Байки негевского бабайки

Я подумал на мгновенье:

Может, дать ему уйти?

Вдоль ложбинки, в сторону реки…

Но какие тут сомненья?

Ну не я – так кто другой

Через сто шагов надавит на курки

У меня самого судьба такая-

Не подстрелят – так пойдешь в тюрьму.

Может, серый по глазам читает:

Сразу видно – врубился, что к чему.

Я почти себе не верю:

Рад настолько, что хоть плачь,

Я счастливейший охотник

меж людьми.

Застрелить большого зверя

Вот удача из удач

Королевская охота,

черт возьми!

Вольный волк – это не овца в загоне,

Он свободно решил свою судьбу:

По горячему, по снегу от погони

Уходя сквозь ружейную пальбу.

***

Песенка про веселого гоблина

Сорвало кран, сгорел чердак,

и в доме снова кавардак,

и едут теща, тесть-мудак

на Рождество, блин!

С утра жена уже пьяна,

а дочь гуляет допоздна

и в этом всем твоя вина,

проклятый гоблин!

Я был не враг, но был простак

а ты все время делал так

чтоб лез впросак я, как дурак

вегетативный.

А ты смеялся надо мной,

Ты думал будто я дурной,

А я доверчивый, честной,

и чуть наивный

В чащобах западных лесов

на чашах мировых весов

вы были злом из полюсов

веков, эпох ли.

Но грань была перейдена,

пришли вы в наши времена

и наша жисть пошла вся на…

Да чтоб вы сдохли!

Такой народ, вы, – мразь и сброд.

Твоя взяла, ты сделал ход.

Так радуйся пока, урод,

моей обиде.

Пусть мне сегодня нелегко

Пролезу нитью сквозь ушко

и на твоей станцую, го-

блин, панихиде.

***

Песенка маркитанки

В печальном тридевятом королевстве

народ в слезах бредет по мостовой.

Как дева, пожалевшая о девстве,

король сидит с поникшей головой.

Палач в огромном красном капюшоне

ревет в платок, большой, как парашют.

И сжавшись в ком на королевском троне,

украдкой вытирает слезы шут.

А трижды девять будет двадцать семь.

Ведь в королевстве не было проблем,

но с королем беда произошла

и плачут все. Такие вот дела.

Наверно, не открою я секрета

и знает каждый, хоть кого спроси,

писала королевская газета,

и даже сообщило Би-Би-Си:

Король хотел разок сходить налево,

он даму затащил на сеновал.

Проведала об этом королева

и королю устроила скандал.

А трижды девять будет двадцать семь,

секрет не тайна, раз известен всем.

Ведь для кого-то милая жена

куда страшней, чем СПИД или война.

Король пытался быть нежнее пуха

пытался мягче воска быть, и вот

от королевы получил он в ухо,

а также окончательный развод.

И королева всех ругая матом,

куда-то укатила без помех.

Рыдали в королевстве тридевятом,

хотя сквозь слезы кто-то слышал смех.

А трижды девять будет двадцать семь

и скоро слезы высохнут совсем.

Не может в море кончиться вода

и, значит горе, горе не беда.

И только слухи по стране сновали,

что королева зря бела как мел:

король хотя и был на сеновале,

но ничего там сделать не сумел.

Народу эти слухи не помеха

здесь люди любят делать все всерьез:

Рыдать до истерического смеха,

а если уж смеяться – то до слез.

А трижды девять будет в среду двадцать семь

и скоро я туда уеду насовсем

Уж раз король отныне холостяк

мне на себе женить его пустяк.

Пусть родом я из хлева!

Ходить я буду перед знатью в неглиже,

а кушать скромно пармезан и бланманже,

А всех солдат произведу в графья

чтоб жрали вволю, пили дофуя.

Я буду королева

***

Контрактники песенка

Протяни над тучей руку и сожми ее в кулак.

Как еще рассеять скуку, кроме пьянок, баб и драк?

Как завить веревкой горе, чтоб забыть про белый свет

и кому себя проспорить, если смерти все же нет?

Гонит Бог, а может случай, только спорить с ним не смей,

то ты берцем месишь тучи, то в болоте кормишь змей

И не тугрик нужен длинный, ни экзотика в раю,

Все тебе адреналина не хватает, мать твою!

Бродят пОмиру бойцы- мертвецы,

Растечется винной лужей заря.

режут правду-матку мамки, отцы

А зарежут – и поймут, что зазря.

Я еще вернусь!

На руке моей наколка: купол, штык и самовар

и на цепке два осколка, что вернее, чем кевлар.

Рейды, нервы да консервы, – надоело все, без врак.

Кто здесь первый? Я здесь первый! Кто последний – тот дурак.

А над полем за горою небеса горят опять

Если хочешь стать героем не страшись себя терять

и не парься за беспечность этих девок и парней…

У тебя в запасе вечность. Ну, как минимум пять дней.

А за лесом то ли взрыв, то ли гром

а потом проклятый пласт тишины…

Не кори меня, батяня, за дом

без мужицких рук просевший с весны.

Я еще вернусь!

Поглядишься в скол зеркальный, да и плюнешь в муть ручья:

нету места средь нормальных для таких, как ты да я.

И не выжить на зарплату, нет эмоций, только мат.

Мы ни в чем не виноваты, виноват военкомат.

А когда уходит кто-то… только водка! Слезы – нах!

Те, кому война – работа знают толк в похоронах

Грусть-тоску на час притушим, и размочим в горле ком…

Поскорей бы Богу в душу…или в челюсть каблуком

В поле черная земля, мать ее

А вкруг поля лишь поруха и гнусь

и глумится над стерней воронье,

намекая: никуда не вернусь

или все-таки вернусь?

***

Ода молоку

И на вкус и на цвет

Нет милей на свете

Есть в нем сила камней

И здоровье трав.

Молоко любят все –

Взрослые и дети.

Пусть хоть кто скажет мне

Будто я не прав.

Почему так смешно

Молоко из миски

Пьют ужи и ежи?

Мне б хотелось знать.

И известно давно:

Тигры (те же киски)

Любят (лишь покажи)

Молоко лакать.

И котята и щенки

любят это дело

Не оттащишь за бока

Выпьют все пока.

И лакают язычки

молоко умело

Будто тают облака

в миске молока.

Даже диких зверей,

Очень осторожных:

Волка, рыжую лису,

Быстрого хорка,

Приручить так скорей

В два-три раза можно

Если каждый день в лесу

Давать им молока.

Кит огромный тоже пил,

Не стоял в сторонке

А уж он то знает толк

В том, что лезет в рот.

Молоко он любил,

Когда был китенком,

Хоть китенок и не волк,

И совсем не кот.

Хорошо молоко

матушки-Природы

не сравнить никогда,

с пивом и с водой!

Одолеть с ним легко

Годы и невзгоды

Только с ним без труда

Справишься с бедой.

Если, скажем, тоска

Зверем душу гложет,

Воет волком с утра

Ветер в голове, -

Выпей кружку молока,

и оно поможет,

Можешь даже «На «Ура!»

Выпить сразу две.

А когда все прошло,

Снова солнце греет,

Снова хочется жить

Раз уж жив пока.

На душе так светло,

что спешишь скорее,

чтоб с друзьями попить

Светлого пивка.

***

Ночнушки-чернушки колыбельная

Засыпай, малыш, скорей!

Не дрожи ресницей

Вурдалаки у дверей

ждут тебе присниться.

Вот уже взошла луна,

так поспи немножко,

а не то зову слона

сесть тебе на ножки.

Будешь ты во сне играть

не орать, не плакать,

а цветочки собирать

опийного мака.

Если ты не будешь спать,

не закроешь ротик

перестану выдавать

резиновую тетю.

Спи, мой мальчик, баю-бай!

Повторять не стану,

Щас к нам в дом придет бабай*

из Узбекистану.

Раньше этот аксакал

юный был да ранний,

деткам в ванночки пускал

рыбочек пираний.

Он теперь совсем не тот,

изменил привычки

на базаре продает

детские яички.

Заберет тебя в мешок

этот дядя добрый

и посадит на горшок

с королевской коброй.

Хоть бы ты на миг умолк!

Слышишь? В черной чаще

по тропинкам бродит волк

злобный и рычащий.

Если мальчик не уснет

позову я волка

он за попу как куснет!

Будет больше толка.

А когда ты будешь спать

на своей подушке,

я отправлюсь сочинять

новые чернушки.

***

14. Мой Израиль

Негев пробуждается

Не весной просыпается Негев. Зимой.

Собираются тучи, седы.

Сверху падают пряди дождей бородой,

И по склонам несутся ручьи чередой

Серо-белой от пены воды.

Заливает дороги, срывает кусты,

И буйна у обочин волна.

И сползают потоки грязищи, густы

Пробуждение ужаса и красоты…

Древний Негев восстал ото сна

Ветры мечутся, моросью влагу стеля.

Но развеются пОлоги туч,

И зелёные ризы накинет земля,

Чтоб Творец любоваться мог, благоволя,

Как мой Негев красив и могуч.

Вновь дороги забиты машин кутерьмой

Суетящихся как мураши.

На холмах прорастает трава бахромой

Не весной просыпается Негев. Зимой.

Край суровой горячей души.

***

Дети вечного исхода

Холод капель камень точит

мысли душат, как удав.

Путь наш был из тьмы и ночи

непокоен и кровав.

Но, как газ из недр планеты

рвется вверх сквозь толщу вод

тяжкий наш из тени к свету

неизбежен был исход.

Пламя веры в этом племени

под неверья черным льдом

Мы идем сквозь бездны времени.

До сих пор еще идем..

Пряча мысли, души, числа

(страх был главный наш урок)

мы играли в тени смысла,

мы читали между строк.

И рвались душою в дали,

и решали – кто же мы.

И на кухнях обсуждали

как разрушить царство тьмы.

А душа народа дикого

так устроена, дружок:

от смешного до великого

только маленький шажок.

Неба щит лазурной чашей

нависает над холмом

и в глаза пустые наши

Солнце жгучим зрит бельмом.

Даже птицы не летают,

тени тают, сея страх.

Здесь вода всегда святая.

человек всего лишь прах.

Прозвучат слова халдейские

о заклании ягнят.

Эти очи, мать библейская

мира всю печаль хранят.

Кости, жажда, жар, дорога.

Смерть не сводит стылых глаз.

Мы в себе рождаем Бога.

Бог в себе рождает нас.

Правых нет и виноватых,

но что сможешь – соверши!

Нет покоя. Нет возврата.

Вечный путь, – он часть души.

Мы хотели быть счастливыми

но и ныне, что ни год

нету мира под оливами.

Продолжается Исход.

***

Негев. Вечер пятницы

Ржа заката блекнет понемножку,

веет воздух прелью и тоской.

Сумерки крадутся серой кошкой.

Тишина. Расслабленность. Покой.

Благодати шаль легла на плечи,

сея просветления пыльцу.

И горят, шаббат встречая, свечи -

Псалмом благодарности Творцу.

Над домами колесом телеги

катится луна на небосвод.

Пятница закончилась, и в неге

Негев отдыхает от забот.

***

И снова о пустыне

Пустыня. Бесконечность. Боль и зной

И будто шрамом в мякоти земной

дорога пробегает парой строк.

Здесь лезет вера – как из раны гной

Как в море рыба – в сети рыболовам…

А в городе опять распят пророк

Всем кто болтает – действенный урок

(Не зря же этот мир рожден был Словом).

Увы ничто не вечно под луной

за исключеньем истины одной

и та всегда грядет в обличье новом.

***

Израильские зарисовки

Алкоголь

В Израиле Баркан Шираз -

любимый вкус широких масс.

Пусть по букету не "Шато",

доступней по цене зато.

За завтраком всего глоток -

дабы улучшить крови ток.

Потом стаканчик на обед -

аперитива лучше нет.

Под вечер, сплину вопреки,

он стимулирует стишки.

За ужином стакан вина, -

всё лишь для укрепленья сна.

Но с дамой все же пью коньяк,

поскольку от него ст…

***

Что-то с головой

Все выше, и выше, и выше

в прекрасные дали маня

моя перелётная крыша

со свистом летит от меня.

***

Бессонница

Ночь – подруга близкая поэта

даже если он на стих не скор.

И почти совсем не нужно света:

свет даёт товарищ монитор.

А писать стихи о длинной ночи

длинной ночью для поэта – кайф.

Но хорош твой стих или не очень

выявит читатель-полиграф.

***

Операция "Волнорез"

В Галилее опять неспокойно.

Каждый верит в правду свою.

Мир формально. По сути войны.

Дай нам Бог их свести вничью.

Пахнет гарью. Горят покрышки,

мусор, изредка – и дома.

Льется кровь. И не понаслышке.

Все плотнее ночами тьма.

И мороз пробегает по коже,-

так кроваво блестит заря.

Тот, который распялся, похоже

ради нас старался зазря.

***

Город боли

У нас в пустыне тишь и расслабуха,

и воздух чист, и Божья благодать.

Йерушалаим – злоба, кровь, чернуха,

конца которым нет и не видать.

И я признаюсь (строго между нами):

Моя бы воля: полегчало чтоб

Йерушалаим снес бы к Бени-маме.

устроив ограниченный потоп.

***

Политика

Опять раскол, опять бардак.

Опять танцуют танцы

болтун, мошенник и мудак

и их друзья засранцы.

И возбуждают гнев толпы,

и, вдруг восстав из тлена,

сквозь взрывов призрачных снопы

ползет к нам Альталена.

Корабль "Альталена" получил известность тем, что доставил

в середине июня 1948 года большую партию оружия, закупленную

Иргуном, а также группу из 940 новых репатриантов – добровольцев

этой организации. Иргун был готов передать вновь образованной

Армии обороны Израиля (АОИ) 80% оружия. Однако требование

правительства передать ему всё оружие и отказ Иргуна привели к

конфликту, в ходе которого корабль был обстрелян и потоплен АОИ

в порту Тель-Авива 22 июня 1948 года.

В ходе этого инцидента погибло 16 членов Иргуна (14 из них –

переживших Катастрофу, два репатрианта с Кубы) и трое солдат

Армии обороны Израиля.

***

Ночная гроза

Быть грозе. Трансформаторных боксов гул

Нам кассандрит молнии, гром и дождь.

Прогудел автобус, широкоскул

Полуночный город почти заснул,

Или лишь притаился, скрывая дрожь.

Ночь беззвёздна и отсветы фар желты.

То ли духов лёт, то ли тени снов

У обочин вьют темноты жгуты.

Серых кошек тени, поджав хвосты

Исчезают беззвучно в тенИ домов.

Что назрело того и не миновать

Как тут выбирать между злом-добром?

Обновленья жаждет Природа-мать.

Прежде чем родить, нужно мир сломать

Через молний блеск и раскатный гром.

Фонари погасли и тишина.

Вспышка, вспышка и громовой раскат.

Словно тут, за домом, упал снаряд.

Не война. О Господи, не война!

Это лишь гроза. И из глаз слеза.

Как я рад, о Господи! Как я рад!

***

Негевский этюд. Июнь

Июнь. С утра уже жара.

Взбесившись, солнце жалит кожу

И дымка над землей похожа

На слабый отблеск серебра.

Час без воды – уже каюк

Бреду, сгребая жар ногами.

На пальмах листья-оригами

Почти што тени не дают.

Пылает стёкол рубеллит,

А ветер с юга пылью душит.

Шуршат песчинки словно мыши

В траве пожухлой у земли.

А вот и бар. Там есть вода.

И там страдальца ждёт прохлада.

Без сил, как грешник в рай из ада

Едва-едва ползу туда.

Пещера-дверь раскроет пасть.

Эдема мнимого химера.

В объятьях кондиционера

Готов до вечера пропасть.

Как нега расслабляет нас!

Но ждет под солнцем путь неблизкий.

И не прощаясь, по английски

Я выйду! Выйду! Вот сейчас…

В кулак всего себя собрав

Бросаю, как Муму Тургенев.

Жесток бывает летом Негев

Июнь. Обычный день. Шарав.

***

Негев. Караван

Привычная и милая картинка:

прикрыла солнце облаков вуаль,

вдоль гор, по еле видимой тропинке

верблюдов караван шагает в даль.

Бряцает сбруя, фыркают верблюды,

пыль облачками вьётся возле ног.

Разлегся Негев раскаленным блюдом:

Титан, распятый нитями дорог.

А время будто замерло в пустыне,

забывшись ненадолго чутким сном.

Лишь смерчики бегут, как будто джинны,

Сшибаясь во вращении шальном.

Куда спешишь, о чем печешься, грешный?

Судьбы не обогнать, не обмануть.

Я принимаю ход времен неспешный,

и в завра не спеша продолжу путь.

***

Песнь бедуина

"О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву

на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним

из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде,

поражало очевидцев." Хроники Негева

Первый крик мой звучал на заре,

когда небо становится синим.

Я рожден в бедуинском шатре

посредине Великой пустыни.

Ночью небо как россыпь углей,

Солнце – дар Всемогущего бога.

Бедуин не привязан к земле.

Дом его: лишь шатер да дорога.

Славу предков в стихах воспою.

Дар певца мне дарован Аллахом:

Род мой славен, неистов в бою,

и мужчины не ведают страха.

Меч Небес, Ауд'a Моам'aр,

побратим самого Сал-ад-Дина,

для кяфиров* беда и кошмар

от Как'ура* до Ур-Шала'има*.

Достославны Хал'иб и Сард'ар,

Джад, Зак'aрия, сын Исмаи'ла,

Зейд, Раш'ид и Али Моамар.

Мы их помним и чтим их могилы.

Семь имен. Каждый,– славный боец.

Моамаров все помнят доныне.

Мы верблюдов стада и овец

выпасали в Великой пустыне.

Я – восьмой. Вас уверить дерзну:

в шестьдесят воин не из последних.

Взял себе молодую жену.

Роду нужен мужчина – наследник.

Л'ейла, страстных восторгов хурджин!

О царица моих дромед'aров*!

Подари мне девятую жизнь!

Да продолжится род Моамаров!

––

Кяфиры (аль кяфирун) – неверующие

Какур – древняя крепость крестоносцев

Ур-Шала'им аль Кудс – старое арабское название Иерусалима

Хурджин – седельная сумка, торба

Дромед'ар – одногорбый верблюд (гам'аль). Высшая ценность для бедуина.

***

Пойду искать по белу свету…

Вас рассеяло по заграницам

будто звездочки по небу в ночь

Что ж вам дома, друзья, не сидится?

что за ветер уносит вас прочь?

Нет ответов. Одни лишь вопросы.

И не сахар чужая земля.

С корабля убегают матросы

если крысы стоят у руля.

***

Тяжек путь к святой земле

Пыль, барханы, скорпионы,

заболевших бред и стоны.

Тень едва ползет на склоны.

Миражи сквозь щели вежд.

День за днём и ночь за ночью.

Жизнь, разорванная в клочья.

В нас самих сосредоточье

новой веры и надежд.

Истым Божьим словом званы

через зной и сквозь туманы

мы бредём в чужие страны

ясным днем и в серой мгле.

Под палящим небосводом

По камням, пескам и водам.

Станем мы святым народом

в обетованной земле.

Но пока – разноголосье.

Мы отдельные колосья

и скрипим кривою осью

на разбитом колесе.

В опьянении свободы

мнят себя вождем похода

племена, князья и ро'ды

одурев, почти что все.

Есть Завет, так что ж такого?

Путь так долог к жизни новой…

Божья воля как оковы.

Всё успело надоесть.

Нас несёт, как ветром тучи.

На зубах песок скрипучий.

Может врут, что будет лучше?

Рабство было – рабство есть.

Ветер враки дует в уши,

клич вождей звучит всё глуше,

и сомненья души сушат

как былинку суховей.

Для чего ушли из дома,

где и боль была шаблонна,

где хоть жили по-худому

но спокойней, здоровей?

К ночи слабость непритворна.

Но встаём с зарёй упорно,

вещи в путь собрав проворно,

тащим скарб, что так убог.

Нынче горе полной чашей,

но придем мы в землю нашу

оросим, взлелеем, вспашем.

С нами вера. С нами Бог!

***

15. Почти вся правда обо мне

Интернет

Интернет и пространство, и смысл бытия

В нем великим и малым не тесно.

А отшельникам-анахоретам, как я,

Без него бы и сгнить бессловесно.

Сквозь заборы границ он связал нас, струист,

Сделал маленькой нашу планету.

Потому, наплевав что еврей-атеист,

Я порою молюсь Интернету.

***

Самокритично

Кто душой совсем устал

тот и встал на пьедестал,

костенея бронзовеет.

Думать вовсе перестал.

Есть табличка "Не кантуй!"

Как ты это не трактуй

очень вредно человеку

превращаться в свой статуй.

***

Эпохи ветер надо мною веет,

Стихов ряды стоят многоэтажно,

И я уже частично бронзовею,

А в прочей части становлюсь бумажным.

Растет в народе склонность роковая:

Приходят люди, голову склонЯ,

И листики бумаги вырывают

С цитатами из мудрого меня.

А я терплю (Бумага стерпит много),

Хоть фэнами с бумагой сорванЫ

Два уха, клок волос и с пальца ноготь,

Пиджак, рубашка, галстук и штаны.

Но вот терзают смутные сомненья:

листок с цитатой оторвав уже,

Бежит народ к невзрачному строенью

Где выведены буквы «Мэ» и «Жэ».

***

Старый дом у пруда

В посеревший от старости дом у пруда,

Где и времени нет, нет проблем и забот,

Где не мертвая и не живая вода,

Где под хлипким крыльцом кто-то серый живёт,

Темнота от таинственных звуков густа,

А мечта безобидна и очень проста,

В дом, в котором ни боль не грозит ни беда

Я, наверно, уже не вернусь никогда.

Я с другой мелюзгой там ловил окуньков

Прыгал в омут, где «точно живёт водяной»

Пил забористый квас, аж до слёз пузырьков,

Хвастал до волдырей обгоревшей спиной.

Если сильно щипало, – я плакал тайком.

Дед ожоги мне кислым лечил молоком.

Изумрудного мха проросла борода,

Лебеда у забора и сена скирда…

Ивы серые косы мочили в воде.

На закате мне сказки рассказывал дед,

И манил в чудный мир, колыхаясь везде,

На рассвете туман, зачарован и сед.

Дней плелась череда, пролетели года

и осталась от жизни лишь горсточка льда.

Расплещусь по Вселенной я талой водой.

Дом останется поросли пусть молодой.

И, пускай без меня, по утрам иногда

Детский смех раздаётся над гладью пруда.

***

Заботы пенсионера

Пол неба окатив оранжевым и красным

Над горизонтом глаз раскрыла Солнце-мать.

Вещает птичий хор: «Жизнь может быть прекрасной!

Да здравствует рассвет! И дайте нам пожрать!»

А снизу в гаммы птиц вплетают мявы кошки

Их голоса сильны, мягки и высоки.

Собрав кулёк спешу. А что? Проспал немножко.

Почти до трех часов вычитывал стихи.

Так и живу, друзья. ВольнО пэнсионэру

Тащить паёк с утра для птиц и кошаков.

Я вижу в этом смысл. В космическую эру

Смывать грехи с души – забава старичков.

***

Зачем пишу стихи

Уж такова она, моя стезя.

Пишу затем, что не писать низзя.

Пользительней, наверно, кушать водку,

с подругой анатомию учить,

качать мышцУ на кукол платья шить

и школоту гонять по околотку.

Но как на небо вылезет луна,

то всякой рифмы голова полна,

и ежли рифмы те не всунуть в строчки,