Линия жизни. Книга первая

Оказывается, Администрация отслеживала жизненные успехи своих бывших воспитанников и, дабы этот положительный пример благотворно повлиял на нынешних питомцев, организовывала такие «встречи выпускников». Приём, безусловно, неглупый, так как в колонии содержались первоходки – те, кто отбывал срок впервые – имевшие все шансы вернуться к нормальной жизни. А ведь, попадая туда, многие ставят на этой самой жизни жирный крест и дальше катятся по наклонной. Так что в этом вопросе я Администрацию поддерживаю.

Прибыли мы все вовремя, шмонали нас не слишком дотошно, так что водку – сувенирчик для корешей – пронести сумели. Правда, я обо всём этом узнал, только покинув стены колонии.

Саня Любимов на тот момент ещё находился в зоне, но уже на днях ждал освобождения.

Того, что происходило дальше, я не забуду никогда.

На сцене сидят начальник колонии, все начальники отрядов, преподаватели школы, воспитатели.

Нас предупредили, что будут вызывать по одному, и мы должны будем рассказать, как устроились в жизни, чего добились. Прекрасный воспитательный приём. Представьте, выходят люди, которые совсем недавно были зэками и отбыли немалые срока, люди, которых почти все присутствующие хорошо знают, знают о них практически всё, люди, сумевшие переломить судьбу! Смогли они – смогут и другие. Именно к этому и нужно стремиться – вот такая установка…

Наконец, дошла очередь и до меня. Сказать, что волновался страшно – значит не сказать ничего! Полный зал, и большинство очень хорошо меня знает. Более того, многие из них – мои кореша. И вдруг весь зал начинает подниматься! Помню квадратные глаза начальника колонии подполковника Маленковича, растерянность и недоумение на лицах всех других, сидящих на сцене!

Оказалось, что все соревнования по боксу освещались по радио – радиоприёмники в колонии доставали правдами и неправдами – и зэки были в курсе всех моих спортивных удач. А тут ещё поступление в институт, один из самых престижных в городе! Видели бы вы счастливые глаза моих бывших преподавателей, особенно учительницы физики, когда я рассказывал, как, поступая в институт, дважды сдал её предмет на пятёрки!

Прошло уже почти пятьдесят лет, а у меня перед глазами до сих пор стоит картина, как поднимается весь зал, который, оказывается, всё это время болел за меня, радовался моим успехам и переживал мои поражения. В моей жизни были разные моменты: когда я проигрывал и выигрывал, когда был прав и неправ, когда меня хотели урыть, и когда мне самому жизнь казалась невыносимой – но я вспоминал тех зэков, что верили в меня…

Никогда не забывал, даже когда чего-то достиг в этой жизни.

И не забуду до самой смерти!

Выходит, такие встречи нужны не только тем, кто сидит, но и тем, кто освободился, чтобы утвердить их в правильности выбранного направления?!

Спустя некоторое время я снова получил предложение появиться в колонии, но уже не с воспитательной, а с производственной целью. Инициатором был Боря Бриксман. Дела в цехе опять пошли неважно: никто не мог обеспечить ту производительность и экономию материала, которые были при мне. Вот и возникла идея пригласить бывшего "выпускника" на работу в ИТУ-2 в качестве вольнонаёмного. У меня же была одна проблема: жильё. Бабушка сдавала просто катастрофически – её срочно нужно было забирать с Платины. Да и братья продолжали жить у Васи, которому и самому приходилось нелегко. Кроме того, он был всего лишь дядей, а я – единокровным братом.

В колонии об этом прекрасно знали, поэтому к переговорам подготовились основательно: мне показали комнату площадью пятнадцать метров в жилом доме рядом со зданием облсуда. Да, это был весомый аргумент! Я дал согласие и поехал подавать заявление на увольнение.

Я получаю жильё. Лето 1971 года

Буквально на следующий день ко мне подошёл Володя Сергеев и, отведя меня в сторону, поинтересовался причиной такого решения. Я подробно рассказал ему о своей семье и сложившейся ситуации.

– А я-то подумал, что ты с нашими пьяницами поконфликтовал. Даже хотел предложить тебе перейти на другой участок. Ну ладно, дай мне немного времени – попробуем что-нибудь придумать, – притормозил меня Володя.

Через несколько дней он снова подошёл ко мне с листком бумаги, на котором было записано два адреса. Оба они находились на ВИЗе, на Малоконке – улица Маяковского. Первый дом стоял практически на болоте, под полом была вода, а воздух в комнате – влажный и спёртый. Второй барак располагался на другой стороне улицы, был построен из бруса, имел на каждом этаже общую кухню и туалет, паровое отопление и водопровод с холодной водой. Жили в нём только работники ТТУ. Здесь мне предлагалась комната метров десять, впрочем, все они были примерно одного размера. Дом, по отзывам жильцов, был очень тёплым, но комната – страшно запущенной.

Поскольку возвращаться обратно в колонию, пусть и в качестве вольнонаёмного, мне не очень хотелось, да и в ТТУ я уже пристрогался, решил остановиться на этом варианте.

Получив ордер, выдернул из Полевского Валерку, купил раскладушку с матрасом и поселил его в нашей теперь комнате. Ремонт мы сделали довольно быстро: заштукатурили обвалившиеся стены, побелили извёсткой, покрасили пол, и комната приобрела жилой вид.

Так как Валерка окончил восемь классов, решено было определить его на учёбу в Радиотехникум имени Попова. В то время там была самая сильная – среди техникумов – команда по лёгкой атлетике, а Валерка ещё раньше, по моему совету, начал заниматься бегом и занимал призовые места на средних дистанциях.

Но, к сожалению, в радиотехникум документы у него не приняли из-за травмы глаза, поэтому пришлось идти в техникум связи. Так как учился Валера хорошо, особого беспокойства за результаты вступительных экзаменов я не испытывал. И оказался прав: брат сдал без труда.

В первом же учебном году он засветился на легкоатлетических соревнованиях.

Теперь уже администрация радиотехникума хотела видеть в своих рядах перспективного бегуна на средние дистанции и, закрыв оба глаза на один его выбитый, предложила перевод. Так Валерка стал учащимся радиотехникума.

Операция « Ка»

Но я снова забегаю вперёд. Итак, ремонт сделан – нужна мебель, ведь кроме раскладушки и матраса у нас ничего не было. Денег не было тоже, а занимать у кого-то – не мой профиль: это просто физически противно моей природе.

Тут я вспомнил болотце, растянувшееся вдоль дороги на Малоконку и сплошь заросшее рогозом, который в наших краях ошибочно называют камышом. Ещё детьми на Платине, лазая на такие болота, мы срезали камышины и одаривали этим добром всех желающих. Огромные тёмно-коричневые шишки всегда пользовались у детворы большим спросом.

В голову втемяшилась шальная мысль: а что, если этот камыш реализовать…

Завершив первоочередные дела, мы с Валеркой отправились на Платину за бабушкой. Она уже обо всём знала и готовилась к переезду: посреди комнаты горой высились узлы со скарбом – откуда что взялось! В нашей десятиметровой комнатке его просто некуда было бы деть! И я взялся за сортировку: налево – то, без чего нельзя обойтись, направо – всё остальное. В итоге слева остался один баул, а то, что справа, бабушка с ахами и охами принялась спешно раздавать соседкам и подругам.

В Свердловске мы временно поселили бабулю у Ляли.

В ближайший выходной я усадил бабушку на Плотинке, там, где гуляют родители с детьми, а Валерку заслал в болото. Дни на наше счастье стояли погожие, без дождей, вода в болоте оказалась довольно тёплой.

Предварительно обговорив с Валеркой технику безопасности – как выяснилось, глубина была довольно приличной, а у меня имелся приличный опыт действий в подобных условиях – я с первой партией «товара», упакованного в две вязанки, отправился на Плотинку.

Цену мы установили: двадцать – двадцать пять копеек за штуку. Товар пошёл на ура. Пока я ездил до Малоконки и обратно, две связки уходили влёт.

Так в течение двух дней мы расчистили всё Верх-Исетское болото.

Были, конечно, и определённые трудности в лице нашей доблестной милиции, сотрудники которой несколько раз пытались согнать бабулю с рабочего места, но она, делая вид, что уходит, подхватывала свои вязанки и перебиралась на другой участок. Я, возвращаясь с добычей, иногда не находил её там, где оставил, но твёрдо знал, что моя бабуля где-то поблизости. И точно, осмотревшись вокруг, замечал ребятишек с камышинками, крепко зажатыми в кулачках. По ним и ориентировался.

Надо отдать должное: никаких попыток отобрать товар или войти в долю тогдашние менты не делали, полагаю, что им и в голову не пришло бы грабить бедную старушку.

А старушка-то оказалась не такой уж и бедной: за два дня мы заработали больше, чем я получал в ТТУ за два месяца! Вот такое доходное место: сколько лет существовало это болото, и никому в голову не пришло, как его можно обналичить! А я в течение трёх дней при помощи идеи, что пришла буквально из детства, закрыл вопросы, которые иначе пришлось бы решать месяцами.

Когда мы с Валеркой рано утром приехали на Центральный рынок – в то время там располагались большие деревянные павильоны, торгующие мебелью и хозтоварами – и вывалили два мешка с мелочью, три кассира собрались, чтобы пересчитать наш наличный капитал.

Итак, мы купили: шифоньер, раскладной чешский диван, тумбу под книги, стол полированный, стулья чешские – четыре штуки, стол кухонный с табуретками, двухконфорочную плитку и прочую хозяйственную мелочь. Вечером всё это великолепие было доставлено по адресу, а наутро и бабуля с вещами была перевезена на новое место жительства.

Теперь мы жили втроём. Я работал, учился, занимался спортом и даже успевал погуливать. Утром мы с Валеркой делали пробежку и разъезжались; я – на работу, он – на учёбу. Бабушка, хоть и шёл ей уже девятый десяток, занималась хозяйством. Изредка ездили в Полевской проведать Тольку, который пока оставался жить у Чагиных – Васи и Оли.

Парламентёр из Чайковского. Лето 1972 года

Однажды, вернувшись домой поздно вечером, я обнаружил, что наш с Валеркой диван – бабушка спала на раскладушке – занят какими-то двумя девицами, между которыми лежал маленький ребёнок. Пришлось падать на пол под окно: предусматривался у нас и такой вариант, так как стулья были заняты Валеркой. Утром выяснилось, что наши гости – Юркина жена Валентина с сыном Валеркой и сестрой Машей.

Как-то, работая на уборке урожая в Оренбургской области, куда был командирован от своей автобазы, мой старший братец приискал себе невесту и, как теперь говорят, поменял статус – стал мужем и отцом. И вот теперь его семейство гостило у нас, а сам Юрик должен был прилететь позже из-за неувязки с билетами.

Он планировал уговорить меня вместе съездить в Чайковский, где по-прежнему жила наша мама. Все эти годы – после её письма в колонию, так обидевшего меня – мы не общались, и вот теперь Юрка с семьёй приехал из Оренбурга, где они гостили у тёщи, с твёрдым намерением увезти меня с собой. А я как раз только-только ушёл в отпуск, так что, полагаю, без бабули здесь точно не обошлось.

Она, полностью поддерживая Юру, настояла на том, что я должен восстановить отношения с матерью, тем более, мне было, чем похвастаться: я уже не уголовник, а студент, спортсмен, работник, с которым считаются и который может отвечать не только за себя, но и за своих близких.

Билеты на самолёт до Ижевска купили без проблем, а оттуда – автобусом до Чайковского. Встреча с матерью прошла довольно напряжённо: опять были слёзы, попытки что-то объяснить, но все объяснения и воспоминания я оборвал, чтобы не тревожить душу ни себе, ни ей, тем более, что мама за эти годы здорово сдала, её мучили приступы гипертонии.

Тем не менее, отношения были восстановлены, и теперь я каждый отпуск стал проводить в Чайковском, стараясь бывать там одновременно с Юркой. В одну из таких поездок мы решили прокатиться до Перми. В то время по Каме с завидной регулярностью ходили теплоходы на подводных крыльях: «Метеоры» и «Ракеты».

Из Перми рванули в Ярино к бабушке Дусе. Её второй муж – деда Серёжа – к тому времени уже умер: сказались сталинские лагеря. Бабе Дусе осталось приличное хозяйство: большой дом с крытым двором, сад и огромный огород на пологом берегу пруда, который питался родниками.

Бабушка очень обрадовалась помощникам. Вдвоём с Юркой мы обобрали огромную плантацию виктории, причём, по указанию бабы Дуси собирали только самые спелые красные ягоды. После работы искупались в пруду, если только это можно назвать купанием: несмотря на жаркие летние дни, вода была нестерпимо холодной – выдержать в ней больше пяти минут мы не смогли. Вечером ударили по наливочке и отрубились, мгновенно уснув прямо на полу.

Ещё несколько слов о бабе Дусе. В Ярино у ней было прозвище «Промбабушка». В своём хозяйстве бабушка всё делала сама: соленья, варенья, наливки, самогон, хлеб. Обихаживала сад, огород, разводила пчёл, держала кур, так как корову и поросёнка было уже не под силу – бабушке шёл девятый десяток. Ткала половики для всего Ярино. Вот такая трудяга.

С утра мы втроём отправились в Пермь на базар, прихватив два ведра виктории и ведро мёда. Впереди, как танк, шла вдоль прилавков наша бабуся и, кивая на ягоды и мёд, спрашивала: «Почём?.. Почём?.. Почём?..» – а позади с вёдрами тащились мы. Найдя свободное место, бабушка распорядилась, куда поставить груз и, разместившись за прилавком, отпустила нас погулять. Вернувшись через пару часов, мы обнаружили, что два ведра пусты, и лишь на дне третьего осталось немного мёда, который тут же на наших глазах был продан. Дело в том, что бабуся – гений коммерции – слегка снизила цену на свой товар по сравнению с другими продавцами.

Помню, как на вопрос одной дотошной покупательницы: «Какой это мёд: липовый или цветочный?» – баб Дуся ответила:

– А я, що, знаю, чого вони мени натаскалы? – этот хохляцкий говор так и остался в её речи до конца жизни.

С базара мы направились к Вале – приёмной бабушкиной дочери. Отдохнув там, баб Дуся покатила обратно в Ярино – готовить новую партию товара к следующему базару, куда она наведывалась через день да каждый день, а мы с Юркой вечерком посидели с Валей и её подругой в ресторане и следующим утром отчалили обратно в Чайковский. Теперь уже на пароходе.

10:4=2,5 метра на душу населения. 1972 год

После окончания второго курса института мне предложили должность мастера в той же бригаде ремонта, где я работал электрослесарем. В это время наш бригадир Миша Прокопьев ушёл на заслуженный отдых, и мастеру, Люде Бессоновой, с нашими пьяницами стало совсем невмоготу. Мишу работяги – особенно молодняк – побаивались: он особо расслабляться не давал, а теперь, оставшись без опоры, Люда попросту не справлялась. Она решила сменить работу и перейти в училище – мастером производственного обучения.

Должность мастера участка не давала преимуществ в зарплате (к тому времени я уже был электрослесарем пятого разряда и зарабатывал вполне прилично), а головной боли добавляла, ведь одно дело отвечать за себя, и совсем другое – за чужую работу; тем не менее, предложение, после некоторого колебания, принял. Так началось моё продвижение в руководители производства.

Окончив в Полевском восьмилетку, к нам переехал младший брат Толик, и теперь на каждого из жильцов нашей небольшой комнатки приходилось по два с половиной метра жилой площади.

Увидав его обмундирование, я буквально вскипел: вся Толькина одежда была латана-перелатана. Чисто, аккуратно, но ни одного живого места! Она могла служить только экспонатом для помойки! Я считал, что денег, полученных за проданный на Платине дом, вполне должно было хватить для того, чтобы нормально одеть двоих моих братьев, а потому при встрече высказал всё это Васе в весьма резкой форме.

Только со временем я понял, как был неправ, и как тяжело приходилось молодой семье Чагиных сводить концы с концами.

Несколько лет назад Васи не стало: сказались долгие годы жизни на севере и заработанная тяжким трудом онкология. А я, вспоминая его, до сих пор жалею, что в своё время не попросил у него прощения за ту сцену.

В ближайшие же выходные Толика приодели – теперь мы могли себе это позволить: я неплохо зарабатывал, Толик с бабулей получали пенсию, а Валерка вдобавок к пенсии ещё и стипендию.

С переездом Толика жизнь наша стала как-то комфортнее. Несмотря на то, что он был младше Валерки, в быту оказался приспособлен гораздо лучше: умел стирать – чем сразу разгрузил бабушку – мог приготовить нехитрую еду на всю семью, да и вообще, руки у него были, как говорится, на месте. Почему Толька был ближе к домашним делам – не знаю. Подозреваю, что хитрован Валера наловчился как-то сбагривать на него всю работу по хозяйству, ведь в семье отца даже за проступки старшего брата зачастую расплачивался своей задницей именно младший.

Кстати, учился он тоже очень хорошо, и за отличную учёбу, а также как круглый сирота был премирован поездкой во всесоюзный пионерлагерь «Орлёнок».

Толька поступил в Техникум Связи, который впоследствии благополучно окончил, и хоть профессионалом в этой области не стал, но умение устанавливать связь успешно применял в личной жизни. Женился он на выпускнице этого же учебного заведения Валентине, народил двоих сыновей и начал налаживать и укреплять связи на стороне. Как говорит пословица, если четыре раза сходить налево – вернёшься домой. Вот так же поступил мой братец: на закате жизни возвратился обратно к жене, хоть и не надолго.

Но всё это будет гораздо позже. Пока же я привлёк Толика к занятиям боксом и теперь по утрам мы отправлялись на пробежку уже втроём.

Главное – чтобы костюмчик сидел! Апрель 1973 год

В апреле семьдесят третьего года мы получили из Чайковского – от моей младшей сестры – приглашение на свадьбу, которая должна была состояться в следующем месяце. Володя отпустил меня безо всяких препятствий, даже без оформления отгулов: знал, что отработаю. Я никогда не подводил его и не отказывался от непредвиденной авральной работы, к тому же в случае необходимости всегда мог заменить на боевом посту любого электрослесаря или электрика, а их в депо всегда не хватало.

Прибыв в Чайковский, сразу включился в подготовку к свадьбе, которую решено было справлять в доме у матери. В самой большой комнате расставили буквой «П» столы, а лавки сделали из уложенных на стулья и покрытых бабушкиными половиками досок. Стульев не хватило, и мы с мамой отправились за ними на стадион Комбината Шёлковых Тканей, где она в то время работала то ли завхозом, то ли кладовщиком: отвечала за весь инвентарь стадиона и лодочной станции.

В семидесятые-восьмидесятые годы Чайковский Комбинат Шёлковых Тканей являлся крупнейшим в Европе производителем искусственного и синтетического волокна.

В помещении склада, прямо в центре, на полу я увидел гору трикотажных спортивных костюмов: белых, синих, чёрных с белыми и красными лампасами – точно в такие одевали наших олимпийцев, правда, у них форма была голубого цвета. Я поднял с пола один костюм, и во взгляде моём сквозило, наверное, не только любопытство. Мама уловила это и спросила:

– Что, нравится? Если нравится – выбирай любой.

Отказываться, конечно, было грех, и я выбрал один, с белой олимпийкой и тёмно-синими брюками:

– Мам, а сколько он будет стоить?

– Для тебя, Владик – нисколько.

И вдруг спросила:

– А как ты думаешь, почём они?

– Ну, рублей пятьдесят – шестьдесят. Не меньше, – ответил я категорично.

Мама засмеялась:

– Тут разные размеры, но стоят они все одинаково: одиннадцать-двенадцать рублей. Делает их наш комбинат бытового обслуживания: у них есть вязальные машины, а пряжу дал КШТ.

Оснащённый японскими станками комбинат выпускал пряжу на основе вискозы, лавсана и нитрона. Она была тяжелее шерстяной, но по износостойкости значительно превосходила её. Вот из этой-то пряжи и были изготовлены костюмы для спортсменов города.

Не скажу, что именно в тот момент меня посетила некая идея, но впечатляющая разница в цене наводила на определённые размышления.

Стулья мы принесли, свадьбу на следующий день справили, как положено: съездили в ЗАГС, покатались по городу и уселись за стол. Водки было немного, а вот отличного самогона, своего вина и разнообразных наливок – хоть упейся. Домашние соленья, овощные и мясные закуски не уступали горячительному ни в количестве, ни в качестве.

В ресторане такой стол стоил бы огромных денег, тем более что и гостей было немало: из Перми, Ижевска, Воткинска. Я и не подозревал, сколько у меня родственников. Мама оказалась прилежной ученицей своей матери, нашей бабы Дуси: практически всё, что стояло на столе, было делом её рук. Минимум денег – максимум усердия.

На всех гулянках мы с Юрой обычно садились рядом, а Валя, его жена – напротив. В этот раз рядом с ней пристроилась какая-то симпатичная девица, Светкина ровесница, которая при каждом тосте старалась первой чокнуться со мной. Юрка настойчиво бубнил в ухо:

– Займись, не теряйся…

В общем, чокались мы, чокались, и начокалась девчонка до такой степени, что пришлось мне в срочном порядке эвакуировать её из-за стола. Да я и сам, к слову, был немногим лучше, а потому в финале оказались мы с ней в одной постели в маленькой комнате большого маминого дома. Как потом выяснилось, это была та самая девочка-первоклассница, подруга Светы, с которой они шептались в комнате, где я спал в свой первый приезд. Звали её Надежда.

Где-то под утро она очнулась и убежала домой, но к обеду, скромно потупив взор, объявилась снова. Опохмелившись и отобедав, вся компания направилась в гости к молодым, которые получили комнату в двухэтажном бараке – продолжать гулянку.

Поздно вечером тёплой компанией: Юрка с женой и я со своей новой знакомой отправились ночевать к нему домой, в такую же примерно комнату, а утром они втроём проводили меня на автобус до Ижевска.

Прощаясь, я отдал Юрке сто двадцать рублей и попросил заказать десять костюмов. Договорились, если не хватит – Юрик добавит. Кроме того, брат заверил меня, что с пряжей проблем не будет, так как начальник отдела сбыта прекрасно к нему относится, да и вообще, знакомых на комбинате полно. Действительно, Юрка был очень компанейским, бескорыстным парнем, никому в помощи не отказывал, и друзей-приятелей у него насчитывалось больше, чем шпал на железной дороге. Таким он остаётся и сейчас.

Я и оглянуться не успел, как пришла посылка с костюмами. Несколько штук принёс в депо – раскупили моментально, да ещё и заказы посыпались. У Валерки, который оттащил товар на тренировку – аналогичная ситуация. Представляете? Потратить сто двадцать рублей и получить пятьсот – вот это навар! В голове сразу сложился чёткий план действий.

Приехав в Чайковский летом, мы с Юркой первым делом направились в комбинат бытового обслуживания. Там познакомились с заведующей, которая бралась выполнить любой заказ – денег у меня было где-то на пятьдесят костюмов – при условии, что мы предоставим сырьё.

Сырьё имелось на КШТ, но комбинат пряжу на сторону не продавал: кондиция шла на изготовление ткани, а некондиция – когда нить по какой-либо причине обрывалась – в брак. Бракованные мотки сбрасывали в специальные контейнеры, затем вывозили на свалку и сжигали – я сам это видел. Для спортобщества было сделано исключение и выдано разрешение на реализацию небольшой партии брака для изготовления костюмов.

Вот такое социалистическое производство! Как было сказано в одном старом фильме: «Бесхозяйственность, возведённая в ранг социалистического ведения хозяйства». Точнее не выразить. Ну что стоило комбинату реализовывать этот брак по заниженной цене. Хорошо всем: у КШТ снижаются убытки, у быткомбината появляется сырьё, у граждан – красивые вещи, окружающая среда не отравляется дымом, но не-е-ет! Это, видимо, не по социалистически…

Итак, путь наш лежал на КШТ, где Юра был в большом авторитете. Он прекрасно пел, на всех конкурсах занимал только первые места, и ни один концерт самодеятельности без него не обходился. Да и работник был безотказный: когда нужно – а в конце месяца, когда горит план, нужно всегда – мог работать и по две смены. Поэтому неудивительно, что начальник отдела сбыта с доброжелательной улыбкой предложил нам опустошить все контейнеры с некондицией.

Представьте: огромный цех со множеством ткацких станков, и в каждом проходе – контейнер для некондиционных, бракованных катушек с пряжей. Мы моментально набрали два огромных мешка, приволокли их в отдел сбыта, взвесили, заплатили в бухгалтерии за это богатство сущие копейки и рванули в бытовой комбинат.

Удивлению заведующей не было предела: они месяцами не могли добиться возможности приобрести этот брак, который отправлялся на сжигание, а тут дня не прошло, и пожалуйста: получите с улыбкой на блюдечке с голубой каёмочкой!