Другие

Писатель

Другие

Пролог: Бесполезные швы

Звонок, разрезающий воздух, был для Лёвы не концом урока, а началом пятиминутной пытки. Он медленно, будто намертво приклеившись к стулу, начал складывать учебники в рюкзак, надеясь, что все выйдут первыми. Не надеялся.

– Ну что, Лёвушка, спешить некуда? Тебя же никто не ждёт, – раздался сладкий голосок Наташи прямо над ухом.

Он вздрогнул. Класс почти опустел, но у выхода, как кордебалет, стояли они: Наташа, Даниил, Стёпа, Амира. Их взгляды – острые, любопытные, как скальпели. Андрей и Максим перекрывали дверь, ухмыляясь.

– Покажи, что там у тебя на завтрак, новенький, – сказал Даниил, делая шаг вперёд. – А то выглядишь хиловато. Надо откармливать.

Лёва прижал к себе рюкзак. Это был глупый, детский жест, и он это понимал. Понимал и то, что сопротивление только разожжёт их. Он молчал.

– Ой, да он немой! – засмеялась Амира, глядя на Даниила не столько с жестокостью, сколько с желанием ему понравиться.

Рука Даниила молнией метнулась в сторону, выхватила рюкзак. Контейнер с едой, аккуратно собранный утром мамой, с глухим стуком упал на пол, раскрылся. Гречка с котлетой расползлась по грязному линолеуму.

– У-у, какая гадость, – скривился Стёпа.

Лёва смотрел на размазанную еду. Не на обидчиков. На еду. Внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок. Не от унижения. От дикой, всепоглощающей усталости. Он устал на второй неделе. Сейчас, в середине ноября, он был просто автоматом на низком заряде.

– Ну всё, иди, покушай с пола, как пёсик, – бросила Наташа, уже поворачиваясь к выходу. Шоу закончилось. Они ушли, громко смеясь, обсуждая планы на вечер.

Лёва медленно, на четвереньках, стал собирать еду обратно в контейнер. Руки дрожали. Из соседнего кабинета, 7 «Ж», вышла Полина. Она шла, уткнувшись в телефон, её круглое лицо было напряжённым, будто она ожидала удара с любой стороны. Увидев его на полу, она замедлила шаг. Их взгляды встретились на секунду. В её глазах он прочёл не сочувствие, а что-то похожее на знакомое, собачье понимание. И что-то ещё. Злость. На него? На себя? На весь мир.

Она ничего не сказала. Прошла мимо, громко топая. Её подруга Виолета, миниатюрная и пестрая, как колибри, выскочила следом, бросив на Лёву быстрый, испуганный взгляд.

Он поднялся, отнёс контейнер в мусорку. Смотрел, как грешка смешивается с обёртками и бумажками. «Бесполезно», – подумал он. Всё было бесполезно. Швы, которыми пытаешься скрепить свой разваливающийся день, свою жизнь, рвутся снова и снова. Иголки нет. Нити тоже.

Он вышел в пустой коридор. Из учительской доносился смех Светланы Николаевны. Он подумал о жалобах. Слова застревали комом в горле каждый раз, когда он пытался их произнести. «Ябеда», – шипело у него в голове. «Слабак. Не может за себя постоять».

У выхода, у стеклянных дверей, он снова увидел Полину. Она стояла и с яростью тыкала пальцем в экран телефона, будто хотела его раздавить. Потом она резко подняла голову, и её взгляд упал на группу Наташи, которая садилась на лавочку у школы. Наташа что-то сказала, и все дружно повернулись, уставились на Полину. Даниил сделал преувеличенно округлые глаза, изображая толстяка.

Полина побледнела. Не от стыда. От чистой, неподдельной ненависти. Она с силой толкнула дверь и вышла, проходя мимо них с таким видом, будто шла сквозь строй. Лёва видел, как её плечи напряглись, ожидая брошенного вслед камешка или слова.

Камешком стало слово. Чёткое, звонкое, долетевшее даже до него:

—Бочка!

Смех. Полина не обернулась. Ускорила шаг. Исчезла за углом.

Лёва замер. Он смотрел на смеющихся, на яркое ноябрьское солнце, освещавшее их счастливые лица, на голые ветки деревьев, похожие на трещины на синем стекле неба. И в этот момент он вдруг с абсолютной, леденящей ясностью понял одну простую вещь.

Он и Полина – это одно и то же. Разные сосуды, но с одинаковой трещиной. И трещина эта расширяется с каждым днём. Скоро – сосуды разобьются.

Он пошёл домой. Очень медленно. Будто тянул за собой на невидимой верёвке тот комок усталости, что сидел у него внутри. И ту мысль. Ту страшную, тихую, единственно верную мысль.

Глава 1: Стены и шепот

Класс 7 «Ж» был маленькой вселенной со своими законами, и Светлана Николаевна, классный руководитель, была в ней скорее декоративным солнцем – светила для всех, но греть предпочитала лишь некоторые планеты. Её мир вращался вокруг английских времён и успеваемости, а социальный климат в классе её волновал ровно в те моменты, когда гроза выплёскивалась за стены кабинета директора.

Лёва сидел за последней партой у окна. Это место он выбрал сам в первый же день – стратегически безопасное, с минимумом контактов. Но безопасность в их вселенной была иллюзией. Его парта уже была исписана. Аккуратный, бисерный почерк вывел: «Лёва – лох. Добро пожаловать». Он проводил пальцем по буквам, чувствуя шариковую пасту под подушечкой. Казалось, даже дерево впитывало poison.

Урок истории вёл бородатый Вадим Олегович, который любил устраивать импровизированные дебаты. Сегодня тема была «Реформы Петра I: прогресс или насилие?».

– Наташа, твоё мнение? – спросил он.

Наташа, сидевшая в центре класса, легко откинула светлые волосы. – Конечно, прогресс. Он сделал из отсталой страны империю. Сильные всегда ведут за собой слабых, это закон природы.

Она говорила уверенно, глядя поверх голов. Слово «слабых» задержалось в воздухе на микросекунду дольше остальных.

– Кто думает иначе?

Рука поднялась неожиданно. Короткая, с припухшими костяшками. Полина.

– Это было насилие, – сказала она хрипловатым, низким голосом. – Он сломал тысячи жизней ради своей идеи. Народ голодал, бунтовал. Можно ли назвать прогрессом то, что построено на костях?

В классе наступила тишина. Полина редко высказывалась, и когда это происходило, в её тоне всегда звучала заряженная агрессия, будто она заранее готовилась к атаке.

– Интересная точка зрения, Полина, – сказал Вадим Олегович, кивая. – Но история часто не знает полумер.

– Зато она знает, кто в итоге оказался в могиле, а кто в учебниках, – парировала Полина и резко замолчала, уткнувшись в тетрадь.

Наташа повернулась к ней, изобразила сладкую улыбку. – Значит, по-твоему, лучше бы мы так и остались в лаптях и с бородами? Сидели бы в твоей деревне и кисли?

Тихий смешок пробежал по рядам. Полина не ответила, но её уши покраснели. Лёва наблюдал за ней. Видел, как её рука сжимает ручку так сильно, что пальцы побелели. Он понимал этот жест. Это был жест сдерживания урагана.

На перемене ураган всё же вырвался, но не там, где его ждали.

Даниил, раздавая тетради по алгебре, «случайно» уронил стопку прямо на парту Полины, едва не задев её кружку.

– Ой, извини, Бочка, не рассчитал габариты, – сказал он, и его карие глаза весело блестели.

Полина вскипела мгновенно. – Собери, тварь! – её голос грохнул, как выстрел.

– Ого! – восхищённо протянул Стёпа. – Бочка стреляет!

– Сама собери, у тебя жира больше, нагнуться проще, – усмехнулся Даниил.

И тогда Полина вскочила. Она не заплакала, не убежала. Она шагнула вперёд и изо всех сил толкнула Даниила в грудь. Он не ожидал такой ярости, отлетел назад, задел парту Амиры и сел на пол от неожиданности.

На секунду в классе повисла шоковая тишина. Даниил, красный от злости и стыда, поднимался с пола. В его глазах было неподдельное изумление. Его, Даниила, звезду футбола, любимца девчонок, толкнула эта… эта…

– Ты совсем охренела? – прошипел он.

– Подойди ещё раз, и будет хуже, – сквозь зубы выдавила Полина. Она стояла, тяжело дыша, её грузное тело было напряжено, как пружина. В этой сцене не было ничего смешного. Была грубая, животная угроза.

В дверях появилась Светлана Николаевна. – Что здесь происходит?!

—Она напала на Даниила! – сразу выстрелила Амира, вставая рядом с ещё не оправившимся объектом своей тайной любви.

– Он начал! – крикнула Виолета, вскакивая рядом с Полиной, но та лишь мрачно смотрела в пол.

– Молчать! – учительница подняла руку. – Даниил, Полина – ко мне после уроков. А сейчас все садитесь и успокойтесь.

Буря была загнана внутрь. Но Лёва, наблюдавший из своего угла, видел главное: в глазах Наташи и её друзей теперь горел не просто интерес, а азарт охотников, наткнувшихся на достойную дичь. Полина только что перешла из категории «невидимой мишени» в категорию «врага». А с врагами развлекались иначе.

И он видел другое. Как только все сели, Полина опустила голову на сложенные на парте руки. Её широкие плечи слегка вздрагивали. Всего один раз. Будто внутри её что-то надломилось от этой вспышки ярости. Она не плакала. Она просто… треснула.

А рядом с Даниилом уже суетилась Амира, что-то шепча ему на ухо, поправляя его воротник. Он отмахивался, но смотрел на неё уже не так высокомерно. Смотрел задумчиво. В их любовной линии, такой нелепой на фоне всего этого, тоже произошёл сдвиг. Униженный герой получил порцию женского внимания. Это сближало.

Лёва отвернулся к окну. На улице шёл мелкий, противный дождь. Стёкла были в мутных потёках. Он поймал своё отражение – бледное, размытое лицо, тёмные круги под глазами. Он думал о том толчке, который совершила Полина. О той силе, что у неё была. У него её не было. Ни физической, ни этой, взрывной. У него была только тишина. И эта тишина, как оказалось, была самым громким криком о помощи, которого никто не слышал.

Он обвёл взглядом класс. Наташа что-то писала в блокноте, изредка бросая холодные взгляды то на него, то на Полину. Стёпа и Андрей что-то чертили на телефоне, усмехаясь. Максим жевал булку. Варя и Настя, тихие девочки-подружки, перешёптывались, боязливо поглядывая на эпицентр недавней бури. Кира, рыжая и веснушчатая отличница, уткнулась в учебник, стараясь не замечать происходящего.

«Мы все здесь заперты, – вдруг подумал Лёва. – Каждый в своей собственной камере. У кого-то камера побольше, со своими игрушками. У кого-то – размером с парту. А у нас с ней…»

Его мысль прервал звонок. Урок закончился. Все задвигались, зашумели. Но Лёва продолжал сидеть, глядя на струйки дождя за окном. Они текли вниз, не выбирая пути, просто подчиняясь гравитации. Просто падая.

Глава 2: Пунктирная линия

Дождь лил всю неделю, превращая школьный двор в болото цвета асфальта. Настроение в 7 «Ж» сгущалось вместе с тучами. После инцидента с толчком война перешла в тихую, партизанскую фазу. Открытых стычек не было – Светлана Николаевна после разговора с Даниилом и Полиной стала бдительнее, а Наташа не любила грубых сцен при взрослых. Она предпочитала точечные, изящные удары.

Полину теперь не дразнили «Бочкой» в лоб. Вместо этого, когда она входила в класс, кто-нибудь из ребят – обычно Стёпа или Максим – начинал тихо пыхтеть, изображая паровоз. Потом это переросло в лёгкий присвист – звук выходящего пара. Полина делала вид, что не замечает, но её шея и уши постоянно горели красным пятном. Виолета, верный щенок, шикала на обидчиков, но её голосок тонул в общем гулком смешке.

С Лёвой было проще. Его игнорировали. Игнорировали настолько тотально, что это было ощутимее криков. Если ему нужно было передать тетрадь, её клали на соседнюю парту, не глядя в его сторону. Если он случайно задевал чей-то стул в тесном ряду, раздавалось преувеличенное «ой!» и быстрый уход, будто от заразного. Его ответы у доски встречались ледяным молчанием. Он стал призраком, бестелесным пятном на стене класса. И эта невидимость медленно съедала его изнутри.

Одним из мокрых ноябрьских вечеров Лёва задержался в школьной библиотеке – не из любви к книгам, а потому что дома было тихо и пусто, а здесь хотя бы пахло старыми страницами и был слышен убаюкивающий шелест. Он сидел в самом дальнем углу, делая вид, что читает учебник по биологии, а сам смотрел в окно на фонарь, вокруг которого метались в танце мотыльки мокрого снега.

Вдруг он услышал знакомые голоса у стеллажей с художественной литературой.

– Да тут даже взять нечего, сплошной бред, – сказал голос Даниила.

—А мне нравится, – тихо возразила Амира. – Вот, смотри, «Три мушкетёра». Про любовь и дружбу.

Лёва замер, стараясь стать частью книжной полки.

– Д’Артаньян был крутым, да, – согласился Даниил, и в его голосе послышалась заинтересованность. – Он всех победил. Даже кардинала.

– Он был смелым. И ради друзей на всё готов. И ради… женщины, – последнее слово Амира сказала почти шёпотом.

Наступила пауза. Лёва, рискуя быть замеченным, выглянул из-за угла стеллажа. Они стояли у окна. Даниил облокотился о подоконник, Амира стояла напротив, теребля краешек книги. Её тёмные волосы были собраны в небрежный хвост, на щеках играл румянец.

– Ты вообще много читаешь? – спросил Даниил, глядя на неё с новым любопытством.

– Да… Иногда. Когда скучно, – она улыбнулась, потупив взгляд. – А ты?

– Нет, времени нет. Тренировки, игры… – он махнул рукой. – Хотя, наверное, зря. Наташа говорит, что надо быть разносторонним.

При упоминании Наташи лицо Амиры слегка помрачнело. – Наташа умная, – сказала она без энтузиазма.

– Да, – оживился Даниил. – Она всегда знает, что делать. Как вчера с Полиной, например.

Лёва насторожился.

– Что «с Полиной»? – спросила Амира.

– Ну, как она придумала эту шутку с паровозом. Это же гениально просто. И смешно, и не придерёшься. Полина просто взорвалась сегодня на химии, помнишь? Елена Викторовна её чуть не выгнала. – Даниил засмеялся. – Наташа сказала, что нужно давить там, где человек слабый. А Полина слабая из-за своей злости. Она её не контролирует.

Амира кивнула, но выглядела не совсем уверенной. – А… а Лёва? Он же не злится. Он просто тихий.

– С тихими скучно, – пожал плечами Даниил. – Но Наташа говорит, что он ещё опаснее. Потому что копит всё в себе. Как бомба. С такими надо быть осторожнее. Лучше изолировать.

Лёву будто ударило током. Он отшатнулся назад, прижавшись спиной к холодным корешкам книг. «Опаснее». «Бомба». Его, который боялся даже громко кашлять в классе, чтобы не привлечь внимания.

– Жалко его как-то, – тихо сказала Амира.

– Что? – Даниил нахмурился. – Ты чего? Он же слабак. Жаловался Светке на той неделе, я слышал. Ябедничал.

Это была ложь. Лёва не жаловался. Но он понял: это часть изоляции. Создать образ предателя, ябеды, к которому нельзя даже приближаться.

– Просто… – Амира попыталась что-то сказать, но Даниил перебил её.

– Не надо жалеть. Таких, как он и Полина, сами виноваты. Нечего быть такими… другими. Ну, пойдём, что ли, Наташа ждёт у выхода.

Они ушли, их шаги затихли в коридоре. Лёва остался один в тишине библиотеки, но в его ушах стоял оглушительный гул. «Бомба». «Опаснее». «Другие».

Он схватил рюкзак и почти выбежал из библиотеки. В пустом коридоре было темно, горели только дежурные лампы. Он шёл быстро, не разбирая дороги, и на повороте возле кабинета химии столкнулся нос к носу с Полиной.

Они отпрыгнули друг от друга, как два диких котёнка. Полина была одна, без Виолеты. В руках она сжимала тетради, её лицо в полумраке казалось уставшим и потрёпанным.

– Ты чего бежишь? – хрипло спросила она, и в её голосе не было злости, только усталость.

– Ничего, – пробормотал Лёва, опуская глаза.

Она посмотрела на него, на его перекошенное от внутренней бури лицо, и что-то в её взгляде смягчилось. Не до сочувствия, но до какого-то грубого понимания.

– Они тебя тоже достали? – спросила она просто, без предисловий.

Лёва кивнул, не в силах вымолвить слово. Ком снова стоял в горле.

– Да, – сказала Полина, и это было не вопрос, а утверждение. – Со мной сегодня на химии… Ну, ты слышал, наверное. Эта дура Елена Викторовна вместо них на меня наехала.

– Слышал, – прошептал Лёва.

Они стояли в темноте коридора, два изгоя, разделённые метром пустого пространства и объединённые общим врагом. Это был их первый диалог, не считая того немого взгляда над разлитой гречкой.

– И что ты делаешь? – вдруг спросила Полина, и в её тоне снова зазвучал стальной отголосок. – Молчишь?

– А что ещё? – с вызовом ответил Лёва, впервые подняв на неё глаза. – Жаловаться? Ты видела, что из этого выходит.

Полина усмехнулась – коротко, беззвучно. – Нет. Жаловаться бесполезно. Они всегда правы. Красивые, умные, успешные. А мы – гнилые, злые, слабые. Такой сюжет.

Она произнесла это с такой горькой, взрослой иронией, что Лёву передёрнуло.

– Надо… надо просто терпеть, – неуверенно сказал он.

– Терпеть? – Полина фыркнула. – Я терплю каждый день. С каждым этим присвистом, с каждым взглядом. Знаешь, что будет, когда чаша переполнится?

Она сделала паузу, глядя куда-то поверх его головы в темноту.

– Будет взрыв. Как сегодня на химии. Только сильнее. И тогда уже всем будет наплевать, кто начал. Виноватой буду я. Злая, толстая, неадекватная Полина. А они – белые и пушистые.

Она говорила, и Лёва слушал, и в его голове эхом отзывались слова Даниила: «Полина слабая из-за своей злости». И он вдруг осознал, что они оба были в ловушке. Его ловушка была из молчания и невидимости. Её – из ярости и гипервидимости. Но выход из обеих вёл в одно и то же место: клеймо «виноватого», «другого», «неадекватного».

– А тебя? – спросила Полина, возвращаясь к реальности. – Как они тебя гнобят?

– Игнорируют, – сказал Лёва. – Будто меня нет.

Полина покачала головой. – Поверь, иногда это лучше, чем то, что делают со мной. Быть призраком – не так больно.

– Больно, – вдруг вырвалось у Лёвы с такой искренней болью, что Полина вздрогнула. – Когда тебя не замечают, ты начинаешь сомневаться… что ты вообще существуешь.

Они снова замолчали. Из учительской донёсся смех. Кто-то хлопнул дверью на втором этаже.

– Ладно, – Полина вздохнула и поправила тетради под мышкой. – Мне надо. Виолетта ждёт у гардероба.

Она сделала шаг, чтобы пройти мимо, но остановилась.

– Знаешь, Лёва… – она произнесла его имя впервые, и оно прозвучало не как насмешка, а нормально. – Не давай им себя стереть. Даже если будешь кричать в подушку. Кричи. Это лучше, чем раствориться.

Она ушла, её тяжёлые шаги отдались в пустом коридоре. Лёва остался один. Но чувство ледяного одиночества почему-то отступило. Его место заняло странное, тревожное тепло. Кто-то увидел. Кто-то понял. Кто-то назвал по имени.

Он пошёл к выходу, но уже не бежал. Он шёл, и в голове у него звучали два голоса. Голос Даниила: «Опаснее. Бомба. Другие». И голос Полины: «Не дай им себя стереть».

Между этими двумя полюсами – страхом и странной солидарностью – теперь пролегла его жизнь. Пунктирная, неровная линия. Он не знал тогда, что эта случайная встреча в тёмном коридоре станет первым пунктиром. Первой точкой связи между двумя одинокими островами в океане всеобщего неприятия.

А в это время у парадного входа Наташа, закутанная в модное пальто, говорила Даниилу и подошедшей Амире:

—Видели, как они там в коридоре стояли? Два сапога пара. Пусть друг друга жалеют. Так даже лучше. Два одиночества – это не два человека, понимаете? Это ноль. Они друг друга только потопят.

Она улыбнулась своей холодной, красивой улыбкой и взяла Даниила под руку. Амира, идя с другой стороны, снова почувствовала укол ревности, но промолчала. Она уже слишком хотела быть частью этой стаи, чтобы сомневаться в её вожаке.

Ночь опустилась над городом, смывая дневную грязь и следы. Но внутри некоторых сердец грязь уже въелась. И следы – от чужих сапог и собственных слёз – уже не стирались.

Глава 3: Гравитация одиночества

На следующий день в классе висело новое напряжение. Лёва, войдя, невольно искал взглядом Полину. Она сидела на своём месте, уткнувшись в телефон, её лицо было непроницаемой каменной маской. Виолета что-то быстро и взволнованно шептала ей на ухо, но Полина лишь мотала головой. Казалось, их вчерашний разговор в тёмном коридоре никогда не существовал. Лёва почувствовал глупый укол разочарования. Что он хотел? Дружбы? Союза? Они были не партизанами в тылу врага, а скорее двумя ранеными зверями, случайно нашедшими друг друга в одной клетке и теперь опасающимися сделать лишнее движение.

Урок английского у Светланы Николаевны начался с контрольной. Лёва, всегда тихо справлявшийся с языком, погрузился в задания. Тишину нарушил сдавленный смешок Стёпы. Лёва поднял глаза. Стёпа, сидевший через ряд, ловил его взгляд и жестом показывал на что-то под своей партой. Потом он быстро сунул руку в рюкзак и что-то бросил через проход. Маленький, свёрнутый в плотный шарик кусочек бумаги приземлился прямо на открытую тетрадь Лёвы.

Лёва замер. Инстинкт кричал: не трогай. Но любопытство и какая-то тёмная надежда (а вдруг это не насмешка?) оказались сильнее. Он развернул бумажку. Там было криво нарисовано два смешных человечка: один очень толстый, с рожками и надписью «БОЧКА», второй – тощий, в очках, с поджатым хвостом и надписью «ЛЁВ-ЯБЕДА». Между ними был нарисован кривой сердечко. Внизу подпись: «Любовь зла…».

Жаркая волна стыда и злости накрыла Лёву с головой. Он смял бумажку в кулаке так, что костяшки побелели. Его взгляд метнулся к Стёпе. Тот, широко улыбаясь, поднял большой палец вверх, изображая «огонь!». Андрей и Максим, видевшие это, давились от беззвучного смеха.

Но самое страшное произошло дальше. Лёва машинально, будто в тумане, посмотрел через весь класс на Полину. И поймал её взгляд. Она тоже увидела бумажку. Увидела его реакцию. И в её глазах промелькнуло не сочувствие, а что-то похожее на брезгливость. И на злость. На него. Как будто его унижение было заразным, и теперь её, уже и так опозоренную, связывали с ним ещё и этой тупой карикатурой. Она резко отвернулась.

В этот момент Лёву пронзила мысль, острая и ясная, как осколок льда: они с Полиной не союзники. Они – сообщающиеся сосуды позора. Чужая насмешка над одним тут же переливалась в стыд за себя у другого. Их одиночество не складывалось, оно умножалось.

Светлана Николаевна ничего не заметила. Контрольная шла своим чередом.

На большой перемене грянул «звездный час» Наташи. Она, Даниил, Амира и Стёпа стояли в центре коридора, окружённые кольцом одноклассников. У Наташи в руках был её дорогой смартфон.

– Смотрите, что я вчера нашла в паблике! – звонко сказала она, чтобы слышали все вокруг. – Там такие приколы! «Если бы твои недостатки были суперсилами». Ну типа, если ты жирный, то твоя сила – вызывать землетрясение, когда бежишь!

Общий хохот. Взгляды немедленно потянулись к Полине, которая стояла у стены с Виолеттой, пытаясь пройти к столовой.

– Даниил, вот тебе, – продолжала Наташа, с улыбкой глядя на него. – Если бы твоя самоуверенность была суперсилой, ты бы мог ослеплять врагов своим блеском!

Все засмеялись, включая Даниила. Это было приятно.

– Амира! Если бы твоя скромность была суперсилой, ты бы становилась невидимкой каждый раз, когда смотришь на Данилу! – Наташа игриво толкнула Амиру плечом.

Та покраснела до корней волос, но улыбнулась. Быть частью шутки, даже немного унизительной, было лучше, чем быть её мишенью.

– А вот, – Наташа сделала драматическую паузу, и её глаза нашли Лёву, который пытался просочиться вдоль стены. – Если бы твоя незаметность была суперсилой… то ты был бы идеальным шпионом! Ой, нет, стоп. Шпиона всё-таки замечают. Тогда… ты был бы призраком! Да! Мог бы пугать людей, внезапно материализуясь! Только тебе сначала нужно научиться материализоваться.

Смех стал громче. Лёва остановился, будто вкопанный. Он чувствовал, как десятки глаз впиваются в него. Он хотел исчезнуть, растаять, но его ноги были прикованы к полу.

– А теперь самое интересное! – Наташа повысила голос. – Если бы ваша дружба была суперсилой… – её палец показал то на Лёву, то на Полину, – …то вы бы вдвоём составляли одного нормального человека! Полсилы – злости, полсилы – страха! Идеальный баланс!

Это было уже слишком даже для некоторых в классе. Смех стал нервным, приглушённым. Варя и Настя переглянулись и отошли в сторону. Кира нахмурилась, уткнувшись в книгу.

Полина взорвалась. Не яростью, а ледяным, тихим презрением, которое было страшнее крика.

– Наташа, – сказала она так, что стало тихо. – Твоя суперсила – быть стервой. Поздравляю, ты супергерой. Тебе нужен плащ из шкур тех, кого ты загнобила?

Тишина стала абсолютной. Наташа не ожидала такой прямой, публичной атаки. Её идеальное лицо исказила гримаса злости, но лишь на секунду. Она мастерски взяла себя в руки.

– Ой, Полина, это же просто шутка, – сказала она сладким, ядовитым тоном. – Не надо быть такой обидчивой. И такой… грубой. Видишь, ты сама подтверждаешь теорию – полсилы злости.

И она, повернувшись спиной, пошла прочь, демонстративно закатывая глаза. Её свита потянулась за ней. Шоу было окончено. Полина осталась стоять, дрожа от бессильной ярости. Она проиграла. Она всегда проигрывала в этой игре, потому что правила писали не она.