Где-то в чаще леса

– Марфа уже в пути, дорогая, держись, – говорил он, стараясь удержать слёзы и не показать свой страх.

Минуты казались часами, но наконец, в дом вошла повитуха. Не теряя времени, она принялась осматривать Людмилу и отдавать Венику чёткие команды.

– Неси горячую воду и чистые полотенца, – строго сказала Марфа. – И молись, чтобы мы успели.

Вениамин кивнул и побежал выполнять поручения, чувствуя, что от этого зависит жизнь его семьи.

Веник, словно вихрь, носился по избушке, сгребая в охапку все, что могла потребовать повитуха: чистую простынь, глиняный кувшин с водой, ножницы, обмотанные тряпкой, и пучок сухих трав. Сердце его стучало в бешеном ритме, отражая тревогу, что царила в воздухе.

– Быстрее, Вениамин! – прикрикнула повитуха, Марфа, женщина с крепкими руками и строгим взглядом. Она намочила полотенце в холодной воде и приложила его ко лбу Людмиле, чье лицо бледнело с каждой минутой, покрываясь холодным потом.

– Она… Она совсем слаба, – прошептал Вениамин, его голос дрожал, словно осиновый лист на ветру.

– Тихо! – Марфа отмахнулась от него, – Скоро все закончится. – Она взглянула на Людмилу, её губы сжались в тонкую линию. – Нужно топить баню, – произнесла она, – Там теплее, рожать ей будет легче.

Веник, словно очнувшись от сна, кинулся к двери.

– Сейчас же, сейчас! – выдохнул он, – Я уже бегу!

Марфа отступила на шаг.

– Ты поторопись, – сказала она, – И не забудь дров натаскать, – она бросила взгляд на огромный живот Люды, – Не время сейчас медлить, – добавила она, – С жизнью каждого из них нужно бороться!

Вениамин мчался к бане, словно гонимым бесом. Сердце его стучало в груди, сбиваясь с ритма, словно барабан в буйном танце. Он представлял себе, как его Людмила лежит на лавочке в бане, и как маленькие ручки тянутся к ней, и как он, Вениамин, держит их в своих руках, и как он, Веник, станет отцом. Он торопился сделать все как можно быстрее, чтобы этот момент настал, чтобы он смог увидеть их с Людой детей.

Морозный воздух щипал щеки Веника, пока он тащил тяжелые дрова к бане. За спиной скрипели сани, груженные запасом дров на весь вечер. Он спешил, каждый вдох был наполнен беспокойством. Людмила, его любимая жена, вот-вот должна была родить.

Баня стояла величественная, словно древний храм, срубленная из толстых бревен, пахнущих смолой и сосновой корой. Дверь, украшенная резными узорами, вела в просторное помещение с каменным печным отсеком. Там, в сердце бани, возвышалась огромная каменная печь, предназначенная для нагрева камней.

Вениамин бросил дрова в топку, раздул огонь. Он знал, что каждая минута сейчас на счету. Люде становилось все хуже. Ему хотелось, чтобы баня прогрелась как можно быстрее, чтобы она могла принять горячую ванну и облегчить страдания.

– Господи, давай же! – прошептал он, глядя на медленно тлеющие дрова. Казалось, что время тянется бесконечно. Он нервничал, но старался держаться, ведь в этот момент надо было быть сильным. Для Люды. Для их будущих детей.

– Вот она, баня, прогревается! – Вениамин слышал собственный голос, словно из другой жизни. Он бросился к печи, раздвигая двери, чтобы проверить температуру. В глазах замелькали красные отражения горящих камней.

– Скоро, родная, скоро…, – прошептал он, чувствуя в груди волну радости и тревоги.

Вениамин отправился в избу, не успевая снять с себя зимнюю одежду.

Повитуха подожгла несколько пучков трав и медленно ходила по дому, окуривая каждый уголок. Запах полыни и душицы наполнил воздух, создавая таинственную атмосферу.

– Все готово, – закричал Веник, вслушиваясь в слова Марфы.

Повитуха, стоявшая у окна, оглянулась и с решительностью в голосе приказала:

– Неси ее в баню.

Вениамин, не мешкая, подхватил свою жену на руки. Людмила, слабо улыбаясь, держала его за шею, чувствуя одновременно и тревогу, и облегчение.

Марфа шла впереди, с травами в руках, окутывая дымом и ароматами весь путь к бане. Веник шел следом, осторожно неся Люду, стараясь не думать о том, что их ждет впереди.

Прибыв к бане, повитуха первой наклонилась и вошла внутрь, словно проверяя пространство. Вениамин, с сердцем, колотящимся как молот, шагнул за ней, держа Людмилу на руках.

– Ложи ее сюда, – указала Марфа на деревянную лавку, находящуюся в углу парилки.

Вениамин осторожно положил свою беременную супругу на лавку, стараясь быть максимально нежным.

– А теперь уходи, – произнесла повитуха с твердостью, не терпящей возражений. – Мужчинам это видеть не надо.

Слегка растерянный, Веник взглянул на Люду, как бы прощаясь с ней на этот момент, затем медленно повернулся и направился к выходу. Повитуха, не дожидаясь, пока он выйдет полностью, подтолкнула его во двор и плотно закрыла дверь за ним.

Оставшись снаружи, Вениамин стоял у порога бани, чувствуя, как его сердце сжимается от беспокойства. Он не мог слышать, что происходило внутри, и это неизвестное казалось ему невыносимым.

Внутри же бани, Марфа продолжала свои ритуалы, окуривая все вокруг, приговаривая что-то себе под нос. С профессиональной сосредоточенностью она готовила все необходимое для предстоящих родов, периодически бросая быстрые взгляды на Людмилу, чье дыхание становилось все более тяжелым.

– Все будет хорошо, – тихо проговорила повитуха, наклоняясь к Люде и ободряюще сжимая ее руку. – Мы с тобой справимся.

Людмила, слабо кивнув, закрыла глаза, стараясь расслабиться и довериться этой опытной женщине, которая, казалось, знала, что делала. Тепло бани и аромат трав начинали действовать успокаивающе, подготавливая ее тело и разум к важному моменту в их жизни.

Снаружи, Вениамин ходил назад и вперед, надеясь и молясь, чтобы все прошло благополучно.

За всем этим наблюдал домовой Тимофей Валентинович и его фамильяр мышка Кус-Кус. Они уже давно привыкли к необычным событиям, происходящим в их доме, но на этот раз ситуация была особенно странной и тревожной.

– Надо сообщить Ядвиге, – нахмурив брови, сказал домовой, задумчиво глядя на свою маленькую спутницу.

– Кус-Кус, – мышка, не отрываясь от своей корки хлеба, лишь коротко чихнула, словно подтверждая, что услышала, но, особо не заботясь о сути сказанного.

– Баба Яга создала эту беременность, и она должна быть в курсе, – добавил Тимофей Валентинович, его голос звучал решительно и немного нервно.

Кус-Кус остановилась и внимательно посмотрела на Тимофея, её маленькие черные глазки блестели пониманием. Она кивнула, соглашаясь с его словами, и отложила свою корку в сторону.

Домовой, решив не терять времени, осторожно взял мышку на руки. Почувствовав тепло ее маленького тельца, он сосредоточился, и через мгновение они оба исчезли в воздухе, оставив после себя лишь легкий аромат магии.

В тот же миг они оказались в уютной избе Ядвиги. Она сидела у печи, мирно читая своим детям, Маше и Васе, одну из старых сказок. Петр, её муж, неподалеку плел сеть для рыбалки, время от времени бросая внимательный взгляд на свою семью.

– Ядвига Ярославовна, нам нужно поговорить, – произнес Тимофей Валентинович, появившись в центре комнаты. Его голос звучал напряженно, привлекая внимание всех присутствующих.

Баба Яга подняла голову от книги, ее глаза широко раскрылись от удивления. Дети, которые до этого внимательно слушали сказку, повернулись к неожиданным гостям с интересом.

– Тимофей Валентинович, что случилось? – спросила она, слегка нахмурив брови. Она чувствовала, что дело серьезное, раз домовой пришел к ним вот так, без предупреждения.

– Это насчёт беременности, – начал он, немного сбивчиво, но быстро собравшись с мыслями.

Домовой, с лицом, искаженным тревогой, забежал в комнату, где Ядвига Ярославовна мирно читала книгу, устроившись у камина. На полу, рядом с ней, дремал пушистый кот, наслаждаясь теплом.

– Баба Яга! – выдохнул домовой, едва переведя дыхание. – У Людмилы начались схватки!

Ядвига Ярославовна, отложив книгу, поднялась на ноги. Она посмотрела на Тимофея с беспокойством.

– Что? – прошептала она.

Домовой, опустившись на табуретку, продолжил: – Вениамин привел повитуху. Они сейчас в бане. Но Людмиле совсем плохо, я боюсь…

Ядвига Ярославовна, скрестив руки на груди, подошла к окну. В её глазах читалось напряжение.

– Я не могу вмешиваться, – сказала она, – не имею права.

– Но, Баба Яга, ведь именно ты создала эту беременность! – возразил Тимофей Валентинович, – ты можешь ей помочь!

Ядвига Ярославовна повернулась к нему, её взгляд был печальным.

– Да, я, – прошептала она, – но больше я не чем не могу ей помочь. Теперь все в руках господа бога.

Домовой вздохнул. Он понимал, что Ядвига Ярославовна права. Она не могла вмешиваться в естественный ход событий.

– Кус-Кус! – громко окликнул он свою маленькую мышь, которая играла с Машей и Васей, – Пойдем!

Мышка радостно подбежала к нему, щебеча что-то на своем мышином языке.

В этот момент за окном, словно в знак недоброго предзнаменования, началась яркая вспышка. Сначала небо стало алым, потом черным, а затем вернулось к своему прежнему виду.

– Что это было? – заволновался Тимофей Валентинович, не снимая глаз с Кус-Кус, которая сидела у него на плече, тревожно заводя усами.

– Не знаю, – ответила Баба Яга, которая тоже заметила странное явление. – Но что-то не так…

Домовой взял Кус-Кус на руку и, закрыв глаза, прошептал заклинание. В следующую секунду он оказался в избе Людмилы и Вениамина.

Когда Марфа выпроводила Вениамина из бани и за ним закрылась массивная деревянная дверь, он остался стоять во дворе, чувствуя себя беспомощным и оторванным от происходящего внутри. Морозный воздух обжигал его лицо, а волнение и тревога заполняли сердце.

Он нервно брел по сугробам, оставляя глубокие следы в свежем снегу. Веник не знал, куда себя деть. Он то и дело смотрел на закрытую дверь, прислушиваясь к каждому звуку, надеясь услышать хоть какой-то знак. Но в ответ была лишь тишина, нарушаемая только редким скрипом снега под его тяжелыми шагами.

"Господи, помоги Людмиле, помоги моим детям", – шептал он, глядя на бездонное ночное небо, где мерцали звезды, такие холодные и далекие. "Даруй ей силы, дай ей терпение и мужество пройти через это испытание". Вениамин вздохнул, чувствуя, как тревога обрушивается на него новой волной.

Время, казалось, текло так медленно, словно улитка, ползущая по поляне. Каждая минута растягивалась в вечность, каждый миг был наполнен беспокойством. Он снова и снова молился, закрывая глаза и сжимая кулаки. В голове мелькали образы: лицо Люды, их дом, тихие вечера, проведенные вместе, и вот теперь – дети, их будущее, зависящее от этой ночи.

"Как бы я хотел быть с ней сейчас", – думал Веник, чувствуя горечь от того, что не может помочь любимой в этот трудный момент. "Я бы взял на себя всю её боль, если бы только мог".

С этими мыслями он остановился и прислонился к холодной стене бани, его дыхание превращалось в облачка пара. Он закрыл глаза и прислушался к своему сердцу, которое билось так громко, что казалось, его стук можно услышать за деревянной дверью.

"Всё будет хорошо", – убеждал он себя. "Мы справимся. Мы всегда справляемся".

Слова повторялись как мантра, придавая ему хоть немного уверенности в этот сложный момент. Вениамин вздохнул глубоко и постарался успокоиться, осознавая, что теперь единственное, что он мог сделать, – это молиться и верить в лучшее.

Он продолжал ходить туда-сюда по двору, чувствуя, как снег хрустит под его ногами. Мороз проникал сквозь одежду, но он не обращал на это внимания. Все его мысли были о Людмиле и детях. Он представил себе, как держит их на руках, как они растут, смеются и играют. Эти образы помогали ему пережить минуты ожидания, делая их чуть менее невыносимыми.

Наконец, он остановился и посмотрел на дверь бани.

"Скоро всё закончится", – сказал он себе. "Скоро я увижу их всех и узнаю, что всё прошло хорошо".

Эти слова были последним лучом надежды, который поддерживал его в этот холодный, тревожный вечер.

Дверь в баню распахнулась с глухим скрипом, словно кто-то нарочно ее толкнул, не желая ждать ответа. Из клубов пара, клубящегося над порогом, вышла Марфа. Ее лицо было бледным, словно выцветшим от долгой работы, а усталость в глазах говорила о том, что ночь была трудной. Волосы, обычно тщательно убранные под платок, были распущены и влажные от пара, а в руках она держала свою шаль, в которой плакал новорожденный ребенок. Тоненький писк прорезал тишину, и Вениамин, стоявший у порога избы, вздрогнул.

– Марфа! – воскликнул он, подбегая к ней. – Что случилось? Почему ребенок плачет? Он протянул руки к ребенку, но Марфа лишь сжала шаль крепче, словно защищая кроху от всего мира.

– Иди в избу, – проговорила она, голос ее был тихим, почти безжизненным, и в нем звучала тревога, которую невозможно было скрыть. Вениамин замер, его взгляд устремился на Марфу. В ее глазах, обычно ясных и полных жизни, он видел глубокую печаль.

– А где Люда? – спросил он, голос его был хриплым от волнения. – И где второй ребенок? Марфа не ответила, лишь молча посмотрела на него. В ее глазах читалось такое отчаяние, что у Вениамина по спине пробежал холодок.

– Просто иди в дом, – повторила она, словно завороженная, и в голосе ее звучала умоляющая просьба. – Малышка замёрзнет, ты ж не хочешь, чтоб она простыла? Вениамин отрицательно покачал головой, но волнение не покидало его. Он взял у Марфы плачущего ребенка, прижал его к себе, и с тревогой глянул на повитуху.

– Что случилось, Марфа? – повторил он, и в его голосе звучал уже не только тревога, но и глубокое беспокойство.

– Иди в избу, – ответила она ему, и повернулась к бане.

Марфа попыталась открыть дверь, но она была заперта на засов.

– Людмила, открой! – закричала она, и в ее голосе звучала истерика. – Люда, не делай то, что не надо! Она стучала по двери, и от ее усилий она дрожала, словно живая. Но в ответ была лишь глухая тишина. Вениамин, уже не в состоянии держаться на месте, поспешил в избу, оставив Марфу с ее беспокойством и страхом.

“Что там произошло?” – пронеслось в его голове, и он сжал в руках плачущего ребенка, словно хотя бы это крохотное тело могло его успокоить.

В избе его встретила глубокая тишина. Свеча на столе дрожала, отбрасывая причудливые тени на стены. В воздухе висел едкий запах лекарств и чего-то еще, неприятного и непонятного. Вениамин осторожно положил ребенка на постель, и подошел к двери. Он прислушался, но снова услышал только тишину.

– Люда? – прошептал он, и его голос звучал глухо и тревожно.

Глава 4. Сила внутри.

Он потянул за ручку, но дверь оказалась заперта. “Что же там происходит?” – подумал он и попытался ее открыть сильнее. Но дверь не поддавалась. Вениамин попытался разобрать звуки, доносящиеся из-за двери, но не успел ничего разобрать. Он услышал только глухой стук сердца, бьющегося в груди.

В эту минуту в избу ворвалась Марфа. Ее лицо было бледным, как бумага, а губы сжаты в тонкой линии.

– Вениамин, – прошептала она, и ее голос дрожал. – Иди сюда, пожалуйста, быстрее! Она подошла к двери и вновь застучала по ней, словно хотя бы это могло ее открыть.

– Люда! – кричала она, и в ее голосе звучал уже не только страх, но и отчаяние.

Вениамин не медлил. Он подошел к двери и стал ее отпирать с всех сил. Ему казалось, что он никогда не видел Марфу такой испуганной. В ее глазах он увидел не только страх, но и какое-то глубокое отчаяние, которое было ему непонятно. Он сделал несколько усилий, и дверь с треском распахнулась.

Перед ним стояла Людмила, бледная как смерть, с волосами, распущенными по плечам, и с глазами, полными ужаса.

– Люда! – воскликнул Вениамин, и он не мог поверить своим глазам.

В ее руках она держала новорожденного ребенка, но он был не живым, а мертвым.

Люда, бледная как полотно, сидела на лавке, прижимая к себе бездыханное тельце своей дочери. Слёзы катились по её щекам, оставляя соленые дорожки на коже. Марфа, повитуха, мягко положила ей руку на плечо.

– Люда, – это не твоя вина, – начала Марфа, голос её был тихим и сочувствующим. – Мы сделали все, что могли.

Людмила лишь покачала головой, не в силах произнести ни слова. Она просто хотела побыть с ней одна, с этой маленькой бездыханной девочкой, которую так долго ждала.

– Хорошо, – сказала повитуха и, кивнув Вениамину, вышли из бани, закрыв за собой дверь.

Они направились в избу, оставив Люду одну в полумраке. Огарок свечи, единственный источник света, дрожал, отбрасывая причудливые тени на стены бани. Люда осталась одна с горем, которое давило на неё, как огромный камень. Она гладила по голову своей дочери, чувствуя её холодную кожу, и тихим, хриплым голосом бормотала:

– Мое солнышко, моя девочка, почему ты ушла?

Её золотистые волосы были такими мягкими, а ручки такими крошечными… Нет, она не могла её отдать. Она не могла смириться с потерей.

Внезапно, в глубине отчаяния, Люду осенило. Если бог отнял у нее ее дочь, то, может быть, другие силы смогут вернуть ее? Она взяла в руки почти догоревшую свечу, и, упав на колени, прошептала старинные слова, переданные ей еще от бабушки.

Она поднесла руку к пламени свечи, и, несмотря на невыносимую боль, держала её там. Слёзы катились по её лицу, смешиваясь с копотью.

Вдруг, в бане появился чертёнок. Маленький, шустрый, с черной шерсткой, копытами и хвостом. Он хитро улыбнулся, наблюдая за Людой.

– Звала? – спросил он, его голос был хриплым и немного насмешливым.

– Да, – шепот Люды был едва слышен. – Спаси, прошу, мою девочку.

– Хорошо, – кивнул чертёнок, – но мне нужна плата.

– Какая? – ужас сковал Люду, но она была готова на всё, чтобы вернуть своё дитя.

– За ней я приду через десять лет, – загадочно прошептал черт.

– Всё, что угодно, только спаси мою девочку, – в отчаянии вскрикнула Люда. Чертёнок подошёл к мёртвому младенцу, вздохнул на него, и девочка тут же ожила. Лишь её золотые волосы стали белыми как снег. Люда, схватив плачущую девочку, поспешила домой. Выходя из бани, она увидела, что небо сначала почернело, затем окрасилось в красный цвет, и снова стало таким, каким было раньше. Но ей было не до этого. Её душа пела – её девочка жива.

Людмила радостно бежала в дом, прижимая к себе свою новорожденную дочь. Её сердце билось в такт её шагам, а щеки пылали от волнения. Марфа и Вениамин, занятые своими делами, вдруг подняли головы и удивлённо посмотрели на неё, потом на крошечного ребёнка, завернутого в мягкое одеяло. Лицо Людмилы светилось невыразимым счастьем, в глазах играли радостные искорки.

– Я её спасла! – радостно воскликнула Люда, подбегая к ним.

Марфа, повитуха с многолетним стажем, подбежала к ней, глаза её расширились от страха и недоумения. Вениамин, крепкий мужчина с добрым лицом, нахмурился и подошёл ближе.

– Что ты сделала? – испуганно произнесла Марфа, пытаясь заглянуть Людмиле в глаза и понять, что же произошло.

– Я её спасла, – повторила Людмила, и голос её был полон решимости и покоя.

Она знала, что Веник и Марфа не поймут, если она им скажет, что заключила сделку с чёртом, и что только благодаря этой сделке её девочка вновь жива. Они никогда бы этого не поняли, и не приняли бы её решения. Но Люда не могла поступить иначе. Она чувствовала, что это был единственный выход, чтобы вернуть свою дочь.

Людмила подошла к деревянной люльке, стоящей у печи. С любовью и осторожностью положила в неё новорожденную девочку. В соседней люльке уже тихо спала её вторая дочь, такая же крошечная и беззащитная. Людмила смотрела на своих прекрасных дочерей, сердце её наполнялось теплом и гордостью. Они были так похожи, словно две капли воды, отличались лишь цветом волос. У первой волосы были золотистые, словно солнечные лучи, которые светились в полутьме комнаты.

– Аврора, – прошептала Людмила, гладя нежные прядки, – я буду звать тебя Аврора.

У второй дочери волосы были белыми, как первый снег, искрящийся на утреннем солнце.

– Беляна, – произнесла Людмила с любовью, – твое имя будет Беляна.

Она села на маленький стульчик между люльками и стала медленно укачивать их, напевая тихую, мелодичную песню. Голос её был мягким и успокаивающим, как шелест листвы в летний вечер.

Марфа и Вениамин переглянулись, не понимая до конца, что произошло, но видя спокойствие и радость на лице женщины, решили не задавать больше вопросов. Они отошли на несколько шагов, оставив Людмилу наедине с её счастьем, и тихо вышли из комнаты, чтобы дать ей возможность насладиться моментом.

Людмила сидела, напевая своим дочкам, и думала о том, как сложится их жизнь. Она знала, что впереди их ждут трудности, но была уверена, что с её любовью и заботой, они смогут преодолеть всё. Глядя на спящих малышек, она чувствовала, что её жертва не была напрасной. В её сердце росла уверенность в том, что Аврора и Беляна вырастут сильными и счастливыми, как она всегда мечтала.

Тимофей Валентинович появился в избе, осторожно прикрыв за собой скрипучую дверь, и сразу же его ухо уловило нежный, успокаивающий голос Людмилы. Она сидела на деревянной лавке у окна и бережно укачивала своих дочек, напевая им колыбельную. Тихий, мелодичный напев заполнял уютное пространство, словно ограждая его от внешнего мира. Мерцающий свет лампы отбрасывал мягкие тени на стены, создавая атмосферу покоя и тепла.

Мышка Кус-Кус, маленькая и проворная, выскочила из своего укромного уголка и подбежала к люлькам. Она внимательно заглянула в первую люльку, где мирно спала Аврора, и радостно пискнула, махнув хвостиком. Затем, с замиранием сердца, она подошла ко второй люльке, где лежала Беляна. Как только она посмотрела на неё, её писк вдруг стал тревожным, полным испуга.

Мышка, дрожащая от страха, поспешила обратно к домовому, который сидел у камина, покачиваясь на своём излюбленном месте. Тимофей Валентинович, заметив беспокойство на её мордочке, нахмурился и встал с места, делая несколько быстрых шагов к ней.

– Что случилось, Кус-Кус? – испуганно спросил он, чувствуя, как холодок пробежал по его спине. В его голосе звучала тревога, которую он никак не мог скрыть.

– Вокруг второй девочки много темноты, – слабо пропищала мышка, её маленькие глазки были полны страха. Тимофей Валентинович присел на корточки, чтобы оказаться на уровне её глаз, и почувствовал, как сердце сжимается от дурного предчувствия.

– Темнота? – переспросил Тимофей Валентинович, ощущая, как ледяной страх охватывает его разум. Он посмотрел на люльку Беляны, которая казалась теперь пугающе тихой. – Что это значит?

– Это плохой знак, – ответил домовой, его голос был глубже и серьёзнее, чем обычно. – Возможно, тёмные силы хотят навредить вашей дочке. Мы должны что-то сделать и быстро.

Людмила, почувствовав, что что-то неладно, подошла к люльке Беляны и осторожно наклонилась над ней. На её лице отразился ужас, когда она заметила тонкие, еле видимые тени, клубящиеся вокруг ребёнка. Она обернулась к Тимофею, и её глаза умоляли о помощи.

– Мы должны защитить её, – тихо, но твёрдо сказала мышка. – Мы не можем позволить, чтобы что-то плохое случилось с нашей Беляной.

Тимофей Валентинович кивнул, его решимость крепла с каждой секундой. Он понял, что сейчас настал момент, когда он должен использовать всю свою силу и знание, чтобы уберечь свою семью от надвигающейся тьмы.

Тимофей Валентинович и Кус-Кус снова отправились к бабе Яге за советом, по поводу тьмы вокруг Беляны. Ночь уже вступила в свои права, и звёзды сверкали на черном бархате неба. В доме Ядвиги было тихо и спокойно: она вместе с Петром спала на лавках возле печи, а их дети, Маша и Вася, уютно устроились на самой печи, где было намного теплее.

Домовой, передвигаясь бесшумно на цыпочках, держал в руках маленькую серую мышку. Он осторожно подошёл к Яге и мягко толкнул её в плечо. Ядвига Ярославовна, от неожиданности, вздрогнула и вскрикнула. Её внезапный крик разбудил Клика, который приоткрыл один глаз и посмотрел на домового с невольным раздражением.

– Что происходит? – недовольно спросила Ядвига Ярославовна, оглядываясь по сторонам и стараясь понять, что случилось.

Лишь её муж Петр продолжал мирно храпеть, словно его не могли разбудить даже самые громкие звуки. Даже дети на печи начали шевелиться, просыпаясь от неожиданного шума.

Увидев домового, Баба Яга быстро сменила гнев на милость. Она встала с лавки и зажгла свечу, озарив комнату тусклым, но мягким светом. Тени в углах зашевелились, словно оживая от её движения.

– Что случилось, Тимофей Валентинович? – спросила Ядвига Ярославовна, садясь обратно на лавку и выжидающе смотря на домового.

– Людмила родила, – начал он, осторожно выбирая слова.

– Это хорошо, но не причина будить меня посреди ночи, – вздохнула Баба Яга, её глаза сверкнули нетерпением. – Продолжай, Тимофей Валентинович.