скачать книгу бесплатно
– Я преподаватель. Русская словесность и французский язык. Но и у меня это – в прошлом.
Гриша попытался скопировать тон Славникова, получилось плоховато – как если бы молодой петушок вздумал подражать грозному раскатистому «кукареку» старого и норовистого петуха.
– А у меня в прошлом – пехотный полк. Ничего хорошего, но и ничего плохого. Так что и я о себе докладывать не стану. Просто – обычный унтер-офицер, рабочая лошадка… Поживу год-другой при обители, пойму, чего мне в жизни следует желать.
Более Родионов ничего о себе не сообщил.
Далее они лениво говорили о речном пейзаже.
– А вот и колокольня уж видна, – сказал Василий Игнатьевич. – Эй, Синицын! Ты Троицкой пустыни хоть пару мешков овса везешь? Причаливать будем?
– Пустынь к Тотьме приписана, к Спасо-Сумориной обители, оттуда братию снабжают, – ответил торцовский приказчик. – Обитель богатая. Мне тут ничего оставлять не велено.
Тотьма, деревянный городок, стояла на левом берегу Сухоны. Барка подошла к причалу по указанию Василия – в Тотьме можно было в лавочках возле пристани взять недорого очень хорошие корзины для Соловецкой обители, работы местных арестантов.
Дядя Авдей проявлял особую заботу о Мите и Федьке – следил, чтобы их горячей кашей и хлебом не обделяли, чтобы с вечера загоняли в казенку, где под тюфяками им будет тепло.
– У самого меня внуков одиннадцать душ, да правнуков – уже бог весть сколько, а вижусь с ними редко, один Алешка при мне. Хоть с вами понянчусь, – говорил он. – Ну-ка, глядите, трудники! Вон как быстро щепочки плывут! А это в Сухону справа влилась речка Леденга, слева – речка Единга, там подалее село Коченга… что хохочете?.. Сухона ширится, течение ускоряется, славно нашу барку несет. А вон, глядите, Лось-камень из воды торчит. На нем сам царь Петр однажды отобедал!
– А для чего царю на камень забираться? – спросил Федька. – Разве больше обедать негде было? Да там и стол не поместится!
– В ту пору помещался.
Славников, сидевший тут же, с любопытством посмотрел на косо торчащий из воды камень. И подумал, что обедать на нем было бы весьма затруднительно. Хотя, если на пари…
Он загляделся на великолепные берега Сухоны, обрывами нисходящие к воде, обнажая красные и белые слои неведомой Славникову почвы. Леса по берегам делались все выше, березки совсем пропали, царствовали ели и сосны, отражаясь в воде.
За спиной он услышал тихий девичий смех, невольно обернулся – и увидел красавицу с ангельским личиком. Она шепталась о чем-то забавном с младшей из баб-трудниц, и вдруг слова подружки ее развеселили.
Девичий смех… голос из прошлой жизни… Нет!
Славников сердито напомнил себе, что оказался тут не для того, чтобы заводить амуры с девицами, и резко отвернулся.
В его судьбе были женщины – сплошь доступные, кроме одной. И эту одну он совершенно не желал вспоминать. На исповеди перед тем, как пуститься в путь, он сказал прямо – простить ее не может.
– Она великая грешница, – ответил полковой батюшка, знавший всю историю Славникова. – Прелюбодейка. Искусительница. Но ведь и она может раскаяться, оплакать свои грехи.
– Может. Но я в этом сильно сомневаюсь, – ответил Славников.
– Молитесь за нее, Андрей Ильич.
– Постараюсь.
Обещание он дал, к причастию был допущен, но молиться не смог, хотя честно пытался. Была надежда, что в Соловецкой обители усталость избавит его от воспоминаний – хотя бы обратит их в обрывки и кусочки, не мешающие молиться. И прекратятся изматывающие душу сны.
Да, ему показалось было, что освободился. Но вторая ночь на барке вернула ему его беду – и зов издалека: «Андрюша, Андрюша…» И помышление о том, что следует наказать себя выстрелом в висок, хоть это и смертный грех. Одно хорошо – проснувшись, Славников вспомнил сразу две важные вещи: тут, на барке, пистолетов нет, а сам он недавно, после исповеди, дал себе слово более не прикасаться к огнестрельному оружию.
Этим он воздвиг каменную стенку между собой и возможной военной карьерой. Он любил свой полк, любил товарищей, но чем-то же следовало себя наказать. Он и выбрал способ. А служить Отечеству можно и в военном министерстве – одним из тех малозаметных чиновников, что носятся взад-вперед со «входящими» и «исходящими».
Утром, поев горячего, он ушел подальше от трудников. На душе было тяжко. Сидя на мешках, он пытался молиться – и все яснее понимал, что путь к исцелению души даже теперь, когда принято решение год провести в грубых трудах, будет непрост, вот разве что в Соловецкой обители найдется мудрый старец и придет на помощь.
– Ох, Катюшка, ты тоже скажешь!.. – прозвучало за спиной.
– Да разве я вру, Лушаня? Как есть правду говорю!
Это был голос девицы, похожей на дитя.
Ка-те-ри-на… Певучее имя!..
Славников отошел подальше и, против собственной воли, задумался – что ведет девушку в Соловецкую обитель, где бабам-трудницам, скорее всего, предстоит стать прачками? Она молода и весела, непохоже, что ей нужно замаливать страшный грех. Про Лукерью Василий сказал, что едет дитя вымаливать, но не для себя – для дочки, той десять лет Бог дитятко не посылает, муж злится, рукам волю дает. Может, и у Катюши – похожая забота? Может, кто-то из близких болен или попал в беду? На замужнюю она не похожа, значит – брат, сестра, отец с матерью? Или – жених?
Поймав себя на том, что снова думает о девушке, Славников пошел искать мужского общества и мужских разговоров. Дядя Авдей рассказывал о тех порогах на Сухоне, которые придется одолеть.
– Тебя послушать, так тут не Сухона, а водопады почище финских, – сказал ему Родионов.
– А далеко ли те финские водопады? – спросил Ушаков. – Вроде бы не слишком. Что скажете, господин учитель? Вам по службе полагается знать. Или география – не ваше амплуа?
– Совсем близко, Сидор Лукич, рукой подать, отсюда и восьмисот верст, пожалуй, не будет, – отвечал за Гришу Родионов. – Сойдете на ближайшей пристани – за два месяца и добежите, заодно от брюха избавитесь.
Славников подметил – Ушакову и хотелось бы поизгаляться над безответным Гришей, но пока что Родионов над ним самим изгалялся, и это, кажется, было справедливо.
Он уселся на мешок, чтобы с удобствами принять участие в общей беседе, и вдруг обратил внимание, что Василий Игнатьевич молчит и смотрит не на трудников. Невольно проследив взгляд, Славников обнаружил: Василий глядит на Катюшу.
То есть человек, который просто-напросто запретил подопечным даже заговаривать с бабами, открыто любуется красивой девушкой! Божий человек, странник!
Это уж не лезло ни в какие ворота!
Барка одолела пороги, причем трудникам порой казалось, что вот-вот она перекувырнется через нос. Но что было хорошо – сильное течение на порогах, которое тащило барку с отличной скоростью. Ушаков пытался спорить, какова могла бы быть эта скорость, но его не поддержали.
– Так мы быстренько до Великого Устюга добежим, – сказал дядя Авдей. – Там причалим. Вы, Божьи люди, сойдите на берег, прогуляйтесь, разомните косточки.
Этот город сперва порядком удивил Славникова. Ему не доводилось бывать в Санкт-Петербурге и восхищаться гранитными набережными, но он их видал на гравюрах. Тут он увидел нечто похожее, но – деревянное. Берег, чтобы Сухона его не размывала, обшили деревянной броней из бревен.
– Коли кто что забыл купить в Вологде – ступайте к Гостиному двору, он тут большой и богатый, – напутствовал дядя Авдей.
– Загляните и в храмы, помолитесь, – добавил Василий Игнатьевич. – На самой набережной – Успенский, Прокопиевский и во имя святого Иоанна Юродивого. Вот, держите – на свечки вам и на сорокоусты. И еще – на обед. А я схожу с нашими парнишками в Гостиный двор, куплю им кое-какую одежонку и коты, чтобы совсем в пути не замерзли.
Василий выдал трудникам немного денег и отпустил их.
– Будем держаться вместе, – сказал Родионов. – Григорий Семенович, не отставайте.
Но на берегу вдруг куда-то пропал Ушаков.
Посовещались и решили – сам дорогу на пристань сыщет. И отправились гулять, решив, что Гостиный двор посетить можно и перед отплытием, вот он – одной стеной выходит на набережную. Заглянули в храмы, поставили свечки Николе-угоднику, а потом вышли на Успенскую улицу. По словам дяди Авдея, там можно было найти чистый трактир и хорошо поесть. Кулинарные творения кашевара на барке чрево насыщали, но радости не приносили.
Улица оказалась весьма приличная, хоть бы и столице впору, дамы, переходившие из одной модной лавки в другую, одеты по картинкам из парижских журналов, на всех широкие прогулочные платья с многоярусными оборками, изящные капоры, господа – в сюртуках и сверкающих цилиндрах, простого люда мало – разве что разносчики с лотками, у одного и спросили о трактире.
День был не постный, трудники решили побаловать себя осетринкой с хреном, кулебякой в шесть ярусов и котлетами с горошком – пища простая, сытная, как сказал Родионов, истинно русская, хоть напоследок душеньку потешить, в обители такого не дадут. И он же, внимательно следя за Савелием Григорьевичем, пресек попытку заказать полушкалик водочки. Потом трудники пошли искать лавку, где взять чая и сахара, нашли татарскую, сделали покупки и засобирались назад, на барку. Они еще хотели заглянуть в Гостиный двор, запастись пирогами и толстыми вязаными чулками – зимой на Соловках они были бы не лишними. Славников пробовал ходить в грубых портянках, но нужен был навык – как намотать, чтобы не стереть ноги в кровь.
– Ого, глядите! Куда это она? – спросил вдруг Родионов.
Славников проследил направление взгляда и увидел Катюшу. Девушка, кутаясь в шаль, быстрым шагом шла по Успенской, но не к пристани, а прочь от нее.
– Заблудилась, бедняжечка, – сказал Савелий Григорьевич.
– Так надо же догнать! – воскликнул Гриша.
Славников молчал. Он не хотел и взглядом встречаться с Катюшей. Сам себе запретил даже мысли о возможном счастье, о близости доброй и ласковой подруги. Все это было – не для него!
– Идем, – велел Родионов. И четверо мужчин догнали девушку, когда она собралась сворачивать к Козьей слободе.
– Стойте, сударыня! – окликнул Катюшу Родионов. – Вы сбились с пути. Идем с нами, как раз доведем до пристани. Не то потеряетесь.
– Я не потеряюсь, – строптиво ответила Катюша.
– Идемте, идемте, голубушка, – настаивал Родионов. – Хватит уж того, что Сидор Лукич куда-то сгинул. Но за ним я гоняться не стану, не то сокровище, чтобы его искать. А вы – девица, вам нельзя по чужому городу ходить одной.
– Пойдем, пойдем, нас Василий Игнатьевич заждался, – добавил Савелий Морозов. – Григорий Семенович, что ж вы молчите?
– Пойдем, сударыня. Вы не смущайтесь, что заблудились, – тихо сказал Гриша. – С кем не бывает.
Славников отвернулся. Смотреть на девушку он не желал. И вдруг он вдали увидел Ушакова. Тот вышел из-за угла, сговариваясь с человеком средних лет и самой подозрительной наружности. Человек этот вдруг пошел прочь, Ушаков его догнал и принялся приставать к нему с какой-то своей затеей, размахивая руками, забегая вперед и заступая ему путь.
Ушаков своими повадками и дурным нравом сильно раздражал Славникова. И вот раздражение, словно дикий зверь, увидевший, что прутья клетки разошлись, рванулось и вылетело на волю.
Никогда еще Славников не бегал так быстро. Он помчался к Ушакову скорее, чем хорошая полковая лошадь, идущая машистой рысью. И, добежав, он поймал собрата-трудника за плечо.
– Вот вы где! – выпалил он. – Выходит, вы тоже заблудились!
– Ты знаешь этого человека? – спросил ушаковский собеседник.
– Как не знать! Вместе к Соловецкой обители плывем. Сидор Лукич, хватит дурака валять, нас ждут на барке!
– Вон оно что… – незнакомец хмыкнул и тихо засмеялся.
Славников держал Ушакова за плечо очень крепко и был готов при нужде тащить его за собой, как норовистую скотину. Хотя Ушаков был мужчина крупный, в теле, а Славников – роста и сложения среднего, но он ощущал себя не только проворнее, но и сильнее Ушакова.
– Отвяжитесь вы от меня! – крикнул Ушаков. – Я вас не знаю и знать не желаю!
– А вот я сейчас такой шум подыму, что народ позовет будочника! Пусть мы оба в участок попадем – я готов, а вы?
Потом Славников сам не мог бы объяснить, отчего вдруг собрался прибегнуть к помощи полиции. И впрямь – не отправят же полицейские служители Ушакова на Соловки насильно. Однако подействовало – Ушаков вдруг как-то скис.
– Ну, будет, будет, иду, иду…
И он покорно поплелся за Славниковым. Незнакомец же при слове «участок» исчез, как будто в воздухе растворился.
Родионова с Гришей, Савелием Морозовым и Катюшей они догнали возле пристани.
– Я уж думал, вы лыжи навострили, – сказал Славникову Родионов. – Ну, что, взойдем на наш фрегат?
Катюшу пропустили вперед. Она шла, опустив голову, с видом самым жалким.
Когда барка тронулась в путь, Родионов поманил Славникова в сторонку, ближе к корме.
– Где вы этого чудака поймали?
– Где – не знаю, но была с ним подозрительная личность, и они сговаривались.
Славников пересказал все, что было.
– Ишь ты… Бежать он, что ли, собрался? Так сказал бы Василию Игнатьевичу – тот бы и отпустил. Силком на Соловки тащить бы не стал.
– Бежать без вещей и без денег? – удивился Славников.
– Вот как раз насчет денег я не уверен. А вы не заметили, что у девицы в руке был узелок? – тихо спросил Родионов. – Она его под шалью прятала. Я сам не сразу углядел. Красавица-то наша, похоже, тоже решила сбежать с барки. Может, кто ее там обидел?
– Я ей не гувернантка, – буркнул Славников.
– Ну и странную же компанию собрал Василий Игнатьевич.
– Да уж, – согласился Славников.
– А гляньте…
Славников повернул голову – и увидел Василия Игнатьевича с Катюшей. Они тоже отошли для какого-то тайного разговора подальше от трудников и не заметили Родионова со Славниковым, присевших за грудой мешков. Услышать, о чем говорят, было невозможно, одно лишь было понятно без слов: Василий Игнатьевич за что-то ругает Катюшу, а она оправдывается.
– Прелюбопытная парочка… – прошептал Родионов.
Барка прошла около трех верст, и трудники увидели новое природное диво. Там, где в Сухону впадал Юг, образовалась занятная картина. Юг тащил с собой немало песка, и по правому борту барки вода была желтоватая, по левую – синеватая. Река тут была уже широкая и называлась – Малая Двина. Берега двинские были песчаными, невысокими, и такая картина радовала взор до самого Архангельска.
– Эй, эй, сюда! – стал созывать всех на нос дядя Авдей. – Вася, где ты там? Ступай сюда, рассказывай, у меня так складно не получится!
– И точно, мы уже до храмов добежали, – сказал Василий. – Вот вам, любезные мои трудники, первая встреча с соловецкими чудотворцами Зосимой и Савватием. Митя, Федя, сюда, вам это душеполезно будет. Направо глядите! Вон как высоко стоят храмы во имя святого Зосимы и святого Савватия. Как при жизни были вместе, так и теперь не разлучаются. Лет этак четыреста назад это было. Святой Савватий переходил из обители в обитель, ища самого строгого устава, и всюду игумен и братия его хвалили за прилежание, и отовсюду он бежал, не желая слушать похвалы. Так узнал, что есть в море пустынный остров, решил – там-то и нужно жить, там никто хвалить не станет. С ним поплыл преподобный Герман, и они там доблестно шесть лет подвизались, потом Герман вернулся, случайно встретил преподобного Зосиму и уже вместе с ним поплыл на Соловки. Святые не раз уплывали оттуда за припасами, возвращались обратно. А в этом месте они, когда впервые вместе плыли в свою обитель, отобедали чем бог послал.
– А чудеса они там творили? – спросила старенькая странница Федуловна. – Я-то тут впервые, а охота знать про чудеса!
– Как обитель устраивали, как первый храм, Преображенский, ставили, знаю, насчет чудес ничего не слыхивал.
– Как же, святые – да без чудес?
– Высоко ж они лезли, чтобы пообедать, – шепнул Федька Мите. – Скорее бы Архангельск. Дядька Василий говорил – там дня два или три проведем. Надоела мне эта барка!
– Да и мне, – признался Митя.
Мальчишки все уже облазили, со всеми перезнакомились, за рулевые весла подержались, баек о плаваниях вдоволь наслушались, и им, понятное дело, стало скучно.
Барка неторопливо продвигалась к речному устью. Двина разлилась широко, от берега до берега – не меньше версты, и берега самые обычные, невысокие, покрытые кустами, не то что прежние грозные обрывы. Потом, правда, были еще пороги, не слишком опасные, и правый берег так вознесся вверх, что получились настоящие белопесчаные горы.
