скачать книгу бесплатно
Майлис объяснила, в чем дело: однажды мальчик покатался на жеребенке, и это принесло ему столько радости, что он мечтал снова поездить верхом. А после обеда произошло небольшое чудо: недуг ребенка и полудикая часть души Хик-Хика нашли общий язык. Гость усадил мальчика на колени и тихонько похлопывал его по спине с настойчивой и грубоватой нежностью гориллы, которая обнимает своего детеныша. Так они и сидели вместе некоторое время; Альбан шептал гостю: «Люблю, крепко…» – а Хик-Хик, чьи волосы теперь были чистыми и короткими, шептал ему на ушко: «В следующий раз я привезу тебе лошадку, лошадку…» А потом Майлис налила в таз горячей воды, вышла во двор и опустилась на колени в траву. Закатала рукава и сунула руки в воду, от которой поднимался легкий парок. Хик-Хик вышел за ней, уселся на каменную приступку у стены дома и стал наблюдать.
Майлис стояла на коленях в пяти метрах от него на фоне горных вершин. Расстояние между ними было достаточно целомудренным для того, чтобы каждый делал вид, что совершенно не интересуется другим. Однако их разделял всего лишь воздух. До этой минуты здесь, в Пиренеях, Хик-Хик не видел ни одной женщины. Он смотрел на ее обнаженные, очень белые руки. Ему хотелось, чтобы Майлис закатала рукава повыше, совсем чуточку. Даже стоя к нему спиной, она чувствовала его внимание, и оно ей нравилось. Здешним мужчинам сорокалетняя женщина казалась такой же старой, как горы вокруг. И вдруг объявился чужак, во взгляде которого сквозило желание. Нет, его интерес вовсе ее не смущал: она подняла рукава еще выше и смочила обнаженные руки горячей водой. И тут же спиной почувствовала, как гостя это взволновало. Когда Майлис закончила омовение, они ничего не сказали друг другу. Хик-Хика, казалось, эта сцена смутила больше, чем ее; он поспешно распрощался и ушел.
Однако скоро вернулся. Осенью того 1888 года Хик-Хик еще не раз наведывался в осталь Майлис. Стоило ему открыть дверь, как Альбан бросался к нему и, подпрыгнув, крепко обнимал:
– Где моя лошадка?
– Подожди немножко, и будет тебе лошадка, – отвечал Хик-Хик.
Майлис пальцем школьной учительницы указывала на его длинные волосы, потом мыла их и подстригала. После обеда он садился на приступку и курил, а Майлис, как обычно, опускала руки в таз с горячей водой, от которой поднимался пар. Она стояла на коленях в траве, спиной к гостю, на фоне Пиренейских гор.
Любой сразу бы заметил, что Хик-Хик – человек грубый и неотесанный, а голова его набита самыми абсурдными мыслями, но верно и то, что здесь, на вершинах гор, гостей выбирать не приходится. К тому же Хик-Хик умел здорово всех насмешить. Однажды, когда речь в очередной раз зашла о лошадке Альбана, Хик-Хик сказал:
– А почему бы вам не украсть для него лошадь? В конечном итоге, частная собственность сама по себе воровство.
Майлис и Старик на несколько секунд замерли в недоумении, а потом расхохотались. Хик-Хик не стал объяснять, что вовсе не шутит.
* * *
В конце осени Хик-Хик часто думал о Майлис и о ее манере грозить указательным пальцем. Он представлял себе, что когда-нибудь осмелится обнять ее за талию. Однако это были лишь пустые фантазии обитателя грязной пещеры, где скопилось несметное количество пустых бутылок от терпкого винкауда, изготовленного в долине, которые ушлый слуга воровал в остале. Но как раз в это время случился один разговор, из-за которого события стали развиваться стремительно.
Касиан предупредил слугу, что закроет постоялый двор, потому что зима на носу. На земле уже лежал снежный ковер толщиной в три добрых пяди, а когда наступят настоящие холода, повсюду вырастут двухметровые сугробы, снег завалит все тропы, и мир замрет. Когда приходит зима, даже самые упрямые хозяева осталей сдаются. Поэтому их немногочисленным обитателям не оставалось ничего другого, как временно покинуть свои жилища. Большинство спускалось в долину, в городок Велью, и просилось на постой в остали своих приятелей, надеясь, что с наступлением весны жизнь в горах возобновится. Касиан, как обычно, рассчитывал закрыть постоялый двор и отправиться на французскую сторону гор, где у него имелось не вполне законное предприятие по сбыту вина и уксуса. Возвратиться он собирался только тогда, когда дороги снова откроются и пурпуры возобновят свои переходы с контрабандным товаром.
Хик-Хик не имел ни малейшего представления о традициях и обычаях людей, живших в горах, и его очень удивило это всеобщее переселение. Ему пришло в голову, что Майлис, Старик и Альбан тоже соберут свои пожитки и отправятся в Велью, где проведут самые холодные месяцы. Значит, ему долго не удастся увидеть Майлис. А потому он решил нанести ей последний визит.
Хик-Хик явился в ее осталь как раз вовремя. В столовой громоздились тюки и узлы, готовые к погрузке. Когда он зашел в дом, Майлис собирала белье и одежду. Слова им были не нужны. Он наступал на нее, а она пятилась в нерешительности, пока ее спина не коснулась стены.
Когда их губы разделяла только последняя пядь воздуха, входная дверь отворилась и вошли Старик и Альбан, вернувшиеся из Вельи, где наняли телегу для переезда в долину. Застигнутый врасплох Хик-Хик отпрянул, но Майлис, которая до сих пребывала в смятении, сумела взять ситуацию под контроль. Она заговорила, обращаясь ко всем, но на самом деле ее слова были адресованы только одному человеку:
– Господин Хик-Хик не слишком любезен с дамами. Этой осенью он не раз пользовался гостеприимством нашего осталя, но ему ни разу не пришло в голову пригласить меня в свой. А ведь завтра мы отправляемся в долину и не вернемся до весны.
Так Майлис помогала ему назначить ей свидание. Но Хик-Хик еще не пришел в себя после внезапного появления мальчика и старика, поэтому ей пришлось самой довести дело до конца:
– Но я уверена, что он угостит меня завтраком, если я зайду к нему завтра утром.
* * *
Майлис назначила ему свидание! Когда Хик-Хик вернулся на постоялый двор, Касиан был очень занят: приводил в порядок свое хозяйство и собирал вещи в дорогу. План был таков: назавтра Касиан отправится во Францию, а Хик-Хик останется зимовать в своей пещере и будет присматривать за постоялым двором, наведываясь туда время от времени. Нужно только следить, чтобы снег не завалил дверь. Еды Касиан оставил своему слуге предостаточно.
– Ну что, д’акорди – ты согласен? А главное, продолжай долбить стену в пещере.
После этих слов он добавил:
– Если в земле тебе попадутся крошечные, как горошинки перца, семена, складывай их в коробок. Понял? Это важно: прячь их и никому ни слова.
Закончив свою речь, Касиан с грустью устремил взгляд на огонь. Хик-Хик словно прочел горькие мысли своего хозяина: тот был потомком Филоме, но до сих пор не смог найти источник Власти. Где он сокрыт? Вечером Касиан протянул слуге бутылку винкауда.
– Держи. Завтра мы уже не увидимся, а я добрый хозяин. А теперь – вали в свою кауну.
– Спасибо, товарищ, – сказал Хик-Хик.
Касиану было невдомек, что Хик-Хик с утра уже успел стащить три бутылки и втихаря их осушить, знала об этом только Лысая Гусыня. Вечером он вышел из осталя навеселе. Шел снег, словно с неба в полной тишине спускалась невесомая занавеска из тюля. Невесомые снежинки не устремлялись к земле, как капли дождя, а кружились в воздухе. Хик-Хику было холодно. Он поднял воротник черного пальто, надвинул на лоб котелок и посмотрел на небо: луна напоминала заплесневелый сыр. Ему пришло в голову, что в Пиренеях все безобразно: все вокруг, будь то каменистые осыпи или побеленные проклятым снегом леса, дышало враждой. Исключением была только Майлис.
Ее образ возник в голове Хик-Хика по дороге к пещере. Разум бедняги был затуманен алкоголем, но он прекрасно помнил, что завтра с восходом солнца Майлис собиралась прийти к нему в гости. Хорошо еще, что ему пришло в голову пригласить ее в осталь Касиана, а не в пещеру с закопченными стенами, где на грязном матрасе валялись козьи шкуры, испачканные многочисленными следами его рукоблудия. Следует быть осторожным: завтра нужно прийти на постоялый двор раньше Майлис, дождаться ее и сразу же увести на прогулку в лес или куда-нибудь еще, потому что контрабандисты строго соблюдали правило, которое обязывало избегать особ прекрасного пола. Согласно поверью, фемны – так они называли женщин – вызывали сход лавин и непредвиденные аресты. Таковы уж были пурпуры: чем абсурднее примета, тем сильнее они в нее верили. Да, чтобы избежать раздоров и недоразумений, надо встать рано. Чем раньше, тем лучше.
Хик-Хик стал подниматься по тропинке, которая вела к пещере. С обеих сторон тянулись заснеженные лесистые косогоры. Он остановился на повороте и справа увидел крутой склон, поросший тонкими молодыми дубками. Чуть выше между деревцами стояли кучкой четыре гриба из тех огромных, что уже встречались ему здесь раньше. Он посмотрел на них. И вдруг его пронзило новое чувство.
Любовь.
В ту ночь на заснеженном повороте она расцвела в душе Хик-Хика. При виде этих грибов на склоне он почувствовал, что его грудь наполняет радость, восторженная сила, которая, подобно невылупившемуся орленку, жаждала пробиться на свет. Это чувство предвещало, что она, Майлис, изменит его жизнь. И Хик-Хик понял: это ликование, такое чистое, такое непривычное, не что иное, как любовь, а любовь – это своего рода революция души.
Внезапно он вспомнил, что пригласил Майлис позавтракать, а никакого угощения не припас. Влюбленный и пьяный Хик-Хик посмотрел на гордо возвышавшиеся перед ним грибы и вдруг подумал: «Отрежу-ка я кусок гриба и испеку его. Вот и получится, как будто мы едим на завтрак пирог». Только ему могла прийти в голову такая дикая мысль. Но так уж вышло, и с этого все и началось.
Хик-Хик стал подниматься по склону, проваливаясь в снег по колено и хватаясь за ветки молодых деревьев, счастливый от того, что хмель от винкауда сливается в его душе с чувством любви. Пока карабкался вверх, его котелок и черное пальто выделялись на фоне белого, посеребренного луной снега. Четыре гриба важно возвышались перед ним. Хик-Хик стряхнул ладонью снег с огромной круглой шляпки. По своему размеру она могла сравниться со столом в игорном заведении, но была слегка выпуклой, и ее покрывала тонкая, холодная и влажная кожица. Он хотел вырезать треугольный кусок, словно шляпка гриба была тортом. Нож в руке Хик-Хика, опьяненного вином и любовью, вонзился в грибную плоть.
В то же мгновенье послышался хриплый и низкий звук, словно вдали замычала корова. Хик-Хик посмотрел по сторонам, но в ночной темноте никаких коров не заметил. Он снова сосредоточился на своем занятии.
Весь гриб заходил ходуном, сотрясаясь так сильно, что в воздух взлетала снежная пыль. Нож, вонзенный в шляпку, раскачивался из стороны в сторону, а какая-то незримая сила будто бы выкорчевывала гриб из земли. Хик-Хик сперва решил, что началось землетрясение. Но нет: это шатался сам гриб. От боковых сторон ножки с шорохом трескающегося льда отделились длинные волокна. И тут же приняли форму конечностей – рук, множества рук, которые заканчивались сотнями длиннющих пальцев-корешков, извивавшихся, словно черви. У основания ножки прорастали пучки корней, которые двигались подобно ногам.
Хик-Хик покатился вниз по склону. Его тело ударялось о стволы деревьев и катилось дальше, взметая облака снежной пыли и увлекая за собой сломанные ветки; он кричал и стенал от страха и боли. Наконец, прочертив на снегу глубокую борозду, он выкатился на тропинку. А наверху, там, где борозда начиналась, стоял гриб, превратившийся в странное существо, которое шевелило своими разветвленными конечностями и нескладно вращало ими, будто еще не научилось управлять их движениями. Туловище гриба представляло собой идеальной формы цилиндр, а руки и ноги были сплетены из сотен разной величины нитей-корешков. Гигантский диск шляпки вращался на шее вокруг своей оси. Хик-Хик с ужасом понял, что гриб следит за ним. Ибо это чудовищное создание, кем бы оно ни было, имело глаза. По крайней мере один.
Этот глаз без века уставился прямо на него. Формой и размером сей орган напоминал грецкий орех, но не коричневый, а желтый. Нож торчал как раз в том месте, где полагалось быть второму глазу. Тягучая золотистая жидкость сочилась из раны. Несколько секунд Хик-Хик стоял неподвижно на четвереньках, завороженный этим желтым и блестящим оком. Ему даже удалось разглядеть в центре глазного яблока черный расширяющийся зрачок. В бледном свете луны под падающими хлопьями снега существо стояло прямо и спокойно, раскинув руки и расставив ноги, и пристально рассматривало Хик-Хика. Чудовище казалось громадным: теперь, когда ноги-корни появились из-под земли, в нем было чуть ли не два метра роста. Гигантская голова, по форме напоминавшая зерно чечевицы, неуверенно покачивалась. Неизвестно, как долго они глядели друг на друга: Хик-Хик на четвереньках внизу, гриб – наверху, залитый лунным светом. Чары рассеялись лишь в ту минуту, когда чудовище открыло рот: под глазом гриба приоткрылась пасть, и по лесу прокатился нечеловеческий вопль.
Не ожидая продолжения, Хик-Хик вскочил на ноги и пустился наутек, вопя от страха. В кауну, в кауну! Бедняга мечтал об одном: добежать до пещеры, спрятаться внутри и запереть за собой дверь. Но он был так пьян, что спотыкался и падал, снова поднимался, делал три-четыре шага и вновь валился на землю. Впервые в жизни одолевал его такой ужас. Шел снег. Его хлопья запорашивали Хик-Хику глаза, будто желая ослепить. Он споткнулся и растянулся на земле во весь рост. Потом, встав на колени, оглянулся.
Из-за темноты и снегопада на расстоянии двадцати метров видимость пропадала. Горная тропа уходила во мглу, словно в туннель. Там Хик-Хик уже ничего не видел и ничего не слышал – в Пиренеях снегопады бесшумны, словно змеи. Изо рта у бедняги шел пар. А проклятого гриба как не бывало: он исчез. «Я просто перебрал, – сказал себе Хик-Хик, обхватив голову руками. – Наверное, от винкауда в голове помутилось». Он столько времени стоял на коленях, что ноги совсем застыли. И вдруг сзади послышался шум.
Резкие скрипучие звуки, не похожие ни на человеческий голос, ни на звериный рев, раздавались за поворотом. Они приближались. И, наконец, среди теней в лунном свете появилось чудовище.
Чудовище было огромно! Оно неслось, загребая лапами воздух. На концах лап извивались длинные, крючковатые, как ястребиный клюв, корни. И неслось оно на него. Оно отталкивалось от земли своими длиннющими сильными ногами, прочными и одновременно гибкими; они были сплетены из дюжин корней, похожих на щупальца осьминога, ни твердых, ни мягких – или твердых и мягких одновременно, и эти конечности несли его вперед с бешеной силой.
Встань и беги, Хик-Хик! Беги, беги! Давай же!
Грибом двигала такая невероятная и в то же время необузданная мощь, что он спотыкался, не в силах справиться с путаницей рук и ног, терял равновесие и падал на землю с таким грохотом, будто сделан из дерева. Край его шляпки утопал в снегу, словно половинка мяча для регби, а тело билось в конвульсиях, напоминающих эпилептический припадок, поднимая вокруг себя снежный вихрь. Но в следующую минуту чудовище снова стояло на ногах. Оно растерянно озиралось по сторонам, пока его маленький и сверкающий злостью желтый глаз не различал спину Хик-Хика, чье черное пальто и шляпа выделялись на белом снегу, словно надкрылья жука. И тогда гриб снова пускался вдогонку. Он издавал страшные вопли, пронзительные, словно вой раненого зверя. Беги же, Хик-Хик! Спасайся!
Он добежал до горной речки, которая была последним препятствием перед пещерой. Хмель еще бродил в его голове, однако Хик-Хик перебежал на другой берег по доске, которая служила мостом, даже не шатаясь. Монстр гнался за ним по пятам, все ближе и ближе, уже почти дышал ему в спину. И тут – удача: стоило грибу ступить на мостик, как ноги, которым все еще не доставало ловкости, его подвели. Он поскользнулся и упал в воду, издав пронзительный крик отчаяния.
Речка была неглубокой, но поток несся с огромной силой, будто струя водопада. Вскипающие белой пеной волны подхватили чудовище и потащили его по течению, с силой ударяя о встречные камни. Монстр терялся вдали, и Хик-Хику едва удавалось разглядеть, как лапа или часть туловища всплывали и снова исчезали в волнах. Потоки воды заливали широко открытую пасть, длиннющие пальцы на руках и ногах судорожно дергались. Мокрое тулово казалось резиновым, а тысячи конечностей походили на отвратительных водных змей. Да, течение его уносило. Увидев это, Хик-Хик разразился нервным смехом, смехом человека, почувствовавшего облегчение, спасшегося от смертельной опасности.
Куда там.
Грибу удалось уцепиться за большой камень у берега. Дюжины рук облепили валун, словно живая паутина. «Нет, только не это!» – пронеслось в голове у Хик-Хика. Увидев, как сгибаются три локтя каждой руки, и поняв, что совместная мощь этих невероятных рук во много раз превышает силу потока, он не стал больше ждать. И побежал.
Бедняге оставалось преодолеть последний отрезок пути – проход между двумя стенами-скалами, ведущий в его кауну. Впереди уже виднелся вход в пещеру. Хик-Хик повернул голову: гриб научился управлять своими конечностями и теперь несся, как угорелый, сокращая разделявшее их расстояние с ужасающей быстротой.
Не оборачивайся, Хик-Хик, не смотри назад! В кауну, в кауну!
Бедняга пулей влетел в пещеру. Он был так напуган и мчался с такой быстротой, что не сумел вовремя остановиться: споткнулся и врезался головой в ту самую стену, которую каждую ночь долбил по приказу Касиана. Хик-Хик упал навзничь и треснулся о пол затылком. Звук от удара раздался такой, словно кто-то ударил камнем о камень. Открытая дверь скрипела на ветру, словно старые качели.
III
Всесильный Касиан погибает от руки разъяренного Хик-Хика
Когда он проснулся, гриб все еще был на месте. Ночь Хик-Хик провел в забытьи, но открыв глаза, увидел чудовище прямо перед собой, внутри пещеры. «Кауна» – звучание этого слова рождает образ укрытия, пристанища для людей, которые еще не образовали человеческого сообщества. Нерожденные младенцы живут в теплой и благодатной кауне. Вот почему пробуждение Хик-Хика было жестоким испытанием: никто до него, проснувшись, не испытывал такого смертельного и жуткого испуга. Придя в сознание, бедняга обнаружил в своей холодной и серой пещере чудовищный гриб. Монстр пристально смотрел на него одним глазом, в другой глазнице торчал нож. Солнце взошло, но в сумраке пещеры контуры гриба были едва различимы на фоне неровных каменных стен.
«Х-ах!» – сдавленно вскрикнул Хик-Хик, точно бельчонок, попавший в ловушку. Трудно представить себе более беззащитное положение: он лежал навзничь и не мог даже поднять голову – волосы на затылке прилипли к запекшейся луже его собственной крови. Бедняга к тому же оказался заперт в каменном мешке, выход из которого преграждало отвратительное создание. «Х-ах!» Машинально он потянулся за кочергой, лежавшей у печки, и выставил, словно шпагу, этот тонкий металлический прут в сторону чудовища. Дрова в печи уже не потрескивали, огонь потух несколько часов назад. Тишину нарушало только дыхание Хик-Хика и его отчаянное постанывание: «Х-ах, х-ах!»
Одно только утешало: гриб не пожелал воспользоваться его ночным беспамятством и прикончить его. Чудовище стояло так неподвижно, что казалось творением сумасшедшего чучельника. Его туловище и конечности, сплетенные из корней разной толщины, сливались в темноте с неровностями скалы. Гриб замер и не издавал ни звука. Хик-Хик оказался в крошечной каменной ловушке, а выход из нее преграждало чудовище. Единственным же оружием была жалкая кочерга.
Минуты текли бесконечно долго, но оба оставались на своих местах: гриб замер, Хик-Хик грозил ему кочергой, зажатой в вытянутой руке, и при этом пыхтел, словно задыхался. Что делать дальше, он не знал.
Свободной рукой бедняга ощупал рану на затылке. Крови он потерял порядочно, свидетельством тому служила липкая красная лужа на полу. Дело дрянь. Но жалеть себя не стоило – и Хик-Хик поднял кочергу чуть выше, угрожая чудовищу. Через некоторое время вытянутая вверх рука стала побаливать. По большому счету защищаться от гриба смысла не имело: ночью монстру ничто не мешало его убить, но он остался жив. В этом заключался какой-то смысл. Хик-Хик медленно, очень медленно и осторожно, опустил кочергу, на что чудовище никак не отреагировало. В углублении стены, служившем полкой, хозяин кауны увидел кисет, достал табак и бумагу и скрутил папиросу. Ему хотелось обдумать происходящее, он устроился на матрасе и закурил, не сводя глаз с монстра, который тоже его рассматривал.
Желтая жидкость, сочившаяся из раненого глаза, запеклась, вокруг ножа образовалась гноящаяся корка. Второй глаз не пострадал и смотрел прямо на Хик-Хика. Черная точка зрачка плавала в янтарном озерце жидкости. Этот желтый глаз, по форме напоминавший орех, был отвратителен. Он не имел век, и это было самое неприятное. Хик-Хик вздрогнул от омерзения, потушил папиросу и растоптал окурок. А когда дым улетучился, заметил, что запах табака сменился крепким, дурманящим ароматом леса. Ему показалось, что дело не только в обонянии: в воздухе что-то вибрировало и разливалось – описать свои ощущения лучше он не мог.
С величайшей осторожностью Хик-Хик приблизился к грибу, чтобы рассмотреть его получше в полумраке пещеры, и даже осмелился провести кончиком указательного пальца по цилиндрическому туловищу. Монстр не противился и казался безразличным, поэтому страх постепенно отступал.
Когда первый испуг прошел, ужас сменился любопытством. По всей видимости, удар ножом в голову чудовища и вызвал это странное явление – монстр вылез из земли. Помня об этом, Хик-Хик стал ощупывать пришельца, который был выше его почти на целую голову, если не больше. Перед ним стоял настоящий лесной великан, нижняя часть его тела скрывалась в земле, пока он не оторвался от своей грибницы. Особой красотой великан, по правде сказать, не отличался. У него было несколько рук и ног, если только можно так назвать конечности, торчащие из туловища. Они разветвлялись на множество пальцев-корешков, которые, в свою очередь, тоже раздваивались, и так до бесконечности. Из одного пальца вырастал другой, а из другого третий, их образовывались целые сотни, а на концах этих пальчиков, сотканных из грибной плоти, торчали острые шипы. В нижней части цилиндрического туловища не наблюдалось никаких половых органов, ягодиц и анального отверстия тоже не было видно. Дальше начинались ноги, сплетенные из корней. Правая представляла собой плотную связку тонких пальцев-корешков, а место левой занимали три толстых корня, образующие треногу. Возможно, эта незначительная деталь и вызывала у наблюдателя наибольшее изумление, она делала чудовище существом, лишенным симметрии, а человеческий разум не приемлет асимметричности.
Преодолев боязнь, Хик-Хик начал исследовать странное существо, как ребенок, получивший в подарок новую игрушку. Гриб безразлично позволял человеку ощупывать свою влажную кожу и твердую плоть. Гладкое туловище не имело изъянов, только в некоторых местах его совершенство нарушали сухие старые побеги вьющихся растений: тонкие лианы прилегали так плотно, что напоминали рачков, прилепившихся к коже кита. Хик-Хик пододвинул к грибу большой камень и забрался на него, как на табуретку, – с этой высоты он мог провести рукой по голове чудовища. Череп на ощупь оказался холодным и будто бы отполированным, небольшие выпуклости под пальцами сменялись неглубокими впадинами. Самым противным было то, что кожицу покрывала клейкая жидкость, которая липла к рукам, подобно улиточной слизи.
Основная часть туловища была цвета яичного желтка, а голову и руки покрывали неровные матовые темно-зеленые пятна, отливавшие бирюзой. Хик-Хик провел рукой по подбородку монстра и почувствовал под пальцами пластинки, расходившиеся от центра. Отверстие рта находилось под глазами. Осмелев, наш исследователь двумя пальцами потянул челюсть монстра вниз, словно на осмотре у зубного врача, и сунул руку в пасть. Вместо зубов там обнаружились три ровных ряда шипов, их плотный строй казался безупречным. Запускать руку глубже он не решился и с любопытством заглянул внутрь. Ему показалось, что там ритмично движется какая-то масса, похожая на бьющееся сердце, возможно, это был свернутый в спираль иссиня-черный язык. Хик-Хиком овладел ужас, и он отпрянул назад.
Наш герой был человеком недалеким и не мог осознать всю невероятность события: в его пещере объявился гигантский гриб, который умел ходить и смотрел на него своими желтыми глазами. Точнее, одним глазом – и этот глаз следил за ним и наблюдал за его действиями. Что он мог с этим поделать? Ровным счетом ничего: могучим умом Хик-Хик не отличался, но был способен оценить свои возможности.
Теперь, когда гриб уже не представлял собой опасности, Хик-Хик вспомнил о ней.
Майлис! О, ужас! Встреча была назначена рано утром, а он всю ночь провалялся в беспамятстве. Бедняга выглянул из кауны. Снаружи по-прежнему шел снег. Наверху, высоко в небе, за бесконечными слоями тумана виднелся тусклый солнечный диск. В любом конце света, если солнце стоит прямо у тебя над головой, это означает полдень. А они договорились встретиться на рассвете. О нет!
Майлис! Ему назначила свидание самая очаровательная женщина Пиренейских гор, но из-за отвратительного чудовища он не смог прийти вовремя. Майлис! Хик-Хику вспомнились ее белые руки: как отличались узловатые лапы чудовища от белых и нежных женских пальцев. Какое извинение придумать? Схватив впопыхах свой котелок, он выскочил из пещеры и тут понял, что гриб следует за ним.
Чудовище выползало из двери кауны, словно огромный паук из угла паутины. Его кустистые руки и ноги цеплялись за дверной проем, голову оно опустило, чтобы протиснуться в узкий проход. Хик-Хик понял: стоит ему начать двигаться, как гриб следует за ним, и это поставило его в тупик. От отчаяния ему приспичило справить нужду. Пока он орошал стену пещеры горячей струей, а гриб внимательно за ним наблюдал, ему пришла в голову детская уловка.
Хик-Хик вернулся в пещеру. Гриб, неумело переставляя ноги, последовал за ним. Когда оба оказались внутри, наш герой выскочил обратно на улицу, запер за собой дверь и привалил ее огромным камнем. Гриб еще не умел как следует управлять своим телом и оказался взаперти. В двери на уровне глаз была щелка, чтобы видеть, кто приближается к кауне. Хик-Хик заглянул в нее, чтобы знать, что происходило внутри.
Потеряв из вида Хик-Хика, растерянный гриб заметался взад и вперед по пещере, с каждой минутой он двигался все быстрее. Не найдя человека, он словно обезумел: принялся размахивать своими ручищами, круша все жалкое убранство кауны, скручивался жгутом, корчился, точно ведьма на костре. Казалось, в пещере бушует запертый внутри ураган.
Все мысли Хик-Хика устремлялись к ней, к Майлис. Но прежде чем двинуться в путь, он отвалил от двери камень, который не позволял ей открыться. Если засов не задвинут, – сказал он себе, – рано или поздно гриб найдет выход и уйдет к себе в лес или высоко в горы, неважно, куда именно. Его занимали мысли о женщине, ему было не до чудовищ, выдернутых из земли с корнями.
Хик-Хик бросился бежать к постоялому двору и вскоре, тяжело дыша, остановился перед осталем. В душе зародилось дурное предчувствие. Из дома не доносилась обычная вонь – смесь запахов вяленого мяса, пота разгоряченных тел и мешковины. Казалось, самая суть этого заведения растворилась в воздухе вместе с хозяином. И тут Хик-Хик вспомнил, что как раз в этот день Касиан собирался закрыть свой постоялый двор и отправиться зимовать во Францию.
Никого из постояльцев вокруг не было. Только сам Касиан на площадке перед осталем свежевал тушки кроликов. Для перевозки мертвые кролики годятся гораздо лучше, чем живые, поэтому он забил всех животных – больше двух дюжин – и сейчас сдирал с них шкурки быстрыми и ловкими движениями. Перед ним лежали две кучки мертвых кроликов: одни ожидали свежевания, а другие уже превратились в длинные кроваво-розовые тушки. У всех оставалось только по одному глазу, второй Касиан выковырял из глазниц пальцем, чтобы стекла кровь. Лысая Гусыня лакомилась ей, собирала клювом с земли и пила долгими глотками. Увидев Хик-Хика, птица распростерла крылья и закричала: га-га-га!
Касиан был в ярости. Где его черти носят? Осталь закрывается на зиму, а он все проспал! Хик-Хик спросил о своей гостье.
– Фемны! – заворчал Касиан.
Черные глаза его слуги сузились в щелочки, он хмуро посмотрел на хозяина и заявил:
– Она не какая-нибудь шлюха.
Касиан резким движением сорвал шкурку с головы очередного кролика, словно чулок.
– Не была шлюхой, а теперь стала! – заорал он. – Контрабандисты женщин на дух не переносят, когда заняты своим делом. И ты об этом прекрасно знаешь! Вот она и стала шлюхой.
Что он имел в виду? Потрясая освежеванной тушкой, Касиан прокричал:
– Перед уходом девять пурпуров трахнули ее по очереди, один за другим. И что ты думаешь? Раздвигала ноги, точно твой циркуль! Так что теперь она настоящая шлюха.
Майлис. Пурпуры. Его опоздание. Девять контрабандистов.
Касиан хохотал, а Хик-Хик только моргал, не произнося ни слова. Хозяин заметил огонек ненависти в глазах слуги, но не учуял опасность. Этот слуга всегда был труслив и покорен, точно теленок, несмотря на свои революционные речи. Касиан не знал одного: ненависть подобна реке, чем она глубже, тем меньше шумит.
Она, Майлис. Пурпуры.
Взгляд Хик-Хика упал на кроличьи тушки, в порыве гнева он схватил одну из них и, вооружившись ею как дубинкой, стал лупить Касиана: вот тебе, вот тебе, вот тебе. Тот оторопел, не столько от боли, сколько от обиды, и лишь бормотал: «Что ты делаешь, проклятый лентяй?» Но тут один из ударов пришелся прямо в рот, и это вывело Касиана из себя. Он схватил другого кролика и бросился на Хик-Хика. В пылу сражения оба поскользнулись и покатились по грязному снегу, продолжая осыпать друг друга ударами кроличьих тушек. Лысая Гусыня в страшном возбуждении суетилась вокруг, потрясая крыльями, и угрожающе гоготала, поддерживая хозяина. Кости кроликов, служивших оружием, давно переломались, тушки в руках противников утратили форму, но те продолжали мутузить друг друга, стоя на коленях.
– Буржуй, эксплуататор! – вопил Хик-Хик.
Тут его взгляд упал на толстый деревянный брус. Он схватил его и, точно копье, направил прямо в живот Касиану. Однако тому удалось ухватиться руками за другой конец бруса. Стоя друг напротив друга, вцепившись в два конца бруса, враги сообразили, что незаметно для них самих дурацкая потасовка превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть. Обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль: они отбросили деревяшку и побежали к осталю: кто первым схватит лефоше, тот и прикончит противника.
Касиан был выше слуги, его длинные ноги двигались проворнее. Однако крепкий и коренастый Хик-Хик лучше удерживал равновесие. Ему удалось опрокинуть хозяина, ударив по бедрам. От этого удара, нанесенного будто бы разъяренным вепрем, хозяин покатился по земле, а слуга продолжил свой бег и обогнал противника.
Хик-Хик стрелой влетел в дом и перепрыгнул через стойку: лефоше лежал под ней, на своем месте. Слуга встал во весь рост с револьвером в руках. И как раз вовремя: на фоне дверного проема возник силуэт Касиана. Хик-Хик прицелился. Гусыня влетела через окно и забегала между противниками, размахивая крыльями и гогоча.
– Да не заряжен он, идиот! – засмеялся Касиан. Хик-Хик, которому никогда в жизни не доводилось стрелять, замер в сомнении.
И тут гусыня вспрыгнула на стойку, пытаясь клюнуть Хик-Хика. Тот машинально нажал на курок. Револьвер оказался заряженным.
Раздался раскатистый грохот: бр-рум! И еще раз: бр-рум! Белый дым слепил глаза. Стрелок опустил револьвер, белесая завеса не позволяла ему увидеть, что произошло. Когда дым рассеялся, ни гусыни, ни Касиана в остале не было. Хик-Хик бросился вон. Девять негодяев покусились на единственную порядочную женщину, которую ему довелось узнать, самую красивую женщину всех Пиренеев. Кто-то должен ответить за это преступление. Пурпуры уже ушли, но Касиан никуда не делся. Его-то он и убьет.
Обидчик маячил вдалеке. Если в человека стреляют, он может бежать с удивительной скоростью, даже если его задела пуля: по снегу за Касианом тянулся темный кровавый след.
Чуть дальше снежное полотно, разделявшее преследователя и преследуемого, оставалось чистым. Касиан улепетывал вниз по склону, Хик-Хик снова выстрелил, но враг удалялся, с каждой минутой прибавляя шагу. Два выстрела: бр-рум! бр-рум! Им отвечало эхо: бр-рум! бр-рум! Длинные ноги Касиана уносили его все дальше, потому что побежденный всегда бежит быстрее победителя – это доказывает опыт многочисленных битв. Но, выстрелив в шестой раз, несмотря на разделявшее их расстояние, Хик-Хик увидел, как пуля снесла боковую часть черепа врага и оттуда извергся поток крови, точно лава из крошечного вулкана. Касиан упал, прополз несколько метров на локтях – его движения были последними судорогами умиравшего, а потом покатился по крутому снежному склону. Хик-Хик, запыхавшись, подошел ближе.
Враг неподвижно лежал на дне оврага, тело наполовину утонуло в снегу. Длинная кровавая борозда на безупречном снежном покрове указывала проделанный им путь. Хик-Хик скорчил брезгливую гримасу и произнес единственную эпитафию, которая пришла ему в голову:
– Будь ты проклят, капиталист-эксплуататор.
Тяжело дыша, он зашагал обратно на постоялый двор. Га… га… га… Гусыня все еще расхаживала по дому. Птица попыталась преградить ему путь, но Хик-Хик презрительно посмотрел на нее и пинком отправил на улицу. Оказавшись внутри, он первым делом зарядил лефоше. Пули хранились в аккуратных картонных коробочках, которые было приятно разглядывать и трогать. Хик-Хик доставал пули одну за другой и вставлял их в барабан. «Га, га, га!» – возмущенно кричала гусыня, словно обвиняя его в убийстве хозяина. «Сейчас ты у меня попляшешь, коллаборационистское отродье», – сказал себе наш герой, выходя из осталя с револьвером.
Хик-Хик был чрезвычайно горд тем, что попал в голову Касиану с почти двадцатиметрового расстояния. Для человека, впервые взявшего в руки оружие, это неплохой результат. Может быть, он – прирожденный стрелок! Гусыня тем временем разозлилась не на шутку и норовила ущипнуть его под коленки, как это делала обычно. Она кружила вокруг врага, пытаясь зайти в тыл, Хик-Хик тоже вращался на месте, неуклюже целясь в нее из револьвера. И, наконец, выстрелил: бр-рум!
Услышав выстрел, гусыня, которая была лысой, но отнюдь не глупой, бросилась наутек, возмущенно гогоча.
Бр-рум, бр-рум!
Гусыня металась из стороны в сторону. Бр-рум, бр-рум, бр-рум!
