Путешествие дилетанта. Ностальгический детектив

В начале декабря, как водится, начали готовиться к Новому году – закупали шампанское, шпроты, овощное ассорти Globus, колбасу (твердокопченую – на стол, вареную – в салат оливье). Встречать собирались с сестрами и их мужьями на турбазе под Лугой.

К этому моменту у Пьера как-то сам собой начался роман со студенткой Кэтино с вечернего английского. Заехал в субботу по старой памяти на родной филфак попить кофе в верхнем буфете. Народу было немного. Болтая со знакомыми лаборантками за столиком, обратил внимание на эффектную брюнетку с короткой стрижкой.

– На Катьку засмотрелся? – усмехнулись лаборантки. – Кэт, иди к нам!

Разговорились. Кэт оказалась таким же «метисом кавказца», как и сам Пьер – ее отец, грузин из Тбилиси уже лет тридцать жил в Ленинграде, работал кардиологом, женился на русской медсестре несмотря на протесты родни и окончательно обрусел.

– Почти земляки… – глубокомысленно отметил Пьер.

– Ты – тоже космополит? – хитро улыбнувшись, спросила Кэт.

Телефонами меняться не стали. Поболтали и разошлись. Однако в понедельник, наскоро приняв душ после работы и от души умастившись любимым One Man Show, Пьер прыгнул в троллейбус и к окончанию занятий вечерников стоял в фойе филфака, лихорадочно всматриваясь в лица выходящих в морозную темноту студенток.

– Меня ждешь? – Кэт неожиданно возникла рядом с Пьером. Он не сразу узнал ее в белой меховой шапке.

– Ага, – кивнул он.

– Ну, ты надушился! – поморщилась Кэт. – Я тебя по запаху почувствовала.

– Это я так потею, – грубо ответил Пьер.

– Ну, пошли тебя проветривать, – она взяла его под руку и потащила к выходу.

С этого дня ежевечернее видео отошло на второй план. Кэт таскала его на просмотры в Дом кино, к друзьям-художникам и фотографам, на концерты тогда еще полулегальных «Землян» и «Машины времени». До знакомства с ней Пьер даже не предполагал, что в Ленинграде такая насыщенная андеграундная жизнь.

Однажды они приехали на электричке в Пушкин, потом долго искали какой-то ДК, брали билеты «по паролю» у подозрительного бородача. В конце концов, оказались в душном зале. Выступал Алик Асадулин со сборным бэндом. Пьер знал его по партии Орфея в зонг-опере «Поющих гитар» и приготовился слушать «качественный официоз». Неожиданно в полумраке повисли знакомые до боли ноты: «Соль, соль – ля-я-я…» А из другого конца сцены ответил орган нервным стаккато. Child in Time! Эту вещь знакомые рокеры если и пытались сыграть, то только в шутку и на репетиции. Петь «как Гиллан» никто не решался. Алик, смотревший до этого в пол, поднял голову и подошел к микрофону. Зал замер в ожидании. Неожиданно чисто и пронзительно прозвучало: «Sweet child, in time you’ll see the line…» Это не было «как Гиллан», это казалось лучше! Зал взорвался аплодисментами и свистом.

У Кэт везде были друзья. Попасть на квартирную выставку или концерт в рок-клубе не составляло труда. Все смотрели на нее влюбленными глазами и наперебой предлагали билеты, контрамарки, пароли для проникновения на квартирники. Пару раз Пьеру звонил влюбленный в Кэт фотограф и вызывал «разобраться к метро». Пьер сослался на нехватку времени и пригласил его к себе на работу. Вид хмурых «коллег» по овощному цеху фотографа не вдохновил и «разговора» не получилось.

Учеба на «факультете невест», где парни были нарасхват, приучила Пьера к завышенной оценке своих «мужских» качеств. Разумеется, он читал перепечатанные на машинке «Ветви персика» и «Кама сутру», пытался применять прочитанное на практике, но юношеский задор и нетерпение обычно брали свое. «Скорострелом» он, конечно, не был, но и виртуозом в постели он бы себя, положа руку на сердце, не назвал. Кэт довольно резко осадила его гусарскую попытку овладеть ею второпях, пока бабушка ушла в булочную.

– Не будь кроликом, – сердито сказала она.

Обычно Пьера настораживали попытки девушек все усложнять и «запрокидывать голову». За таким поведением явно слышались отголоски зловещей мелодии Мендельсона. А в те времена только два музыкальных произведения вызывали в кругу его друзей суеверный ужас: свадебный марш и «Прощание славянки».

Но в этот раз отказ только раззадорил Пьера. Период романтического ухаживания растянулся почти на две недели и ему это даже нравилось. Впервые им удалось остаться наедине после вечеринки у Жоры – его родители уехали «за длинным рублем» на Север и квартира была полностью в распоряжении Жориных друзей.

В этот раз он не был так настойчив и нетерпелив – по ее выражению лица понял, что «все будет». В любви она оказалась намного опытнее Пьера. Мягко, но, не терпя возражений, Кэт взяла «руководство процессом» в свои руки. Это было непривычно, но Пьеру было так хорошо, что он подчинился. Впервые в жизни «занятие любовью» продлилось не полчаса, а почти всю ночь до утра. Кэт ненавязчиво объяснила ему, что в постели надо думать, прежде всего, о партнере, а не о собственном удовольствии. И он старался, и силы не оставляли его, а Кэт в ответ открывала ему все новые и новые секреты наслаждения.

Утром пили чай на кухне Жориной квартиры. Пьер украдкой смотрел на Кэт и пытался понять – это та страстная и опытная женщина, что была с ним этой ночью, или все ему только приснилось?

Как-то даже и не обсуждалось, что Новый год надо встречать с Кэт. Пьер сказал об этом сестре и неожиданно услышал: «А как же Мели?»

Мели… Писать друг другу они не перестали, но по телефону поговорить не получалось. Никто не отменял взятых на себя обязательств, но все это было как-то далеко и абстрактно, а Кэт была рядом. Конечно, Пьер понимал, что долго на двух стульях усидеть не удастся – и Мели, и Кэт не были случайными знакомыми из студенческой тусовки. Обе были личностями и обе серьезно относились к Пьеру. Закономерно было с их стороны ждать такого же серьезного отношения к себе. Но думать об этом не хотелось.

– Кэт знает, что я должен скоро уехать надолго, – ответил он сестре, – полагаю, что иллюзий она строить не должна. А ты же не станешь сообщать Мели про маленькие слабости твоего брата?

– Я бы не хотела быть на ее месте, – сказала сестра.

Пьер на всякий случай не стал спрашивать, на чьем именно месте она не хотела бы быть – Мели или Кэт? Больше к этому разговору они не возвращались.

Звонок раздался за неделю до Нового года, пока Пьер был на работе. Трубку взяла мать и подробно записала куда, когда и к кому надо явиться в Москве за паспортом с визой. В тот же вечер она обрадовала отца: «Вазген, я лечу к тебе, джаник!»

Вечером состоялся семейный совет с матерью и бабушкой: когда сказать Кэт про предстоящий отъезд – до Нового года или после? Обе женщины проявили женскую солидарность и принципиальность – говорить надо сейчас! «Ты не понимаешь! – втолковывали они наперебой. – Для женщины встреча Нового года – романтический акт, и после этого могут возникнуть надежды и иллюзии!» Сказано – сделано. Не откладывая в долгий ящик, Пьер набрал номер Кэт. Она выслушала, не перебивая. Спокойно попрощалась: «До завтра». Пьер ожидал чего угодно, но только не такой реакции – Кэт была довольно эмоциональным человеком. «Может, оно и к лучшему», – подумал он и включил видик.

Следующие несколько дней были заполнены бытовыми проблемами. Прежде всего, надо было уволиться с работы без скандала. Перед Новым годом в магазине стояли очереди, один из грузчиков ушел в двухнедельный запой, и директриса без боя трудовую книжку не отдавала – требовала отработать две недели. Пришлось подарить ей индийские бирюзовые серьги.

– Ехай в свои Палестины. Удачи! – сказала она, возвращая трудовую.

– Так и не разобралась, что я не еврей, – подумал Пьер и пожелал ей счастливого Нового года.

Теперь надо было взять билеты в Москву и поискать технические словари у букинистов. Мать составила два длинных списка: «Индия» и «Никарагуа». Необходимо было купить огромное количество бытовых мелочей для отбытия за границу. Носки х/б, лекарства, мыло, стиральный порошок, сувениры, фотопленка, водка, зубные щетки…

– А там это все нельзя купить? – осторожно спросил Пьер, обычно предпочитающий не спорить с матерью.

– Государство оплачивает тебе перевозку 65 килограммов багажа. Зачем тратить валюту там? – мудро ответила она. Пришлось заняться списками. За этой чемоданной суматохой встретиться с Кэт как-то не получалось, хоть и звонил он ей каждый вечер. Неожиданно, дня за три до Нового года Кэт заявила, что встречать будет с родителями: «Так у нас принято…» Пьер не стал возражать – жизнь сама расставляла все по местам.

Новый год прошел на удивление весело. Ели шашлыки, парились в бане, окунались в прорубь с нечеловеческими воплями, пели песни под гитару и даже танцевали на столах. Пьер давно так не веселился. Он постоянно был в центре внимания – жарил и торжественно вносил шашлыки, громче всех орал: «Вот! Новый поворот!», пел скабрезные песенки собственного сочинения, махал вениками в бане, организовал конкурс мужских ног… Про Кэт вспоминать времени не было. Вернувшись в город, он звонил ей несколько раз, но она, ссылаясь на занятость (сессия), от встреч уклонялась.

Подошло время отъезда в Москву. Сестра с бабушкой накрыли стол. Собралась родня и университетский друг Жора. Дядя пытался «вести стол», распределял тосты, но мать постоянно отбегала проверить: где документы? такси вызвали? замок на сумку повесили? Потом как-то расслабилась и успокоилась. Оказалось, что времени до отъезда еще много, пошли воспоминания, как бабушка с дедушкой уезжали служить в Монголию… Жора взял гитару и как-то очень к месту запел: «В далекий край товарищ мой собра-а-лся..» А Пьер все ждал. Кэт знала, что он сегодня уезжает. Могла позвонить, а могла и прийти. Ждал, пока садились в такси, потом ждал на перроне у поезда. Кэт не пришла и не позвонила…

* * *

Москва встретила морозом и сюрпризами. Пьер отправился к указанному в телефонограмме чинуше в ГКЭС (Госкомитет по экономическим связям). Пропуск был заказан, вежливый вахтер объяснил куда пройти. Седовласый мужчина в хорошем костюме пил чай за огромным письменным столом. Застекленный шкаф за его спиной был уставлен скромными, но со вкусом подобранными сувенирами из разных стран. Удивляла тсантса – высушенная человеческая голова размером с кулак с зашитыми губами и надписью по-испански «Добро пожаловать в Перу».

– Заждались мы вас, молодой человек. Заждались…

Мужчина отхлебнул чай и вдруг, перестав улыбаться, спросил:

– Связи в Аэрофлоте есть?

– Разумеется, – на всякий случай ответил Пьер, – а какие проблемы?

Оказалось, что полученная невесть когда выездная виза в синем загранпаспорте Пьера, заканчивалась в следующий вторник. А самолет в Манагуа летал раз в неделю – по понедельникам. И билетов на ближайший понедельник не было. Увы… Следовательно, надо было снова получать разрешение на выезд из СССР, что в те времена было намного сложнее, чем получить визу США или Франции.

– Короче. Вот вам паспорт, вот платежка в Аэрофлот – попытайтесь достать себе билет. Удачи!

Пришлось подключить живущих в Москве одноклассников отца. Этим же вечером, упаковав в пакет с надписью «ГУМ» бутылку армянского конька и огромную коробку конфет, Пьер приехал в кассу Аэрофлота у Крымского моста. Там было душно и тесно. Грустные и усталые люди брали штурмом стеклянную перегородку.

– Анна Васильевна, – заорал Пьер, отыскав нужную ему пожилую даму в форме стюардессы, – вам пакет от Шалвы Геннадиевича.

И перекинул гостинец через перегородку. Профессиональным поглаживанием оценив содержимое, дама отрывисто бросила:

– Напиши рейс… Паспорт… Платежку… Погуляй часок.

Мать улетала в Дели в пятницу, и Пьер поехал в Шереметьево ее провожать. Таможенные правила в СССР были очень строгие. Досматривали тщательно и любую не понравившуюся вещь могли не пропустить. Поэтому было очень важно иметь провожающего для подстраховки. Мать на удивление легко прошла таможенный контроль – отняли только связку сушеных белых грибов.

– Вы что – не знаете, что продукты можно вывозить только на время следования? Грибы будете в самолете есть?

Мать спорить не стала – отдала связку Пьеру. После этого попыталась сдвинуть багажную тележку.

– Разрешите помочь, – попросил Пьер, – у мамы спина больная.

Таможенник кивнул. Дойдя до паспортного контроля, Пьер вынул из кармана грибы и сунул их матери в сумку.

Во второй половине дня поехал сдавать комсомольский билет на хранение в ЦК комсомола и на обязательный инструктаж в ЦК КПСС. В огромном зале за партами по одному расселись убывающие за рубеж специалисты. Перед каждым лежал альбом в синем коленкоре с надписью в верхнем левом углу «Для служебного использования», но открывать их пока не разрешили. В тишине было слышно, как кто-то сдавленно кашляет. Вошел пожилой мужичок в сером костюме и ласковым голосом начал рассказывать, какие ужасы ожидают всех присутствующих за рубежом. Провокации начинались, по его словам, прямо по прибытии в аэропорт назначения. Получалось, что из гостиницы лучше вообще не выходить (даже в коридор), и постоянно думать, как бы побыстрее и невредимым вернуться на Родину. После этого всем разрешили открыть лежащие на партах синие альбомы и ознакомиться с инструкциями по пребыванию за границей. Надо признать, что Пьер с интересом прочел этот опус. Кроме бесчисленных запретов (покупка лотерейных билетов, участие в концертах, пользование банковскими услугами, посещение русских ресторанов) там были перечислены ситуации, в которые мог по неопытности попасть загранкомандированный. Чаще всего приводились примеры с попаданием в купе (каюту) с лицом противоположного пола. В этом случае провокации предлагалось «отвести» (Пьер так и не понял, что это значит), а после этого «заявить протест». «Интересно, – подумал Пьер, – если я в купе поезда увижу бабушку и заявлю протест, меня сразу в дурку упекут?»

Наступил понедельник. Провожать Пьера вызвался отцовский одноклассник. Таможня в этот раз «добро не давала».

– Это чей фотоаппарат? Твой? На продажу везешь? А это что за консервы? Выгружай!

Пьер сгреб дефицитную тушёнку со стола досмотра и отнес ее провожающему. Таможенник, уже поставивший штамп на декларацию, не ожидал такого хода событий (обычно продукты доставались ему). Заорал:

– Ну, ты у меня еще назад поедешь!

– Когда я поеду, тебя уже посадят, – буркнул Пьер и взялся за тележку. Вдруг что-то заставило его обернуться. За металлическим барьером, кусая губы, стояла Кэт.

* * *

Перелет прошел как в дыму. После того, как дежурный пограничник оттащил Кэт и вытолкал ее за барьер, Пьер почти ничего не помнил. Сначала он пил водку в зоне вылета, выгребая из карманов последние рубли. Потом пил сухое вино из кувшина, принесенного сердобольной стюардессой. Попутно пытался отвечать на вопросы северокорейского дипломата с розовощеким Ким Ир Сеном на лацкане. Дипломат просто хотел выпить на халяву и заодно попрактиковаться в испанском. Трехчасовую пересадку в Шенноне Пьер проспал. Проснулся только после того, как его фамилию в третий раз объявили по трансляции. Весь трансатлантический перелет до Гаваны пытался читать Маркеса на испанском, но так и не продвинулся дальше первой страницы. В гаванском аэропорту пошел осматривать сувенирные лавки. Дорогущие сигары, ром, открытки с Че Геварой. Дошел до туалета. Заглянул – вода на полу по щиколотку. Усмехнулся: «Здравствуй, Родина…»

* * *

Аэропорт Сандино в Манагуа был забит людьми в форме. Такого количества людей с оружием на гражданском вроде бы объекте Пьер еще не видел. Как и обычные пассажиры, они катили тележки с багажом, ругались с дежурными, обнимались при встрече.

Что-то объявляли по трансляции, пару раз к нему обратились с вопросами – он ничего не понял!

«Стоп! Успокоиться! Все надписи по-испански, все понятно. На каком же чертовом наречии они тут говорят?»

Начал прислушиваться. Говорили, вроде бы, по-испански, но ощущение было, что все набрали в рот горячей картошки и при этом пытаются общаться. С трудом отвечая на вопросы, прошел паспортный контроль, получил багаж. Что дальше? Никто его не встречал. Пьер попытался вспомнить, что в этом случае рекомендовал синий альбом с инструкциями, но ничего подобного там не рассматривалось. «Трындец! – подумал он. – Ни денег, ни адреса, ни телефона. Приехал в Гагры по путевке…»

– Пьерушка, дружище!» – кто-то с силой хлопнул его по плечу.

Рядом стоял однокашник Осип Александров. Загорелый, в таком же камуфляже, как и большинство военных вокруг.

– Ося! – с облегчением выдохнул Пьер. – Ты меня встречаешь?

– Да нет, – отмахнулся тот, – мы своих ждали.

– Подвезите меня хоть до посольства, – жалобно попросил Пьер.

– Извини – ночь на дворе, а нам еще в Коринто пилить. Если что – я там, на базе минных тральщиков.

Осип махнул рукой и убежал за такими же загорелыми ребятами в форме.

«Может, такси взять. Часы в залог оставлю, сам в посольство зайду за деньгами…»

Взгляд уперся в пожилого полного господина с сигарой: «На англичанина похож. Руки конопатые. Сигарой своей дымит в помещении…»

Внимание привлекли босоножки на ногах «англичанина». На прошлой неделе мать уговаривала Пьера купить такие же в Ленинграде. Родной «Скороход» ни с чем не перепутаешь.

– Señor… – робко обратился Пьер к человеку с сигарой.

– Ну, чего тебе? – последовал ответ. – Не встретили, что ли?

«Англичанин» оказался советником по безопасности советского посольства. Звали его Владимир Алексеевич Моторыгин. Каждый понедельник он приезжал встречать рейс Аэрофлота. Забирал служебную почту у экипажа, а заодно подбирал таких же «потеряшек», как Пьер. Уже сев в Bluebird спасителя, Пьер вдруг вспомнил, что именно такой случай был приведен в «синем альбоме» и надо бы спросить у незнакомца документы… «А… будь, что будет», – подумал Пьер.

Машина быстро летела по широкой улице с множеством светофоров на перекрестках – по одному на каждый ряд. В широкую разделительную полосу был вкопан танк. Рядом стоял часовой с автоматом.

– ДОТ, – мотнул головой Владимир, – к вторжению готовятся.

Пьер загрустил.

Судя по обилию ночных кафе и магазинчиков, приближались к центру города. Внезапно взору открылся странный пейзаж – огромное пространство было заполнено одними фундаментами. С одного края его ограничивал старинный собор, в дальнем конце виднелось современное здание в виде пирамиды майя, а слева возвышался высотный дом с синим логотипом Bank of America. Моторыгин заметил удивленный взгляд Пьера:

– Землетрясение здесь было в 72— м. Вот, только эти высотки и устояли. А до этого шумный центр был – магазины, рестораны… Теперь Манагуа одноэтажный.

Миновали пустые кварталы, дорога пошла вверх.

– За холмом – новый центр. Район Болонья-1. Там твои живут. Третий месяц тебя дожидаются…

Действительно, вскоре начались красивые виллы с аккуратно постриженными газонами. Возле одной из них советник остановил машину:

– Слезай – приехали.

У ворот виллы стоял бородатый охранник с автоматом. «АК-47, – определил Пьер – еще под старый патрон. Где его откопали?» Моторыгин по-своему истолковал удивленный взгляд:

– Не удивляйся – это конфискованная вилла личного врача диктатора Сомосы. Теперь здесь Дом приемов INE – Никарагуанского Института Энергетики. Пока вас здесь поселили.

На веранде показаля пожилой человек в семейных трусах с газетой «Правда» в руках.

– Егорыч, принимай переводчика, – крикнул ему советник через забор.

– Надо же! – пожилой удивленно взмахнул газетой. – А мы его уже и ждать перестали.

Через полчаса Пьер, перетащив вещи в выделенную ему комнату и умывшись с дороги, знакомился с обитателями Дома приемов. Во внутреннем дворике у маленького бассейна накрыли стол. Хозяева выставили ром и пиво, Пьер приволок из распакованного багажа бутылку «Сибирской». Кто-то сорвал с дерева пару грейпфрутов и порезал их кружочками на тарелке. Советскую диаспору представляли москвичи: пожилой в трусах – Дмитрий Егорович и молодой спортивный Альберт. Кроме них здесь же проживали интеллигентный чех Мирек и молодой болгарин, похожий на молодого Мастрояни, по имени Боян. Мирек и Боян работали на проекте термоэлектрической электростанции, использующей энергию вулкана Момотомбо, а Егорыч с Альбертом о своей работе рассказывать не стали. Дали только понять, что Егорыч здесь старший и «завтра все узнаешь». Телекс о прибытии Пьера из Москвы так и не пришел. Видимо, человек из кабинета с сувенирами полагал, что не удастся добыть билет на самолет, и оформление затянется на неопределенный срок.

Среди ночи Пьера разбудила серия выстрелов. «Твою мать! Началось…» – пробормотал он, натянул джинсы и, схватив паспорт, выбежал во внутренний двор. За столом сидел Альберт в одних трусах и слушал какую-то русскоязычную радиостанцию по шикарному приемнику Grundig, стоящему на стуле рядом. Увидев Пьера, он быстро выключил звук и испуганно спросил:

– Ты что не спишь?

– Так стреляли же!

Альберт рассмеялся:

– Это игуаны – ящерицы такие большие по крыше бегают. А кровельное железо грохочет. Ух, ты – и паспорт не забыл – молодец!

* * *

Утром после завтрака погрузились в потрепанный Nissan Patrol. Егорыч сел за руль, Альберт – рядом, а Пьер пристроился на заднем сиденье. На «сейке», подаренной отцом, было 7:15. Рановато…

Выехали на перекресток и покатили по центральной улице. Альберт хохотал, пересказывая ночное происшествие, но Пьер слушал вполуха – хотелось осмотреться. Вместо асфальта улица была вымощена фигурной плиткой, но машина шла ровно и ее почти не трясло. По дороге опять проехали несколько врытых в землю танков. Часто встречались наши УАЗы с солдатами в камуфляже. Пьер обратил внимание, что поворотники почти никто не включал, а любой маневр (обгон, поворот, перестроение) обозначали звуковым сигналом. На дороге стоял непрерывный гул от клаксонов. Егорыча это нимало не смущало. Он сам, перестраиваясь из ряда в ряд, непрерывно жал на сигнал. Впереди показались огромные рекламные конструкции с надписью: «Seguimos De Frente Con El Frente»

– Всегда впереди с Фронтом… Это что за Фронт такой? – поинтересовался Пьер.

– СФНО – Сандинистский Фронт Национального Освобождения. Короче, «партия – наш рулевой», только на местный лад, – ответил Егорыч.

Подъехали к длинному зданию с надписью INE на фасаде. Обогнув его, остановились у блокпоста при въезде на парковку. Серьезный молодой солдат заглянул в машину, проверил пропуск, который предъявил ему Егорыч и махнул рукой на пост: «Открывай». Шлагбаум открылся и Nissan въехал на территорию. Когда окно Пьера поравнялось с будкой, он увидел на коленях у сидящего там военного ручной пулемет. «По-взрослому тут у них…» Парковка располагалась по периметру большого, видимо футбольного, поля. Только ворота, забранные металлической сеткой, были выше футбольных и стояли в углу.

– Тут что, дискоболы тренируются или здоровенные девки молот на проволоке крутят? – спросил Пьер.

– Про бейсбол слышал? Это бейсбольное поле. А еще они в жару в софтбол здесь играют. Правила те же, но мячик побольше и летит помедленнее, – ответил Альберт.

Ровно в 7:30 вошли в длинное офисное помещение, разделенное перегородками.

– Революционный порядок! – ухмыльнулся Егорыч, взглянув на часы.

– А почему так рано? – спросил Пьер.

– Да потому, что жарко. И обедают здесь не час, как у нас, а три – сиеста. Спят после обеда, как в детсаду, – объяснил Альберт.

– Располагайся, танкист. Вон – стол свободный, – махнул рукой Егорыч.

– Почему танкист? Я – переводчик, – удивился Пьер.

– Сейчас все узнаешь, – хохотнул Альберт, – проведем с тобой курс молодого бойца.

Пьер сел на вертящийся офисный стульчик и приготовился внимать. Егорыч, заглянув за соседние перегородки и убедившись, что лишних ушей здесь нет, сел напротив и сказал:

– Ну, слушай, студент. Только ничего не записывай.

Ситуация складывалась следующая:

Революционная Республика Никарагуа полностью зависела от поставок нефтепродуктов из СССР. Небольшой нефтеперерабатывающий заводик Esso в пригороде Манагуа погоды не делал. Каждую неделю в порт Коринто приходили танкеры с советской соляркой и тогда еще дефицитным 95— м бензином. Опоздание танкера из-за шторма вызывало транспортный коллапс – страна замирала. Военные имели свои запасы горючего, но рейсовые автобусы и грузовики с продовольствием втавали на прикол. В этом случае в экстренном порядке помогала с горючим братская Куба, но пару дней страну все равно лихорадило. Раньше была возможность создать стратегический запас на нефтебазе порта Коринто, но год назад катер, приплывший со стороны Гондураса, расстрелял стоящие на берегу резервуары и они сгорели вместе с содержимым и коммуникациями. Тогда и появилась идея построить хранилище для светлых нефтепродуктов в более безопасном месте.