скачать книгу бесплатно
Кроме заслуженных наград, у моей труженицы-тетки была еще и заслуженная слава по всей Чувашии – слава неподкупного честного руководителя, настоящего коммуниста. Она всю жизнь дружила с двумя великими женщинами СССР – Валентиной Владимировной Терешковой и Людмилой Георгиевной Зыкиной. Обе любили наведываться в гости в Чувашию. Валентина Терешкова приезжала к родственникам мужа, а королева русской песни любила петь в Чебоксарах над широкими просторами Волги. И тетя Шура словно сверяла свою жизнь, свои достижения по образу и подобию жизненной судьбы двух великих русских женщин. Но никогда не бравировала этой дружбой.
Еще тогда, в 60-х в гостинице «Россия» тетя Шура учила меня, что в Советской России общее дело, работа на том участке, куда тебя послала партия, должны быть выше личных интересов. И о своих личных проблемах даже стыдно говорить вслух – это ведь так мелко перед тем, что мы должны построить лучшее и самое справедливое в мире государство. В эту идею – построение справедливого государства рабочих и крестьян, людей труда – верили все мои родственники, и украинские, и русские.
Но революция революцией, а тетя Шура была весьма интересной дамой, и она нравилась представителям сильного пола. Жаль, что женское счастье у нее было слишком коротким и слишком трудным. Она вышла замуж за талантливого умного мужчину Владимира Нагибина. Историю их любви мне рассказала моя мама, средняя сестра из Кутовых. Она говорила, что это была гармоничная любящая пара – Владимир и Александра, они познакомились в Тбилиси, в вузе. У них родилась дочка Таня. Но Нагибин стал выпивать, он считал, что в его работе конструктора алкоголь не помеха, у него были свои взгляды на работу и семью. Тетя Шура была слишком гордой, чтобы терпеть «отклонения» мужа от генеральной линии ее жизни и вскорости они развелись. Фамилию мужа тетка оставила. Наверное, все-таки потому, что любовь была и память об этой любви она не хотела уничтожать окончательно.
Уйдя на пенсию, тетя Шура посвятила себя самообразованию, заботам о больной дочери, общественной работе – возродила Чувашскую республиканскую партийную организацию. Много сделал для тети Шуры ее племянник Андрей Аллилуев, сын тети Вали, младшей сестры из Кутовых. Он и его супруга Ольга взяли на себя опекунство над тетей Шурой и ее дочерью Таней. Они уже 10 лет живут вместе, большой дружной семьей в городе на Волге, в Чебоксарах – Андрей, его супруга Ольга, тетя Шура и Таня. Андрей 34 года работает врачом-рентгенологом, в принципе в одной и той же больнице, просто менялись ее названия. Ольга ухаживает за теткой и золовкой. Ей пришлось уйти с любимой работы – она трудилась воспитателем детского сада на Заводе тракторостроителей, но оставлять двух больных женщин без присмотра было нельзя. Ольга как-то сказала мне, что Андрей привык жить внутри «женского царства» и в их доме царит доброжелательность и взаимопонимание, и какой-то особый уют. Я бы сказала, что главный принцип этой семьи – человечность. Тепло вспоминают Андрей и Ольга празднование 90-летия тети Шуры. Навестили юбиляршу-долгожительницу в этот день и.о. главы администрации Московского района г. Чебоксары Ю. Офицеров, начальник отдела социальной защиты населения Чувашской республики Л. Алипова, прислал телеграмму из г. Алатырь глава администрации М.В. Марискин, приехали родственники с Украины.
Когда тете Шуре исполнилось 95 лет, я тоже поздравила ее по телефону, из далекой Якутии и спросила, в чем секрет ее долголетия. Тетя Шура ответила: «только в одном – любить людей». Кто-то, наверное, ухмыльнется, мол, что в этой фразе оригинального, что «секретного»? Но это, опять-таки, как посмотреть! Можно вложить в эту фразу особый смысл, наполнить ее добрыми делами, использовать ее и в горе, и в радости, стараться по максимуму передать людям свое тепло, никого не предав, не обидев – и тогда эта фраза будет «работать». Без особого наполнения фраза «любить людей» – пустой звук.
Если вы спросите, у кого тетя Шура переняла главные свои качества – работоспособность, железную силу воли, оптимизм, умение общаться с людьми, я сразу отвечу: это в деда Валериана, Валериана Филипповича Кутового. Дед был простым работягой-строителем, прорабом, не лишенным, впрочем, природного ума и юмора, хотя университетов не кончал. Надо отметить, что он был еще и храбрым солдатом. Участвовал в Гражданской войне в армии Будённого, очень гордился этим фактом и всегда вспоминал, как здоровался за руку с Семеном Михайловичем. Может быть, знаменитый маршал удостаивал нашего деда, в ту пору молодого солдатика такой чести потому, что Валериан Кутовой достойно выполнил его боевое задание – придумал технические возможности для уничтожения тачанки Нестора Махно. Наш дед Валериан гордился также тем, что слава о его техническом рационализаторстве дошла до Климента Ефремовича Ворошилова и военачальник похвалил молодого будённовца за инициативу. После ранения, полученного Валерианом Кутовым во время Гражданской войны, он был признан негодным к строевой службе.
Во время Великой Отечественной дед работал в Мостопоезде на Волге, а затем с Мостопоездом прибыл на Донбасс для восстановления мостов, разрушенных войной. Вообще Валериан Филиппович без устали что-то строил, возводил, ездил в командировки на объекты по всей России – надо было кормить большую семью. Он один содержал семерых человек. Но для того и нужна семь-я, все эти люди были его продолжением: его супруга Мария Ивановна, три дочери – Шура, Катя, Валя и три сына – Коля, Юра, Володя. Как только дети подросли, они стали хорошей сменой деду Валериану.
Про деда рассказывают байки. Байки ходят-бродят по нескольким поколениям семьи Кутовых и превращаются в фольклор. Дядя Володя служил в армии, дедушка Валериан приехал проведать сына. Зашел в кабинет к полковнику, командиру части, в которой дядя Вова служил и говорит:
– «А шо це в тебе за погони?»
– «Полковничьи», – отчитался командир части
– «Тю, а вмене таких не було. Чорти шо. Шо це за погони такi? В мене були ось так от у рядок, а в тебе нi»
И вышел из кабинета. Полковник посмотрел задумчиво на рядового Владимира Кутового и спросил: «А кто Ваш папа?».
Владимир Кутовой в глубине души растерялся, но виду не подал. У дедушки была железнодорожная форма и на ней петлицы. Но надо было как-то выходить из ситуации, и дядя Володя промямлил, что в прокуратуре, мол, погоны совсем другие. Полковник посмотрел на солдата уважительно и ответил: «Понятно!».
Дед Валериан пробыл в части у сына несколько дней, удостоверился, что все хорошо и собрался обратно. Тем временем в воинскую часть прибыл проверяющий, большой воинский чин и его вместе с дедушкой решили отправить до города на одной машине. Это была грузовая бортовая машина. Дядя Володя поехал провожать отца. Дедушка подошел к кабине и заявил офицеру с большим воинским званием: «Синок, ты полiзай у кузов, бо я старий, а я як небуть тут поiду». Этот офицер немного опешил, но пересел в кузов. Дядя Володя сознался, что ему снова стало немного неудобно за батю, он даже успел подумать: ну теперь-то точно репрессии будут по отношению к нему, простому солдату. Однако офицер по-отечески похлопал рядового Кутового по плечу и заявил: «Мировой у тебя батя!»
Дед Валериан был настоящим главой семьи, обо всех заботился. И хотя уставал на стройке, находил время, чтоб поиграть с детьми. Тяжело заболела моя бабушка – Кутовая Мария Ивановна и дядя Володя рассказывал, что дедушка очень часто ездил в больницу к супруге. В один из таких визитов собрался, налил в баночку борща, положил его в авоську, которые были раньше с крупными дырочками, и поехал в больницу. Когда дед вернулся, домочадцы обнаружили, что одежда у него была испачкана, а на вопрос: «Батя, что случилось?» он ответил: «Да якась роззява iхала у вiвтобусе з борщем, розлiла його». Дядя Володя говорит: мы сразу поняли, что это была за роззява. Видать, держался рукой за поручень, в которой была авоська с борщом, банка и открылась. Еще у дедушки была своеобразная оценка глупых людей – Сволочь первой гильдии, Сволочь второй гильдии и Дурак высшей степени.
А я расскажу байку, про которую, наверное, мало кто знает, но она, мне кажется, характеризует деда Валериана как человека необыкновенного, в судьбе которого было немало интересных поворотов, причем, связанных с историей нашей страны. Дед Валериан приехал к нам на Крайний Север, в Якутск. К слову говоря, он был единственным из Кутовых, кто решился отправиться в гости в наши суровые края. Приехал проверить, как живет его дочка Катя с супругом Иваном. Дед был человеком глубоко южным, он все время мерз на улице, к тому же он прилетел в каракулевой папахе, которую у нас зимой никто не надевал. Дед выходил на улицу закутанный, как блокадник и немного по-старчески ворчал, что в таких условиях ««жити взагалi не можливо». А потом дед перестал выходить на улицу, он днями и ночами запоем читал какую-то книгу. Дед читал эту книжку даже ночью, на кухне, когда все спали. Наконец, я не вытерпела и спросила его, что же такого интересного он обнаружил в этом произведении.
– Слухай, унучка, – заявил, волнуясь дед. – Ось це кнiга, ото кнiга! Я стiлькi дiзнався… Дiзнався як Іван Строд боровся з Анатолiiм Пепеляевим. О, про Пепеляева особлива iсторiя, – махнул он рукой и стал продолжать немного сбивчиво, переходя с темы на тему. – Строд – повний Гiоргiiвський кавалер, яких небагато! Ну, як маршал Будьоний, з яким я боровся, – дедушка говорил с азартом. Я поняла, он как все мужчины уважал боевых командиров и хорошо разбирался в наградах, да и вообще в военной теме. – Строд по якутськоi тайзi бродив, Колчака гоняв, чуть не вмер вiд холоду та голоду. Але головне – Строд боровся з дружиною генерала 18 днiв тримал оборону Амгi – як це гiдно! І перемiг! Який герой! Вiн перемiг всемогутнього командира бiлоi гвардii. І, ось ще що – iнше я знав генерала Пепеляева! – заявил дед. – Тiлькi нiкому не кажи.
Вначале я даже испугалась: как же дедушка мог знать злодея-белогвардейца?! Может, мой дед тоже участвовал в боях при Сасыл-Сасы, на стороне белых, что было уж совсем невероятно. Но дедушка упорно и настойчиво повторял, что был знаком с Пепеляевым, правда, в ту пору он и предположить не мог, что Анатолий Николаевич – бандит. А потом дед Валериан с чувством добавил, хорошо, мол, что, приехал к дочке на Север и прочел книгу Строда «В якутской тайге» о Ледовой эпопее, хорошо, что выяснил до конца, кто такой этот самый Пепеляев. А я, девочка-школьница смотрела на него с восторгом и интересом. Эта история казалась мне запутанным приключенческим кино. Дед рассказал мне, что работал с Пепеляевым чуть ли ни в одной строительной бригаде, тот был отменным плотником, стекольщиком и столяром. Тайный генерал общался с простыми строителями приветливо и без проблем. О себе ничего не рассказывал. Дед и не подозревал, что его товарищ по стройке – знаменитый опальный военачальник, за плечами у которого был позорный разгром под Амгой. И вообще деду казалось, что столяр – «наш, красный»
– Адже ось як вийшло, – сетовал дед. – Я значить, кращий солдат Будьоного, а вiн – бiлогвардiець недобитий i разом чай пили. Ну треба ж, а?
Мой папа подсмеивался над этой историей и говорил, что дедушка что-то перепутал. Мама смотрела на дедусю с любовью, никакими вопросами не мучала, поила его чаем, никуда не пускала. Надо было мне тогда с ним сходить в музей, к памятнику Павшим героям Гражданской войны. Но было холодно и мы никуда не пошли. История эта так и осталась не проясненной и со временем совсем забылась. Дед вернулся на Украину и больше я его не видела – невысокого черноволосого смышленого человека. И только много позже, став уже взрослой и ученой, в каких-то исторических записках я прочла, что генерал Анатолий Николаевич Пепеляев прожил бурную жизнь, вместившую в себя и бои на фронтах Первой мировой и Гражданской войн, и эмиграцию в Харбин, и одиночную камеру Ярославского политизолятора. В 1933 году закончился тюремный срок генерала Пепеляева, он поселился в Воронеже, где работал простым столяром в разных бригадах. Период этот длился у него почти четыре года. Так что, пути господни неисповедимы…
В семье Кутовых было три брата – Николай, Юрий и Владимир и три сестры – Александра, Екатерина, Валентина. Главным героем моей ретро-повести я вначале хотела сделать только аксакала семьи Кутовых – тетю Шуру Кутовую. Ей сегодня 97 лет, она пребывает в полном здравии. Сегодня она стержень семьи, на нее равняются, ей подражают. Ее, без преувеличения, можно назвать главой рода Кутовых.
Но потом я подумала, мне надо написать про всех сестер и братьев, по старшинству, то есть сначала про старших, потом – про младших – ведь каждый из них, наших предков сделал что-то хорошее, светлое на земле и внес свою лепту в формирование истории семьи. Без них не было бы нас, среднего поколения и наших детей. Так что, по закону Сансары, продолжу раскручивать тугую спираль истории семьи одного крепкого украинско-русского рода. Хочу разобраться, что дает нам, ныне живущим история этого рода, какими ценностями обогащает.
Продолжу говорить про сестер Кутовых. Моя мама Екатерина Валериановна Кутовая была достойной представительницей фамилии. Она была единственной, кто уехал так далеко от дома – с крайнего юга, Украины на Крайний Север. Для этого тоже надо было иметь мужество. После окончания Ворошиловградского сельскохозяйственного института, получив профессию агронома, мама оказалась волею судьбы и распределения в Читинской области. Попала, как говорится, в самую тмутаракань – на Джалиндинскую МТС. Папа рассказывал мне, что, когда он увидел маму, у нее были длинные черные косы и она, верхом на коне, как амазонка, объезжала поля. Папа сразу по уши влюбился в нее. Мама только год проработала на Джалиндинской МТС и папа увез ее с собой в Якутию.
В 1953 году Екатерину Кутовую приняли в Якутскую МТС главным агрономом. До 1957 года она работала по своей специальности, а потом занялась партийно-советской работой, которая стала основной в ее жизни. Сначала проявила себя как хороший преподаватель экономики в Совпартшколе, отдала этому занятию почти 9 дет. А начиная с 1968 года мама занималась Высшей партийной школой, общалась, можно сказать, с элитой республики. Она руководила координационным пунктом по ЗВПШ в Якутском обкоме партии, работала с руководителями предприятий, заводов, общественными деятелями, которые планировали повысить свое образование. Работала в Президиуме Верховного Совета ЯАССР. Получается, что 17 лет мама отдала Обкому партии республики. Но одной из главных функций и фактически смыслом жизни для нее было быть хорошей женой, опорой и подругой отца, который всегда служил большим начальником. Мои родители были первостроителями Севера, по комсомольскому призыву они приехали поднимать промышленность и сельское хозяйство республики, строить современный комфортабельный город, каких на Севере тогда было мало, они образовывали местное население, внесли большой вклад в развитие культуры республики. Сегодня именем моего отца названа улица в г. Якутске, столице Республики Саха (Якутия), на доме, где он жил с мамой, ему установлен памятник-барельеф, его имя везде и всегда употребляется вместе с именем мамы.
Вспоминаю такой случай. Как-то к нам на чашку кофе зашел первый президент Республики Саха (Якутии) Михаил Ефимович Николаев. Мои родители были хорошо с ним знакомы, а мама в молодости работала вместе с Николаевым, который по первому образованию был агрономом. Михаил Ефимович во время дружеской трапезы неожиданно спросил:
– Екатерина Валерьяновна, а почему ты не поменяла фамилию, осталась Кутовой? Это что-то личное – хотела за что-то «наказать» Ивана Ивановича?
– Да нет, конечно, – рассмеялась мама. – Ничего личного! Не хотела я никому ничего доказывать. Да вы правы, Михаил Ефимович, супруг иногда обижался. Но я сохранила свою фамилию только потому, что для меня это связь с далекой Украиной, с моими братьями и сестрами, с моим детством и юностью… Мне никогда не хотелось прерывать эту связь.
Моя другая тетка Валентина Валерьяновна Кутовая-Аллилуева работала в Алатыре химиком – она возглавляла Центральную заводскую лабораторию на заводе «Электроавтомат», проработала на нем почти 30 лет. Завод трудился на оборону и чем конкретно занималась тетя Валя никто толком не знал, и даже не спрашивал. Мы знали только, что она – замечательный специалист. А у меня был свой предмет гордости по сему поводу, ведь тетя Валя получила диплом химика в Якутском государственном университете. В молодости она жила в Якутске, у моих родителей. В ту пору у моих родителей, на пр. Ленина в центре Якутска жили две Валентины: Валентина -папина сестра и Валентина – мамина сестра. Они бегали на танцы и длинные шпильки застревали у них между чурочек деревянной дороги в Якутске. Чурками был уложен даже проспект Ленина. А что вы хотите, Крайний Север?! Тетя Валя, как и моя мама, вышла замуж за читинского мужика.
Константин Аллилуев, сын тети Вали, военный моряк, награжденный медалью Ушакова за ликвидацию утечки радиоактивного топлива на подводной лодке, на которой он ходил походами, сказал о своей маме кратко, но емко и с большой любовью. Это тот самый Константин, которого тетя Валя называла в его детстве Брондехлыстом, тоже, впрочем, «с любовью». Это же надо было выдумать такое словцо! Но у нее было много всяких поговорочек и словечек. Всем запомнился такой случай. В 1992 году Костя вернулся из армии. По этому поводу к тете Вале пришли гости, сидели чинно за столом. Костя вышел из своей комнаты. И тетя Валя вместо того, чтобы сказать, что-то типа «Вот какой герой вышел!» поприветствовали его так: «Ой, ой, гляньте, кто пошел: Киньстентин Брондехлыст, идет не смотрит ни на кого, загордился весь»
Но детство и юность давно прошли, приколы и усмешки забылись, теперь моего брата называют Константин Арнольдович Аллилуев, он уважаемый человек на флоте и о своей маме говорит так:
– Я горжусь своей мамой. Она проработала на такой сложной ответственной должности вплоть до пенсии. Она была для нас ярким примером. И мы тоже с братом выбрали одну работу и на всю жизнь, он – врач, я – моряк. Нет ничего лучше конкретного примера родителей. И когда меня спрашивают, есть ли у меня, как у моряка, путеводная звезда, я отвечаю: есть! Звезда по имени Мама.
Теперь поговорим о братьях из старшего поколения Кутовых. Дядя Коля Кутовой, старший из них был человеком творческим, харизматичным, но при этом не боялся никакого грязного труда. Надо разгружать вагоны, чтобы помочь семье – и он это делал, начиная с 8-го класса. И еще лес сплавлял в Саратовской области в военное время, чтобы кормить младших братишек-двойняшек. В 1949 г. закончил Славянский техникум железнодорожного транспорта, трудился на железнодорожной станции Славянск Донецкой железной дороги. Работал на Краматорском металлургическом комбинате, в Лиманском отделении железной дороги начальником механизированной части. В 1963 году закончил машиностроительный факультет Славянского заочного политехнического института.
С 1967 года дядя Коля связал свою жизнь со Славянским железнодорожным техникумом, и проработал там вплоть до пенсии. Дядя Коля преподавал сложные технические предметы типа сопромата, технологии металлов. Но делал это артистично, много шутил во время лекции, философствовал, рассказывал случаи из жизни. Не знаю, как назвать данную технологию преподавания сопромата, назовем это к примеру «харизматическим методом», но, думаю, такую методику надо было запатентовать. Успеваемость у дяди Коли была высокой. Его называли преподавателем от бога. Дядя Коля был скалой терпения, выдержки, такта и воспитания. Он еще часто выступал медиумом в разрешении различных трудовых споров.
Дочки дяди Володи Лера и Наташа рассказали мне, что в детстве часто ездили к дядя Коле в гости. Всегда, когда приезжали к ним, Николай Валерианович приветливо встречал девчонок и с порога задавал вопрос: «Ну-ка, рассказывайте мне, как вы выполнили соцобязательства?» Усаживал их рядышком с собой на диван, и племяшки должны были отчитаться по выполнению «соцобязательств». Девчонки тогда ничего в этом не понимали и вообще не понимали, что же ему ответить. Дядя Коля очень любил пить чай с печеньем, в большую кружку с чаем он ломал много печенья, оно размокало и превращалось во что-то непонятное. И называл он это с любовью «Телячьим пойлом».
Есть еще в семье Кутовых два брата-двойняшки Володя и Юра, для меня, конечно, дядя Юра и дядя Вова. О них нужно говорить только «в паре», потому что родились они в один день и очень друг на друга похожи. Оба они – воспитанники тети Шуры, их мама рано ушла из жизни. Дядя Вова и дядя Юра тоже долгожители, им сейчас почти 80 лет. Оба дяди по профессии и по образу жизни – технари, как, впрочем, все Кутовые. Дядя Юра сначала получил средне-техническое образование – Артемовский керамико-механический техникум, до армии трудился на Центральном ремонтно-механическом заводе «Донбассэнерго» и на военных заводах в г. Сталино (Донецк). Отслужив, Юрий Валерьянович вернулся к своей профессии – снова стал отдавать свой труд и знания военным заводам. Закончил Горно-металлургический институт по специальности инженер-электромеханик в г. Орджоникидзе. Как в песне поется: «Та заводская проходная, что в люди вывела меня». Дядя Юра на заводах прошел большой путь: был инженером-конструктором, энергетиком цеха, начальником цеха боеприпасов, начальником отдела. Всегда вел большую общественную работу. Это началось еще с тех пор, когда он был признан лучшим солдатом полка и был принят секретарем ЦК ВЛКСМ. И так пошло потом по жизни – он хотел всегда быть впереди, проявлять инициативу. Дядя Юра был парторгом цеха, заместителем председателя завкома профсоюзов. Стоял всегда за правду, это было состоянием его души. Он выступил вдохновителем борьбы против рэкетиров, которые хотели захватить дачные участки. И, несмотря на всяческие угрозы, добился своего, то есть справедливого распоряжения своей собственностью.
Выше я сказала, что о дяде Вове и дяде Юре надо говорить «в паре», потому что они воспитывались и формировались вместе. Дядя Юра вспоминает это так. После войны, начиная с 1946 года семья Кутовых жила в г. Славянске Сталинской (Донецкой) области. Семья арендовала небольшой дом с подворьем, возле речки Сухой Торец (сейчас такой реки нет). Речка была небольшая, но в половодье разливалась и затапливала близлежащие дома и огороды.
В доме держали двух козлят: козла Бориса и козочку Катю. Когда козлята подросли, маленькие Володя и Юра, по воспоминаниям дяди Юры, выводили их утром пастись на луг, а вечером приводили домой. Забирать коз домой братья-двойняшки брали с собой маленькую племянницу Таню, дочку тетю Шуры. Садили Танюшу в четырехколесную деревенскую коляску. Когда возвращались, коляску с Таней вез козел Борис. Борька летел по улице, а Таня, которой было около 2х лет, стояла в своем транспорте и визжала от удовольствия. За коляской бежала ватага детей, жители домов по улице выглядывали из окон посмотреть на это действо.
Курить Вова с Юрой начали одновременно в 1-м классе. Бросили курить после 4-го класса, и также по обоюдному согласию. В 5-м или 6-м классе пацаны-двойняшки были замечены в раздевалке в компании курящих парней. Заметила братьев невестка и сообщила старшему брату Николаю. Николай тут же взялся промывать мозги младшим братишкам, а те сообщили ему, что уже два года как «в завязке». Дядя Коля был в восторге от этого рассказа. Сегодня ни дядя Володя, ни дядя Юра не курят.
Почти 15 лет дядя Юра проработал энергетиком цеха по приготовлению взрывчатых смесей и наполнению ими всевозможных мин, снарядов и других изделий. Это было секретное производство. Говорить об этом было не принято. В любое время дня и ночи мог быть вызван в цех. Как-то произошел такой инцидент. Дядя Юра находился в отпуске, но в субботу был вызван в цех. Случилась авария – сгорела и вышла из строя вся аппаратура, пульты управления, промтелеустановки, мосты, потенциометры, обгорели более 20 многожильных кабелей управления. Все это находилось в отдельно стоящем здании, которое тоже пострадало и требовало ремонта.
Была суббота, собралось руководство завода. Дело было «ах» или «швах»: горел план цеха и завода в целом, никто не знал, что делать. Дядя Юра все оценил и заявил (никто в это не поверил), что при обеспечении всей необходимой аппаратурой, материалами и выделении в его распоряжение всех поименно названных специалистов в четверг, то есть через четыре дня цех начнет полноценно работать. И он это сделал! Цех стал работать в срок, то есть в четверг. И в обновленном, отремонтированном цехе 3-я смена выполнила смежный план. В такую развязку не верили ни друзья, ни «доброжелатели» Юрия Валериановича Кутового.
А я помню город с теплыми морскими ветрами и зелеными бульварами – это был Мариуполь, но в советские времена его называли Жданов. Отсюда дядя Юра взял в жены тетю Юлю. Помню дом у самого синего моря, где жили родители Юли – ее мама, полная колоритная рыбачка, как из песен Марка Бернеса и симпатичный крепко-сбитый отец. Вечерами за длинным деревянным столом садились все вместе есть, людей было много. Цикады пели. Ветер с моря дул. А я, человек, не привыкший к таким бархатным вечерам, восхищалась морским прибоем, жизнью в Жданове и думала, как хорошо у Юли сложилась жизнь: выросла в такой дружной семье, встретила серьезного работящего мужчину (моего дядю) и уехала в индустриальный город Донецк. А потом Юля предложила поехать погадать к гадалке – это было так захватывающе интересно, я же была тогда подростком и мечтала об Алых парусах. Но дядя Юра был против. «Вы, наверное, хотите выведать про меня какую-то информацию», – заявил он. Мы с Юлей стали весело смеяться, смешинка в рот попала. Нам было забавно слышать, что нас подозревают в очень коварных замыслах. Но все же дядя Юра отвез нас куда-то в самый конец города, к местному экстрасенсу. Что-то она нам хорошее сказала, мы с Юлей были очень довольны. Но только Юля, смущаясь, сообщила: «Гадалка мне заявила, что какие-то мысли у меня сбивчивые, запутанные…» «Во, – вмешался в разговор дядя Юра, – я же говорил, надо было Малого послать на сеанс гадания, у него правильные хорошие мысли о будущем. Малой, он лучше всех соображает…» «Малым» дядя называл моего маленького братишку Сашу, которому тогда было лет пять.
Дядя Вова начинал свой славный трудовой путь с эксплуатации китайской железной дороги «Дружба», в Казахстане, куда попал после окончания Артемовского железнодорожного техникума. Потом он работал старшим механиком на станции Защита. В 1971 году дядя Вова с семьей был переведен в г. Славянск, где прожил 10 лет. Закончил заочно Ташкентский институт инженеров железнодорожного транспорта. У дяди Володи тоже была своя «железнодорожная звезда», и зажглась она в положенное время, то есть я хотела сказать, как задумано было по судьбе. В 1980 году дядю Володю перевели в Новокондрашевскую дистанцию сигнализации и связи заместителем начальника. 7 лет проработал в должности замначальника и в 1987 году был выбран на выборах начальником. Владимир Валерьянович Кутовой проработал в этой должности 17 лет до 2004 года, то есть вплоть до пенсии.
Получается так: за всю трудовую деятельность дядя Володя шесть раз начинал с должности механика, что редко кому удавалось. Общий стаж на железной дороге у него составил 57 лет, только одна запись «принят» – все остальные «переведен». Профессия у него была достаточно ответственная, связанная с безопасностью движения поездов. Случалось в жизни много ситуаций, когда необходимы были – холодная голова, собранность, отсутствие паники.
Дочки дяди Володи, Лера и Наташа поведали мне, что их папочка найдет выход из любой, самой вроде бы безвыходной ситуации, он большой дипломат. «Папочка умеет слушать и слышать, понимает с полуслова, иногда только хочешь сформулировать мысли или чувства, а он говорит именно то, что хотелось донести! Читает по «бровям», как он сам любит шутить» – так сказали мне Лера и Наташа, у которых у самих уже выросли дети. А они все еще зовут своего родителя «папочкой».
Рассказали мне также мои сестры и интересный случай из практики дяди Вовы, который характеризует его как хорошего руководителя. Когда он работал на строительстве советско-китайской железной дороги «Дружба» в Казахстане, у него в обслуживании было несколько станций и при этом большой протяженности. И в подчинении были люди, от работы которых зависела безопасность движения поездов. Это совокупность технических средств, используемых для регулирования и обеспечения безопасности движения поездов (предотвращение их столкновения). Для бесперебойной работы дядя Вова придумывал инструкции, писал бесконечные планы и все это усовершенствовал. И когда нужно было в определенные дни по плану, проводить какие-то работы, многие работники не приходили. Дядя Вова не мог понять, что происходит и что с этим делать. Начал общаться с местным населением, и они внесли ясность: местное население имеет большое количество скота в хозяйстве и в определенное время (с какой-то периодичностью) им нужно заниматься заготовкой сена для прокорма скота. Дядя Вова думал-думал, и решил сделать график заготовки сена. Но тут приехал ревизор по безопасности движения с проверкой, увидел два графика и закатил концерт. Ревизор В.В. Кутового отругал, не разбираясь. Но когда начал задавать вопросы и вник в суть дела, остыл, извинился и даже стал ставить Кутового всем другим железнодорожникам в пример. А суть заключалась в следующем: дядя Вова составил график заготовки сена каждому работнику (кто в этом нуждался) всем коллективом, это и сплачивало коллектив, и занимало гораздо меньше времени и не отвлекало от рабочего процесса. Не срывался график работы по безопасности движения поездов. Вот такие рационализаторские предложения вносились советским руководителем Владимиром Валерьяновичем Кутовым.
Тетя Шура – вернемся к нашему главному герою – была человеком скорее жестким, нежели толерантным. В своей вере в коммунистическую звезду она была чаще фанатичной, нежели спокойно-рассудительной. И человеком, которому ей удалось передать эти качества – кристальную чистоту веры, фанатичность, работоспособность – стала моя старшая двоюродная сестра Лена Кутовая. Лена повторила судьбу тети Шуры. И я бы сказала, что судьба Лены была даже более гротескной, трагичной, чем у тети Шуры – ведь моя сестра рано ушла из жизни, не успев отдохнуть от своих забот. Тут мы перекидываем мостик уже к другому, более молодому поколению.
Лена Кутовая родилась в очень культурной и любящей семье в том самом городе Славянске, который стал поворотным в судьбе многих Кутовых. Замечательные родители Лены дядя Коля Кутовой и тетя Галя жили в обычном двухэтажном доме, на зеленой цветущей улице Карла Либкнехта. Я бы сказала, что эта улочка просто утопала в провинциальности. На ней обитали в основном еврейские семьи, погруженные в создание своего тихого быта. Я бывала у дяди Коли и тети Гали в гостях. В этой семье всегда читали книги, любили философствовать, размышлять о поисках смысла жизни – я тоже принимала участие в этих высоко интеллектуальных беседах. И мне нравилось, что все это было по-настоящему, наши разговоры не были пустозвонством, полубогемной болтовней. Нет, это было глубоким самоанализом. Дядя Коля и тетя Галя направляли нас с Леной по жизни, они хотели, чтоб мы состоялись как личности.
Лена с отличием закончила школу и уехала учиться в Киевский политехнический институт. Я приезжала к ней в Киев, жила с ней в студенческом общежитии. Лена вела себя как пацанка – любила мужские компании, простоту и прямоту в общении, спорт. Подчеркивание женственности она считала мещанским явлением и говорила о том, что ее подружки с улицы Карла Либкнехта только и думали, как о замужестве. Мне показалось, что парни по духу были ближе Ленке, парни-друзья – они строили грандиозные планы переустройства энергетической отрасли Украины, в которой планировали работать после окончания вуза. Лена тоже хотела внести свою лепту в создание передовой промышленности своей родины и не помышляла о семье. Потом Ленка с ответным визитом прилетала ко мне в Ленинград, присутствовала на наших журналистских посиделках. Мы читали стихи, свои рассказы, пели свои песни под гитару – и это, как ни странно, поразило Лену. Ей показалось тогда, что мы сложнее и умнее ее киевских товарищей по институту, увы, она даже не заметила, что часто это было полубогемной болтовней, которую очень любят в Питере, фразерством. Одним словом, физикам не хватает лирики, лирикам не хватает физики.
А по поводу «пацанства» Ленки, ее нежелания строить семью и всю себя отдавать только работе, и ей одной, оказывается, я была не права. Оказывается, это была только форма поведения на публике, защитная реакция. Я узнала об этом гораздо позже. В жизни Лены была настоящая большая любовь, это было как раз в студенческие годы. Она полюбила парня, достойного себя, – летчика-испытателя, храброго, сильного человека. Назовем его Юрием (Лена не раскрывала его имени). Лена и Юрий любили вдвоем гулять по платановым аллеям Киева, любили театры, книги, разговоры. И мечтали создать семью по окончанию вуза. Потом немного повздорили как это часто бывает при притирке характеров. Окончив вуз, Юрий уехал из Киева, Лена еще училась. Но они стали писать друг другу письма.
Однажды от Юрия пришла телеграмма. Кратко приведу ее текст (телеграмма попала ко мне только после смерти старшей сестры). Думаю, Лена и Юрий не обидятся на меня, обоих уже нет в живых и делаю я это только для того, чтоб подрастающее поколение наших детей и внуков знало, какой сильной и нравственно чистой может быть любовь: «все-таки разыскал тебя прости но мне трудно жить без тебя твоих неразборчивых писем разреши мне приехать я сейчас командировке Москве остановился сестры адрес телефон ты знаешь через две недели должен лететь Хабаровск я все еще люблю тебя»
Лена позвонила Юрию, они договорились о встрече. Но свидание влюбленных не состоялось. Юрий погиб при исполнении служебных обязанностей. А Лена сохранила к нему чувство, пронесла через всю жизнь. Может быть, кто-нибудь скажет, что это было просто чувство вины – ведь она скрывалась от него, мучала его, и наконец, она осталась жива, а он погиб совсем молодым. Но, может, и было чувство вины, почему нет, но оно не мешает любви. Всем известно, что в юношестве любовь бывает очень сильной, особенно та, что соответствует идеалам, вычитанным из книг. Наши родители учили нас так любить. И позже Лене ни разу не встретился такой честный и храбрый парень как Юрий.
После окончания института Лена стала работать инженером-регулировщиком на машиностроительном заводе в Киеве, затем стала начальником отдела. И когда в 1986 году случилась авария на Чернобыльской АЭС, Ленка не раздумывая присоединилась к движению ликвидаторов аварии. Она была утверждена в должности заместителя заведующего отделом пропаганды и агитации Славутического Горкома партии, работала она и на других партийных постах. Наша Лена Кутовая вместе со своими товарищами была одной из тех, кто участвовал в проектировании и строительстве самого молодого города Украины – города Славутича. Славутич – это древнеславянское название Днепра. Решение о строительстве нового города для постоянного проживания работников Чернобыльской АЭС и их семей было принято 2 октября 1986 года. Строили город 8 советских республик, моя сестра тоже принимала в этом активное участие. 26 марта 1988 года был выдан первый ордер на заселение в квартиру.
Славутич – город областного подчинения, находится всего в 10 километрах от Киева. 50 километров западнее Славутича расположена Чернобыльская АЭС. Это междуречье Десны и Днепра, сосновые леса и большие кукурузные поля. Начиная с 1986 года и до последних дней жизни Лены ее имя было связано с Чернобыльской АЭС. Она отдала свои молодые силы ликвидации аварии и возведению нового города. Ее усилия заметили в Киеве, Лена была приглашена на работу в Верховную Раду Украины. Лена работала в Департаменте по атомной энергетике.
Прошло 22 года со дня страшной Чернобыльской аварии, которую окрестили «аварией ХХ века». Страх перед радиацией начал рассеиваться. И кое-кому даже пришло в голову сделать ЧАЭС туристическим объектом. Корреспондент Би-Би-Си взял интервью у моей сестры, в 2008 году она была главным консультантом комитета Верховной Рады по вопросам экологической политики, природопользования и ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Елена сказала:
– После того, как в Чернобыле рванул четвертый реактор, на АЭС была масса отходов. Среди них не только отработанное, но и свежее ядерное топливо. Семь с половиной лет длилась только выгрузка топлива. Сейчас ЧАЭС ждет консервация оборудования, которое тоже является источником радиации. После этого надо выдержать еще 80 лет, чтобы прошел период полураспада основных элементов.
Прочтя эти строки из интервью, я осознала степень угроз этой аварии, последствия которой до сих чувствуют на себе те люди, которые живут в зоне отчуждения. Оказывается, еще 80 лет ЧАЭС будет угрожать здоровью людей. А то, что моя сестра была очень жестким и категоричным человеком, я поняла по ее высказываниям. Она сказала в этом интервью, как отрезала:
– Сейчас устраивать из зоны отчуждения зоопарк я бы не стала. Там по-прежнему опасно, так что это не шутки. Многие ездят в зону отселения на могилы предков, но за это брать деньги безбожно.
Это интервью было сделано в 2008 году. Текст его до сих пор висит в Интернете. Это и понятно почему, ведь в нем поднимаются насущные проблемы Славутича, ЧАЭС, экологических катастроф. В 2010 году я общалась с Леной по телефону. После смерти моей мамы она помогла мне собрать ее документы в селе Золотоноша Драбовского района Украины, где моя мама родилась. Хотя нет, теперь это уже не село, теперь это красивый зеленый город в Черкасской области. Тогда в телефонном разговоре Лена сказала мне, что скучает обо мне и мечтает о встрече. Но, к сожалению, после этого разговора наша связь прервалась – закружили дела. А потом я узнала от родственников, что Лена умерла. Думаю, Лена Кутовая получила определенную дозу облучения на ЧАЭС, сказались ее постоянные поездки в «зону отчуждения». Но она никогда не жаловалась на жизнь, потому что была железным человеком. Для меня Лена – герой своего времени, как бы пафосно это не звучало. Не забудем и о том, что ее Юрий тоже был героем и ей хотелось во взрослой осознанной жизни соответствовать ему. А ее последние слова, что «она скучает обо мне и ждет встречи», я сохраню в своем сердце навсегда.
Однажды моя мама сказала мне:
– Знаешь, как трудно наша семья жила в войну?! Но война нас закалила. Иногда я даже думаю: от того, что мы выдержали войну, позже удачно сложилась наша трудовая судьба, мы ведь умели преодолевать трудности. Это мой отец, Валериан Филиппович Кутовой сумел сохранить нашу семью во время войны. А иногда я думаю, что на юге было чуть-чуть проще выживать в войну: мы ели дыню с хлебом, арбузы и главное – кукурузу. Кукуруза нас спасла, она ведь очень сытная и полезная. Я помню, как мы бежали по кукурузному полю, желтому от солнца, как собирали початки, мы их потом коптили, жарили и ели. Мы шли правее на солнце, вдоль рядов кукурузы и мечтали о победе и мирной жизни. Мы почему-то знали, что проживем хорошую жизнь.
На этом небольшом, но ярком воспоминании своей мамы мне и хотелось бы закончить повесть о Кутовых, «железных людях». Каждый из них, моих родственников прожил и проживает достойную содержательную жизнь. В школе нас учили: в жизни всегда есть место подвигу. Подвиг – он ведь имеет множество модификаций. Сражаться на фронтах войны в коннице Будённого – подвиг. Строить железную дорогу в войну, жертвуя своей жизнью и отдавать при этом хлеб младшим братьям– подвиг. Работать на опасном участке железной дороги, много лет, изо дня в день – тоже подвиг, каждодневный трудовой подвиг. Может быть, не столь яркий и бросающийся в глаза, как, скажем, сражение с шашкой наперевес на стремительном всаднике. Старшее поколение сумело передать нашему поколению – детей, рожденных в СССР, свои ценности. И мы сумели их воспринять. Согласитесь, что отважиться ликвидировать последствия страшной экологической катастрофы на ЧАЭС – это подвиг. Устранить неполадки на подводной лодке, рискуя здоровьем – подвиг. Точно также подвигом я хочу назвать каждодневное жертвенное посвящение себя старшему родственнику в течение долгих лет, в ущерб иногда своим личным интересам.
Наверное, читатель заметил, что пару раз я упоминала кукурузное поле. Это упоминание идет рефреном по всей повести. Спросите почему? Это образ, который мне нравится. Герой наших дней, поколения нулевых Дамир Юсупов, спасая 233 пассажира, жестко посадил самолет, используя один движок, потому что оба двигателя вышли из строя. Он просто хорошо сделал свою работу, но люди заявили, что он был бесстрашен. Когда самолет уже сел на кукурузное поле, пассажиры сами выбрались из него. Бортпроводник крикнул им: «Идите правее на солнце, вдоль рядов кукурузы…» Мне нравится этот светлый конец, эта вера в торжество жизни, этот радостный крик. И посему герои моей повести – а они все у меня по-своему герои – тоже всегда идут правее на солнце, вдоль рядов кукурузы… Пафосно скажу, но хочу, чтоб все запомнили – это тропа победителей, тропа настоящих людей.
Магистраль века – магистраль любви
За окном поезда притаилась рождественская ночь, 7 января 2020 года. Такая темень, что глаз можно выколоть. Уютное купе совсем нового поезда. Вагон покачивается на рессорах, амортизирует и быстро едет, разрезая плотную тьму ночи – сквозь серебристые снега, тайгу и морозный туман. Граненые стаканы позвякивают на столе. В вагоне нас только четверо: мы с Сандрой в нашем купе, сосед за стенкой и проводница. Мы едем по маршруту «Нижний Бестях – Нерюнгри», это «кусочек» Байкало-Амурской магистрали, введенный в эксплуатацию в июле 2020 г. Сбылась мечта долгих лет моей жизни – прокатиться по Якутии, по своей малой родине на пассажирском поезде. Сколько я мечтала об этом? Вы не поверите, почти 40 лет, начиная со студенческого возраста.
Сандра спит на нижней полке, тихо посапывая. А я безотрывно смотрю в окно. Что же так увлекает меня в ночном пейзаже, спросите вы? Отвечу: необычность ситуации. Раньше, когда я путешествовала в поездах, в центральных районах страны я видела в окно, даже ночью – асфальтированные дороги, здания городов и избушки сел, огни фонарей и фар, мосты, ухоженные поля, постройки, одним словом, артефакты жизнедеятельности людей. Что же я вижу сейчас, в рождественскую ночь из окна первого пассажирского поезда на якутской земле, идущего от ее столицы? Я вижу бесконечные снега, огромные поляны и густой лес. Славная зимняя сказка. Но иногда в окне буквально вырастают, появляются из ниоткуда деревья-великаны, огромные развесистые исполины. Становится страшно! Они, великаны – словно смотрящие леса, его молчаливые стражи, а, может, чьи-то застывшие души.
Мы отъехали от станции Алдан в 22.39. Теперь у меня на часах – 1 час 16 минут. И до сих пор я наблюдала в окно только снежную порошу в чистом поле – дикая замороженная земля! И вот, наконец, промелькнули признаки жизни – маленький домик на фоне леса, одно светящееся окно, женщина-дежурная по переезду со специальным жезлом и сигнальным рожком встречает поезд, подняв руку вверх, рядом – две собаки, белая и черная. Дом, женщина и две собаки – вот такой таежный романтизм. Поезд проскакивает мимо женщины в ночи и снова начинаются безлюдные поля и леса. «И как же она здесь живет? И сколько же мы еще будем ехать до следующего дома?» – думаю я. И замечаю очень далеко, за десятки или сотни километров, в перспективе несколько светящихся огней.
Я иду к проводнице, она бодра, несмотря на глубокую ночь. Проводница по имени Жанна рассказывает мне, что мы проезжали Разъезд Таежный. А мерцающие и прыгающие огни вдалеке – это фары машин дальнобойщиков с автотрассы Тит, самой опасной в Якутии.
– Огни эти очень далеко, это только кажется, что близко, – уточняет проводница. – Сюда, на разъезд даже медведи заглядывают. Человек, особенно одинокая женщина с собаками может выдержать в этих условиях примерно месяц, а потом, ей на смену приезжает другая вахта.
В 4.30 мы прибываем в Нерюнгри. Я покупаю стакан чая и собираюсь продолжить свои наблюдения.
– Лучше ложитесь спать, – советует Жанна. – За оставшиеся 2 часа мы проедем еще 1-2 глухих разъезда, и все. Никаких населенных пунктов здесь нет. Это на переходе «Нижний Бестях – Алдан» много станций: Олень, Кюргелях, Амга, Томмот, Куранах и др. Вдалеке там еще горят огни с золотоносных рудников, со старательских артелей. А здесь – никого…
Уже дома, после своего железнодорожного путешествия я уточнила у дальнобойщиков про перевал Тит. Дальнобойщики единогласно, все как один заявили, что это просто страшное испытание – Тит, он составляет 1300 километров, проходит по границе Алданского и Нерюнгринского районов, состоит почти полностью из наледей. Переехать, миновать эти наледи – особое шоферское искусство. Молва дальнобойщиков окрестила это место Дунькиным пупом. Сказывали, что во всей округе жила только одна баба – Дунька. За ней ухлестывали все мужики, назовем их «ковбоями дальнобоя». Дунька поставила условие: наполните мой пупок золотом, подарю вам ночь любви. Пупок у нее был глубокий. Одним словом, вокруг Тита ходит масса легенд, а я хочу добавить, что подобных ледовых перевалов, коварных, труднопроходимых и при этом еще и безвестных немало на Крайнем Севере.
В этой ретро-повести мне хотелось бы общими штрихами описать историю строительства Байкало-Амурской магистрали, этапы героического пути, слишком большое влияние она оказала на мою судьбу и на судьбу поколения 70-х. В то же время это не документальная повесть. В ней даты строительства магистрали просто обозначают некие поворотные моменты в судьбе стройки и в моей судьбе, так совпадало. Мне интересно проследить эволюцию эмоций и страстей, которые разгорались во время строительства БАМа, эволюцию встреч и расставаний с разными интересными людьми, судеб, которые складывались на БАМе или, напротив, разрушались из-за него. Мне интересно, что осталось и сохранилось в памяти людей 40 лет спустя со дня начала строительства БАМа, а что безвозвратно ушло, кануло в реку времени.
…Мое увлечение БАМом началось еще в студенчестве, это были благополучные советские 70-е. В ту пору я была студенткой факультета журналистики Ленинградского госуниверситета им. А.А. Жданова, мечтала зарекомендовать себя репортером на БАМе. И мне повезло – меня послали на практику в газету БАМ, в Тынду, точнее, я сама этого добилась, а оттуда направили в командировку в ССО «Высота». Я работала в стройотряде «Высота» Оренбургского политехнического института, мы строили Гилюйский мост, на 208-м километре магистрали. Я писала из стройотряда бойкие репортажи в газету «БАМ», а потом осмелилась послать свои материалы в «Комсомольскую правду». Осенью 1977 г. мы сдали Гилюйский мост в эксплуатацию.
Тында в 70-х напоминала мне скорее рабочий поселок, чем город, хотя в ноябре 1975 года ей был присвоен статус города. Это был разноцветный, многоголосый и очень динамичный населенный пункт. «Архитектура» его была весьма своеобразной: город-поселок почти полностью состоял из временного жилья, ютились в вагончиках, которые называли «бочками Диогена». В центровом бамовском поселке все менялось со скоростью света – люди приезжали-уезжали, объединялись в бригады, стройотряды. Скандировались громкие лозунги, которые повсюду были написаны. Мы жили этими лозунгами и по ним сверяли свою жизнь. «Даешь Тынду!», «Даешь Могот!», «Даешь Чару!» Тында была пропитана атмосферой всеобщего энтузиазма. Мне нравилось, что энтузиазм был неподдельным.
В Тынде 70-х у меня жили очень хорошие друзья, представители местной элиты – Марк Борисович Шульц и Ирико Олеговна Щульц. Марк Борисович возглавлял Дорожное ремонтно-строительное управление №1, был крепким хозяйственником. Ирико Олеговна работала директором музыкальной школы, она открыла в их доме что-то вроде музыкально-литературного салона, к ним приходили в гости почти все известные деятели искусства, которые прилетали на БАМ с культурной программой. Со многими известными людьми я познакомилась именно у Шульцев. В 80-х, когда БАМ уже построили, я прибыла из Якутска в праздничную Тынду на своей «Волге» – несколько дней мы с другом мчались по тайге, иногда «отжимали» 100 с лишним километров в час, но успели прямо к открытию митинга по завершению строительства БАМа. Наша «Волга» подкатила к праздничной толпе и трибуне как раз в тот волнительный и судьбоносный момент, когда на трибуну вышел член ЦК КПСС В.И. Долгих, чтобы объявить о завершении строительства магистрали века. Это был подъем, эйфория, восторг, в сотни раз увеличенные тем, что мы стояли в толпе. Большой БАМ был построен, железнодорожные пути соединены с Транссибом, мы получили выход на Тихий океан, к порту Ванино и другим портам Приморья – сбылась заветная мечта многих советских людей. Это была победа! Может быть, это громкие слова, но это была победа советского духа, советского менталитета, советского образа жизни.
Прошло больше 30 лет после пуска в эксплуатацию основной ветки БАМа, по ней уже вовсю ходили и грузовые, и пассажирские поезда. Мы с братом Сергеем Шеиным решили проехать по БАМу, нам захотелось тихо-мирно сидеть в обычном плацкартном вагоне и постоянно смотреть в окно, попивая чай. Хотелось увидеть железнодорожные вокзалы всех знаменитых станций, которые когда-то гремели славой по Союзу – Нагорная, Золотинка, Куанда, Чара, Могот, Хорогочи и др.
И вот в июле 2017 года мы отправились в путь. Начали свой вояж «Воспоминание» с Тынды. Кто-то сказал мне в дорогу, что Тында – это небоскребы в тайге. Должна вас немного разочаровать, Тында – это низкорослый город. Впрочем, вполне симпатичный и комфортный. Самое красивое место в ней – это, конечно, Железнодорожный вокзал. Здание вокзала состоит из каких-то полусфер, эркеров, выступов, внутри, посередине зала – фонтан, причудливые лестницы. И еще впечатляет здание мэрии, в самом центре города, темно-терракотового цвета, с этажом свободных колонн, нарядное. К нему мы, конечно, подошли, то есть специально приехали на автобусе. Издалека я увидела памятную табличку на стене Мэрии и у меня заныло сердце. Я догадалась, кому она посвящена. На табличке было начертано: «В этом здании с 1996 года по 2013 год работал первый мэр города Тынды, Почетный гражданин г. Тынды М.Б. Шульц». С рисунка на меня смотрело знакомое лицо – лицо интеллигентного человека, москвича по рождению и по воспитанию, отдавшего свою жизнь без остатка столице БАМа. Я поняла, Шульц никак не мог вернуться в Москву – ему все время было некогда, надо было построить хороший город в тайге, вот это было смыслом его жизни. Родители Марка Борисовича Шульца, Борис Маркович и Татьяна Моисеевна, с которыми я тоже была знакома, воспитали его так: если берешь обязательства – выполняй их до конца. Если откажешься от своих обязательств, значит, ты не человек слова, удача отвернется от тебя. Забегая вперед, отмечу, в музее, который мы посетили в Тынде, Марка Борисовича назвали «приземленным реалистом», а я бы назвала его «романтичным практиком». Но я так считаю, потому что слышала, как он читает стихи вместе с известными поэтами, которые посещали его дом, как рассуждает о прочитанных книгах и философствует, как умеет шутить. Шульц проработал мэром города Тынды 18 лет и был признан самым долго-работающим и самым продуктивным российским градоначальником.
В Тынде мы с братом изучили Музей истории БАМа. Я сразу обратила внимание на фотографию, которая облетела весь мир – на ней множество людей, рабочих-мостостроителй и туннелестроителей, путеукладчиков, комсомольских лидеров и просто жителей бамовских поселков обнимаются, целуются, подкидывают шапки вверх, захлебываются от собственной эйфории. Это фото сделано после стыковки «золотого звена» на станции Куанда Большого БАМа, Северобайкальского региона магистрали. До Тынды 789 километров. На стыковке сошлись две бригады – А. Бондаря и И. Варшавского, они шли навстречу другу, прокладывая рельсы и шпалы сквозь тайгу. Это было 01.10.1984 года. «Где они сейчас, Бондарь и Варшавский? Вот бы встретить их, спросить, что они испытывали в тот момент? Как сложилась их жизнь после этого фото…» – думаю я, внимательно разглядывая застывшие в ликовании лица. Я бы сказала, лучшие лики советской эпохи. Мне интересны факты и артефакты в судьбе конкретного человека, сплетение судеб, путь доказательства своей силы.
Затем брат утянул меня в зал, посвященный БАМлагу. В музее мы узнали, что идею строить БАМ с использованием труда заключенных подал Сталину Нафталий Аронович Френкель. Это был украинский еврей, работящий и умный, он был осужден в свое время, сослан на Соловки, потом работал на Беломорканале. Именно работа на Беломорканале способствовала тому, что Френкель укрепился в идее построить БАМ в тайге, в невыносимых условиях зимних холодов и летнего гнуса с помощью заключенных. Сталин подписал приказ о строительстве БАМа в 1932 году. Планировалось закончить стройку через три года. Штаб БАМлага располагался в г. Свободный. Руководил БАМлагом Френкель, в течение 14 лет. Френкель дослужился до генерал-лейтенанта инженерно-технической службы. Был одним из руководителей ГУЛАГа. Строительство БАМлага подчинялось ОГПУ, Москве, очень жестко контролировалось. Лаврентий Берия был постоянно недоволен. Построили лагерь для заключенных, в нем жили 1700 человек. Строили дорогу ударными темпами, никто никого не жалел. Люди постоянно умирали от голода, холода, переработок. Заключенные не только строили железную дорогу, но и добывали уран, «вкалывали» на штольнях. Но им, между прочим, даже грамоты выдавали от начальства БАМлага, я, к примеру, видела Грамоту «Лучшему ударнику БАМа», выданную в 1934 году. Первый поезд по свежей, вновь построенной дороге пришел в поселок Тындинский в 1937 году.
Это была первая страница строительства БАМа, не очень, конечно, веселая и праздничная. Можно назвать ее предысторией, ведь в войну железные пути разобрали на нужды фронта и БАМ так и не заработал. Или окрестим это генеральной репетицией строительства магистрали века. Все равно стоит признать, что Сибирь, Якутия – это место лагерей, заключенные возводили не только БАМ, отдавая ему свои несчастные жизни, но и Колымскую трассу, Амуро-Якутскую автомобильную магистраль. Если ехать по Якутии не на поезде, а на машине, то повсюду встречаются останки страшных советских лагерей – черные заборы, черные бараки, черные котельные, в которых сжигали трупы…
В других залах богатого музея мы узнали, что строительство БАМа восстановили только в 70-х годах ХХ века. Активное строительство БАМа началось 8 июля 1974 года после принятия Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о строительстве железнодорожной магистрали. БАМ был объявлен Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Сюда приезжали по комсомольским путевкам отчаянные сердца, храбрые души. Это был расцвет социализма и вера в социалистическую экономику, поэтому БАМ должен был быть возведен в рекордные сроки – такие условия поставили партия и комсомол. В музее были отражены вехи строительства Большого БАМа: первое звено в Тынде-Чаре, серебряное звено в Хорогочи, золотое звено в Куанде, строительство тоннелей. Первый рабочий поезд пришел в п. Тындинский 8 мая 1975 г., рельсы были уложены к 30-летию Победы. Мне было приятно вспомнить громкие имена БАМа – Мохортов, Гвоздевский, Варшавский… Это была, по-моему, вторая страница строительства БАМа, в которой я приняла небольшое посильное участие – писала репортажи в газету БАМ. Я, впрочем, приняла участие и в третьем этапе возведения БАМа, теперь это уже называлось Малый БАМ. «О Малом БАМе прочтем в Нерюнгри», – заявил брат, потому что нам нужно было выделить время для прогулок по городу, вечером наш поезд уже должен был направляться дальше по магистрали века.
Мы прошлись по центральной улице Тынды Красная Пресня. И добрались до замечательного памятника БАМу, отличного примера советского модернизма, которого почти не было в СССР, но здесь он проявился – огромный серебристый человек-молотобоец, не совсем пропорциональный, с молотом, поднятым вверх стоял посередине улицы. В чем суть? В том, что исполин, монумент воспевает прежде всего человека труда, поднимает его до небес. Это правильно! Все равно главный на БАМе – человек труда, комсомольцы и коммунисты были идеологической подпиткой стройки, «надстройкой». Не умаляю их значение, они сделали немало, но дорогу возвели бесстрашные молотобойцы. Мы пообедали и вернулись на железнодорожный вокзал, но в пустом вагоне как-то не сиделось. Я предложила невестке проехаться на обычном автобусе от одной конечной остановки – до другой. В глубине души мне хотелось увидеть дом Шульцев, хотя бы издалека.
Мы сели с Зинаидой в автобус №5 и поехали колесить по городу. «Экскурсия» длилась один час и, надо отметить, получилась хорошей. Я увидела, как разросся город, раскинулся по сопкам, вдоль реки. Правда, не чувствовалось руки главного архитектора города, квартал был не похож на квартал, все выглядело так, как будто районы различных построек наслаивались друг на друга хаотично, без всякой логики. Еще сохранились вагончики, бараки – жилье первостроителей. Но вдалеке, на сопках мы узрели очень нарядный комплекс домов с одинаковыми крышами терракотового цвета. Мы с Зинаидой решили, что это, пожалуй, лучший район, по крайней мере, внешне. И тут в разговор вмешался шофер автобуса, который невольно стал свидетелем нашей беседы.
– Строительства этого квартала добился Марк Борисович Шульц, наш бывший мэр, – уважительно отозвался шофер. – Люди устали жить в бараках. БАМ давным-давно построили, сколько можно «надеяться и ждать»?! Шульц добился встречи с А. Медведевым и в открытую заявил ему, что нужно срочно возводить новые благоустроенные дома для бамовцев, иначе они умрут, так и не узнав, что такое комфортное жилье, теплый санузел и др. Медведев выделил деньги на благоустроенный жилой комплекс для бамовцев. Если бы не Шульц, люди бы так и жили во временном жилье, которое было для них, по сути, постоянным. Мэра у нас любили и до сих пор помнят.
– А Ирико Олеговна она, наверное, после смерти супруга вернулась в Москву? – задала я вопрос, даже не надеясь на ответ.
– Нет, она по-прежнему живет в их частном доме и по-прежнему работает директором музыкальной школы, – ответил шофер. – Ей около 80 лет, но она жизнерадостна и адекватна.
И тут же я пожалела, что не узнала об этом заранее, мы могли бы с ней встретиться. Но жалеть было поздно, наш поезд вечером уже уходил на Нерюнгри. Я не выдержала и снова спросила: может быть, водитель знает, где жил мэр, может, мы увидим его дом?
– Так вон его дом, в районе ДРСУ, за рекой, – невозмутимо ответил шофер.
И я сразу же все вспомнила: район ДРСУ, мост через реку, длинные переезды, поселок Тындинский, который еще не привык к статусу города, заполненный веселыми строителями рейсовый автобус – и я еду на нем до своей редакции. Редакция газеты «БАМ» располагалась в тесном неаккуратном вагончике, печатали на старых массивных машинках, повсюду стояли чашки с недопитым кофе. Далекая юность…Да, не успевалось заехать в район ДРСУ, но хоть вспомнилось, реконструировалось в памяти. И на том спасибо.
Ночью, когда все спали в вагоне, я сфотографировала Гилюйский мост. Еле успела, чуть не проспала. Успела увидеть в темном квадрате окна обрывок слова «…люй». Спросила у проводницы, и она подтвердила, что это был Гилюйский мост. «Гилюй» переводится с эвенкийского как «сильный», «смелый». «Люй, люй, люй» – постукивали колеса поезда, я уснула под эту сладкую песню. Но брат растолкал меня и заявил, что надо смотреть в окно и встречать все станции, которые буду попадаться по пути. И каждую станцию надо приветствовать негромким радостным возгласом или ударами стаканов с чаем друг о друга – ведь для этого мы и отправились в железнодорожное путешествие.
Мы устроились с братом у окна и стали смотреть. Увидели прекрасную природу: поезд шел по возвышенности, высоко над уровнем моря, кругом были заливные поляны среди высоких сопок. Хотелось воскликнуть: «Ты посмотри, какая красота!» Евгений Гришковец на одной из писательских встреч отметил, что наши люди, когда наблюдают за природой из окна поезда, обязательно говорят эту фразу. Мы проехали Разъезд «Якутский» – по названию уже было ясно, что поезд вступил на территорию нашей республики. Мы с братом «чокнулись» стаканами с чаем, узорчатые подстаканники звонко отозвались на легкое прикосновение в ночной тишине вагона. «Что-то станция не очень, – разочарованно протянул брат. – Наверное, торопились ввести в эксплуатацию. А интересно, есть ли еще такой красивый вокзал как в Тынде?»
Ночью мы проехали станции Нагорная-Якутская, Золотинка, Беркакит. Самым впечатляющим был железнодорожный вокзал в Золотинке: на фасаде вокзала были установлены большие часы, вместо цифр были сделаны барельефы животных. А те, кто ездил по Забайкальскому участку пути в сторону Тынды, говорили, что самый оригинальный вокзал на станции Новая Чара: это серебристый срез огромного рельса, поднимающегося над зданием. Может быть, этот срез символизирует «серебряное звено». Известно, что делать «серебряное звено» в начале стройки – это старая путейская традиция. Звено просто красят в серебристый цвет, но все верят, что это «серебро». Мы снова «чокнулись» с Сергеем стаканами за то, что, наконец, добрались до новой станции на якутской земле, до Золотинки и стали бурно обсуждать увиденное. И вдруг услышали громкий шепот соседа по плацкарту – он проходил по вагону мимо и решил внести ясность в наш ночной разговор.
– В Золотинке завод закрыли. Люди уезжают, бросают непроданными квартиры, стремятся в те места, где есть работа и более спокойная жизнь. От энтузиазма не осталось и следа… Какая разница – симпатичный вокзал или нет, а внутри-то этих бамовских поселков сплошная разруха! – так сказал случайный сосед и скрылся где-то в темном коридоре, оставив нас с Серегой в состоянии задумчивости. «Да, – подумала я про себя. – Не стоит судить поверхностно. Надо, действительно, смотреть глубже: изучить, как живут люди в бамовских местах, есть ли у них работа, довольны ли они инфраструктурами…»
С утра мы приехали в г. Нерюнгри, главный город Малого БАМа, столицу Южной Якутии. На календаре было 27 июля 2017 года. Вокзал здесь был помпезный, большой: черные колонны оттеняли белый камень, белую плитку, которой были выложены стены. Нерюнгри мне понравился больше, чем Тында и даже показался более «столичным»: улицы поднимались на сопки и извилисто, причудливо спускались с них. Проспекты были широкими. Отстроили много зданий с архитектурой в стиле модерн, особенно в центре города – это делало облик города современным, подчеркивало его необычность. Не просто город, а угольная и железнодорожная столица Якутии, город, в котором сосредоточены богатства республики: коксующиеся угли, высококачественная железная руда. Здание Администрации города возвышалась на небольшой четырехугольной площади, окруженной зеленью, небольшим парком. Голуби прыгали по площади и взмывали в чистое небо. В этом городе был некий шарм, почти не ощущаемый в рабочей Тынде.
Моя творческая карьера начиналась когда-то с Нерюнгри. Я приехала в газету «Индустрия Севера» по распределению, после окончания ЛГУ, в 1979 г. Мы дружили тогда втроем: я, Нина и Толя. Нина и Толя приехали с Украины, Нина – с города Сумы, Толя – с Мукачева. Мы собирались втроем и спорили, спорили просто до хрипоты и до приступов кашля: последний случался потому, что в ту пору мы курили, Нина вообще не выпускала сигарету из пальцев. Тем для споров было, собственно, две: нужен ли комсомол как управляющая сила для возведения города и второе – сможем ли мы построить красивый город, такой же, как на западе страны, в местах с открытыми угольными копями? Помню, я приводила пример Мирного, который «застрял» на уровне 50-х: весь центр алмазной столицы до сих пор состоит из бараков. Так и хочется спросить: кто-нибудь выделял деньги от продажи алмазов на строительство жилых домов? Мы приходили к Нине в гости, пили кофе, в окно был слышен рев Белазов, Магирусов и множество других звуков рабочего поселка, пыль, уголь, мусор летели в глаза, проникая через открытое окно… А мы все спорили. Мы были немного влюблены друг в друга и в наши посиделки, поэтому так часто встречались. Мы все приехали в Нерюнгри, окончив университеты, кардинально поменяв среду обитания. Нам всем хотелось состояться как личности. Где они теперь, Толя и Нина? Вот бы встретиться посидеть втроем и обсудить итоги: придется констатировать, что комсомола больше нет, но не будем преуменьшать его роли в развитии общества, по крайней мере, в строительстве Нерюнгри. Однако есть повод и для торжества у нас троих: город построили замечательный, зря мы переживали, что это невозможно сделать.
В Нерюнгри мы с братом сходили в Музей освоения Южной Якутии. Музей оказался не хуже тындинского, в нем хранится 80 тысяч экспонатов. Конечно, можно было изучить традиции жизни эвенков-ороченов – ведь это им мы должны быть благодарны за такое экзотичное название – Нерюнгри, что означает «тысячу хариусов». Но все же нас интересовал прежде всего БАМ. Малый БАМ не такой уж и «малый», это 222 километра – от Тынды до Беркакита. Кроме того, эта трасса намного сложнее, нежели те участки БАМа, которые проходят по более теплым краям – Забайкалью, Читинской области, Приморскому краю. Здесь коварнее грунт, сложнее ландшафт – Становой хребет, много рек – Тында, Гилюй, Иенгра, Могот, Тимптон. И, конечно, здесь очень сурова зима.
Мы изучили фото п. Нерюнгринский, 1972 года – низкие домики, высокие сугробы. Целый стенд был посвящен тоннелю Нагорный, который был пробит в толщах Станового хребта на высоте более 1000 м. над уровнем моря. Сейсмичность Станового хребта составляла 8 баллов. Первый отряд на строительство тоннеля прибыл в апреле 1975 г. Длина тоннеля – 1340 метров. В музее есть фото встречи первого поезда на Разъезде Якутский, которая состоялась 2 ноября 1976 года.
Знаменит на БАМе также Северомуйский тоннель, самый длинный железнодорожный тоннель в России. Его длина – 15 343 м. Подготовительные работы по тоннелю также были начаты в 1975 году. Два тоннеля строили параллельно, но возведение Северомуйского тоннеля затянулось на 26 лет. Горнопроходческие работы длились два года. Строительство осуществляло ОАО «Бамтоннельстрой». Здесь тоже были свои звезды и свои герои, значение которых не стоит преуменьшать. Так, в 1982 г. бригада В.Р. Толстоухова установила всесоюзный рекорд проходки. Работы велись в сложных геологических и гидрологических условиях. Опасно было перенапряженное состояние пород, или высокая сейсмичность, а также высокая концентрация радона, рентгеновские излучения. Но люди преодолели все – за месяц Толстоухов прошел 171,5 метра тоннеля. В постоянную эксплуатацию тоннель пустили 5 декабря 2003 года. И эта же дата считается официальной датой окончания строительства Большого и Малого БАМа. Все пути соединились в единое целое, в извилистую, но крепко пригнанную друг к другу стальную линию магистрали, которая вышла из тайги – к Тихому океану. Три страницы летописи магистрали были написаны, убористым почерком, закончены, герои поставили на них свои трудовые автографы.
На второй день «путешествия в прошлое» в Нерюнгри мы съездили к разрезу Денисовский, который принадлежит сейчас компании «Колмар», подъехали еще к зданию «Якутугля», которым владеет компания «Мечел». На речке Малый Нахот наслаждались чистейшей горной водой и обточенными камешками, наш водитель свозил нас еще на смотровую площадку с шаман-деревом, с которой просматривалась перспектива города. Но более всего мне понравился памятник Первостроителям – это были парень и девушка, с волевыми красивыми лицами. Эти люди были «красивыми изнутри», потому что верили в свои идеи. Я подумала: повезло тем, кто приехал в Нерюнгри, в 1972 году, работал, старался и город построился у него на глазах. Этот человек может сказать детям и внукам: «Я построил город». Ведь жизнь должна состоять из воплощенных идей, даже если кончается смертью.
У БАМа была еще четвертая страница истории, и я тоже вписала в нее несколько заметных строчек. Четвертая страница возведения магистрали века – это укладка железнодорожного полотна на вечной мерзлоте, на участке Нижний Бестях – Нерюнгри, то есть продолжение Малого БАМа, его дальнейшее продвижение на территорию Республики Саха (Якутия). В какой-то мере этому участку пути повезло меньше других – уже не было СССР, мощного притока на стройку комсомольцев-добровольцев, ударных комсомольских строек. Постоянно писалось в СМИ, что на стройку не хватает денег. Подобные публикации даже набили оскомину. После 1989 года, то есть после перестройки строительство заморозили, и никто толком не знал-не ведал, когда же его продолжат. Прошло около 20 лет, когда на этом участке пустили грузовое движение. Тогда в Якутию по случаю пуска в эксплуатацию станции Нижний Бестях прилетал президент РФ Дмитрий Анатольевич Медведев. Я хорошо помню морозный ноябрь 2011 года. Дмитрий Анатольевич стоял без шапки, смотрел на тайгу, на свежее железнодорожное полотно и ревущий поезд. Возможно, это было одно из самых необычных его впечатлений. Железная дорога, прорвавшаяся сквозь ледяные тоннели, вечную мерзлоту, неприветливую тайгу – где еще есть такое? Мы сидели с отцом перед телевизором и смотрели на Дмитрия Анатольевича Медведева. И тоже думали примерно то же самое: как это железную дорогу удалось построить в таком климате?
