banner banner banner
Великий Блокпост. Антология донбасской поэзии 2014–2022 гг.
Великий Блокпост. Антология донбасской поэзии 2014–2022 гг.
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Великий Блокпост. Антология донбасской поэзии 2014–2022 гг.

скачать книгу бесплатно

и будет всё именно так,
пока не увидишь красивый,
пробитый осколками знак:
До вражьей столицы две мили.
И тут же проснёшься без сил
от счастья, что мы победили
и ты никого не убил.

    2006 год

«Прибыль растёт, растут объёмы продаж…»

Прибыль растёт, растут объёмы продаж.
Даже зарплата – медленно, но растёт.
С прошлой получки приобретён трельяж,
с этой получки можно купить комод.
Случка «американ дрим» с русским «давай».
«Этой страны» бездонные закрома…
Яблоко капитализма, советский рай.
Если не пить, то можно сойти с ума.
Я и не пью. Я и почти сошёл,
глядя на эти нравы и времена,
кроха не знает, что плохо, что хорошо,
если что и спасёт – так только война.
Только война расставит всё на места,
только война и только враг у ворот.
Только странная надпись на пол-листа:
«Офис закрыт. Офис ушёл на фронт».

    2007 год

Новое кино

Прогуляться выйти субботним днём,
завернуть в кафе невзначай.
И давайте папе пива плеснём,
маме с дочкой заварим чай…
Но в кафе какой-то холодный свет,
пиво – тёплое, чай – с тоской,
потому решит семейный совет
двинуть дружно в сад городской.

Там в саду стоит голубая ель,
там когда-то белка жила,
там в саду лошадка и карусель,
и пинг-понговских два стола…
Продают какую-то ерунду,
постоять – устроит цена…
Духовой оркестр в городском саду
так хорош, словно завтра война…

    2012 год

«Тяжела атлетика Мономаха…»

Тяжела атлетика Мономаха,
асинхронно плаванье, квёл футбол.
Проигравшего ожидает плаха,
победителю достаётся кол.
Выпьем за победу, да где же кружка,
и, по ходу, нечего наливать…
Коротка дистанция, как кольчужка,
а мы ещё не начали запрягать…

    2013 год

Александр Савенков

Шахматное

Дрались, как люди, таков был приказ:
страстно и деловито.
Кровью текли по усталым рукам,
и запекались в свиток,
и на тела, что вкусили азарт,
кони роняли пену,
и к милосердью взывали глаза
зря – мы не брали пленных.
Имя своё, как солдатский жетон,
под униформой пряча,
сгустками прозвищ бросались сквозь стон
смеха и хохот плача:
нами играли живые цари,
ими – тоска да слухи;
над горизонтами брызги зари,
не разгораясь, тухли.
Не было времени в ярости дня
сесть и осмыслить бойню,
времени не было просто поднять
голову – небо вспомнить…
Помню, как враг мой, топтавший врага,
кадровой пал фигурой,
и королева валялась в ногах
пешки с улыбкой дуры,
помню удар и как чья-то рука
в счёте согнула палец,
как над часами два ржавых флажка
одновременно пали:
свет преломился, мелькнул в голове
огненною инфантой,
время толчками струилось из вен
патовым вариантом.
Бросили память на бархат костьми,
крышку закрыли с клацем —
ждать, что когда-то вновь станем людьми
да с темнотой шептаться…

    2005 год

Лиловые сумерки

Красный впитал темноты глубину,
заиндевев от пыли
троп, что упрямо ведут на войну
судьбы ковыльи.
Звёзды глядят из водицы пруда
тихо, по-жабьи,
видно, лихие пришли и сюда
вести да слёзы бабьи,
в дом, что ослеп, как склеп,
став у одной из тропок,
смотрит и смотрит в степь,
а по степи галопом
гонят ветра дымы,
и на кургане лысом
глупо просить взаймы
счастья из старых писем.
Бреши темнеют в садах,
рядом собаки брешут,
зрелость придёт и сюда
и не утешит:
в сердце за ржавым замком
без недостатка хватит
долгой печали на пару веков
и тысячу демократий.
Лягут на днища корзин
жалость к себе да сплетни,
время споткнётся и станет скользить
всё незаметней,
ворон сорвётся с креста —
голубем нищих,
горло отыщет косая черта,
стиснет и взыщет.
Скомкают голос снежком,
заледенят до корки.
И если помянут – то горьким смешком,
с красной слетевшим горки.

    2007 год

Старые качели

Снились старые качели,
их размашистый покой…
У моей знакомой Эли
ходят гуси над рекой:
ходят валко, ходят важно
и гогочут, глядя в степь, —
человек висит бумажный
меж хлебами на кресте;
а в дому гуляют гости:
с финкой тризновой в боку,
знать, неплохо на погосте —
постояльцем – муженьку.
В зябкий пух домашней птицы
зарываясь с головой,
май сквозь сумерки глядится
в зазеркалье новых войн.
Ворон в небе цвета гжели
канителит чехарду:
у моей знакомой Эли
дремлет дитятко в саду.

    2003–2012 годы

Любовь Глотова

1985

Выйдешь со дна на берег, долго идёшь пешком
в гору, в город с золотым петушком
на единственной башне, на умной башке.
Это твоя родина, с родинкой на гребешке.
В любую дверь постучишься, за каждой тебе – приют,
а они говорят:
там воруют и пьют,
воруют и пьют.
Это твоя родина, в ней кто брат тебе, тот и волк,
ей много названий разных, одно из имён —
совок
(из детства песочничного, из окающего далека
слово, в нём мутная не выговоренная тоска)
прихлопываешь по ведёрку – что там, кулич или пирожок.
И, шёлковая бородушка, с башни слетит петушок
он клюнет по темечку времени в дышащий родничок,
а тебе нет ещё года, ты никому, молчок.
Взлетают ракеты, шумит ракита,
спит братец серый волчок,
у тебя зарастает темечко,
времени родничок.