скачать книгу бесплатно
Откуда Паша знает про расточки?
От Бо.
Бо плела расточки собственноручно, и – через полчаса после знакомства – предложила податливому, как воск, Однолету приобщиться к растаманской культуре, «чьим неотъемлемым элементом они являются». Ну и Боб Марли, разумеется. И марихуана.
Возможно, на Бо и Бобе они и выглядели органично, но только не на курсанте школы МВД, – о чем Паша и сообщил, слегка смущаясь.
– Ну, ты и зануда. Бескрылый тип, – сказала Бо. – А ведь это была бы крутая фича, поверь.
– Крутая – что? – переспросил Однолет.
– Фишка, ну. Ловишь маньяков, а у самого – расточки.
– Я не ловлю маньяков.
– Когда-нибудь начнешь, да?
– Может быть.
В виш-листе Павла Однолета напряженный психологический поединок с серийными убийцами прочно занимает первую позицию.
– Ну вот, расточки бы тебе пригодились. Они кого хочешь в заблуждение введут. Маньяки – не исключение. Они кто?
Павел Однолет может прочесть целую академическую лекцию на тему «Маньяки – кто они?», но хотелось бы послушать эксцентричную Бо.
– Кто?
– Те, кто так и не вырос. Кто не умеет защищаться.
Бо многозначительно закатывает глаза, понимай ее как хочешь: кто не умеет защищаться от зла внутри себя? Кто не умеет противостоять злу, идущему снаружи? Остается принять все его условия и просто плыть по течению. Картина максимально упрощена и в том, и в другом случае. И все равно, незрелые мысли Бо по поводу маньяков удивляют.
То, что Паша видел сейчас перед собой, – не дело рук серийного убийцы. Скорее, речь идет о профессиональном киллере. Два огнестрельных ранения: в грудь (в область сердца) и в голову (контрольный).
На вид жертве было около тридцати – молодой парень. Хорошо сложенный, но не перекачанный и какой-то компактный. Наверное, даже красивый, если абстрагироваться от дырки во лбу. Сколько он здесь пролежал – установят медэксперты, тот же Пасхавер; тягаться с ними рядовой полицейской ищейке – бессмысленно. Но это не мешает Паше сделать собственные выводы, предварительные.
Итак.
Дверь в остекленную лоджию распахнута настежь, окна в самой лоджии открыты, так что температура в комнате не слишком отличается от уличной: околоноля. Ночи вообще уходят в небольшой минус, и это не могло не повлиять на скорость разложения трупа.
В разумном удалении от батареи, на которой болтается пара наручников. Паша примерно представляет, что это за наручники, но сейчас дело не в них.
Присев на корточки в небольшом отдалении от тела, Однолет попытался представить картину произошедшего, но ничего, кроме «отсутствия следов борьбы», на ум не пришло. Будь в комнате побольше мебели, будь на парне одежда – можно было бы сказать определенно, а так – видимых следов борьбы точно нет. Пасхавер разберется. Да, еще разобраться бы, что связывало «расточки» и Сандру, если уж парень оказался в ее квартире. Или это – квартира парня? Или – съемная? Всё выяснится в самое ближайшее время, как только здесь появятся участковый и следственная группа, и дело завертится.
Вот только куда подевалась одежда? Парень не мог прийти сюда только в куртке и ботинках. И да, это хорошие ботинки. Попсовые. Что-то похожее на замшу, с гладкими кожаными задниками и кожаными шнурками. Вот уже полгода Паша копил на «Тимберленды», но эти… Эти были в разы круче, в такие и влюбиться недолго. Влюбиться.
Опасная тема, – особенно когда это касается мертвых. Ведь оба они мертвы – и тот, кто остался в квартире, и та, которая вышла из нее. Не исключено, что они могли заниматься любовью друг с другом, именно здесь, на этом ложе. Красивые люди, почему нет? Красивые – прямо как из рекламы туалетной воды или плазменных телевизоров, только кончилось все печально. Они что-то совершили – или парень, или девушка, или оба – то, из-за чего убивают. Или, наоборот – не совершили. Или оказались ненужными свидетелями, или, наоборот, – самыми важными. Непонятно только, зачем понадобился автобус. Автобус усложняет задачу, которую неизвестный убийца мог решить прямо здесь, в квартире, вдали от посторонних глаз. Для этого достаточно было не выпускать отсюда Сандру живой. Тогда парочку не хватились бы еще долго. И Паша Однолет не появился бы в квартире 1523 никогда.
Зато теперь он знает, как зовут голого парня, – Филипп Ерский.
Вернее, Philip Ersky.
Так утверждает плакат на стене, один из двух, – Паша обратил на него внимание только сейчас. Это не плакат даже – афиша. Филипп на афише – в смокинге или во фраке, или как называется костюм, в котором музыканты выходят к публике? Голова Филиппа запрокинута и прижата к левому плечу: Филипп играет на скрипке – вдохновенно, если судить по выражению лица. Ни спутанные волосы, ни расточки, вплетенные в них, нисколько ему не мешают.
Он скрипач. И лауреат международных конкурсов.
Из заявленного в программе: Сибелиус, Равель, Бела Барток.
Концерт состоялся около года назад, 15 декабря, в замке Нимфенбург, в сопровождении Мюнхенского филармонического оркестра. Интересно, расточки остались те же или пришлось вплести новые? Странный все-таки человек – Паша Однолет, думает о всякой ерунде.
О ботинках. О любви. Об айкидо и «охоте на лис», которыми занимался в школе, но не особо продвинулся. А если бы выбор пал на скрипку? Смог бы он стать лауреатом международных конкурсов? Добраться до замка Нимфенбург и исполнить там скрипичные концерты Сибелиуса, Равеля и Белы Бартока? Карьера классического музыканта хай-класса все равно что спорт высших достижений. Она предполагает бесконечные перелеты, гастроли, контракты, интервью в прессе, съемки на ТВ, гонорары в долларах и евро.
Нет. Ничего похожего Паше не светит. И не светило никогда.
Опер Однолет – скромный парень из Костомукши, без особых талантов и перспектив. Окажись он в однушке многоквартирного дома на окраине Питера, – хоть живой, хоть мертвый, ни у кого бы и вопросов не возникло. Ну, то есть узкопрофессиональные, следственные возникли бы, но не более. А вот звезда классической музыки в подобных интерьерах – это нонсенс. Из всего скудного антуража Филиппу Ersky соответствуют только закомиксованный холодильник и кофемашина, остальное никак не привязать. И кому вообще понадобилось убивать скрипача?
Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет.
А в скрипачей, значит, можно?
Шорох за спиной заставил Пашу обернуться. На пороге комнаты стоял давешний цыганенок из вестибюля и во все глаза смотрел на мертвого Ersky. Он даже рот приоткрыл от удивления и любопытства. И не посчитал нужным его захлопнуть, когда Однолет оказался рядом.
– Ааааа, – вылетело из цыганенка, стоило только Паше крепко взять его за плечо.
– Тихо, – скомандовал опер.
Цыганенок и не думал затыкаться, его «ааааа» усилилось, и в нем появились какие-то старческие, надтреснутые нотки. Примерно такими голосами нищие с рынков жалуются, что у них отняли копеечку. Цыганенок извивался, как только что пойманная рыба, и все норовил ускользнуть. Паша переместил руку с плеча на воротник рубашки и, дернув за него, слегка приподнял мальчишку над полом.
– Ааааасукаааааа!
– Цыц. Я из полиции, понял?
– Пусти, сукааааа, – заныл цыганенок, слегка сбавив обороты.
– Знаешь его? – Паша подбородком указал на тело.
– Пусти.
– Знаешь?
– Знаю девчонку.
– Какую?
– Которая здесь бывает.
– Черные волосы короткие, красивая?
– Она мне двести рублей должна.
– А может, пятьсот? Или тысячу?
– Откуда узнал?
– Вид у тебя такой. Как будто все тебе должны.
Цыганенок был типичным представителем своего племени: смуглый, кареглазый, с жесткими, как проволока, черными волосами. Передний зуб мальчишки сколот, ресницы – пушистые и длинные, на правой щеке – пятно: то ли от сока, то ли от соуса. Маленький засранец, которого нисколько не испугала чужая смерть. Даже удивительно.
– И сигареты. Она у меня брала.
– Давно?
– Почем я помню? Недавно.
– Тебя как зовут?
Мальчишка ответил не сразу, как будто раздумывал: всучить Однолету свое имя бесплатно или продать подороже?
– Ну? – Всем своим видом Паша дал понять, что торг здесь неуместен.
– Шуко. Отпустишь меня? Не убегу.
– Конечно, не убежишь. Интересно тебе, да?
– Думаешь, я трупаков не видел? – Шуко лихо сплюнул через осколок зуба. – Еще как видел.
– Здесь?
– Не. В другом месте. Где мы раньше жили. В Екате.
– В Екате?
– Город такой. Екат. Ну, или Ебург.
«Екатеринбург», – дошло наконец до Паши.
– А в Питере вы давно?
Шуко почесал грязным пальцем переносицу:
– Давно. Зимой прошлой приехали.
– Прямо сюда?
– Не, сначала у Бахти жили, но там народу полно. Потом здесь.
– А девушка?
– Не знаю.
– Ну, ты же ей деньги одалживал. Сигареты. Сюда заходил?
– Не.
– А сейчас зачем зашел?
– Дверь открыта. Вот и зашел.
– Всегда в открытые двери входишь? – Паша попытался придать своему голосу надлежащую строгость.
– Не.
Мальчишка – мелкий мошенник, и лет через пять-семь примкнет к контингенту, с которым Паша сталкивается исключительно по работе. Паша будет ловить Шуко, а Шуко – вырываться из силков, и неизвестно – кто кого переиграет. Уже сейчас отказать мальчишке в чумазом обаянии невозможно.
– Кого-нибудь видел возле этой двери? Кроме девушки?
– Собаку.
– Какую еще собаку?
– Почем я знаю? Сидела тут собака на днях. Белая. А башка рыжая.
– И что?
– Ничего.
– Выла?
– Не. Я ей колбасы дал.
– Съела?
– Само собой.
– А потом?
– Опять за колбасой пошел, а она убежала… Ай. Вспомнил. Она с кем-то по телефону разговаривала.
– Собака? – удивился Однолет.
– Ай, кало шеро! – Шуко снова сплюнул и засмеялся. – Придумал тоже. А еще полиция. Собаки не говорят по телефону. Девчонка говорила. Возле лифта стояла и говорила…
Так. Мальчишку с Сандрой не связывает ничего, кроме нескольких встреч в подъезде. И скорее всего, они даже не словом не перекинулись. А гипотетический долг – всего лишь цыганские вымогательские фантазии. И снимки вряд ли расстроят Шуко, если уж труп в луже запекшейся крови не вызвал никакой реакции, кроме любопытства. Рассудив так, Паша вытащил из кармана фотографию Сандры и сунул ее под нос цыганенку.
– Она и есть?
Шуко вглядывался в девушку чуть дольше, чем рассчитывал Однолет, но в результате принялся интенсивно кивать головой. Паше даже на секунду показалось, что она оторвется.
– Ну.
