и посмотрел с нарочитой пристальностью мне в лицо. Взгляд его сперва был пуст, но затем согрелся, что-то сочувствующее шевельнулось в нём. – Ну что тебе сказать… – проговорил он, помедлив. – Между домом в деревне и проблемой, которую ты надеешься решить, нет связи. Ты строишь памятник мечте и, думаю, в ближайшее время подаришь его какому-нибудь проходимцу. Или спалишь. То же и с булочной – ты утратишь к ней интерес, когда поймёшь, что она не ведёт к твоим. На этом закончится твоя старая жизнь. Перед тобой встанет новая задача – примириться с утратами. А уж потом…
– Петь, а ты-то с утратами что ж не примиряешься? – вклинился я в гадание.
– Не кипятись! – перебил Петя. – Я ведь ещё не закончил. Так вот, ты примиришься и станешь жить без малейшей корысти, буквально как блаженный. Может быть, ты даже совершишь какой-нибудь простой и великолепный подвиг. И в одно прекрасное утро награда тебя найдёт. Правда, боюсь, ты будешь тогда уже слишком мудр, чтобы ей обрадоваться.
– Я обрадуюсь, ты не бойся! – заверил я его и решил, что поквитаюсь с Петей позже, на улице.
– Мудрёно излагаете, – из кресла заметил Тузин. – Ну ладно, так уж и быть – и мне погадайте!
– С удовольствием! – сказал Петя, переставляя стул. – Реснички только подержите, мне надо видеть глазное дно.
– Обойдётесь, Петр Олегович, – возразил Тузин. – Назвались груздем – так уже и давайте, работайте!
Петя не стал спорить.
– О!.. Тут сверкают большие возможности! – протянул он, заглядывая в серо-карие глаза Тузина. – Если будете хитромудрым, вас ждёт крупная профессиональная удача. Будьте трезвы и последовательны, когда придётся полоскать творения в сточной канаве. Помните, что это нужно для дела. Опасайтесь взбрыкиваний идеализма. Опасайтесь упрёков родных. Опасайтесь, главное, собственной совести. Это всё враги успеха.
– А человека на белой лошади не опасаться? – полюбопытствовал Тузин.
– Нет, – успокоил Петя. – Лошадь вам не грозит. Вы ж не Пушкин.
– И на том спасибо! – сказал Тузин.
Я видел, как в нём занимается протест против Петиной бесцеремонности, но он был разумный человек, хозяин дома, и пока что смог себя сдержать.
– Я читал, господа, в какой-то книге: «Разыгралась метель»! – проговорил он, взглядывая в окно. – И подумал – как же это хорошо сказано: разыгралась! То есть метель – это действо, которым следует любоваться. Она, подобно спектаклю, предназначена для оживления человеческих чувств. Прислушайтесь, как все мы вовлечены и взбудоражены ею! Это поразительно!..
Но его попытка избежать продолжения игры не удалась.
– А про меня? – перебила монолог мужа Ирина.
Петя снова взял стул за спинку и переместился поближе к дивану, где Ирина мотала нитки. Она тут же бросила клубок и взглянула с напряжённым старанием, как будто перед ней был фотограф, велевший ей не моргать.
Петя смотрел долго. Плечи его расслабились, успокоились мышцы лица.
– Ну! – вконец разволновалась она.
– Нет, Ирин. Я про вас ничего говорить не буду, – мягко произнёс он и качнул головой.
– Что-то плохое? – обмерла Ирина.
– Что-то хорошее, – улыбнулся он и, вмиг изменив своему решению, грянул: – Бог с вами! Слушайте и запоминайте! Ваша жизнь переменится! Вам будет больно, странно на сердце, но потом – хорошо, прекрасно! Ваша жизнь переменится к лучшему! Пусть меня зарежут в подворотне, если я вру!
– Мальчишку второго родишь! – выкрикнул из угла Коля.
– Это ещё зачем? – возмутилась Ирина. – Чтобы опять по новой сходить с ума? По новой все прививки, простуды? Ты много, Коля, с Катькой своей возился? И молчи! И молчи, не каркай, ясно тебе?
Петя выслушал Иринин взрыв и повернулся к Коле:
