Читать книгу Что нашептала мне пустыня ( Пиня Копман) онлайн бесплатно на Bookz
bannerbanner
Что нашептала мне пустыня
Что нашептала мне пустыняПолная версия
Оценить:
Что нашептала мне пустыня

3

Полная версия:

Что нашептала мне пустыня

Пиня Копман

Что нашептала мне пустыня


Тяжек путь к святой земле


Пыль, барханы, скорпионы,

бред горячечный и стоны.

Тень едва ползет на склоны.

Миражи сквозь щели вежд.

День за днём и ночь за ночью.

судьбы, порванные в клочья.

В нас теперь сосредоточье

новой веры и надежд.


Истым Божьим словом званы

через зной и сквозь туманы

мы бредём в чужие страны

ясным днем и в серой мгле.

Под палящим небосводом

По камням, пескам и водам.

Станем мы святым народом

в обетованной земле.


Но пока – разноголосье.

Мы – отдельные колосья,

и скрипим кривою осью

на разбитом колесе.

В опьянении свободы

мнят себя вождем похода

племена, князья и рóды

одурев, почти что все.


Есть Завет, и что ж такого?

Путь неясен к жизни новой…

Божья воля как оковы.

Всё успело надоесть.

Нас несёт, как ветром тучи.

На зубах песок скрипучий.

Может врут, что будет лучше?

Рабство было – рабство есть.


Ветер враки дует в уши,

клич вождей звучит всё глуше,

и сомненья души сушат

как былинку суховей.

Для чего ушли из дома,

где и боль была шаблонна,

где хоть жили по-худому

но под крышей и сытней?


К ночи слабость непритворна.

Но встаём с зарёй упорно,

вещи в путь собрав проворно,

тащим скарб, что так убог.

Нынче горе полной чашей,

но придем мы в землю нашу

оросим, взлелеем, вспашем.

Говорят, что с нами Бог!


Старый мир уже расколот.

Но клинок колотит молот,

пекло днем и ночью холод,

закаляют с каждым днем.

В льдистом небе звезды тают.

Ночь прошла и вновь светает.

Подожди, Земля Святая!

Мы уже к тебе идем!


Негев. Вечер пятницы


Ржа заката блекнет понемножку,

веет воздух прелью и тоской.

Сумерки крадутся серой кошкой.

Тишина. Расслабленность. Покой.


Благодати шаль легла на плечи,

сея просветления пыльцу.

И горят, шаббат встречая, свечи -

Гимны благодарности Творцу.


Над домами колесом телеги

катится луна на небосвод.

Пятница закончилась, и в неге

Негев отдыхает от забот



И даже в пустыне


Разлита Предвечным с небес долгожданная влага.

Сегодня пустыня проснулась от дремы, как будто.

Колючка бесстрашно бежит на холмы из оврагов

рассеяв по склонам щебенчатым серые путы.

Без солнца безрадостно-серою стала природа.


Не жарко, не пыльно. Но горького запаха волны

почти наваждением смутные чувства тревожат,

как будто бы призраки тех, виноватых невольно,

в пустынях далеких обретших последнее ложе,

кто верил и шел, но не видел финала Исхода.


Присяду на камень и землю поглажу рукою.

Так было извечно и все повторяется ныне.

Как нам не хватает опять тишины и покоя,

и даже в великой спокойной и тихой пустыне.

Ну, может быть скоро. Ну, может быть с Нового года…



Негев. первая ночь 5779 года


Бледный отсвет от заката

как змея ползет куда-то.

Мозаичные вершины

оплывают синевой.

Месяц пялит, будто кобра,

зрак презрительно-недобро

на костер наш, на машину,

чуть качая головой.


Горы сыплют прах горстями

обрываясь в море прямо.

Берег, как на пилораме,

режет мертвая вода.

И, как в старой доброй драме,

вдаль бредут волхвы с дарами,

а над древними горами

разгорается звезда…


Мы сидим на толстой слеге.

Тлеют ŷгли красно-пеги,

зреет кофе в томной неге

(в полпустыни аромат)

Море, горы, звёзд побеги,

Над макушкой капля Веги…

Это Негев, древний Негев

поднебесный стилобат.

(Стилобат опора для колонн в храмах)


Через два часа пустыня

окончательно остынет.

Скорпионы и фаланги

к нам ползут из нор и дыр.

Над осевшей серой пылью

распластав в пол неба крылья

то ли сокол то ли ангел

охраняет этот мир.


Ничего, что жизнь убога.

Здесь, у звёздного чертога

благодати слишком много.

Воздух пьётся как вода.

Без сомнений, без предлога

Здесь душа в ладонях Бога.

И ведет тебя дорога

прямо в вечность. Навсегда.



Зимние посиделки в Негеве


– Расскажи мне про снег, – просит старый Ахмед,

– видел я в интернете: у вас чудеса

и под снегом пол года стоят города.

А ему, между прочим, за семьдесят лет.

Девять внуков. Вполне обеспеченный дед.

10 раз видел снег. Каждый раз – полчаса.

Но в снежки поиграть не пришлось никогда


Он сидит в куфиé и верблюжьей абé

невысок, худощав, и, как мячик, упруг.

И с улыбкой внимает моей похвальбе.

Я всерьез благодарен нескладной судьбе

что с Ахмедом в пустыне свела нас давно.

Бедуин и философ, и, может быть, друг.

Только, жаль, мусульманин не пьющий вино.

(куфия -головной платок, аба- плащ бедуина)


Мы в низинке меж двух крутобоких холмов

из камней неширокий очаг возвели,

и горит в нем с угля́ми верблюжье дерьмо.

(но от шишек сосновых и запах соснов).

Мы золу не спеша отгребаем с боков.

Негев, может, беднейшее место Земли,

а живут бедуины здесь сотню веков.


Я плету небылицы про Е 22,

про сугробы как дом и метельную ночь,

про колонны машин, что плетутся едва,

потому что за снегом не видно почти,

а Ахмед, зерна кофе прожарив сперва,

начинает их в ступке латунной толочь.

Добавляя по чуть кардамон из горсти.

(Е-22 международная трасса)


Холодало (плюс 10 у нас, – холода).

Где-то тявкал койот, где-то пес подвывал.

В старом чайнике медном кипела вода.

и над паром, казалось, плясала звезда…

Под Тюменью буран. Не асфальт – холодец.

Мы как будто попали под снежный обвал.

Ни назад ни вперед. Словом, полный звездец.


А когда был засыпан по крышу FIAT

и с фальшфейером я танцевал на снегу,

месяц к нам заглянул, бледноват и щербат.

Был последний пакетик навоза сожжен,

кофе в турке был трижды в песок погружен

и такой по пустыне пошел аромат,

что без слез я о нем рассказать не смогу.


Кофе грел. Я поверил и сам, что не вру.

И заметил Ахмед, запахнувши абу:

– Интернет, телевизор – одно баловство.

Человеку жара ли, мороз – не к добру.

Мы как пыль на ветру, как туман поутру.

Но Всевышний для нас выбирает судьбу.

Да пребудет незыблема воля Его!



Песнь бедуина


О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде, поражало очевидцев.

Хроники Негева


Первый крик мой звучал на заре,

когда небо становится синим.

Я рожден в бедуинском шатре

посредине Великой пустыни.


Ночью небо как россыпь углей,

Солнце – дар Всемогущего бога.

Бедуин не привязан к земле.

Дом его: лишь шатер да дорога.


Славу предков в стихах воспою.

Дар певца мне дарован Аллахом:

Род мой славен, неистов в бою,

и мужчины не ведают страха.


Меч Небес, Аудẚ Моамẚр,

побратим самого Сал-ад-Диина,

для кяфиров беда и кошмар

от Какýра до Ур-Шалаима.

(Какур – крепость крестоносцев)

Достославны Халѝб и Сардẚр,

Джад, Закẚрия, сын Исмаѝла,

Зейд, Рашид и Али Моамẚр.

Мы их помним и чтим их могилы.


Семь имен. Каждый, – славный боец.

Моамаров все помнят доныне.

Мы верблюдов стада и овец

выпасали в Великой пустыне.


Я – восьмой. Вас уверить дерзну:

в шестьдесят воин не из последних.

Взял себе молодую жену.

Роду нужен мужчина – наследник.


Лѐйла, страстных восторгов хурджин!

О царица моих дромедáров!

Подари мне девятую жизнь!

Да продолжится род Моамáров!



Негев. Январь


Я иду по Палестине.

Скалы, склоны и пустыня.

Сверху небо синим-сине, -

чайных стран старинный зонт.

Зимний ветер лапой львиной

треплет с нежностью седины

Древний Негев, чуть картинно,

опрокинул горизонт.


Щедры влагой были тучки.

Чуть зеленые колючки

тянут ветки, словно ручки

в пьяном танце к небу вверх.

Где водой прорыта балка

преет пряная фиалка.

И прожитых лет не жалко

после дождичка в четверг.




Негев зимой. Вальс


Ливни на Юге, на Севере буря со снегом.

Небо тяжелое, серое, словно кошма.

Тут не до шуток: сварливо нахмурился Негев.

Стынет Израиль. И вправду настала зима.


Пальмы порывами ветра трясет как тростинки.

Ветер с дождем, а к рассвету и вовсе плюс пять.

Как надоело носки одевать и ботинки

чтобы по лужам с собакой пойти погулять!


Влага и сверху, и снизу обрыдлая влага.

Дождь то как морось, то ливнем – почти ассорти.

Влага в пустыне, конечно, великое благо,

Но и во благе неплохо бы меру блюсти.


Не поддадимся депрессии влажной гипнозу!

Гавкнем, и хвост пистолетом, Дружок!

Ведь над Хермоном назавтра согласно прогнозу

будет безветренно и обещают снежок.


Вот и не льет, только тучи на куполе пегом.

"Мѝнет и это", – сказал бы мудрец Соломон.

Надо внучат наконец познакомить со снегом.

Ладно, зима так зима! Жди нас скоро, Хермон!



Хамсин


(Диалог с собакой)


А гулять я с тобой не пойду, извини.

Снова в воздухе пыль и за сорок в тени.

Рыжий пот заливает и режет глаза.

Нам, собакам, гулять в это время нельзя.


Этот ветер с песком африканских пустынь

меж собой мы зовем с уваженьем "хамсин".

Закаливший свой дух в левантийской золе,

он издревле прописан на этой земле.


Старобытный зверюга, горячий дракон

с длинным пыльным хвостом, не считает препон.

В нем жестоких берберов горячая кровь

Злоба проданных черными черных рабов.


Здесь, на ближневосточном своём рубеже

Мы к горячим соседям привыкли уже

Притерпелись, проблемы и беды деля.

Что поделаешь? Это ведь наша земля!



В еврейский праздник суккот


Колдовских древних слов сочетанья

В них надежда на Бога и страх,

Все мы помним, что значат скитанья

жили предки в пустыне в шатрах.


Мы держались традиций веками

хоть свободен наш дух и нестрог.

Ламп гирлянда мигнет огоньками.

Так поднимем ЛУЛАВ и ЭТРОГ!


И в палатке под листьями пальмы,

При открытом пологе входном,

Будем медленно есть и печаль мы

запивать будем красным вином.


Шар луны в неба синем бассейне,

воздух светится от волшебства,

"Будь БАРУХ АДОНАЙ ЭЛОГЭЙНУ!"

повторяем молитвы слова.


Мы не голодны, Боже, и здравы,

Нам учиться-работать не в лом.

Мы не просим богатства и славы

Все что нужно – один лишь ШАЛОМ


До рассвета растянется ужин

Будет пища лежать на столе

Помоги, Адонай! Нам лишь нужен

мирный труд на свободной земле!



Древний Акко


Пепел времени -пыль да порох

в порах трещин в твоих стенах.

Акко, Акра, – преданий ворох!

Чем ты бредишь в полночных снах?


Видишь ты египтян колесницы,

ассирийских копий леса?

Может, звон монет тебе снится,

финикийские паруса?


Богател на торговле перцем

в разноречии толп людских.

Помнишь Ричарда с львиным сердцем?

Крестоносцы, ты помнишь их?


Был твой порт всем народам базаром

и весь мир в ладони держал.

И тебя ценили не даром

как в подбрюшье Востока кинжал.


Ах, как славно здесь бились турки,

прикрывая Иерусалим.

Видел ты Бонапарта фигурку?

Как он рвался к стенам твоим!


А потом и турков не стало.

Стал ты, Акко, вонючий хлев.

Лишь мослами покачивал вяло

переевший Британский лев.


Но свалил он к своей бленнорее,

от бессилия и стыда.

И освоили Акко евреи.

Окончательно. Навсегда.


Не суѐтно здесь, дышится сладко

Камни. Вечность. На камнях – мхи.

Рифмы сами ложатся в тетрадку.

Ну хотя бы эти стихи.



Вади Кельт. Иудейская пустыня


Вẚди Кельт – высохшее русло (ручей), тянется с запада на восток, через Иудейскую пустыню, от Иерусалима до Иерихона. Сюда направляли козла отпущения за грехи всего народа "к Азазéлю". В пещеры Вади Кельт удалялись отшельники, чтобы быть ближе к Богу.

По преданию на горе Карантẚль постился 40 дней, а затем подвергся искушению Иисус Христос.


Голы лунные пейзажи.

Гор голодных вернисажи:

охра, сепия и даже

терракот и карамель.

Как опоен белладонной

Разум, жаром исступленный.

Жжется воздух раскаленный

Это, детка, Вади Кельт!


Иудейская пустыня.

Камень, щебень, пыль и глина.

Как морщины исполина

вади режут гор кисель.

Никого. Лишь в тенях резких

то ли оживают фрески

То-ли искуситель в феске,

то ли крошка Азазель.


В логах, балках и распадках

серый вьюн ползет украдкой

змей да ящериц укладки.

Жизнь и скаредна и зла.

Грозному Творцу внимая

Плачет здесь душа немая.

И грехи с себя снимает

отпущением козла.



Карантẚль. Морастырь искушения в Иерихоне


В туч хиджаб свой лик стыдливо

прячет бледный ночи спутник.

Зашуршит листвой олива,

вопрошая "Кто ты, путник?"


Согнут весом тяжкой клади

как добычей тать порочный,

Ты каких иллюзий ради

в час крадешься неурочный?


Мрачны гор ночных теснины

ветер стылый посвист мечет.

Звуки глухи, тени длинны.

Вдох на чет а выдох- нечет.


Лезут щупальца тумана

Как драконы из урочищ

Ты бредешь походкой пьяной.

Странный путник, что ты хочешь?


Шкандыбаешь тропкой тёмной

меж утесами и бездной.

На плечах,– валун огромный,

грубый, тяжкий, бесполезный.


Больно давит плечи камень,

щиплет едкий пот глазницы.

Каждый тяжкий шаг – экзамен:

Не свалиться! Не свалиться!


А усилья все бесплодней,

и ползет из теней плена,

словно дух из Преисподней,

фѐтор затхлости и тлена.

(фетор- зловоние)


Стекленеет, исчезая

тень в предчувствии рассвета.

Ветер рыскнет, как борзая:

Путник! Путник! Где ты? Где ты?


Смоет пеленой сырою

старых гор ночную повесть.

День не скажет. Ночь сокроет

Кто тот путник: Демон? Совесть?



Реквием для Иерусалима


Полдень давит оголтело,

воздух душит, как Отелло.

Щели улиц тлеют прело,

как обугленный шашлык.

Только камень раскаленный

да клочки олив на склонах.

Колокольня Елеона

тянет в небо желтый клык.


Старый город евусеев.

Бродят толпы ротозеев,

в обалдении глазея

и внимая без мозгов.

Как шуршанье тараканье

стен старинных трепыханье

и зловонное дыханье

древних проклятых богов.


Даже днем в теней сплетеньи,

бродят призраки в смятеньи,

и садятся на ступени

в ад сошедшие давно.

Сверху небо синепенно,

но внизу шипит геенна,

и безумье бьется в венах

как бродящее вино


Камни кровь впитали в поры.

Крики, стоны, слезы, споры.

Лицемеры, хамы, воры.

Ярость, ненависть и зло.

Тяжко дышит этот город

как скрипучий старый ворот,

как нахохлившийся ворон,

чье столетье истекло.


К Храму спряталась дорога,

Вера стала выше Бога.

Лицемеры у порога,

нищим в сердце места нет.

Много слов, но смысла малость,

Правда где-то затерялась.

На закате солнца алость

красит Храм в багровый цвет.


Здесь проклятья, здесь проказа.

Столько горя вместе сразу!

От миазмов и до сглаза

черных пятен стробоскоп.

Он ужасен. Он заразен.

Чтоб отмыть его от грязи

ливня мало. Может, сразу

у Творца просить потоп?




Дети вечного исхода


Май 2021 г.

Холод капель камень точит

мысли душат, как удав.

Путь наш был из тьмы и ночи

непокоен и кровав.

Но, как газ из недр планеты

рвется вверх сквозь толщу вод,

тяжкий наш из тени к свету

неизбежен был исход.

Пламя веры в этом племени

под неверья черным льдом

Мы идем сквозь бездны времени.

До сих пор еще идем…


Пряча мысли, души, числа

(страх был главный наш урок)

мы играли в тени смысла,

мы читали между строк.

И рвались душою в дали,

и решали – кто же мы.

И на кухнях обсуждали

как разрушить царство тьмы.

А душа народа дикого

так устроена, дружок:

от смешного до великого

только маленький шажок.


Неба щит лазурной чашей

нависает над холмом

и в глаза пустые наши

Солнце жгучим зрит бельмом.

Даже птицы не летают,

тени тают, сея страх.

Здесь вода всегда святая.

человек всего лишь прах.

Прозвучат слова халдейские

о заклании ягнят.

Эти очи, мать библейская,

мира всю печаль хранят.


Кости, жажда, жар, дорога.

Смерть не сводит стылых глаз.

Мы в себе рождаем Бога.

Бог в себе рождает нас.

Правых нет и виноватых

Но что сможешь – соверши!

Нет покоя. Нет возврата.

Вечный путь,– он часть души.

Мы хотели быть счастливыми

но Господь сказал нам: "Хрен!"

Нету мира под оливами.

Только боль и вой сирен.





Память о Катастрофе


День памяти жертв Холокоста и героев сопротивления (на иврите "Йом А-Шоẚ") является в Израиле днем национального траура.

В этот день Еврейское государство чтит память шести миллионов евреев, уничтоженных германскими нацистами и их пособниками вовремя Холокоста (Шоẚ) в ходе Второй мировой войны.

В 10 часов утра звучит двухминутная сирена, которая слышна по всей стране.

Как только раздается сирена, жизнь в Израиле замирает: прекращается работа на всех предприятиях, люди останавливаются на улицах, водители паркуют автомобили на обочинах дорог и выходят из машин – все вспоминают евреев-жертв Шоа.


В Израиле свято блюдут ритуал.

Нам память сжирает улыбки гангреной

Сегодня стоял я и слушал сирену.

И так весь Израиль стоял.

И стала Земля как единый погост.

Не в фильмах. Не в библиотеке.

Мы помним. Он с нами всегда – Холокост

заложенный в гены навеки.




Память о Бабьем Яре


Жили в Киеве, в доме у желдорпутей

(Зализныичный тогда райсовет),

папа с мамой и трое погодков детей.

Яше, младшему, было пять лет.


Папа был одноног и протез на бедре.

Вдруг война навалилась, как тать.

И уже в сорок первом году, в сентябре

стало поздно куда-то бежать.


И пришел вечно пьяный сосед их Грицай

"Мот, -сказал, – я мальца заберу.

Мне признался мой кум, он сейчас полицай,

что жидов всех прикончат в Яру"


Мама плача закутала Яшу в пальто,

папа тихо сказал "Адонẚй"

И обрезало память, как было и что,

сколько после уж не вспоминай.


Украина горела и голод душил,

но был брошен спасательный круг.

Хуторянин, священник, лесник старожил,

много сел он прошел, добрых рук.


То в соломе на бричке дорожкой-змеёй

до Констанцы, не зная границ.

То в шаланде по морю с еврейской семьёй

по дорогам кочующих птиц.


Повезло и хватило и духу, и сил,

Не попался он в руки врагу.

И молитву-хвалу он Творцу возносил

на еврейском уже берегу.


Нынче Яков, за восемь десятков, вполне

фору даст тем, кто младше его.

Воевал. Дважды ранен он был на войне

Внуков-правнуков двадцать всего.


Да, чуть руки дрожат и чуть сбивчива речь

Но в пекарне своей, трудолюб,

и поныне еще возжигает он печь.

Ценят в Негеве сдобу "Алюф".


Он подвижен, смешлив, в общем, "гарный козак".

Оптимист по любым временам.

С огоньком в любопытных еврейских глазах,

он пример жизнелюбия нам.


Не пропали те годы совсем в забытьи:

Приезжая из дальней земли

"З Украиины" гостят у него три семьи.

Те, что мальчика Яшу спасли.


Горе дымкой размыто в своем далеке.

Только память – божественный дар.

Надо боль словно камень сжимать в кулаке

чтобы вновь не пришел "Бабий Яр"




Израиль. День независимости. Йом а ацмаŷт


День Независимости Израиля

с 17-00 8 мая до 17-00 9 мая 2019 г.


Жили были дед да баба

в стародавние года.

Не евреи, не арабы.

Их и не было тогда.

Без налогов, без обмана

люди жили легче птиц

На просторах Ханаана,

ибо не было границ.


Без болезни нет лекарства.

Появились государства,

и интриги, и коварство,

и налоги и цари.

И потомки Авраама

дрались, с братом брат, упрямо,

и росли обиды-шрамы,

Черт их гордость подери!21


Тыща лет до новой эры:

Ханаан расцвел без меры.

Дети иудейской веры

подняли свою страну.

И, еврейскими трудами,

весь Израиль цвел садами,

был богат людьми, стадами.

Вот как было в старину.


Меж Египтом и Востоком

по долинам нешироким

зацепив Израиль боком

шли торговые пути.

Место стрёмное такое.

Жить здесь в мире и в покое

и неможется почти.


То халдеи, то мидяне,

ассирийцы-северяне

(смерть летучая в колчане),

разоряли, били, жгли.

Греки, римляне, ромеи,

Крестоносцы-лиходеи,

Мамелюков злобных беи

bannerbanner