Слепой секундант

скачать книгу бесплатно

– Я сам отвел девку к госпоже Коростелевой, – сказал Афанасий, – и передал на словах, что надобно не у себя держать, а поскорее найти ей приют в тихом месте. Сестра барина велела передать – спрячет надежно у добрых людей. У нее у самой-то нельзя – эти злодеи, которых мы с барином ловили, тут же бы девку приметили. Они же у нас на хвосте висели. Я тех, кто нас выслеживал и барина моего заколол, заприметил и узнать могу.

– Это понятно. А Дуняшка может узнать того подлеца, который ее барышню с толку сбивал. Жаль, не расспросил ее о приметах… Фофаня! Садись к столу, писать будешь.

Оказалось, Афанасий не умеет изображать человеческие лица словесно:

– Ну, первый, скажем, был ростом с меня, нос обыкновенный, лицо обыкновенное… одет обыкновенно…

– А ты бы узнал его в толпе? – терпеливо допытывался Андрей.

– Как не признать! Из целого полка признал бы!

– А по каким приметам, коли нос обыкновенный и все прочее – тоже?

– Он смотрит так… Плохо он смотрит…

– Записывай, Фофаня, – велел Андрей озадаченному вору. – И что, был этот обыкновенный господин среди тех, кто тебя в Гостином дворе сыскать пытался?

– Ясно дело, был!

– И кум Анисим его видел?

– Видел!

– Ну, уже кое-что. Пиши, Фофаня, – приметы взять у кума Анисима. Второй сукин сын каков?

– Да каков? Росту обыкновенного…

Стало ясно, чем придется заниматься на следующий день: беседовать с гостинодворскими молодцами.

– Тимошка! Теперь ты. Вспоминай, на кого похож… Есть! Догадался! Дядя Афанасий! На кого из полковых знакомцев первый злодей походил?..

Таким путаным путем определились весьма приблизительные приметы лазутчиков мусью Анонима: детина лет сорока, с лицом приятным, бритый, румяный, одетый в длинный бурый армяк, волосы под шапкой не разглядеть, и детина лет двадцати пяти, чернобровый и смугловатый, ростом на вершок пониже первого, в коротком тулупчике и черной финской шапке горшком. Тимошка добавил, что более молодой горазд бегать, а нос у него вроде кривоват, как будто имел рандеву с почтенным кулаком.

Потом Еремей забрал исписанные листки и предложил решить – как быть с Фофаней. Звучали тут проникновенные восклицания вора, и призывы к милосердию, и воспоминания о присяге. В ответ Фофаня слышал: присяга разом вылетит из воровской головы, когда ей придется иметь дело с Дедкиными приспешниками.

– Так все же просто, – сказал наконец уставший после суетливого дня Афанасий. – Уезжая завтра в город, взять с собой Фофанькино добро, включая штаны с башмаками. Пусть сидит дома в одной рубахе да печку топит, чтоб не околеть. Босиком по снегу недалеко убежит.

– Полезет в сундук с господским добром, – сразу сообразил Еремей.

– А сундук свезти на сохранение к здешнему попу. Сперва навесив замок. Да и прочие штаны, сколько их тут у вас есть, туда покласть.

Кончилось тем, что, когда улеглись спать, Фофаня чуть ли не полночи жаловался Афанасию на свою судьбу и изложил все перипетии жалкой своей жизни с точным подсчетом всех пинков, подзатыльников, зуботычин и палочных ударов.

С утра Андрей пошел стрелять, а дядька повез сундуки к местному попу, у чьей попадьи покупал простыни с наволочками.

Фофаня тоже явился в сарай и делал ценные примечания. Стрельба навскидку его заинтересовала, он снова похвастался метким дедом и предложил новую игру – стрельбу по памяти.

– Это как же? – удивился Андрей.

– А как дед полено кидал. Он ведь хитрый был, иным разом – тут же на голос метнет, а иным – выждет чуток. Запоминал, отколе голос был, вот что.

– Ну-ка, и я попробую, – решил Андрей. – Этакое может пригодиться.

– А что, ваша милость нож метать обучена? – спросил Фофаня.

Андрей задумался. В детстве что-то такое вытворял с дворовыми парнишками, но получалось плоховато, и старая липа, бывшая мишенью, от шалостей с ножом почти не пострадала.

– А ты, Фофаня?

– А я с ножом обращаться навычен. При моем-то росточке я чем мог взять? Только ухваткой. Был бы хороший нож – показал бы. Меня старый маз учил, он меня пожалел. Говорил – тебя всякий обидит, а ты покажи лохам, что не лыком шит, и жулик в твоей хирге… нож в руке то бишь…

– Понятно. А как меня учить собираешься?

Фофаня после того, как его заподозрили в будущей измене, норовил выслужиться.

– Ножи надобны особые, чтобы лезвие чуть тяжелей рукояти, тогда нож острием вперед полететь должен. Хорошо, когда в рукояти есть кольцо, за которое привязать длинную веревку. Тогда нож, промахнувшись, тут же притянешь.

– А на сколько сажен можно прицельно кинуть нож?

– Тот старый маз, Митрох, на пять сажен кидал. Мне того не дадено, я на две с гаком.

– А что, персидские булатные карды сгодятся?

– Попробовать надо бы.

Тимошка принес два трофейных ножа, Фофаня одобрил отсутствие гарды, и первый урок начался.

Андрей был худощав, но умел вкладывать всю силу в бросок. Когда ему впервые удалось вогнать нож в стену, Фофаня нарочно измерил, насколько острие вошло в древесину. Оказалось – почти два вершка.

– Врешь, не может того быть, – сказал ему Андрей.

– Ей-богу! – подтвердил Тимошка.

Оказалось, Фофаня неплохой наставник. Дав Андрею почувствовать вкус первой удачи, он стал налаживать метание сперва на короткое расстояние, примерно на полторы сажени, – сам вкладывал кард в Андрееву руку, сам сжимал пальцы на лезвии, сам отводил эту руку на нужную высоту. Более того – сам ползал на корточках, правильно устанавливая Андреевы ноги: левую – вперед, правую – чтобы удобно было оттолкнуться в нужный миг и развернуть стан.

– Это, сударь, не шпага, запястье должно быть каменное, – учил он. – Не подкручивать нож-то, ни к чему! Вот большой палец лежит этак – и надобно думать, будто им, пальцем, целитесь. Вот жулик-то полетит сперва рукоятью вперед, потом развернется острием – и того довольно! Чего ему в воздухе кувыркаться? И руку выпрямлять надобно, вот этак…

Андрей увлекся. Ему казалось, что прошло совсем немного времени, и он очень удивился, когда его позвали к столу. Тогда и выяснилось, что Еремей со стряпней припозднился.

– Пока поедим, пока соберусь – и вовсе стемнеет, – сказал Андрей.

– А куда, сударик мой ненаглядный?

– К госпоже Коростелевой. Пусть бы сказала, где спрятала Дуняшку.

– Верно, – согласился Еремей. – Афоня, поедешь с барином. А я за нашим ворюгой присмотрю. Вот ведь сокровище навязалось на наши головы, чертово семя!

– Знамо, поеду. Меня-то барыня знает и в любое время велит к себе впустить. Да только с черного хода придется – ну, как там меня караулят?

* * *

Андрей дважды, не то трижды, бывал у Коростелевых вместе с Акиньшиным – один раз, помнится, там обедали, один раз заезжали поздравить хозяйку с именинами. Он плохо помнил сестру Акиньшина и совершенно не знал ее – в гостиной все дамы одинаковы. На всякий случай Андрей решил не говорить ей, что знает о ее невзгодах, – она либо не поверит, что слепой человек может вступиться за нее, либо вздумает ему содействовать – это может оказаться еще хуже.

Выбежала горничная, просила подождать – барыня-де гостей не ждала и одевается.

– Скажи барыне – гость слеп, – велел Андрей.

Минуту погодя вышла госпожа Коростелева, закутанная в шлафрок[5 - Шлафрок (с нем., устар.) – то же, что и халат.] дама лет пятидесяти, крепкого сложения, немного похожая на брата – с таким же смугловатым лицом, с татарским прищуром умных глаз.

– Господин Соломин, – сказала она, – я рада вам, я помню вас… Боже мой, могла ли я думать… Поверьте, я всей душой…

– Благодарю за сочувствие, сударыня, но я позволил себе явиться в такой час по делу, – спокойно сказал Андрей. Слушать взволнованный голос женщины, готовой расплакаться, он совершенно не желал. – А дело такого рода – слуга вашего покойного брата незадолго до несчастья привел к вам девицу с просьбой спрятать ее.

– Да, и я обещала, что помогу бедняжке.

– Она у вас?

– Нет. Господин Соломин, я менее всего хочу прослыть жестокосердной и неделикатной… но…

– Говорите все как есть, сударыня. Я крепче духом, чем может показаться.

Собеседница вздохнула:

– Видите ли, в тот же день ко мне приехала госпожа Кузьмина. Она искала вас… Просила меня написать записочку брату, чтобы он помог ей встретиться с вами…

Андрей не ожидал, что услышит в этом доме про Катеньку. Да, он же сам ей, кажется, как-то сказал, что сестра Акиньшина замужем за Коростелевым! Катенька поехала к незнакомым людям, чтобы они помогли ей вернуть жениха, до чего же он своим упрямством довел невесту – стыд и срам…

Теперь, когда Катеньки больше не было, Андрей перебирал в памяти все, что их связывало, и сам себе выносил приговор, состоящий из одного слова: недодал. Недодал любви, недодал нежности, внимания, заботы. Уговорился повенчаться на ней, еще не испытывая истинной любви, дурак! А по-настоящему понял, что любит, под Очаковом, в холодной землянке. Тогда только душа осознала, какое тепло исходит из Катенькиных глаз.