скачать книгу бесплатно
– Да я-то гостям не рад, – прямо ответил Андрей. – Сам видишь, как все вышло. И всем передай – в сочувствии не нуждаюсь!
– Садитесь, ваша милость, – словно бы извиняясь за барскую грубость, попросил Еремей.
– Полагаешь, это безнадежно? – спросил, садясь, Акиньшин. – Рановато белый флаг вывешиваешь. Еще можно повоевать. В столице есть хорошие врачи… Ну да ты, видно, не хочешь об этом… Послушай, Соломин. Я знаю, что Беклешов дрался с Венецким. Знаю причину также. Буду молчать, коли тебе угодно. Только расскажи – что тебе известно об этом грязном деле?
– Для чего тебе? – помолчав, спросил Андрей.
– Для того, что, может статься, есть человек, которому угрожают обнародовать некие письма, открыть грехи его молодости. Соломин, я знаю, что госпоже Венецкой прислали письма, написанные Марьей Беклешовой якобы любовнику. Потому и свадьба развалилась. Что успел тебе рассказать Григорий?
– То же самое, что и тебе известно. И клялся, что Маша невинна.
– Стало быть, сам ничего толком не разузнал. Он не сказал, где эти мерзкие письма?
– Нет. У графини Венецкой, поди, где ж им еще быть? Коли не бросила сгоряча в печку.
– Нет, в печку она их не бросила. Эта барыня умна. Такие письма в материнских ручках – отменное средство управлять сыном. Вдругорядь задумает жениться на бесприданнице – а она бумажками перед носом и помашет: мол, мало тебе было хлопот?.. Соломин, как бы раздобыть те письма?
Менее всего ждал Андрей этого вопроса. Но не первый день он знал Николая Акиньшина – старый полковой товарищ отнюдь не слыл вертопрахом и в вопросах чести был не менее строг, чем Андрей.
– Сейчас я не вижу способа… – после долгого размышления сказал он. – Кабы Гришка был жив… Старый Беклешов мог бы поехать к Венецким, потребовать правды. А теперь ему не до того.
– Для чего тому подлецу, что послал письма, расстраивать свадьбу небогатой девицы? – спросил Акиньшин. – Подлец хотел дать урок кому-то другому – показать, что бывает, когда от него не откупаются. Кому-то – у кого денег куры не клюют…
– Маша пыталась откупиться… – тихо сказал Соломин. – Я нечаянно услышал. Теперь я понимаю…
– Стало быть, она знает, кто подлец? У нее с подлецом был какой-то уговор? Статочно, она собрала слишком мало?
Андрей пожал плечами. Он сводил в уме то, чему был свидетелем сам, и то, что услышал от товарища.
– Тебе не до меня, я вижу, – с огорчением сказал Акиньшин. – А ведь подлец-то у нас, сдается, один на двоих… Если вдруг поймешь, кому Маша могла бы написать те письма, сделай милость – дай знать! И, коли она сыщется… ты ей скажи, что в доме сестры моей ей всегда рады, а сестрица безупречна, не то что я, старый грешник…
– Найди Венецкого, – посоветовал Андрей. – Сегодня он невменяем и рыдает, как дитя, а завтра, может статься, опять приступит к поискам невесты. Ох, если бы и я мог…
– Ты можешь многое, – серьезно сказал Акиньшин. – Ты можешь мыслить. И можешь очень горячо желать. Желание обретает в конце концов плоть – ты знаешь это?
– Как не знать – во всех масонских ложах про такие штуки толкуют. Ты записался в ложу, Акиньшин?
– Ты сам не знаешь, сколь разумный путь подсказал. Ложи только кажутся прибежищем чудаков, вообразивших себя искателями неземной истины. А на самом деле обладают силой и властью…
– То-то государыня своей волей закрыла ложу Нептуна, – заметил Андрей.
– Больше бы ложа Нептуна в русско-шведские дела лезла! Но есть и другие ложи. Ты подал мудрую мысль… Скажи, ты уже нанял в столице квартиру?
– Нет. Сколько можно, буду жить тут. Вдруг Маша придет, не зная, что брат убит.
– Так и не расскажешь подробностей?
Андрей подумал – и решился:
– Я был секундантом на дуэли, но дуэль получилась неправильная. Не с дурачком Венецким следовало Грише драться, – сказал он. – А с тем, кто сплел интригу против Маши. Я – секундант. Я не хотел – но так решил Беклешов. Его затея. Однако я должен сделать так, чтобы дуэль была завершена. Это – долг секунданта.
– Вот оно что. Стало быть, не успел приехать в столицу, как унаследовал врага.
– Да.
– Ну так этот враг тебя и спасет, – уверенно сказал Акиньшин. – У тебя теперь есть долг. И ты пошлешь к черту свою меланхолию, ты будешь лечиться. А подлеца выследим. А коли что со мной случится, мой человек, Афанасий, скажет тебе, где спрятаны важные бумаги, и даст ключ – словечко, чтобы тебе их отдали. Прощай, Соломин! Что разведаешь – пошли за мной. И я – также пошлю за тобой или сам приду.
Акиньшин ушел.
– Пока меня не было в столице, тут завелась какая-то сволочь, – сказал Андрей. – Еремеюшка, тебя ко сну не клонит?
– Какой уж тут сон…
– Тогда отворяй сундук. Узнаем наконец, каким богатством владеем.
Тихо радуясь тому, что питомец не просит вина, Еремей кликнул Тимошку, и вдвоем они выволокли на середину комнаты один из двух сундуков.
– Хоть оружейную лавку открывай, – ахнул Еремей. – Вот, батюшка мой, знатный нож, персидский, что ли? Ножны стальные, по стали серебряные накладки. Клинок с серебряной насечкой, все завитки да усики. Рукоятка деревянная – да чуть ли не под бабью руку, столь мала. Дерево расписное – тут тебе по черному полю и цветочки, и птахи, и дед в чалме сидит – пророк Магомет, что ли?
– Сомневаюсь, им его рисовать не положено. Дальше!
– Булатный нож, а насечка золотая. Такому и цены, поди, нет. По клинку – вроде как львы дерутся. А рукоять слоновой кости, желтая.
– Клинок какой?
– Прямой, у рукояти широк. С таким хоть на медведя ходить. Ножны кожей обтянуты.
– Это персидский кард.
Андрей, его дядька и помогавший им Тимошка с азартом обсуждали содержимое сундука, словно пытаясь отвлечь друг друга от горестных мыслей о Грише. На столе уже лежали в ряд выпутанные из тряпиц дорогие пистолеты. Андрей трогал их, примерялся к рукоятям. И вдруг устыдился собственного бесчувствия: суток не прошло, как эти самые руки были в Гришиной крови, а вот ведь – радуются, ласкают сталь…
– Убери! – сказал Андрей. – Убери сейчас же!
– Сейчас приберу… А ведь в сундуке добра рублей на тысячу, поди, – заметил Еремей. – Ну-кась, пробегу я завтра по слободе, потолкую… Господа гвардейцы непременно купить захотят.
– Утром обсудим.
Едва опустив голову на подушку, Андрей провалился в сон – тяжкий и муторный. Он выныривал, тер рукой лоб, погружался в сумятицу снова. Но во сне он был зряч! И во сне видел Гришу, Машу, старого Беклешова. Во сне Гриша был жив, Маша – весела, а старик мельтешил где-то, не решаясь подойти.
* * *
Утро принесло слепоту.
Еремей, оставив питомца на Тимошку, побежал искать покупателя на кинжалы. Тимошка, получив строгое вразумление, посетителей к Андрею не допускал: барину-де неможется. Но одному человеку он не мог противостоять – им оказался отец Герасим из небольшого пятикупольного деревянного храма, носившего громкое имя – собор Пресвятой Троицы лейб-гвардии Измайловского полка. Считалось, что собор возведен на месте той самой часовни, где царь Петр венчался в 1712 году со своей царицей Екатериной.
Отец Герасим попытался утешать, но Андрей от утешительной беседы уклонялся. Тогда батюшка спросил, не терпит ли былой его прихожанин какой нужды. Оказалось, нужда была – Андрей попросил себе в помощь грамотного человека, чтобы читать вслух или писать под диктовку. Хотя у Андрея не было внятной диспозиции, хотя он смутно представлял себе, как исполнить словесное Гришино завещание и свой секундантский долг, но без отправки и чтения писем и записок он обойтись не мог. Неведомо, сыскал бы отец Герасим хоть какого запойного псаломщика или нет, но судьба распорядилась так, что Андрей не стал дожидаться обещанного. И, как оказалось потом, правильно сделал.
Андрей ждал своего дядьку с докладом об охотниках купить персидский кинжал. Тимошка развлекал его как умел: стоя у окошка, докладывал, кто проходит либо проезжает по улице. За окном уже начинало смеркаться. Вдруг Тимошка замолчал.
– Ну, что такое? Черт привиделся? – спросил Андрей.
– У калитки экипаж остановился…
– Ну и что?
– Д-д-дама в-в-выходит… – еле выговорил Тимошка.
Дама в лиловой бархатной шубке, в пышных юбках, в меховых сапожках, оттолкнув отворявшего дверь Ивашку, ворвалась в угловую комнату и остановилась, держась за косяк. Лицо ее было закутано шалью поверх шляпы.
– Ты… – прошептала она. – Ты… Боже мой, за что?..
– Катенька? – без голоса выдохнул Андрей и встал. – Зачем ты здесь? Все кончено меж нами!
– Отчего?
– Оттого, что я – калека, урод! Мое исцеление сомнительно. Это дело нескольких лет, и то, ежели Господь сжалится. Такой ли муж тебе нужен? Катенька, уйди, не трави мне душу.
– Это все не имеет значения, когда я тебе обещалась, – сказала дама.
– Я возвращаю тебе твое слово. Не хочу знать, что ты несчастна.
– Андрюшенька, свет мой ясный, как я могу быть несчастна – с тобой?
– Обыкновенно! Как всякая женщина, которой не на что купить новые туфли, оттого что муж – нищий.
– Что за вздор ты городишь?! – Катенька подошла к жениху и крепко обняла его. – Вот так, – сказала она. – И ты тоже. И никого мы вдвоем не побоимся. У меня есть деньги…
– Этого еще недоставало!
– Приданое! Ты что же, вздумал взять меня без приданого?
– Я полагал перейти в штатскую службу, найти денежное место в департаменте. А теперь – разве что в обители, и то не во всякую примут.
– Какая обитель? Послушай, ничто не мешает нам повенчаться хоть завтра, а потом мы вместе займемся твоим лечением. Ты меня знаешь, я найду лучших врачей, я все сделаю для тебя. Не хочешь жить в столице – поедем хоть в Москву, хоть в подмосковную. Покойный Ганапольский довольно мне оставил, чтобы повезти тебя хоть к парижским, хоть к лондонским врачам…
Андрей не мог удержаться – он тоже обнял Катеньку и ощущал под бархатной нежной шубкой ее жаркое тело. Но это было ужасно – он желал эту женщину так, как будто был полноценным мужчиной, не калекой. Сказать ей об этом он не мог – Катенька тут же закрепила бы свою победу над Андреем самым страстным образом. Он и желал, и не желал этого. Объятие, бывшее единой надеждой и наградой все долгие недели Очаковской осады, сбылось – и стало страшнейшей карой. Сумятица воцарилась в голове.
– Андрюшенька… – прошептала невеста. – Ты и вообразить не можешь, как я тебя ждала… Ведь два года уж, как сговорились… И надо ж такому случиться… – она всхлипнула.
Это было уж совсем плохо – как обращаться с плачущими женщинами, Андрей не знал. И жаль ему Катеньку стало нестерпимо, и подумалось: а что, коли она права? Врачи докопаются до правды, подберут лекарства! А меж тем как хорошо было бы жить с любимой, во всем ей доверившись… в покое и благости… Но как раз покой невозможен… Андрей честно пытался соединить в голове свое обещание Катеньке, ее решимость, свое увечье и свалившийся на него, как кирпич с крыши, долг секунданта.
Меж тем Катенька, плача, устыдилась своих слез: так получалось, что не она утешала Андрея, а он теперь должен был утешать ее – молодую, здоровую, зрячую.
– Душа моя, – сказал Андрей, – нехорошо тебе тут оставаться. Люди увидят твой экипаж, узнают… Ни к чему это, ей-богу… Ты сейчас поезжай, мы увидимся потом, без посторонних наблюдателей…
– Да что ж плохого? Я невеста твоя!
– Тем более – у невесты репутация должна быть безупречна.
– Боже мой, какой вздор… – прошептала Катенька. – Можно подумать, товарищи твои не догадываются, что ты мой любовник…
– Догадка не есть знание. Я прошу тебя, поезжай сейчас домой, жди моего письма. Я все улажу. – Он поцеловал невесту в губы.
Это был долгий поцелуй, очень долгий.
– Хорошо, я послушаюсь тебя, – сказала Катенька. – Поскольку вижу в тебе мужа. Поскорее присылай Тимошку с письмецом!
– Душа моя, ты даже не представляешь, как я тебя люблю, – ответил Андрей.
Что такое любовь капитана Соломина, Тимошка понял ровно минуту спустя, когда Катенька, выйдя, села в экипаж.
– Собираться! – приказал Андрей. – Немедленно. Покидай вещи в чемодан, потом разберешься. И тут же беги к конюшням за возком и лошадьми. По дороге найди кого-нибудь, обещай пятак, чтобы помог вытащить и приторочить сундуки.
– А дядя Еремей? – спросил изумленный Тимошка.
– Еремея потом сыщем. Главное – поскорее отсюда убраться. Ковер оставь тут, ну его к черту! Ну, живо!
Получаса не прошло, как возок был подан. Тимошка слезно умолял подождать Еремея. Андрей ругался. Тимошка божился, что дядька вот-вот прибежит. И действительно, Еремей явился с деньгами – он продал персидский булатный нож за тридцать пять рублей.
* * *
На Андрея напала страсть заметать следы. Он приказал Тимошке гнать в сторону Московской заставы, чтобы создать впечатление отъезда в Москву. Затем следовало обогнуть городские окраины и выехать к Свято-Троицкому монастырю. На все это путешествие Андрей определил не более часа. Но, как всегда, теория оказалась прекрасна, а на деле дорога имела загадочные колдобины.
В одну из них и въехал возок, да еще и сильно накренился, едва не потеряв сундуки. Место оказалось пустынное, Тимошка по колено в снегу побежал к ближайшим домам, и вытаскивание возка стало целым приключением, обошедшимся Андрею в рубль серебром, – здешние жители сразу оценили безвыходное положение путешественников.
К монастырю подкатили уже ближе к полуночи. Начались поиски трактира и ночлега, но в этой части столицы их, казалось, не было вовсе. Еремей от расстройства чувств поругался с Тимошкой, Тимошка от огорчения перешел на визг:
– Ну? Кого ты тут расспрашивать собрался?! Ни души кругом! – выкрикивал обиженный Тимошка.
Душа явилась. Сперва совсем близко раздались вопли: «Имай его, имай подлеца!» Потом на белом поле появились темные фигуры. Одна неслась впереди, прочие – за ней.
Минуты не прошло – к возку подлетел человечишка, без шубы, без шапки, и кинулся вовнутрь, заговорив пылко и страстно:
– Ох, спасите, спасите, Христа ради, люди добрые! Разбойники это, тати полнощные! Обобрали, убить хотят!
– Еремей, сюда! – приказал Андрей. – Тимошка, гони!
Дядьку чуть ли не на лету втащили в возок. Кони, подбадриваемые Тимошкиным кнутом, понесли неожиданно скоро. Разбойники остались позади – вместе с их руганью.
– Ты кто таков? – спросил Андрей сидящее на полу приобретение.
– Ох… – был ответ.
– Какого черта носишься по ночам и прыгаешь в чужие экипажи? – Еремей решительно взялся за допрос. – Что еще за разбойники?
– Звать меня Феофаном Морковкиным, – почуяв нечеловеческую суровость дядьки, сразу ответил человечишка. – Я несчастнейшая в свете орясина… И так все гадко – хуже некуда, а тут еще нехристи налетели, чуть не порешили! Тулупишко с плеч долой! Туфли с чулками отняли!
– Где ты живешь, убогий? Давай, дядя Еремей, его туда доставим, – сказал Андрей. – Дома-то, поди, хоть старые туфли с чулками найдутся.
