скачать книгу бесплатно
– Рич, парень в крови с головы до пят и лежит здесь в трусах. Думаешь, его изнасиловали, а потом он сделал себе харакири? – Шеф полиции фыркает. – Я понимаю, у меня нет такого богатого опыта в расследованиях, как у тебя после пятнадцати лет работы в полиции Таунсенда, но…
Я смотрю в свой блокнот. Что сделал бы доктор Генри Ли? Ну, он осмотрел бы раны. Проанализировал, почему кровь только на поверхности – этот розовый оттенок снега, и ни брызг, ни капель. Он заметил бы следы на снегу – одни от кроссовки жертвы, другие – принадлежащие бегуну, который нашел тело. Задался бы вопросом: почему после сексуального насилия на жертве остается нижнее белье, хотя брюки спущены?
Меня трясет от холода. Я топаю ногами в кроссовках, потом смотрю на землю, и вдруг все становится предельно ясно.
– Вообще-то, – говорю я, выходя из тени, – вы оба ошибаетесь.
Рич
Не знаю, почему я обманываю себя уверениями, что успею все сделать за выходные. Намерения у меня самые лучшие, но что-нибудь вечно мешает. Сегодня, к примеру, я собирался залить каток на заднем дворе для своей семилетней дочери Саши. Она живет с моей бывшей женой, Ханной, но время с вечера пятницы до воскресенья проводит у меня, и в данный момент планирует попасть в команду США по фигурному катанию, если не станет поющим ветеринаром. Я думал, Саша с удовольствием будет помогать мне и мы вместе зальем водой брезент, постеленный во дворе и обнесенный загородкой из брусьев, которую я сколачивал целую неделю после работы. Я обещал дочери, что в воскресенье утром она проснется и сможет кататься на коньках.
Но я не рассчитывал, что на улице будет так чертовски холодно. Саша захныкала, как только подул ветер, в результате я изменил планы и отвез ее ужинать в Бёрлингтон. Она очень любит одно кафе, где можно рисовать на скатерти. По дороге домой моя дочурка заснула в машине. Напевая себе под нос песенку из сериала «Ханна Монтана» с любимого диска Саши, я несу малышку наверх, в ее спальню. Это розовая гавань в холостяцкой квартире. Во время развода я получил дом, а Ханна – почти все, что было внутри. И теперь, забирая Сашу от матери, мне странно видеть ее отчима развалившимся на моем старом диване.
Переодеваю сонную дочку в ночную рубашку; она вяло шевелит головой и руками, потом вздыхает, ложится на бок, и я накрываю ее одеялом. Минуту просто смотрю, как она спит. Быть единственным детективом в захудалом городишке – это проигранная битва. Платят мне гроши; я расследую дела настолько мелкие и неинтересные, что о них не пишут даже в местных газетах. Но я делаю так, чтобы мир для Саши или, по крайней мере, этот маленький его уголок становился немного безопаснее.
И потому продолжаю трудиться.
Ну… и еще ради прибавки к пенсии, которую получу после двадцати лет службы.
Спустившись вниз, я беру фонарик и иду к заброшенному катку. Включаю шланг. Если я проторчу здесь еще несколько часов, то на брезент выльется достаточное количество воды, и к утру она, вероятно, успеет замерзнуть.
Не люблю нарушать обещания. Пусть этим занимается моя бывшая.
Я не злопамятен, нет. Просто в моей профессии гораздо проще делить поступки на правильные и неправильные, без переходных полутонов, которые что-то объясняют. Мне ни к чему знать, каким образом Ханна поняла, что ее сердечный друг – не тот мужчина, за которого она вышла замуж, а парень, обслуживавший кофемашину в учительской.
– Он начал приносить мне арахис, – сказала она, из чего я должен был заключить, что это означает: «Я тебя больше не люблю».
Вернувшись в дом, я открываю холодильник и достаю оттуда бутылку пива. Сажусь на диван, включаю игру «Брюнс» по кабельному каналу и беру в руки газету. Большинство читателей сразу открывают раздел биржевых или спортивных новостей, меня же интересует раздел «Развлечения» из-за колонки на последней странице. Я подсел на «Сострадательную тетушку» – так раньше называли колонку с полезными советами по поводу разных жизненных ситуаций. Эта женщина выбрала себе имя Тетушка Эм, и она моя тайная слабость.
Я влюбилась в своего лучшего друга и знаю, что мы никогда не будем вместе… Как мне забыть его?
Мой парень ушел и оставил меня с четырехмесячной дочерью. Помогите!
Может ли быть депрессия у человека в четырнадцать лет?
Две вещи нравятся мне в этой колонке: во-первых, письма туда – это постоянное напоминание, что моя жизнь не такая паршивая, как у других, а во-вторых, кажется, что хотя бы у одного человека на свете есть ответы на все вопросы. Тетушка Эм всегда подсказывает самые разумные решения, как будто величайшие загадки бытия разрешаются путем хирургического отрезания эмоционального компонента и рассмотрением одних только голых фактов.
Ей, вероятно, лет восемьдесят, и живет она со стаей кошек, но, по-моему, Тетушка Эм стала бы отличным копом.
Последнее письмо удивляет меня.
Я замужем за прекрасным человеком, но никак не могу забыть своего бывшего и все время думаю: не совершила ли я ошибку? Стоит ли мне сказать об этом ему?
Глаза у меня расширяются, и я невольно смотрю на подпись. Автор письма живет не в Страффорде, как Ханна, она из Стоу.
«Спокойно, Рич», – мысленно говорю себе, тянусь к бутылке пива и уже собираюсь сделать первый блаженный глоток, как вдруг звонит мобильник.
– Мэтсон, – отвечаю я.
– Капитан? Простите, что дергаю вас в выходной.
Это Джой Уркхарт, новобранец-патрульный. Наверное, мне кажется, но, по-моему, новые полицейские год от года становятся все моложе; этот, вероятно, до сих пор спит в памперсах, а звонит мне не иначе как спросить, где у нас в участке хранится туалетная бумага или еще какую-нибудь подобную глупость. Новичкам лучше бы не тревожить начальство, а я второй по старшинству.
– …Мы тут получили рапорт о трупе и решили сообщить вам.
Я мигом настораживаюсь. Задавать ему вопросы вроде есть ли признаки насильственной смерти или речь идет о суициде, не стоит. Сам разберусь.
– Где?
Патрульный диктует адрес по главному шоссе, рядом с территорией заповедника. Это место зимой популярно у лыжников и любителей ходить на снегоступах.
– Уже еду, – говорю я и вешаю трубку.
Бросаю последний страждущий взгляд на невыпитое пиво и выливаю его в раковину. Потом беру в прихожей куртку Саши, ищу там же ее сапожки, но их нет, на полу в спальне тоже. Сажусь на край дочкиной кровати и шепчу:
– Эй, малышка. Папе нужно идти на работу.
Саша моргает глазами:
– Но сейчас ночь.
Формально говоря, сейчас полдесятого вечера, но время относительно, когда тебе семь лет.
– Знаю. Я отведу тебя к миссис Витбери.
У миссис Витбери наверняка есть имя, но я никогда его не произносил. Она живет на другой стороне улицы, ее покойный муж прослужил в полиции тридцать пять лет, и ей хорошо известно, что такое срочный вызов. Эта женщина нянчилась с Сашей, когда мы с Ханной еще были вместе, и теперь тоже присматривает за ней, когда дочка остается у меня, а я вдруг должен уехать на работу.
– От миссис Витбери пахнет носками.
Так и есть.
– Давай, Саша, поторопись. – Она садится, зевает, а я надеваю на нее куртку, завязываю под подбородком флисовую шапку. – Где твои сапоги?
– Я не знаю.
– Ну, внизу их нет. Ты бы лучше поискала, а то мне никак не найти.
Саша озорно улыбается:
– Но ты же детектив?
– Спасибо за доверие. – Я поднимаю ее на руки. – Будешь в тапочках. Я отнесу тебя в машину.
Я пристегиваю дочку к детскому креслу, хотя нам ехать всего-то двадцать ярдов, и тут вижу сапоги, лежащие на резиновом коврике. Видимо, Саша скинула их по пути домой из «Гановера», а я не заметил, потому что нес ее в дом на руках.
Если бы все загадки решались так просто.
Миссис Витбери открывает дверь молниеносно, будто дожидалась нас.
– Мне так неудобно вас беспокоить… – начинаю я, но она только отмахивается:
– Ничего страшного. Я мечтала провести время в хорошей компании. Саша, не могу вспомнить, ты любишь шоколадное мороженое или печенье?
Я ставлю дочку за порог, говорю одними губами:
– Спасибо, – и поворачиваюсь, чтобы уйти, мысленно прочерчивая кратчайший маршрут до места преступления.
– Папа!
Я оборачиваюсь и вижу, что Саша тянет ко мне руки.
Долгое время после нашего развода дочка не могла выносить, когда кто-нибудь ее оставляет. Мы придумали ритуал, который со временем превратился в заговор на удачу.
– Поцелуй, обними, дай пять, – говорю я, встав на колено и делая то, что говорю. Потом мы соединяем большие пальцы и давим на них. – Мешок арахиса.
Саша прижимается к моему лбу своим.
– Не переживай, – говорим мы хором.
Дочка машет мне, а миссис Витбери закрывает дверь.
Я прикрепляю к крыше машины мигалку, превышая лимит скорости, проезжаю двадцать миль и только тогда понимаю, что мертвец не станет мертвее, если я появлюсь на пять минут позже, а вся дорога покрыта тонкой коркой льда.
И это напоминает мне…
Что я не выключил воду, она так и течет из шланга, а значит, к моменту моего возвращения Сашин каток, вероятно, разольется на весь задний двор.
«Дорогая Тетушка Эм, – думаю я, – мне придется перезаложить дом, чтобы расплатиться за воду. Что делать? Замученный Проблемами в Таунсенде».
«Дорогой Замученный. Пей меньше».
К огороженному полицейской лентой месту преступления я подъезжаю с улыбкой на губах. Меня встречает Уркхарт, и я осматриваю брошенный «понтиак». Смахиваю немного снега с бокового стекла и заглядываю в салон, светя внутрь фонариком. На заднем сиденье полно пустых бутылок из-под джина.
– Капитан, простите, что вызвали вас, – говорит патрульный.
– Докладывайте.
– Тело в лесу нашел бегун. Труп полураздет и весь в крови.
По уже протоптанной тропе я иду вслед за Уркхартом.
– Кому, черт подери, взбредет в голову бегать трусцой по лесу в темноте посреди зимы?!
Мертвец действительно не совсем одет и уже застыл. Брюки спущены к лодыжкам. Я быстро опрашиваю других полицейских, что они обнаружили. Не много. Кроме крови на конечностях мужчины, никаких следов борьбы. Есть отпечатки ног, совпадающие с оставшейся на жертве кроссовкой, и другие, очевидно оставленные бегуном, алиби которого исключает его из числа подозреваемых, но преступник либо каким-то образом стер следы своих ног, либо совершил убийство на лету. Я сижу на корточках и рассматриваю ссадину на левой ладони трупа, когда прибывает шеф.
– Господи Исусе! – произносит он. – Суицид или убийство?
Кто бы знал. Если убийство, где тогда следы борьбы? Или повреждения на руках, которые свидетельствовали бы о том, что жертва защищалась? Ссадина на ладони, как от падения, на предплечьях ни синяков, ни царапин. Если это самоубийство, почему мертвец в нижнем белье и как он покончил с собой? Кровь у него на костяшках пальцев и на коленях, а не на запястьях. По правде говоря, в Таунсенде, штат Вермонт, мы не часто сталкиваемся с такими вещами, чтобы быстро делать выводы.
– Пока не могу сказать, – уклоняюсь от прямого ответа я. – Хотя сексуальное насилие, кажется, налицо.
Вдруг из-за деревьев выходит какой-то паренек и говорит:
– Вообще-то, вы оба ошибаетесь.
– А ты кто такой? – спрашивает шеф, и двое патрульных подходят к парнишке с боков.
– Опять ты, – говорит Уркхарт. – Месяц назад он болтался вокруг, когда ограбили ювелирный. Вроде как детектив-любитель. Скройся, малыш. Мы тебя тут не видели.
– Погодите, – останавливаю я полицейского, смутно вспоминая этого паренька.
Да, он был там, когда мы расследовали ограбление. А сейчас я взвешиваю в голове шансы на то, что этот пацан – преступник, и не хочу, чтобы он удрал.
– Все очень просто, – продолжает парнишка, глядя на тело. – В двадцать шестой серии второго сезона всю команду «Борцов с преступностью» отправили на гору Вашингтон расследовать смерть мужчины, тело которого нашли на вершине горы, без одежды. Никто не мог догадаться, что делал голый человек на горе, но причиной смерти оказалось переохлаждение. То же случилось и с этим парнем. Он заблудился и упал. Его внутренняя температура тела повысилась, он снял одежду, так как ему было жарко… но именно из-за этого он и замерз. – Паренек усмехается. – Не могу поверить, что вы этого не знали.
Шеф прищуривает глаза:
– Как тебя зовут?
– Джейкоб.
Уркхарт хмурится:
– Люди, замерзающие до смерти, обычно не пачкают кровью все вокруг…
– Уркхарт! – рявкает шеф.
– Он не запачкал кровью все вокруг, – говорит Джейкоб. – Брызги крови были бы хорошо видны на снегу, а вместо них мы видим только размазанную кровь. Взгляните на раны. У него ободраны костяшки пальцев, колени и основания ладоней. Он упал и поранился. Кровь появилась на снегу, потому что он пытался подняться, вставал на четвереньки, ползал вокруг, прежде чем потерял сознание.
Я приглядываюсь к Джейкобу. Основательный недостаток в его теории, разумеется, состоит в том, что, когда человек падает на снег и ползает по нему, у него не начинается кровотечение. Если бы такое происходило на самом деле, в Вермонте за время зимних каникул умирали бы от потери крови сотни детей.
Что-то в этом пареньке совсем чуть-чуть… ну, не так. Голос слишком ровный и высокий; в глаза не смотрит; пружинит на подушечках стоп и, сдается мне, сам этого не замечает.
Там, где он топчется, снег подтаял, из-под него высунулся побег шиповника. Я расчищаю ногой землю и качаю головой. Этому несчастному, пьяному, мертвому ублюдку не посчастливилось упасть в присыпанных снегом зарослях ежевики.
Я не успеваю ничего сказать, потому что появляется криминалист. Уэйн Нассбаум, до того как получил медицинское образование, хотел стать клоуном. Правда, за пятнадцать лет работы в полиции я ни разу не видел, чтобы этот парень улыбнулся.
– Всем привет, – произносит он, вступая в круг искусственного света. – Говорят, у вас тут какой-то загадочный труп?
– Как по-твоему, это может быть переохлаждение? – спрашиваю я.
Уэйн обдумывает мой вопрос, осторожно переворачивает тело и осматривает затылок.
– Сам я такого никогда не видел… но читал об этом. Объяснение, конечно, для нас подходящее. – Криминалист смотрит на меня. – Отличная работа… но я предпочел бы досмотреть овертайм в матче «Брюнс», а не тащиться сюда ради фиксации смерти от естественных причин.
Я смотрю туда, где стоял Джейкоб, но его и след простыл.
Джейкоб
