Мэри Вентура и «Девятое королевство»

скачать книгу бесплатно

Ида Клайн и другие девушки из машбюро с первого цокольного этажа хихикают, но потом умолкают.

– Думаю, девушки, вы знаете, – миссис Рафферти обводит взглядом всех за столом и понимающе улыбается, – что у Билли есть проблемы. Поэтому не будем к нему слишком строги.

– Он не состоит на учете в твоем отделении? – шепчет Дотти.

Едва я успеваю кивнуть, как миссис Рафферти словно обдает нас ушатом ледяной воды одним лишь взглядом лучистых зеленых глаз.

– У меня тоже есть жалоба, миссис Рафферти, – говорит Кора, воспользовавшись паузой. – Что творится у нас на ресепшен? Для встречи с представителями социальной службы я прошу наших пациентов приходить на час раньше, с учетом времени на очередь, уплату денег в кассу и так далее. Но и этого не хватает. Пациенты звонят снизу в отчаянии, говорят, что опаздывают уже на десять минут, очередь не движется по полчаса. Наши социальные работники тоже ждут. Ну и скажите, что мне делать в такой ситуации?

На мгновение миссис Рафферти опускает взгляд и смотрит в свои записи, словно ищет в них ответ на вопрос Коры. Вид у нее почти смущенный.

– Не только вы на это жалуетесь, Кора, – говорит она, поднимая наконец глаза. – На ресепшен не хватает персонала, и на оставшихся ложится тяжелый груз…

– Взяли бы еще людей, – смело предлагает Мэри Эллен. – Я хочу сказать, кто им мешает?

Миссис Рафферти переглядывается с Минни Дэпкинс. Минни потирает бледные сухие руки и по-кроличьи облизывает губы. За открытым окном внезапно начинает дуть слабый ветер – по звуку кажется, что вот-вот пойдет дождь, но это ветер носит по улице шелестящие обрывки газет.

– Думаю, мне пора это озвучить, – начинает миссис Рафферти. – Некоторые уже знают. Минни, например. Открытая вакансия не предлагается никому из-за… Эмили Руссо. Расскажи им, Минни.

– У Эмили Руссо, – объявляет Минни с похоронным видом, – обнаружили рак. Сейчас она лежит в нашей больнице. И я говорю тем, кто ее знает, что она хочет быть среди людей. Эмили ощущает потребность в общении, так как у нее нет родных, которые поддержали бы ее…

– Я этого не знала, – протяжно произносит Мэри Эллен. – Мне стыдно.

– Рак выявили на последнем обследовании, – продолжает миссис Рафферти. – Сейчас она висит на волоске. Новейшие лекарства, конечно, подавляют боль. Но болезнь не отступает. Сама Эмили рассчитывает вернуться к работе. Она любит свою работу, отдала ей сорок лет жизни, и доктор Джилмен не хочет, чтоб она знала настоящее положение вещей, скрывает, что к работе ей не вернуться, боясь, что это известие может вызвать у нее шок и ускорить конец. У каждого, кто ее навещает, она спрашивает: «Мое место еще свободно? На ресепшен никого не взяли?» Как только ее место займут, Эмили увидит в этом свой смертный приговор – полный и окончательный.

– А как насчет временной замены? – предлагает Кора. – Можно сказать, что взяли человека на время ее отсутствия.

Миссис Рафферти покачивает аккуратной золотистой головкой.

– Нет, Эмили ни за что в это не поверит; она подумает, что мы ее дурачим. У людей в ее положении чувства обострены. Рисковать нельзя. Когда есть возможность, я сама иду на ресепшен и помогаю. Доктор Джилмен говорит, – голос ее дрожит, – что ей осталось совсем мало.

Кажется, что Минни вот-вот заплачет. Собравшиеся уже не в том настроении, в каком были, когда вошла миссис Рафферти: кто-то грустно дымит сигаретой, кто-то мрачно ковыряет лак на ногтях.

– Ну, девочки, возьмите себя в руки. – Миссис Рафферти уже овладела собой и обводит стол обнадеживающим взглядом. – Эмили лечат лучшие врачи. Уверена, вы все согласитесь, что доктор Джилмен относится к ней как к родной, ведь они знакомы десять лет. Вы тоже можете ее навещать, она будет рада…

– Может, принести ей цветы? – предлагает Мэри Эллен.

Слышится одобрительный шепот. Каждый раз, когда кто-нибудь из нас заболевает, или объявляет о помолвке, или выходит замуж, или рожает ребенка (это случается реже, чем все остальное), или бывает отмечен наградой, мы скидываемся и покупаем цветы или подобающий случаю подарок, сопроводив его поздравительной открыткой. Но такой скорбный повод у нас впервые, и должна сказать, что все девушки показали себя с наилучшей стороны.

– Может, купим розы? Нужно что-то светлое и радостное, – предлагает Ида Клайн.

– А может, венок? – робко спрашивает недавно поступившая к нам на работу юная машинистка. – Большой венок из розовых цветов – например, гвоздик?

– Нет, только не венок! – стонет миссис Рафферти. – Эмили такая ранимая, ради бога, не надо.

– Тогда можно вазу, – говорит Дотти. – Сестры постоянно жалуются на нехватку ваз. Купим красивую вазу в нашем магазине подарков, у них есть и импортные, и поставим в нее букет от больничного флориста.

– Прекрасная мысль, Дороти, – с облегчением вздыхает миссис Рафферти. – Будем думать в этом направлении. Кто согласен на вазу с букетом?

Все, в том числе и юная машинистка, подняли руки.

– Тогда займись этим, Дороти. Девочки, деньги – кто сколько может – передайте Дороти, пока мы не разошлись, а открытку подпишем все вместе сегодня же.

Собрание заканчивается, все переговариваются между собой, некоторые девушки вытаскивают из сумочек долларовые банкноты и протягивают через стол Дотти.

– Тише! – призывает миссис Рафферти. – Пожалуйста, потише, девочки, еще одну минуту! – В воцарившейся тишине за окном слышится сирена приближающегося автомобиля «Скорой помощи», ее мощный рев слабеет за углом и полностью замирает у входа в приемное отделение. – Я вот что хочу сказать, девочки. Вы, наверное, беспокоитесь насчет урагана. По последним известиям из Главного управления, к полудню ветер может усилиться, но волноваться не стоит. Сохраняйте спокойствие. Работайте как обычно (оживленный смешок машинисток), и главное – никаких признаков волнения при пациентах. Они и без того нервничают. Те из вас, кто живет далеко, в случае серьезной непогоды могут остаться на ночь в больнице. Раскладушки у нас есть, и мы выделим на этот случай весь третий этаж, он уже размечен, если только не произойдет ничего экстраординарного.

В эту минуту вращающаяся дверь с шумом открывается, и медсестра вкатывает в комнату сервировочный столик с кофеваркой. Ее туфли на резиновой подошве скрипят, словно она наступает на живую мышь.

– Перерыв, – объявляет миссис Рафферти. – Приглашаем всех выпить кофе.

Дотти уводит меня подальше от столпившихся вокруг кофеварки коллег.

– Кора обязательно будет пить кофе, но он такой горький, что у меня желудок не выдержит. Да еще в бумажных стаканчиках. – Дотти с отвращением морщится. – Давай лучше прямо сейчас пойдем и потратим собранные деньги на вазу и цветы для мисс Эмили.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Мы выходим из комнаты, и я обращаю внимание, что Дотти замедляет шаг.

– Эй, что с тобой? Ты что, не хочешь покупать вазу?

– Дело не в вазе. Просто мне противно, что старушку обманывают. Она умирает, ей нужно достойно встретить конец, привыкнуть к этой мысли, поговорить со священником, а не слушать наши сюсюканья.

Дотти рассказывала мне, что приняла послушание, когда поняла, каков в действительности наш мир, и теперь не может больше опускать глаза долу, смиренно складывать руки и молчать – для нее это так же противоестественно, как, стоя на голове, называть буквы греческого алфавита в обратном порядке. Время от времени я ощущаю в ней монастырское влияние: оно проступает, как чистая, свежая кожа под ее любимой розовой и персиковой пудрой.

– Тебе бы заняться миссионерством, – говорю я.

К этому времени мы уже находимся у магазина «Подарки», который сам похож на нарядную подарочную коробку и до потолка забит всякими модными штучками: рифлеными вазами, чашками для завтрака, расписанными сердечками и цветочками, куклами в свадебных платьях, синими фарфоровыми птицами, карточными колодами с золотым обрезом, искусственным жемчугом. Чего там только не было, и все казалось настолько дорого, что могло быть по карману только любящему родственнику, который уже настроился на определенный подарок, не думая о цене.

– Меня так и подмывает рассказать ей все, – говорит Дотти, берет в руки большую красную вазу из пузырчатого стекла с широкой рифленой полосой у края и внимательно ее разглядывает. – Прямо передергивает от этого уверенного подхода «Нам лучше знать». Иногда мне кажется, не будь этих обследований на онкологию или Национальной недели диабета, где каждый может в специальной кабинке проверить уровень сахара, рака и диабета было бы гораздо меньше, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Ты говоришь как проповедники «Христианской науки»[26 - Религиозное течение, созданное в 1879 г. Мэри Бейкер Эдди.], – замечаю я. – И на мой взгляд, эта ваза слишком яркая для такой пожилой женщины, как мисс Эмили.

Дотти как-то загадочно улыбается, относит вазу к кассе и отсчитывает шесть долларов. Вместо того чтобы отложить кое-что на содержание кошек, Дотти добавляет на вазу пару собственных долларов, и я следую ее примеру. За соседним прилавком флорист потирает руки и спрашивает, чего мы хотим: ему все равно, для чего предназначаются цветы – для торжества или похорон. Может, дюжину роз с длинными стеблями или васильки с подмаренником, перевязанные серебряной лентой? Дотти протягивает ему красную пузырчатую вазу:

– Всего понемногу, дорогой. Только заполни ее.

Флорист внимательно смотрит на Дотти. На его лице легкая улыбка, но он не торопится исполнить ее просьбу, опасаясь, что это всего лишь шутка.

– Ну, давай, что ли. – Дотти стучит вазой по стеклянному прилавку, отчего флорист нервно вздрагивает и спешит взять у нее вазу. – Как я сказала – всего понемногу. Десять роз, гвоздики и еще вот этих – как их там?

Флорист следит за пальцем Дотти.

– Гладиолусы, – подсказывает он несчастным голосом.

– Да, их – красный, оранжевый, желтый – и парочку пурпурных ирисов.

– Они хорошо подходят к вазе, – одобряет флорист, начиная понимать ее замысел. – А как насчет нескольких анемонов?

– Можно, – соглашается Дотти. – Правда, получится немного пестро.

Мы быстро покидаем флориста, минуем крытый проход между поликлиникой и больницей и поднимаемся на лифте на этаж мисс Эмили. У Дотти в руках красная ваза с огромным букетом.

– Мисс Эмили? – шепчет Дотти, когда мы на цыпочках входим в четырехместную палату.

Из-за занавески в дальнем углу около окна выскальзывает медсестра.

– Тс-с, – прикладывает она палец к губам и указывает на занавеску: – Вам туда. Но не задерживайтесь.

Мисс Эмили утопает в подушках, ее глаза, занимающие пол-лица, открыты, седые волосы веером разметались вокруг головы. На медицинском столике, на полу под кроватью и вокруг кровати – бутылки, сосуды и разнообразные стеклянные контейнеры. Из двух бутылок тянутся резиновые трубочки, одна исчезает под одеялом, а другая входит в левую ноздрю мисс Эмили. В комнате слышится лишь ее сухое, сиплое дыхание, и никакого движения – только легко поднимается и опускается простыня на ее груди, да еще в одной из бутылочек с жидкостью серебристые пузырьки воздуха ритмически устремляются вверх. В льющемся из окна нездоровом, предвещающем непогоду свете мисс Эмили напоминает восковую куклу, но устремленный на нас взгляд настолько живой и острый, что, кажется, обжигает кожу.

– Эти цветы вам, мисс Эмили, – говорю я и указываю на вазу с множеством разноцветных тепличных цветов, которую Дотти ставит на медицинский столик.

Стол такой маленький, что Дотти приходится прежде освободить его от банок, стаканов, кувшинчиков и ложек, переставив все это на нижнюю полку.

Взгляд мисс Эмили плавно скользит к охапке цветов. Что-то вспыхивает в ее глазах. Мне кажется, я вижу две свечки в глубине длинного коридора, их крошечное пламя затухает и снова вспыхивает на ветру. Небо за окном чернее дна чугунной сковороды.

– Это девушки вам прислали. – Дотти берет лежащую на покрывале неподвижную восковую руку мисс Эмили и сжимает ее в ладонях. – Потом еще будет открытка, все ее подпишут, но нам не хотелось ждать, и мы решили поскорей принести вам цветы.

Мисс Эмили пытается что-то сказать. Однако с ее губ слетает лишь что-то неразборчивое – не то шипение, не то свист. Слов не разобрать. Но Дотти, похоже, ее понимает.

– Работа ждет вас, мисс Эмили, – говорит она, отчетливо произнося каждое слово – так малым детям объясняют самые простые вещи. – Это место держат специально для вас.

Удивительно, но миссис Рафферти произнесла бы те же самые слова, подумала я. Только она прибавила бы что-то еще и тем самым лишь все бы испортила: «Да вы скоро встанете на ноги, мисс Эмили, не волнуйтесь!» Или: «Вы еще поносите золотой браслет за пятьдесят лет безупречной службы! Вот подождите и увидите».

Дотти не тот человек, чтобы искажать факты. Она не врет, когда говорит, что все на ресепшен носятся как безумные, и тем самым показывает, как незаменима мисс Эмили. Вот так – ни больше ни меньше.