скачать книгу бесплатно
Может, я и не запомнил название, но знал его значение, потому что я спрашивал: силлабаб – это старинный английский десерт, парное молоко от коровы добавляли прямо в ведро с сидром или хересом. Получалось что-то вроде гоголь-моголя, – сказала мне Шарлотта и пообещала приготовить на пробу, и в ту ночь обмакнула палец в сладкий крем и провела по моей груди, собирая его поцелуями.
– Вот что бывает с мечтами, – сказала Шарлотта. – На их пути встает жизнь.
Я сел, приглаживая пальцем шов на лоскутном одеяле:
– Я мечтал о доме, о своем дворе, о ребятишках. Что мы будем ездить иногда на отдых. О хорошей работе. Хотел быть тренером по софтболу и возить своих девочек покататься на лыжах. Разве думал я, что буду знать по имени каждого чертова врача в травмпункте Портсмута. – Я повернулся к жене. – Может, я с ней и не все время, но, когда случается перелом, Шарлотта, я буквально ощущаю его. Клянусь! Я бы сделал для нее что угодно.
Она повернулась ко мне лицом:
– Правда?
Между нами будто лежал этот груз: судебный иск, самая больная тема.
– Это кажется… отвратительным. Как сказать, что мы ее не любили, потому что она… такая, какая есть.
– Нет, это потому, что она желанна, потому, что мы любим ее, вот что заставило меня подумать об этом, – возразила Шарлотта. – Я не дура, Шон. Знаю, что люди станут судачить, скажут, что я просто хочу получить огромную выплату. Будут считать меня самой худшей матерью в мире, самой эгоистичной, ты это понимаешь. Но мне плевать, что они скажут обо мне, – важнее Уиллоу. Мне хочется быть уверенной, что она сможет пойти в колледж и жить самостоятельно, занимаясь тем, о чем мечтает. Пусть весь мир считает меня отвратительной. Разве важно, что говорят другие, если в душе я знаю, почему поступаю так? – Она развернулась ко мне лицом. – Я потеряю из-за этого лучшую подругу. Я не хочу потерять и тебя.
Прежде, когда Шарлотта еще была кондитером, меня всегда удивляло, как эта крошечная женщина тащит пятидесятифунтовый мешок муки. Внутри нее жила сила, выходящая за рамки моих физических способностей. Я видел мир в черно-белых тонах, поэтому и работал копом. Но что, если этот иск с его неприглядным названием всего лишь средство достижения цели? Мог ли он лишь казаться неправильным, но быть бесспорно правым?
Я положил ладонь поверх руки Шарлотты.
– Ты и не потеряешь, – сказал я.
Шарлотта
Конец мая 2007 года
Первые твои семь переломов случились еще до того, как ты появилась в этом мире. Следующие четыре после рождения, когда медсестра забрала тебя от меня. Еще девять, когда тебя вернули к жизни в реанимации, после остановки сердца. Десятый: когда ты лежала у меня на коленях и я вдруг услышала треск. Одиннадцатый, когда ты перекатилась на бок и задела ручкой край кроватки. Двенадцатый и тринадцатый были переломами бедер, четырнадцатый – перелом большеберцовой кости, пятнадцатый – компрессионный перелом позвоночника. Шестнадцатый, когда ты спрыгнула с крыльца, семнадцатый, когда на площадке в тебя врезался ребенок, восемнадцатый, когда ты поскользнулась на конверте от диска, который валялся на полу. Мы до сих пор не знаем, что вызвало девятнадцатый. Двадцатый случился, когда Амелия прыгала на кровати, где ты сидела, двадцать первый – футбольный мяч сильно ударил тебя по левой ноге, на двадцать втором я узнала, что есть водонепроницаемый гипс, и купила столько, что хватило бы на целую больницу, а теперь все валялось в гараже. Двадцать третий случился, когда ты спала, двадцать четвертый и двадцать пятый, когда ты упала в сугроб и сломала оба предплечья сразу. Двадцать шестой и двадцать седьмой оказались сложными; перелом малоберцовой и большеберцовой кости, наружный, случился прямо в детском саду на празднике в честь Хэллоуина, и по иронии судьбы ты была в костюме мумии, бинты от которой я использовала, чтобы наложить шину. Двадцать восьмой случился, когда ты чихнула, двадцать девятый и тридцатый были переломами ребер о край кухонного стола. Тридцать первый – перелом бедра, где потребовались металлическая пластина и шесть шурупов. После этого я их не считала, вплоть до переломов в «Дисней уорлд», которым мы дали прозвища Микки, Дональд и Гуфи.
Четыре месяца твои «ортопедические штаны» представляли собой двустворчатую раковину из гипса. Потом его поделили надвое и закрепили дешевыми зажимами, которые быстро ломались, поэтому я заменила их яркими липучками. Мы постепенно убрали верхнюю часть, чтобы ты могла сидеть, как моллюск на половине раковины. Предстояло тренировать мышцы живота и икроножные, которые заметно ослабли. Если верить доктору Розенбладу, тебе осталось провести «на дне раковины» еще пару недель, потом гипс оставляли бы только на ночь. Через восемь недель ты бы могла стоять с ходунками, а через четыре недели ходить сама в ванную комнату.
Но главное – ты могла вернуться в подготовительную школу, частное заведение, где занятия проводили по два часа каждое утро на цокольном этаже церкви. Ты была на год старше других детей в классе, но так много пропустила из-за переломов, что мы решили оставить тебя еще на один год: ты читала как в шестом классе, но тебе требовалась социализация со сверстниками. Друзьями ты не обзавелась: дети либо боялись твоего инвалидного кресла и ходунков, или, что весьма странно, завидовали гипсу, в которым ты приходила в школу. Сейчас я ехала в церковь, поглядывая в зеркало заднего вида.
– И чем ты займешься в первую очередь?
– Рисовым столиком. – (Мисс Кэти, которую ты возвела почти на одну ступень обожания с Иисусом, установила огромную песочницу, наполненную разноцветными рисовыми зернами, которые дети могли сортировать в разные по размеру контейнеры. Тебе нравилось их шуршание, ты говорила, что это напоминает тебе дождь.) – И парашютом.
В этой игре ребенок забегал под яркий шелковый круг, а другие держали лоскут за края.
– Придется немного подождать, Уиллс, – сказала я, заезжая на парковку. – Каждый день по чуть-чуть.
Я выгрузила твое инвалидное кресло из багажника фургона и усадила тебя, затем повезла вверх по пандусу, который установили у входа в школу летом, когда тебя туда зачислили. Другие ученики уже вешали куртки в шкафчики, мамочки скатывали в трубочки высохшие картинки с пальчиковыми рисунками, которые висели на штанге для одежды.
– Ты вернулась! – улыбнулась тебе женщина и посмотрела на меня. – У Келси на прошлых выходных был день рождения, и она оставила угощение для Уиллоу. Мы бы ее пригласили, но мы отмечали в «Гимнастическом домике», и я подумала, что она… ну… будет чувствовать себя одиноко.
«Вместо того чтобы получить приглашение?» – подумала я, но улыбнулась:
– Так заботливо с вашей стороны.
Какой-то мальчик тронул твои «ортопедические штаны».
– Ух ты! – выдохнул он. – А как ты писаешь в этой штуковине?
– Я этого не делаю, – сказала ты без улыбки. – Четыре месяца не мочилась, Дерек, поэтому лучше тебе быть поосторожнее, я могу в любую минуту взорваться, как вулкан.
– Уиллоу, – буркнула я, – не нужно быть язвительной.
– Он первый начал…
Услышав шум по поводу нашего прибытия, в холл вышла мисс Кэти. Ее глаза чуть распахнулись, когда она увидела тебя в двустворчатом гипсе, но учительница быстро взяла себя в руки.
– Уиллоу! – сказала она, опускаясь на колени, на один уровень с тобой. – Как здорово снова увидеться с тобой! – Она позвала свою помощницу, мисс Сильвию. – Сильвия, можешь присмотреть за Уиллоу, пока мы поговорим с ее мамой?
Я последовала за учительницей по коридору, минуя ванные комнаты с их невероятно неудобными туалетами, до кабинета, смежного с музыкальным залом и спортзалом.
– Шарлотта, – сказала Кейт. – Должно быть, я неправильно вас поняла. Когда вы позвонили мне и сказали, что Уиллоу возвращается, я решила, что она уже без гипса!
– Она скоро будет без него. Это дело времени, – улыбнулась я. – Она так рада возвращению.
– Мне кажется, вы торопите события…
– Все правда в порядке. Ее нужно занять. Даже если у Уиллоу будет новый перелом, несколько недель веселья все лучше, чем нахождение дома. И не нужно волноваться, что другие дети ей навредят. Мы с ней можем побороться, можем друг друга пощекотать.
– Да, но вы делаете все это дома, – заметила учитель. – В школьном окружении… это куда более рискованно.
Я отступила на шаг, поняв ее недвусмысленные слова: «Мы несем ответственность, когда она на нашей территории». Несмотря на закон об американских гражданах с инвалидностью, я время от времени читала на онлайн-форумах частных школ по НО, что ребенок на реабилитации должен оставаться дома, очевидно, ради самого ребенка, но, скорее всего, потому, что в таком случае возрастает страховка. Тупиковая ситуация: по закону ты мог подать в суд за дискриминацию, но в таком случае, даже если ты выиграешь дело, к твоему ребенку станут относиться предвзято, когда он вернется к учебе.
– Более рискованно для кого? – спросила я, и меня бросило в жар. – Я заплатила взнос, чтобы моя дочь здесь училась. Кейт, вы чертовски хорошо знаете, что не стоит говорить мне, будто ей тут не рады.
– Я с удовольствием возмещу оплату за пропущенные месяцы. И я бы никогда не сказала, что Уиллоу здесь не рады. Мы ее любим и скучали по ней. Просто хотим убедиться, что она в безопасности. – Учительница покачала головой. – Посмотрите на это с нашей стороны. В следующем году, когда Уиллоу будет в подготовительном классе начальной школы, она получит полноценную помощь. Здесь у нас нет таких возможностей.
– Тогда я сама буду ее сопровождать. Останусь с ней. Просто дайте ей… – Мой голос надломился, как хрупкая веточка. – Дайте ей почувствовать себя нормальной.
Кейт посмотрела на меня:
– Думаете, так она будет себя чувствовать, зная, что только она пришла на занятия с мамой?
Лишившись дара речи – и бурля от ярости, – я прошагала по коридору обратно. Оставшаяся с тобой мисс Сильвия рассматривала липучки, которые ты ей показывала.
– Нам пора, – сказала я, сглатывая слезы.
– Но я хочу поиграть за рисовым столиком…
– Знаешь что? – сказала Кейт. – Мисс Сильвия наберет целый мешок, чтобы ты могла взять с собой домой! Уиллоу, спасибо, что заехала поздороваться со всеми своими друзьями.
Ты растерянно повернулась ко мне:
– Мамочка, почему мы не можем остаться?
– Поговорим об этом позже.
Мисс Сильвия вернулась с пластиковым пакетом, наполненным фиолетовыми зернами риса:
– Держи, сладкая.
– Скажите мне, – проговорила я, переводя взгляд с одной учительницы на другую, – зачем такая жизнь, если ее даже не прожить нормально?
Я вытолкнула кресло из помещения школы. От злости я даже не сразу поняла, что ты притихла. Когда мы добрались до фургона, в твоих глазах стояли слезы.
– Все хорошо, мамочка, – сказала ты с такой безропотностью, какую не мог бы позволить себе пятилетний ребенок. – Я и сама не хотела оставаться.
Это была ложь. Я знала, как сильно ты ждала встречи с друзьями.
– Знаешь, когда в воду бросаешь камешек, вода движется по кругу, но не касается его, будто его нет, – сказала ты. – Вот как повели себя другие дети, когда ты говорила с мисс Кэти.
Разве эти учителя или эти дети не видели, как легко травмировать тебя? Я поцеловала тебя в лоб.
– Мы с тобой так повеселимся днем, – пообещала я, – что тебе мало не покажется. – Я нагнулась, чтобы поднять тебя с инвалидного кресла, но тут расстегнулась одна из липучек. – Вот неудача! – буркнула я, и когда посадила тебя на бедро, ты уронила свой пакет.
– Мой рис! – воскликнула ты, инстинктивно завертевшись у меня на руках, чтобы дотянуться до него.
В этот момент я услышала хруст, похожий на сломанную ветку. Так еще хрустит осеннее яблоко, если его укусить.
– Уиллоу? – произнесла я, но поняла все и так: сверкнули белки твоих глаз, голубые, как молнии, и ты уплывала прочь от меня в сонную прострацию, которая настигала тебя при особенно неудачном переломе.
Когда я усадила тебя на заднее сиденье фургона, ты уже закрыла глаза.
– Малыш, скажи, когда будет больно, – попросила я, но ты не ответила.
Начиная с запястья, я аккуратно прощупала твою руку, стараясь найти мягкий участок. Я дошла до выемки под плечом, когда ты всхлипнула. Но ты и раньше ломала руку. Сейчас не было сквозного перелома или вывернутой под углом в девяносто градусов кости, как и других признаков серьезной травмы, из-за которой ты могла впасть в ступор. А вдруг кость пронзила внутренний орган?
Я могу вернуться в школу и попросить их вызвать 911, но я и без «скорой помощи» знала, что нужно делать. Я порылась в кузове фургона и нашла старый журнал «Пипл». Используя его как шину, я перебинтовала предплечье с помощью эластичного бинта. Я стала молить о том, чтобы не пришлось накладывать гипс: от гипса уменьшалась плотность костей, а место, где он заканчивался, становилось уязвимым для нового перелома. Мы могли бы обойтись ортопедическими ботинками «Ви Уокер», пневматической ортопедической шиной или лангетами в большинстве случаев, за исключением перелома бедра, позвонков или берцовой кости. Именно такие переломы заставляли тебя замереть, как сейчас. Такие переломы и меня заставляли мчаться в травмпункт, потому что я боялась трогать их сама.
Подъехав к больнице, я припарковалась на месте для инвалидов и понесла тебя в приемную.
– У моей дочери несовершенный остеогенез, – сказала я медсестре. – Она сломала руку.
Женщина поджала губы:
– Может, вы будете ставить диагноз после того, как получите медицинскую степень?
– Труди, какие-то проблемы? – Перед нами стоял врач, на вид такой молоденький, что, наверное, еще не пользовался бритвой, и смотрел на тебя. – Я слышал, вы сказали НО?
– Да, – проговорила я. – Думаю, это плечевая кость.
– Я позабочусь о них, – сказал врач. – Я доктор Девитт. Хотите посадить ее в кресло…
– Нам и так нормально, – сказала я и приподняла тебя на руках.
Пока он вел нас по коридору на рентген, я поведала ему твою медицинскую историю. Врач прервал меня лишь один раз – мило побеседовал с лаборанткой, чтобы нам побыстрее освободили палату.
– Итак, – сказал врач, нависая над тобой, когда ты лежала на столе для рентгена, и положил руку на твое предплечье. – Я лишь немного пошевелю…
– Нет, – сказала я, делая шаг вперед. – Вы ведь можете придвинуть аппарат?
– Что ж, – озадаченно сказал доктор Девитт. – Обычно мы этого не делаем.
– Но ведь можете?
Он снова посмотрел на меня, потом настроил оборудование, опуская на твою грудь тяжелый свинцовый жилет. Пока делали снимок, я отошла в дальний угол комнаты.
– Отлично, Уиллоу. А теперь опусти руку пониже, – попросил врач.
– Нет! – возразила я.
Он раздраженно посмотрел на меня:
– Со всем уважением, миссис О’Киф, я должен выполнять свою работу.
Но я выполняла свою. Когда у тебя случался перелом, я старалась снизить количество рентгенов, иногда мы обходились без них, если они никак не влияли на исход лечения.
– Мы уже знаем, что у нее перелом, – убедительно сказала я. – Думаете, он смещен?
Глаза доктора распахнулись, когда я заговорила на его языке.
– Нет.
– Тогда не обязательно делать рентген малоберцовой и большеберцовой костей, разве не так?
– По-разному бывает, – признался доктор Девитт.
– Вы хоть понимаете, сколько рентгенов придется сделать моей дочери за всю жизнь? – спросила я.
Он скрестил руки на груди:
– Ваша взяла. Мы и впрямь не нуждаемся в рентгене нижней части руки.
Пока мы ждали снимка, я гладила тебя по спине. Ты медленно возвращалась с той глубины, на которую провалилась после перелома. Ты ерзала и всхлипывала. А еще дрожала, что лишь усиливало боль.
Я высунула голову в коридор и попросила лаборантку принести одеяло, чтобы накрыть тебя, а навстречу как раз шел доктор Девитт с твоими снимками.
– Уиллоу холодно, – сказала я, и он сбросил с себя белый халат и накинул тебе на плечи, как только вошел в палату.
– Хорошие новости, – сказал он, – другой перелом Уиллоу отлично заживает.
Какой другой перелом?
Я не сразу поняла, что сказала это вслух, но тут врач указал на твое предплечье. Рассмотреть было непросто – недостаток коллагена делал твою кожу бледно-молочной, – но там явно виднелась шишка, как при заживающей трещине.
