banner banner banner
Фунгус
Фунгус
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Фунгус

скачать книгу бесплатно

Фунгус
Альберт Санчес Пиньоль

1888 год. Хик-Хик – забулдыга, бездомный анархист – находит пристанище в пещере, затерянной в каталонских Пиренеях. В этих безлюдных краях, где проходят тайные тропы контрабандистов, он обнаруживает гигантские антропоморфные грибы, которые случайно пробуждает к жизни. Позже эта разновидность грибов получает название «фунгусы». Пораженный необычайными способностями фунгусов и их сплоченностью, Хик-Хик видит в них орудие для реализации своих желаний: завоевать прекрасную Мейлис, создать анархистское сообщество, основное на истинном братстве, а заодно отомстить всем, кто жестоко с ним обращался, от гражданской гвардии до местного трактирщика, который считает себя хозяином и властелином здешних мест. Со временем Хик-Хик создает непобедимую армию, которая сражается с испанскими и французскими батальонами.

В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Альберт Санчес Пиньоль

Фунгус

© Albert Sanches Pi?ol, 2018

© Quim Hereu, иллюстрации

© Н. Аврова-Раабен, перевод на русский язык, 2022

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2022

© ООО «Издательство Аст», 2022

Издательство CORPUS ®

* * *

Санчем Пиньоль стремительно продвигается к пьедесталу самых читаемых каталонских писателей всех времен.

    EL PERIОDICO

«Фунгус» – роман с грибами, содержащими выдуманные вещества с психоделическим и галлюциногенным эффектом, которые смущают и развлекают. Вы заметите этот эффект уже через несколько минут чтения.

    N?VOL

Амбициозный междисциплинарный проект, отражающий природу политической власти.

    ELDIARIO.ES

Перед нами очень зрелищный роман. Квентин Тарантино определенно снял бы по этой книге захватывающий фильм. Его нетрудно себе представить.

    EMPORD?

* * *

Простым людям неведомо, какой властью они обладают.

    Жуан Бросса

Зла не существует, существует только Власть.

Часть первая

Самый отважный рыцарь королевства франков появился на свет в 888 году. Имя ему было Филис Мунди, но так уж повелось, что люди стали называть его Филоме. Он бил сарацинов на юге, саксов среди болотных топей и викингов на морских берегах. Однажды Филоме задал вопрос Людовику Третьему Слепому: «Государь мой, где скрыта Власть над людьми?» И король, который вовсе не был слеп, посмотрел на свои ладони и произнес: «Мне на долю действительно выпал королевский сан, но суть Власти создана из вещества столь эфемерного, что никто не знает, где она скрыта». С этого дня Филоме посвятил всю свою жизнь поиску Власти. Византийский отшельник сказал ему: «Власть скрыта на самой высокой вершине мира». Восточный кудесник изрек: «Власть произрастает из крошечных зерен». А один иудейский мудрец произнес: «Власть ждет тебя в самой глубокой пещере». Выслушав слова отшельника, кудесника и мудреца, Филоме отчаялся и умер, ибо даже самому отважному рыцарю не дано решить загадку, ответ на которую прячется в самой глубокой пещере, на вершине самой высокой горы, да еще и в крошечном зернышке.

I

Анархист Хик-Хик скрывается от преследования в Пиренеях среди дикой природы и жестоких обитателей гор

В 1888 году все люди, желавшие преодолеть стену гор, называемую Пиренеями, должны были миновать узкую долину, в середине которой одиноко стоял городок Велья. Большинство его обитателей были людьми скромными и добрыми, но встречались среди них и другие: они предпочитали закону наживу и скрывались в горах, избегая границ и налогов. Все называли их «пурпурами» из-за цвета их лиловых колпаков.

Эти лиловые колпаки были их отличительным знаком, а длина некоторых из них достигала восьми пядей. По мере надобности их использовали в качестве веревки или пояса, а иногда они служили мешком, если таковых не оказалось в запасе. Бывало, кое-кто набивал эту шапку камнями, и ему удавалось уложить противника на месте без особого шума. Но в первую очередь колпак служил для передачи новостей. Если человек перегибал колпак назад, это означало, что у него есть пшеница на продажу. Когда кончик колпака висел слева, его хозяин продавал всякую домашнюю утварь, а когда справа – оружие. Увидев один узел на таком головном уборе, ты мог быть уверен, что он украшает голову человека, совершившего одно убийство, если же узлов было два, то жертвами его стали двое, трое, а то и четверо. Привязанная на колпак веточка розмарина предупреждала: «Берегись, гражданская жандармерия рыскает поблизости». У всех пурпуров имелись одни и те же обычаи и суеверия: так, подобно рыбакам, они считали, что женщины приносят несчастье, и не брали их с собой во время странствий через границу. А еще эти контрабандисты выпивали немыслимое количество винкауда – вина, настоянного на травах, которое подавалось горячим, – а захмелев, могли убить человека с той же легкостью, с какой рубили голову кролику. Хорошими людьми их, пожалуй, сложно было назвать.

Пурпуры носили на своем хребте двадцатипятикилограммовые тюки с контрабандным товаром, а с подобным грузом трудно было подниматься в горы. Путь из Испании во Францию и обратно был неблизким, и им приходилось искать какое-нибудь пристанище, чтобы заночевать. Поэтому все пурпуры Вельи знали дом Касиана, или, как они называли его на окситанском наречии, осталь Касиана.

В 1888 году, через тысячу лет после рождения Филоме, на восточных склонах Пиренейских гор жил человек, называвший себя прямым потомком отважного рыцаря. Звали этого человека Касиан, и от своего знаменитого предка он унаследовал высокий рост, рыжую бороду и огненно-рыжие брови. Он отнюдь не стеснялся своей лысины, окруженной редеющими волосами, отливавшими медью, а чтобы уравновесить отсутствие растительности на макушке, отпустил длинные бакенбарды, которые плавно переходили в золотисто-оранжевые усы, украшавшие гладкий подбородок. Свой осталь, стоявший посреди луга, траву на котором давно вытоптали пурпуры, Касиан считал неким подобием королевства, спрятанного высоко в горах. Присутствие в этих местах человека выдавали грязь и запустение: вокруг осталя валялись сломанные подковы и ржавые железки, тут и там из-под земли торчали кости домашних животных, черепки и обломки мебели.

Крыша прямоугольного здания была покрыта черным сланцем, а внутри вдоль одной из стен тянулась стойка, которую соорудили, положив шершавую необработанную доску на старые бочонки и прибив на внешний ее край полосу мешковины. Доска была испещрена маленькими углублениями, в которых скапливались трупики мух, претерпевших смертельные муки перед тем, как захлебнуться в потоке излюбленного напитка долины – винкауда. В глубине помещения виднелся очаг: в его огромном закопченном зеве на трех почерневших железных крюках висели пузатые котлы, словно в логовище людоеда.

У пурпуров не бывало друзей. Но все же иногда Касиан доверительно говорил одному из своих постояльцев: «Хочешь, я тебе кое-что расскажу? Я потомок Филоме, отважного рыцаря франков, и когда-нибудь найду источник Власти, который спрятан где-то здесь, поблизости».

* * *

Хик-Хик вошел в осталь Касиана осенним вечером того самого 1888 года. Когда этот черноглазый и чернобровый человечек, волосы которого спадали на плечи, словно у распятого Христа, появился в дверном проеме, никто – ни Касиан, ни пурпуры – не мог заподозрить, что этот коротышка изменит их существование. А заодно и Пиренеи, и весь мир. Никому такое не пришло в голову, да и не мудрено. Наружность у гостя была самая нелепая. Никогда еще никому не доводилось видеть человека, так плохо снаряженного для горных троп: обычные городские ботинки, потертое, задрипанное темное пальто и котелок, такой же черный, как борода и усы гостя. У этого крепыша была широкая грудь, а руки и ноги казались слишком короткими, но при этом сильными. Его несуразная внешность давала повод для шуток и насмешек: один глаз смотрел с лисьей хитрецой, а другой – с куриной бестолковостью. Войдя в помещение, он уселся поближе к огню, дрожа от холода, и сразу весь съежился, словно прячась в скорлупу своего пальто.

Касиан сразу предупредил пришельца, что его заведение – не гостиница, а тайное пристанище, в котором останавливаются только контрабандисты. И коли ему угодно здесь переночевать, придется заплатить три реала. Однако у коротышки не было ни гроша за душой. И тут раздался громкий голос одного старого пурпура:

– Готов поспорить, что это филер.

Его товарищ, жевавший здоровенный кусок сыра, спросил:

– Кто тебя подослал? Испанская полиция или французская?

– Что мне с ним делать? – обратился Касиан к присутствующим.

И пурпуры с той же непосредственностью, с которой простой горожанин указывает заблудившемуся прохожему дорогу, ответили:

– В расселину его, в расселину!

Касиан достал из-под стола револьвер, который несколько лет тому назад оставил в качестве платы за постой один карлист, отправлявшийся в изгнание. Это было достойное оружие – лефоше образца 1863 года, на рукоятке значилось: «Завод Овьедо». Касиан вложил шесть патронов в барабан и под дулом револьвера вывел Хик-Хика на улицу.

Они прошли пару сотен шагов до узкой расселины в горах, и все это время дуло лефоше упиралось в спину Хик-Хика. В этих краях, на вершинах мира, убийство казалось делом простым: смерть сразу сменялась забвением – человек падал в пропасть, и природа поглощала его, словно он и не являлся никогда на свет. Сбрасывать жертвы в расселины было принято, выбирали при этом не простые овраги, а глубокие щели, ведущие в пропасть. Пурпуры утверждали, что расселины Пиренеев так забиты трупами, что в один прекрасный день кости вылезут на поверхности земли.

Касиан велел Хик-Хику остановиться возле одной из расселин: пропасть казалась бездонным колодцем, только отверстие было не круглым, а узким и длинным, словно улыбка дьявола. Когда Хик-Хик оказался между обрывом и револьвером, Касиан решил еще раз попытать удачу:

– Заплати три реала, и я тебя отпущу.

Хик-Хик заныл, упал на колени и признался: ему пришлось бежать от стражей закона, потому что был он революционером, верившим в идеалы акратии. Забирая в полицейский участок, его били железным прутом и приговаривали: «Вот и похихикаешь ты у нас теперь». А он отвечал им в помутнении рассудка: «Похи-хик… Похи-хик…» – потому его и прозвали Хик-Хиком. Но в 1888 году в Барселоне проводилась Всемирная выставка, власти хотели очистить город от всякой шантрапы, и полицейских всюду было пруд пруди. Устав от бесконечных побоев, наш борец за справедливость решил удалиться подальше от городов. Но двигаться вперед он уже не мог: по другую сторону границы его тоже ждали полицейские и судьи. Хик-Хик закончил свою речь торжественно:

– Не выдавай меня на расправу реакции, товарищ.

Касиан хорошо разбирался в людях и сказал себе, что если этот тип и вправду революционер, то какой-нибудь третьеразрядный, а может, и того меньше. Нет, совершенно ясно, что Хик-Хик просто бедолага, которого случай привел в его осталь. Как и на морских просторах, в горах тоже встречаются люди, потерпевшие кораблекрушение. И Касиан решил не убивать этого человека. Он вложил револьвер в кобуру и пошел с Хик-Хиком обратно, но не на постоялый двор, а к другому месту у подножия горы.

Касиан и Хик-Хик углубились в тесный проход между двумя скалами. В конце этого природного коридора узкая щель вела в помещение, своими размерами напоминавшее монастырскую келью. Они вошли. В свинцово-серых каменных стенах было холоднее, чем снаружи, откуда доносился резкий свист ветра, похожий на крики осла.

Касиан широким жестом обвел крошечную каморку, словно перед ним простиралось целое королевство.

– Я принесу тебе лом и лопату, чтобы ты расширил это помещение, – сказал он. – Тебе будет здесь уютно, в твоей кауне.

Слово «кауна» на наречии этих мест означало «пещера».

Хик-Хик смотрел по сторонам, думая о чем-то своем, и наконец высказал одно-единственное пожелание:

– А не мог бы ты принести сюда диван, товарищ?

Касиан заржал, а потом отправился на свой постоялый двор, оставив Хик-Хика в пещере. Пурпуры вообразили, что странный пришелец уже отправился на тот свет, разбившись о камни.

– Я не стал его убивать, – пояснил им Касиан. – Никакой он не филер.

Контрабандисты поинтересовались, почему он так в этом уверен.

– Полиция никогда бы не послала сюда шпиона без единого гроша в кармане, – сказал он и добавил: – Теперь он будет здесь прислуживать.

Пурпуры поняли, что означают эти слова. Главными центрами в долине были остали. Не дома принадлежали людям, а люди принадлежали домам. Тебя никто никогда не спрашивал, кто твоя родня, а задавали только один вопрос: из какого ты осталя? Хозяева домов посолиднее позволяли себе иметь слуг, которые в этих местах всецело им подчинялись, трудились, выполняя самую тяжелую и грязную работу. За нее они получали пусть и мизерные, но все же деньги и имели право на комнату с кроватью и ночным горшком. Таким образом, несмотря на свое подчиненное положение, чужак становился членом семьи.

Однако в горах эти правила, установленные в долинах, нарушались. И чем выше жили люди, тем больше размывались и изменялись к худшему эти нормы. Поэтому, когда Касиан объявил Хик-Хику, что тот будет служить в его остале, он имел в виду, что на беднягу возлагались все обязанности слуги, но никаких прав при этом он не получал: места под крышей ему не полагалось, и членом семьи он не становился, потому что семьей пурпуры не были, их объединяли иные узы. Контрабандисты довольно закивали: им всегда казалось, что на этом постоялом дворе слишком медленно обслуживают, – и сказали фразу, которую бы любой житель долины произнес, говоря о слуге: «Если он сбежит, мы его тебе вернем».

* * *

Касиан помог новому слуге оборудовать природный грот, его кауну. Хик-Хик расширил входное отверстие и саму пещеру, а потом соорудил дверь, похожую на плот моряка, потерпевшего кораблекрушение. Ему даже удалось приделать к ней огромный и ржавый засов от хлева. Когда дверь открывалась, петли издавали жалобный стон, напоминавший писк мыши, придавленной сапогом, и гость попадал в помещение, размеры которого не превышали пяти шагов в глубину и шести в ширину. На полу лежал потрепанный матрас, набитый соломой, а рядом стояла старая и хромая железная печурка. Дым из нее выходил по длинной изогнутой трубе. Одним словом, у него получилось что-то вроде убежища первобытного человека.

Впрочем, Хик-Хик появлялся в своей кауне только поздно вечером, потому что весь день проводил в остале, трудясь не покладая рук. Ему доставалась самая грязная и неблагодарная работа: когда он рубил дрова, его ладони покрывались царапинами и занозами, а когда таскал ведрами воду из ближайшего родника, пальцы пристывали к ледяным ручкам ведер. А еще ему приходилось задавать корм сидевшим в клетках кроликам, мести пол метлой из веток вереска и помогать в трактире – подавать пурпурам вино, хлеб, сыр и турецкий горох с салом… Те обращались с ним в соответствии с тем, как понималось слово «слуга» в этой долине: контрабандисты подзывали его протяжным свистом, будто дворового пса, а когда он оказывался рядом, использовали его рубаху в качестве салфетки.

Осталь охраняла жутковатого вида гусыня – старая, крикливая и даже более лысая, чем сам Касиан. Хик-Хику удалось разузнать некоторые подробности ее необычной судьбы. Изначально гусей было шесть, но остальные пять птиц сочли свою товарку существом низшего порядка и поэтому взяли за правило клевать ее в голову – этим и объяснялась лысина. Каждый раз, когда бедняга вытягивала шею, чтобы проглотить червяка или зернышко, оказавшиеся рядом гуси навостряли свои клювы, желая отнять у нее добычу и заодно напомнить, что она – самое ничтожное существо во дворе. В результате на макушке несчастного создания не осталось ни перьев, ни кожи: глазам представала кость ее черепа, белая и круглая, как бильярдный шар, обрамленная корочкой запекшейся крови.

Парадокс заключался в том, что гусыня спаслась от неминуемой смерти именно благодаря своей несчастной судьбе. Всякий раз, когда Касиану требовалось мясо для похлебки или сало, чтобы пополнить запасы, его топор выбирал самого жирного и гладкого гуся. А когда на дворе осталась только лысая гусыня, он решил сохранить ей жизнь: с одной стороны, навара из ее жесткого мяса все равно бы не вышло, а с другой – она гоготала так громко и яростно, что из нее получился прекрасный сторож, лучше любой собаки. Таким образом Лысая Гусыня избавилась от своих врагов и жила теперь победительницей в гордом одиночестве. Она разгуливала по всему дому и по двору, словно королева Пиренейских гор: ее округлившиеся бока плавно покачивались, а голова гордо высилась на длинной шее, похожей на трубу перископа. С этой высоты птица важно обозревала окрестности. Хик-Хика она терпеть не могла: возможно, видя его подневольное положение в остале Касиана, гусыня вспоминала о том, как ей доставалось от сородичей, и всегда норовила выбрать момент и щипнуть его под коленку.

Но хуже всего было другое: инструменты, которыми Хик-Хику приходилось пользоваться каждый день, казались такими старыми, словно до него многие поколения держали их в руках: деревянные рукоятки топоров и молотков столетней давности, тупые и сточенные зубья пил, напоминающие резцы дряхлого животного. Возможно, так получалось из-за того, что любой предмет проходил длинный, извилистый и нелегкий путь прежде, чем оказаться в этих горах, а недоступность рынков или ярмарок вынуждала людей бесконечно все чинить и латать. Весь осталь провонял застарелым потом, табачным дымом, винным перегаром и подгнившей мешковиной, словно, зайдя с улицы, путник оказывался в хлеву, где вместо скотины держат людей. С балок свисала паутина, по углам она образовывала треугольные паруса, почерневшие от копоти. Упадок и запустение, царившие в доме, передавались природе вокруг него. Трава во дворе вечно была желтой, пожухлой и безжизненной. Единственным исключением на фоне унылого и безрадостного пейзажа были огромные грибы, росшие тут и там, которые почему-то не вызывали у завсегдатаев постоялого двора никакого интереса: они обращали на эти удивительные экземпляры не больше внимания, чем на траву.

А грибы эти поистине были местной достопримечательностью.

Пурпурам они давно примелькались, поэтому их взгляды скользили мимо них. Но Хик-Хик, городской житель, ни разу в жизни не видел грибов таких невероятных размеров. Каждое утро по дороге из пещеры в осталь он успевал заметить дюжины этих огромных созданий: самые маленькие были размером с табуретку, так что на них можно было сесть, а самые высокие доходили ему до груди. Одни были цвета яичного желтка, другие – цвета водорослей, остальные демонстрировали тысячу оттенков охры. Крепкая и чистая ножка идеальной цилиндрической формы поднималась от земли прямой колонной, а круглые шляпки были все разные, и самые крупные не уступали в размерах колесам телеги. Беспорядочно разбросанные на склонах грибы виднелись повсюду. Почва, казалось, значения для них не имела. Тут торчал один, чуть подальше – парочка, а там, в перелеске, замерла навытяжку плотным строем целая дюжина гордых великанов.

Работа от зари и до зари довольно быстро наскучила Хик-Хику. Однажды, когда он, стоя на карачках, драил пол, Лысая Гусыня подошла к нему, расправила крылья и оставила прямо у него под носом лужицу зеленого помета, издав презрительное «га-га-га!». Этот поступок возмутил его до глубины души.

– Товарищ! – сказал Хик-Хик, обращаясь к Касиану. – Ты не должен участвовать в капиталистической эксплуатации трудящихся. По сути дела, ты тоже жертва обстоятельств, ибо не знаком с Идеалом. Позволь мне рассказать тебе о принципах международного анархизма.

И Хик-Хик с места в карьер пустился в объяснения. Он описал будущее в счастливой Аркадии, где упразднятся все чины и звания и где для Нового Человека, преодолевшего все противоречия общества, наступит Новая Эра либертарианства. Касиан слушал его, широко открыв рот, забыв про сигарету, прилипшую к нижней губе. Хозяин дал слуге выговориться, а потом обратился к нему дружелюбным тоном, в котором сквозило волнение:

– Ты, безусловно, прав, Хик-Хик. А я-то жил себе здесь в этих диких горах и знать ничего не знал о благородных утопиях. Ты открыл мне глаза. Более того, твои слова для меня – настоящее откровение. Подойди-ка поближе, друг мой, я хочу по-братски тебя обнять.

Но когда Хик-Хик подошел к Касиану, тот отвесил ему две здоровенные пощечины, по одной с каждой стороны. Звук их был таким звонким, словно кто-то в ярости хлестал мокрой тряпкой по стене.

Бездельник Хик-Хик! Этот идиот мечтает превратить мир в такое место, где никто никому не указ. Да еще решил рассказать об этом ему! Ему – потомку Филоме! Человеку, который всю жизнь искал источник Власти.

– В трактирах Барселоны тебе еще, может, и удастся кого-нибудь оболванить своей дурацкой болтовней, – сказал ему Касиан. – Но со мной такое не пройдет. Ты собрался освободить все человечество, а лучше бы подумал, как освободить… а точнее – о себе самом, и тогда, возможно, не стоял бы сейчас передо мной на коленях.

Хик-Хик попытался возразить, но тут Касиан резким движением положил свой лефоше на стойку.

– Сейчас я тебе это докажу. Просто возьми и застрели меня – и сразу превратишься из слуги в хозяина осталя.

Касиан вцепился в запястье Хик-Хика, приказал ему взять револьвер и направил дуло себе в грудь.

– Пурпуров не бойся. Они тебе ничего не сделают, им по нраву люди решительные и отважные. Ну, давай.

Но Хик-Хик отложил револьвер и дрожащим голосом заявил, что такое убийство стало бы преступлением во имя капитала, а не против него. Касиан прервал его презрительным тоном:

– Вот видишь, эти мысли возникли у тебя не потому, что ты угнетен, напротив: тебя угнетают, потому что они сидят у тебя в голове.

* * *

Согласно легенде о Филоме, Власть пряталась под высокими сводами пещеры, в глубине которой лежало некое зерно.

Хотя на дворе стояла осень и до настоящих холодов было еще далеко, Хик-Хику не удавалось хорошенько обогреть свою кауну. По ночам печь проглатывала за поленом полено, точно паровозная топка, но вечно влажные каменные стены не поддавались. Кроме этих неприятностей обнаружились и другие: раз в пять или шесть дней его уединение нарушалось.

В полночный час Хик-Хика будил свет керосиновой лампы, и, открыв глаза, он видел зловещую тень: это был Касиан, смахивающий на одинокое и неприкаянное привидение. Хозяин осталя разглядывал стену в поисках непонятно чего. Хик-Хик приподнимался на локтях, жмурясь и прикрывая ладонью глаза: огонь их слепил. Из мглы пещеры, нарушаемой мерцанием керосиновой лампы, Касиан смотрел на своего слугу так, словно это тот был непрошеным гостем.

– Ты ничего здесь не находил? – допытывался хозяин осталя. – Не видел зерен, маленьких таких зернышек?

Потом Касиан тыкал пальцем в середину стены и не терпящим возражений тоном приказывал:

– Долби! Вот здесь. Вставай и копай дальше, бездельник ты эдакий.

II

Хик-Хик по чистой случайности будит чудовище, спавшее с незапамятных времен

Первые хлопья снега, еще осторожные, как разведчики на вражеской территории, упали на землю в середине октября. Осталь Касиана пачкал эту белую чистую скатерть: пурпуры топтали ее, превращая в черное слякотное болото.

Однажды, когда Хик-Хик пошел за водой к горной речке, ведро выскользнуло у него из рук, и поток его унес. Бедняга пустился бежать за ним по берегу. Ведро натыкалось на окатанные течением камни, торчавшие из воды, отскакивало от них, пока, наконец, не застряло в очередном изгибе русла. Это происшествие не имело бы никаких последствий, если бы не одно обстоятельство: посудина остановилась как раз напротив тропинки в кустах, которую Хик-Хик раньше не замечал. Он решил посмотреть, куда ведет эта тропинка.

Она спускалась вниз и местами была очень крутой. Пурпуры объясняли Хик-Хику, что горные склоны, покрытые камнями, называли здесь осыпями. Его всегда поражали эти подножья гор, сложенные из громадных валунов, но самое удивительное заключалось в другом: даже здесь – на крутых склонах, среди каменных глыб – росли эти странные грибы. Многие из них были такими высокими и крепкими, что он, казалось, мог бы усесться на шляпку, как ребенок на свой стульчик, и сидеть, болтая ногами.

Преодолев некоторое расстояние, Хик-Хик сказал себе, что человеку, обутому в городские ботинки, носки которых уже напоминали разинутую пасть крокодила, не стоит бродить по пиренейским склонам. Он решил было повернуть назад, но тут увидел дымок, поднимавшийся из-за густого перелеска, и направился туда. За деревьями открылся небольшой луг, посередине его стоял дом. Это жилище напоминало детский рисунок. Оно было квадратным, справа и слева от двери располагались окна. Двускатная крыша с трубой, сложенной из камня. У каждого человеческого жилья дым – свой. Осталь Касиана, например, извергал в небо клубы скотства и тайн, здесь же дым был благотворным: чистая и белая его струйка поднималась вверх, словно свеча. Дом окружала аккуратная стена, сложенная из сланца, подобно крыше. Эта ограда едва доходила до пояса взрослому человеку, то есть не представляла собой препятствие, а обозначала границу, словно заявляя: до нее расстилается дикое царство Пиренейских гор, но за ней все пространство принадлежит людям, и только им. В подтверждение этой истины за заграждением виднелось самое очевидное доказательство победы человека над природой – огородные грядки. На них трудился какой-то старик. Он разогнул спину и хрипловатым голосом что-то сказал гостю. Его слова показались Хик-Хику не столько приглашением, сколько приказом зайти внутрь ограды. Он подчинился, хотя и с опаской. Однако хозяин тут же предложил пришельцу зайти в осталь и угоститься винкаудом и козьим сыром. У старика другого имени не было, он так и звался – Старик.

Внутри гость увидел небольшую столовую, а в ней – женщину и мальчика. Все женщины, с которыми Хик-Хик имел дело до этого дня, воняли рыбой, а эта пахла розмариновым мылом. Лет ей было около сорока. Золотистые волосы цвета меда, долго стоявшего в стеклянной банке, и худое, крепкое тело. Звали незнакомку Майлис, а мальчика – Альбан. Выглядел мальчик довольно странно: из правого уголка его рта свисала ниточка слюны. Стоило малышу увидеть Хик-Хика, как он бросился к гостю, обнял за талию и крепко прижал правую щеку к его животу, словно хотел услышать, что творится у этого человека внутри. И повторял как заведенный на своем окситанском наречии: «Я тебя крепко люблю, крепко, крепко». В общем, мальчик был малахольный. Зато Хик-Хик сразу догадался, что ему довелось встретиться с необычной женщиной: на грубых деревянных полках стояли книги, в основном словари различных языков и учебники грамматики… Книги! В Пиренейских горах! Видеть здесь книги казалось не менее странным, чем на дне морском.

Майлис повелительным жестом направила в сторону гостя указательный палец и заявила, что он сможет у них пообедать, но при одном условии: сначала ему придется вымыть голову и позволить ей подстричь его лохмы. Хик-Хик сразу понял, что вся ее суть заключалась в этом указующем персте: перед ним стояла школьная учительница.

И тут вдруг мальчик посмотрел на гостя и спросил встревоженным голосом:

– Где моя лошадка?