скачать книгу бесплатно
– Да. Тебе будет полезно.
– Мне будет полезно, если ты будешь вести себя, как мужчина, а не отмалчиваться, когда ты должен….
– Что? Что должен? Врать?
– Хватит называть это враньем! – Закричала она. – Это нормальное стремление к семейному благополучию, когда тебе двадцать девять! Ты не в силах обеспечить нас двоих. И я уже не так молода, чтобы рожать. О каком новорожденном ребенке может идти речь?! Именно поэтому нам нужен уже взрослый ребенок. – Ее истерическая одышка надрывала слова пополам, делая речь все более рыхлой.
– Подожди. Зачем ты затрагиваешь деньги?
– Потому что! Ты восхищаешься полицейским, который «просто простой». Просто простой и все. Ты восторгаешься человеком, у которого ничего нет и который ничего не сделал в своей жизни, чтобы что-то появилось? Он тебе близок, потому что ты сам такой же! – Вскрикнула она.
– Причем тут это?! Ты даже на знаешь этого человека. Как ты можешь о нем судить? И я не восхищаюсь им. Я всего лишь сказал, что таким людям, как мне кажется, можно верить. Разве нет? Разве он не сдержал своего слова и не нашел девочку?
– Ты даже не можешь отвечать за свои слова. – Резко успокоилась Наташа. – Нужно быть решительнее….
Саша ничего не стал говорить, решив, что чем больше он пытается объяснить ей что-то, тем больше она запутывает его, переворачивая сказанное им в ту сторону, в которую нужно было ей. Властный избалованный характер, скрывающийся под тихой гардиной слез и нерешительных желаний, который проявлялся тем сильнее, чем больше она теряла молодость.
Она резко встала, схватила тарелку со стола и бросила ее об пол. Мелкие осколки фарфоровых слез разлетелись по всей кухне, а звон от удара вынесло в открытую форточку взрывной волной на потеху соседским сплетням.
Из окна оголенной форточки подул свежий утренний воздух, который был перенасыщен ароматом тяжелых ландышевых духов. Саша глубоко вдохнул и голова пошла кругом, пульс ударил по тонкой коже висков и разбросал красноту по лицу. Он улыбнулся, выглянул в окно на встречу дню и торопливо встал.
– Мне нужно на работу….
– Сегодня выходной. Суббота. Ты забыл.
– Нет. Не забыл. Мне нужно кое-что доделать. – Он отставил полную чашку и пошел одеваться.
Буквально через минуту он уже стоял в коридоре. Не взяв рабочий портфель, не зазвенев ключами от машины, он щелкнул замком, открыл дверь и уже на пороге обернулся.
– Сама же говорила: «Нужно быть решительнее….»
Хлопком двери затянуло вовнутрь и выдавило остатки аромата ландышевых духов на улицу, вместе с Сашей.
Она оглядела пустоту, в которой повсюду должны были быть разбросаны частицы фарфоровых эмоций на полу, но всюду было чисто. Пустой стул и стол, на котором стоял ссохшийся ужин, одна тарелка и столовые приборы на одного….
– Не так просто, моя дорогая. Я тебе не отдам ни свою дочь, ни своего мужа. – Говорила она в зеркало, замазывая пудрой возрастную невыспанность. – Ты еще молода…. Еще успеешь украсть свое. Так не мешай другим. Ведь, семейное счастье – оно как фарфор. С ним нужно быть очень бережным…. Одно неловкое движение и все, назад уже не склеить.
Наташа спокойно собралась, накинула спортивный костюм, темные солнцезащитные очки и вышла на улицу.
Когда она проходила мимо лавочки со своими соседками, то даже не поздоровалась – настолько сильно она была сосредоточена на своих мыслях.
– Такая молодая, а одевается, будто алкоголичка. – Заметила первая соседка своим седым пенсионным голосом.
– Так, а чего ей. Она еще не замужем, одинокая. Для кого стараться-то?
Небось, в магазин за хлебом пошла…. – Ответила вторая.
– Ну, так, время-то идет….
Наташа двигалась в сторону пляжа по асфальту, на котором все больше и чаще встречался раздутый по всему городу морской песок. Шелест песчинок сухо хрустел на поверхности, под истертыми протекторами ее ботинок, которыми она безжалостно издавала скрип по песку.
– Наташа!
Этот неожиданный оклик сзади пошатнул ее твердость походки, и она замедлила шаг, но не оборачивалась.
– Наташа! Здравствуйте! – Перед ней вынырнул высокий полный полицейский, запыхавшийся от спешки. – Думал застать вас дома, но соседи у подъезда сказали, что вы ушли.
– Да. Я не могла находиться дома…. Одна….
– Понимаю. – Сочувственно сказал он. – У меня для вас хорошие новости. Я кое-что нашел на Елену. Мне кажется это можно причислить к попытке аферы, если только вы…. Как бы это сказать…?
Но Наташа не стала дожидаться продолжения. Она всем телом мягко прильнула к нему и обняла, как в тот вечер хотел сделать он, но не успел.
– Вы мне поможете? – И она сразу продолжила. – На пляже есть кафе, единственно работающее в это время. Зайдите вовнутрь и ждите в кабинке женского туалета.
– Женского?
– Эта аферистка ведь не пойдет в мужской. Идите. Я подам вам знак, когда будет нужно.
– Но…. Как же…? – Растерялся он.
– Ну…. – Она из-под низа посмотрела на него, затем взяла за плечи и приблизилась к лицу. – Нужно быть решительнее.
Ее легкий поцелуй в щеку преобразил полного полицейского в плотный сгусток раскрасневшейся твердости. Он кивнул ей в согласии и почти побежал в сторону пляжного кафе.
Пляж был наполнен прохладными лучами бархатного сезона с ароматом приближающихся холодов. Она села на песок и ждала….
Этот смех Наташа уже где-то слышала. Эти знакомые инстаграмные фото пестрили счастьем, теплом и уютом. Как будто прямо из фото доносился радостный смех. Брызги волн заглушали летящий издалека звон детской радости. В какую-то минуту ей пришла в голову идея, от которой любой бы ужаснулся, но для нее это показалось единственно верным путем, чтобы быть счастливой. Как когда-то….
Вскоре на каемке морского берега стали появляться едва уловимые следы босых стоп. Девушка шла впереди, ее распущенные волосы страстно развивались по ветру, охватывая ароматом тяжелых ландышевых духов идущих сзади девочку в розовой кофточке, мужчину в рубашке с закатанными рукавами и плетущуюся между всеми ними собаку по кличке Бим. Каждый шел думая о своем, но даже так было заметно, что все они сплетены одной неразрушимой ландышевой нитью семьи.
Наташа внимательно смотрела на них через темные солнечные очки. В голове кипело напряжение поджидания верного момента, который нельзя было упустить.
Саша взял за руку маленькую девочку, догнал девушку с развивающимися волосами, и указал на пустые столики прямо на песке, которые хаотично стояли под одной крышей кафе. Их следы согласованно повернули к заведению и оборвались на первой деревянной ступеньке подъема.
– Закажи что-нибудь на свой вкус, любимый. Я сейчас вернусь. —
Сказала Лена и проследовала в уборную.
Пока официант дружественно общался с Сашей и Машей, за их спинами Наташа пробралась по тем же деревянным ступеням подъема и быстро нырнула в уборную.
Дверь скрипнула за ней и посвятила в тишину, где перед первым зеркалом стояла Лена и намеревалась тщательно обрызгать всю себя и особенно волосы из парфюмерного флакончика, на котором красиво плелся рисунок двух длинных зеленых стеблей и белых колокольчиков посередине. Увидев Наташу, она замерла и спокойно опустила руку с флаконом вниз.
– Ах, это ты. – Она улыбнулась ей, как старой знакомой.
– Сначала ты украла мою дочь…. Потом ты украла моего мужа. – Ее взгляд испепелял ее на месте, но не особо действовал против ее безразличия.
– Как тебе живется в чужом счастье?
– Ты и правда сумасшедшая. Хотя мне все равно. Но, знаешь…. – Обратилась к ней Лена. – Счастье только со стороны кажется счастьем, только на фотографиях. Слез проливается намного больше, чем улыбок. И в твоей иллюзии, даже если ты сможешь отобрать моего мужа, даже если ты сможешь обмануть мою дочь, ты никогда не сможешь отнять у меня мою молодость, ты никогда не сможешь обмануть себя….
– Но…. – Она посмотрела на единственную закрытую кабинку, где прятался полицейский. – Есть один аргумент, против которого не надо слов. Схватить ее! – Скомандовала она громким выкриком, но ничего не произошло. – Я сказала схватить! Фас!
Лена обернулась, подумав, что она говорит сама с собой, как и положено сумасшедшим.
– Я сказала арестовать! Взять ее, ищейка! Пес! Ментовская крыса! Я сказала…. – Она расплакалась, и ее скривившийся рот, ее набухшие веки, ее просевший под комом горечи голос, ее измученное лицо отразилось в зеркале так искривлено, что было правдой.
Наташа ужаснулась и медленно отступила назад, прислонилась спиной к стенке и сползла по ней вниз. Лена хотела пожалеть ее, но не решалась подойти ближе. Эти всхлипы плача были вроде выставленной вперед ладони, парализующий действия.
Наташа плакала, а ее правая рука потянулась в сторону. Она нащупала металлическую урну, плотно взялась за грязный ободок, сжала ее, сильно выдохнула вниз, и вскинула голову вперед, готовая к броску.
Резкий шаг и удар ведром с замаха отразились в расширенных зрачках Лены. Лицо Наташи впивалось в ее и было ужасно, но глаза не смотрели вперед, а плавно в этом секундном отрезке времени поворачивались в сторону. Металлическое ведро в сантиметре от Лены разрезало воздух и с грохотом много годичной ненависти врезалось в зеркало. Затем еще раз и еще раз Наташа била им до тех пор, пока из стены не начала сыпаться штукатурка прямо в раковину, где осколки зеркала не стекали в слив.
Лена долго стояла и не могла ничего вымолвить. Наташа громко дышала, плакала одними всхлипываниями носом и каплями слез, которые падали в раковину и успешно стекали в слив. Наташа повернулась к ней, но лицо ее теперь не было таким угрожающим.
Она сочувственно улыбнулась Наташе, спокойно и сдержано, без криков и наигранных эмоций. Рука поднесла флакон выше. Два легких впрыскивания ландышевых парфюмов за мочки ушей Наташи, и один посреди груди, были лучшее, что она могла ей сказать.
И Лена вышла из двери счастливая, одна. Держа осанку, шагом как на крыльях, она плыла к семье не прикасаясь дна, а все прошедшее ей показалось былью.
На сладкий аромат, на ландыша цветок из щели между дверью чей-то взгляд, прикладывался умиленной жалостью. Открылась дверь его, впустив в себя поток парфюмов и укоров целый ряд, но полицейский мог довольствоваться малостью.
– Семейное счастье – оно как фарфор? Согласен со мной? – Спросила она, в пустоту затяжную
– Все правда. Но сервиз обретать всегда надо свой. Не нужно бить посуду чужую…
Она была его дождем (Киев)
– У вас Гиперестезия. Сверхчувствительная кожа, другими словами.
– Я чувствую это, доктор…. Вы скажите, что делать?
– Чувствовать. Не переставать чувствовать. А с вашей кожей, я что- нибудь придумаю. – И он вручил ему маленький рецепт выздоровления.
Вечерние тени людей терялись под навесами, скупо и сухо мокрые улицы пустели, в оконных семьях поскрипывали креслами, любимые кутались в одеяльные постели….
В одном из миллионов окон квартала, взрослый мужчина в очках отражался в тени. Он стоял над столиком, на котором лежал малыш.
Полыхнув шорохом, в дверном пролете появилась его жена, в этом узком отрезочке тени облупленной дверной лутки содрогнулся голос:
– Паша, не надо! – Завопила она и, подбежав, схватила руку мужа, в которой твердо восседал стеклянный шприц, оголившийся каплей своего раствора.
– Все будет в порядке, Мила. Пойми, мы можем повлиять на его будущее….
Его отец стоял перед младенцем, держал пистолет для уколов и стеклянный шприц в руках, глядя на сына.
– Ты не можешь судить с полной уверенностью о веществе, которое изобрел. А наш сын…. Паша…. Это же наш сын!
– В моей биохимической лаборатории, два десятка людей разрабатывали эту вещь с 2032 года, – он приподнял шприц и показал им немного вверх, – для правительственных целей. Двадцать лет, моя дорогая…. Ошибки быть не может. Все точно.
– Ну, зачем?! Мы ведь даже не можем предположить, каким наш сын будет сам по себе, какой у него будет характер, мысли, душа…. Мы даже не можем предположить, каким будет будущее в Украине. Ведь мы может этого даже не застать…. Вдруг он будет мучиться этим потом всю жизнь?!
– Послушай…. – Он высвободился из ее рук, положил не заряженный пистолет и шприц на стол рядом с младенцем и взял ее за плечи. – В нашем мире людям не хватает чувств. Это так…. И ты это знаешь….
– Знаю…. – Ответила она, не глядя.
– Ты знаешь мою любовь к стихам. Это единственное, что сохранило душу, и чувства по сей день…
– Знаю…. – Отвечала Мила все также тихо.
– Так вот, это вещество поможет нашему сыну стать не таким, как все. Он будет наделен невероятной чувственностью к миру. А через чувственность он будет писать чудесные стихи, которые вернут всех чуждых друг другу людей к чувствам…! Его стихи будут прошибать души людей насквозь! Пусть они перестали читать уже сейчас, но он найдет способ, чтобы донести их, он сумеет…!
Павел обнял ее, пытаясь через касание передать силу своей надежды и желание всего, что только что произнес. Она прильнула к нему на плечо, закрыла глаза и прошептала:
– Если бы это все было так, как ты говоришь….
– Мы попробуем. Для начала, я введу ему одну шестнадцатую куба, для адаптации вещества в организме. Через год, проведем анализы и попробуем увеличить дозу до одной двенадцатой…. – Она мельком взглянула на дитя.
– Паша! – Вскричала его жена. – Шприц!!
Он испуганно повернулся к столу, на котором лежал младенец и игрался шприцем. От крика матери он резко дернулся и вогнал себе иглу прямо в шею. Его детские, не знающие боли глаза вздернулись и залились ревом. Разрезающий воздух детский крик раздался на всю комнату, затопил звуком квартал. Ребенок начал дергаться и махать руками, ударяясь ножкой шприца об стол…. Впрыскивая два полных куба раствора в себя….
Мила, увидев все это, истерично сложила руки у рта и завопила в припадке. Кинулась к нему, но муж удержал ее, решивши сделать все сам. Паша схватился за голову ребенка, второй рукой – за шприц, и стал его аккуратно вытаскивать, но младенец весь дергался, махал руками и ногами, не давая ему вытащить его боль безболезненно.
На эти крики в их комнату ворвались люди в «черных одеждах»….
Пустой стеклянный шприц отчаянно выпал из рук и разбился о тихий пол, который смягчал шаги выводимого людьми в «черных одеждах» под руки отца, уличенного в хищении государственной тайны.
– Мой Павлик…. – Причитала Мила, обнимая своего ребенка. – Если бы все случилось так, как ты говорил….
На улицах Киева моросило ситцем, слегка мокрые головы суетливо создавали массовку, воздерживаясь от зонтов.
Он сидел перед широким прозрачным окном, наполняющегося влагой с одежд прохожих людей, кафе. Внимательно, молчаливо, вдумчиво оглядывая их лица, их радость, которую ему невозможно было познать.
В такую погоду он еще ни разу не оказывался на улице, лицом к лицу с раздражителем – капельным монстром. С самого детства его кожа была настолько чувствительна, что даже мелкая морось пронизывала током тысяч игольчатых уколов, щекоча его щеки, руки, тело в целом и душу…. Даже легкий ветерок иногда заставлял его извиваться и сдавливать затылком шею, стягивая чувствительность вовнутрь.
Одевшись в серый костюм, обувшись в серые ботинки, Сергей Павлович мог познать дождь только через цвет серостного оттенка. Он и сам частично был дождем, живя в одиночестве, отречении общения с другими людьми, их дыхание всегда щекотало его ресницы, чураясь прикосновений собственной матери, от которых вскрикивал и дергался, как когда-то давно, еще в самом детстве.
Его глаза метались от одного прохожего к другому. Через оконную решетку, лишающую его запахов и звуков, он чувствовал все….! Все, что присуще чувствовать человеку, находящемуся в мгновении радостного омовения.
– Посмотри на эту улыбку. – Прошептал он себе, указывая носом на одну женщину за окном. – Ты видишь, как она опускает голову вниз, бормоча ругательства на погоду, но подобно ребенку, улыбаясь, перепрыгивает лужи, в уже хуже некуда промокших туфельках…. – Он прочувствовал своей чувственностью все ее состояние радости, каждую мысль, которая появлялась с появлением лужного препятствия.
– Асфальт…. Мокрый, брызгающий дождевыми визгами асфальт! – Он закрыл глаза и глубоко вдохнул горячий зерновой прожаренный кофейный воздух носом, но ему удалось почувствовать запах уличной свежести, холодка, сырого наполнения жизни.
– Листик…. – Взволнованно глянул он на дерево. – Нет, не надо не падай! – Но ветер уже трепыхнул макушку дерева и лист сорвался вниз, к неизбежности, и ударился в мокрую землю. – Ай! Как больно…. – Он непреднамеренно схватился рукой за грудь своего серого пиджака, тягостно вдыхая воздух сдавленной диафрагмой.
– Больной? Это заразно? – Сухо спросил его с соседнего столика мужчина с газетой в руках.
– Нет, нет…. Просто поперхнулся…. – Он опять посмотрел на лежащий листик дерева. – Как больно было ему упасть…. Как прекрасно было прочувствовать это состояние. Любое состояние….
