скачать книгу бесплатно
– Телешом, да-с, почти что телешом выбегает во двор, – рассказывала она вздрагивающим голосом, – и ну, знаете ли, снегом посыпать себя!
Дамы всплескивали руками.
Зрелище голого по пояс человека, выбегающего на мороз и обтирающегося снегом из сугроба, привлекало любопытных. У окон теснились жильцы. В задумчивой позе, наподобие монумента, застывал дворник с лопатой, расчищавший дорожки.
– Мне-то каково, а? – негодовала исправница. – У меня не цирк, у меня дом! Хочешь кувыркаться в снегу, вон поди! В цирк, в цирк!..
Узнав о пересудах, Петр Арианович вскоре перенес свои обтирания в сенцы, куда ему приносили снег в лохани.
Странным казалось также, что приезжий не курит, не пьет.
– Я, признаться, как-то не вытерпела. «Вы, – говорю, – Петр Арианыч, может, из секты какой-нибудь? Молоканин, штундист?» Посмотрел на меня через очки свои, будто, знаете, пронзил взглядом! «Нет, – отвечает, – Серафима Львовна. Просто берегу себя». – «А для чего бережете?» – «А для будущего», – говорит. «Для какого же будущего, позвольте узнать?» Молчит!..
В городе не удивились, узнав, что дядюшка уговорил; нового учителя прийти к нему. В тот вечер он приглашал гостей «на чудака», как приглашают на блины или уху.
…С Петром Ариановичем дядюшка сразу же поспешил стать на короткую ногу.
– Боже мой, я ведь тоже в Москве, в университете… – бормотал он. – Ну как же, боже мой!..
И, легонько обняв гостя за талию, притопывая, начинал:
– Гаудэамус игитур…[3 - Начало студенческой песни «Будем веселиться, друзья» (лат.).]
Гость не подтягивал. Он стоял посреди гостиной, свесив свой молодецкий чуб и поглядывая на нас исподлобья.
– Это племянник ваш? – спросил он, заметив меня и подавая мне руку. – Столько на уроках спрашивает всегда… Любознательный!
– Как я! Точь-в-точь, как я! – заспешил дядюшка, потирая руки, поеживаясь и похохатывая, будто только что выскочил из-под холодного душа.
Он начал расставлять ловушки непонятному человеку еще за чаем, но осторожно, опасаясь, как бы не спугнуть. Когда же гости уселись играть в лото, дядюшка свернул разговор на географию: нюхом чуял, что смешное – то, за чем охотился – связано с географией.
– Вот вы говорите: Вилькицкий, Вилькицкий, – донесся до меня квакающий дядюшкин голос. – А что хорошего-то? Подумаешь: клочок тундры нашел! Или какие-то две скалы в океане… Это не Пири, нет.
– Открытие Вилькицкого считаю еще более важным! – с горячностью отвечал учитель. – Самое значительное пока географическое событие нашего времени.
– Ой ли?
– Да ведь земля!.. И не две скалы, как вы говорите, а архипелаг! По территории, думаю, не меньше, чем, скажем, Бельгия или Ирландия… А принципиальный смысл открытия? – Петр Арианович отодвинул кубики лото. – Нашли землю там, где не рассчитывали ничего найти…
Меня услали за чем-то из комнаты, а когда я вернулся, наш учитель уже стоял, держась за спинку стула и сверху вниз сердито глядя на дядюшку.
– …потому что американцы – вот что! Не нашим чета, – втолковывал ему дядюшка.
– Американцы? – переспросил Петр Арианович и фыркнул. – А чем они встретили своего Пири, знаете?
– Нуте-с?
– Помоями. Ушатом помоев.
– Почему?
– Другой путешественник, Кук, представил доказательства, что побывал на полюсе раньше Пири.
– Пири, конечно, в амбицию?
– Еще бы! Подумайте, в каком оказался положении! Газеты подняли шум…
– Нехорошо.
– Чего хуже! Сплетни, гадость. Как в последнем уездном городишке… Пири обвиняет Кука в том, что тот подкупил своих спутников. Кук обвиняет Пири в многоженстве… А выражения!.. Я в Москве, в Румянцевской библиотеке, читал – там получают американские газеты. «Живые свидетели пакостей Пири!», «Человек с греховными руками!», «Похититель денег у детей!», «Покрыт паршой невыразимого порока»… Фу, мерзость!
– Стало быть, не Кук открыл?
– Кук до полюса не дошел пятисот миль. «Величайшая мистификация двадцатого века» – так писали газеты потом. А вы говорите – американцы!.. Рекорд, сенсация для американца – это все! Славу спешат разменять на деньги…
Петр Арианович быстро прошелся по комнате:
– Рекорд? Согласен. Но не географическое открытие. Даже глубины подо льдом не смог промерить. Троса не хватило. Слышите ли, троса!.. А возьмите плавание Текльтона. Это уже совсем недавно, наши дни. Его протащило во льдах по окраине Восточно-Сибирского моря. Тоже спешил к полюсу, видел только полюс впереди. И потому прошел мимо замечательного открытия, проглядел, прозевал!.. Уж потом другие разобрались и поняли, что… – Он запнулся и замолчал.
Впоследствии Петр Арианович рассказывал мне, что его поразила наступившая в гостиной тишина. Смолкли разговоры за столом и мерный стук кубиков лото. Шеи гостей по-гусиному были вытянуты в его сторону.
Здесь были самые разнообразные лица – одутловатые и длинные, багровые и бледные, – но все они сохраняли одинаковое выражение напряженного ожидания.
Прикрыв коротенькими пальцами выигранные гривенники, исподлобья смотрел на него училищный священник, отец Фома, в фиолетовой рясе. Рядом помаргивала и трясла шиньоном исправница. Помощник классных наставников, Фим Фимыч, выкликавший номера лото, застыл с кубиком в руке. Рот его, растянутый в улыбке, западал так сильно, что, казалось, все лицо можно сложить пополам. А впереди всех, верхом на стуле, восседал дядюшка.
– Да-да, другие разобрались и поняли, сказали вы? – нетерпеливо повторил он, подавшись всем туловищем к гостю.
Петр Арианович нервным движением поправил очки.
– Нет, ничего, так… – пробормотал он садясь. – Мысли вслух… И, конечно, некстати…
После этого он перестал бывать у нас, несмотря на все ухищрения моего дядюшки.
Он решительно не желал пополнять собой его коллекцию.
Глава третья. Свет в окне
А в училище больше всех интересовались учителем я и мой друг Звонков.
Дружба наша началась на уроке арифметики, при довольно странных обстоятельствах.
В ту зиму я долго болел, а когда опять явился в класс, за моей партой сидел новичок – стриженый, черненький, на вид бука, с толстым лицом и забавно вздернутым носом.
Условия предложенной классу задачи выглядели, кажется, так: два путешественника отправились из пункта А в пункт Б, причем, как водится, один позже другого. Требовалось узнать, через сколько времени второй догонит первого, если… И так далее.
Покосившись на соседа, я увидел, что он отложил перо и рассеянно смотрит в угол, шевеля губами.
– Ты что? – шепотом спросил я.
– Да вот не пойму, почему второй догонял первого, – также шепотом ответил он. – Может, сыщик был? Или мститель?
Я задумался.
– И что за пункты такие? – продолжал бормотать сосед. – А и Б?.. А и Б?..
– Если А – это Африка, – неуверенно предположил я. – То – Б – Бразилия… Тогда можно понять. Оба путешественника добывали алмазы в Африке на копях…
– Ага! И первый у второго похитил алмаз?
Обстановка уточнялась. Было совершенно очевидно, что составители задачника Шапошников и Вальцев умолчали о многом. Одна красочная подробность выяснялась за другой.
– А тот – в погоню за ним…
– На шхуне через Атлантический океан…
– Да, на шхуне… Настигает его в Бразилии на берегу и…
– Звонков Андрей, – донеслось до нас издалека. – Какой ответ получился у тебя, Звонков?
Мой сосед медленно поднялся и застыл потупясь. Поза его говорила сама за себя.
Глаза математика остановились на мне, он ласково кивнул. Я вздохнул и тоже поднялся…
Нас оставили в наказание без обеда. (Впрочем, судьба, говорят, поступала так не раз и со взрослыми мечтателями.)
Сидя рядышком в пустом классе, мы некоторое время приглядывались друг к другу.
– Слушай, – произнес мой сосед, видимо, проникшись ко мне доверием, – тебя лупцуют дома?
– Н-нет, – ответил я нерешительно. – А тебя?
– Ого!.. Еще как!
Отец Андрей, конторщик на речной пристани, овдовел в прошлом году. После этого характер его переменился. Он начал пить запоем, как умеют только отчаявшиеся вконец русские люди. В пьяном виде он становился страшен, смертным боем бил сына, если тот подвертывался под руку, жег его учебники и тетрадки, выгонял из дому на мороз или под дождь. Протрезвившись, был тих, плакал, просил прощения.
– Рассерчал я раз на него, – рассказывал мой сосед, – решил совсем из дому уйти. Ну тебя, думаю, к богу с пьянством с твоим…
– Уйти?.. А куда уйти?
– Ну, мало ли куда! На Волгу к плотовщикам. Или к Черному морю, в Одессу. А там – юнгой на корабль…
– Не ушел все-таки?
– Не ушел. Вернулся из Рыбинска.
– Почему же так?
– Отца жалко стало…
Он неожиданно улыбнулся, немного сконфуженно. Улыбка у него была замечательная. Улыбались не только рот и глаза, но даже нос, который забавно морщился, будто владелец его собирался чихнуть.
Так в то томительно длинное, голодное «безобеда» завязалась моя дружба с Андреем Звонковым…
Кто лучше меня мог понять его? Нет, в доме тетки, у которой я жил, никто не «лупцевал» меня, но что из того? Иной раз с горя тоже хотелось податься куда-нибудь на Волгу или в Одессу.
Мы с дядюшкой не терпели друг друга.
Возможно, ему неприятен был мой приезд (меня к ним привезли совсем малышом). Во всяком случае, он хмурился, когда в сопровождении тетки входил в гостиную, посреди которой стоял я.
Потом сразу же заулыбался и стал тормошить меня, спеша завязать знакомство, в котором не был заинтересован. Дети очень чутки ко всякой фальши.
Заметив, что я дуюсь, тетка, добрая женщина, решила исправить положение. Она сказала:
– Что ты, Леша, такой? Дядя шутит. Дядя всегда шутит. Он будет тебе вместо папы.
– Мой папа умер, – сказал я, глядя в пол.
И как ни уговаривали меня, я повторял эти слова упрямо, как заклинание, изо всех своих детских сил защищаясь от чужого человека с неискренней улыбкой, которого хотели навязать мне в папы.
– Чудак какой-то! – сказал дядюшка отходя. Этими словами он как бы вынес приговор. Он презирал чудаков.
С годами антипатия между нами углублялась. Видимо, все более определялось во мне то, что он считал проявлением смешного чудачества.
Не раз, подняв глаза от книги, я ловил на себе его испытующе-недоброжелательный взгляд.
– И в кого такой? – говорил он, поворачиваясь к тетке. – Никогда у нас не бывало таких… – И пророчествовал: – Ой, смотри, Алексей, зачитаешься, мозги свихнешь! Фантазии до добра не доведут… Слыхал поговорку: «Чудак все таланты имеет, а главного нет: таланта жить…»
Или принимался вышучивать.
– Алексей уже пугач прочистил, – сообщал он тетке, – и кусочки сахара стал откладывать. Остановка за двойкой по арифметике. Двойку получит – и к индейцам сбежит.
И сам смеялся своей выдумке.
Бывало, по вечерам от нечего делать он начинал придираться к моей наружности:
– Ну разве путешественники такими бывают? Погляди на себя в зеркало, погляди! Подбородок – как у девочки, брови жиденькие… А нос?..
Я глядел на себя в зеркало и тосковал. Возразить дядюшке было нечего. Я не любил своего лица. Характер на нем был намечен пунктиром.
Сделав уроки, я спешил взяться за книгу, торопливо распахивал ее, как окно в другой, яркий, залитый солнечным светом мир. Однако и сюда из глубины комнаты доносился противный, квакающий смех…
Так тошно делалось от этого кваканья за спиной, что я откладывал книгу и кидался к выходу.
– Леша, куда?
– К Андрею. Уроки делать…
Перебежав улицу, я приникал к стене дома и издавал условный свист. Троекратный, согласно хорошим романтическим традициям!
