У грани привычного

– Если что, за бульдозер зацепим, – предложил Витёк.

– Главное – чтобы они за наледью нас ждали. А там посмотрим, – согласился зам.

Спуск с перевала хоть и не был затяжным, но дался ценой неимоверных усилий.

Следующий подъем, верх которого терялся в непроглядной мгле облака, смогли одолеть только с помощью бульдозера, который едва не соскользнул с откоса, когда объезжал раскорячившуюся посреди дороги вахтовку, но все же удержался и смог вытянуть ее до относительно ровного участка. А дальше двигаться стало еще сложнее. Видимость внутри тучи, превратившейся из черной в свинцовую, была близка к нулевой. Пожелтевший свет фар позволял различить дорогу не далее чем на десяток метров. Бульдозер пришлось снова поставить замыкающим, чтобы он мог ориентироваться по габаритным огням КамАЗа. Так и двигались, периодически останавливаясь, чтобы очистить фары, до начала следующего спуска.

– Ну всё. Тут спустимся – и наша речечка Туякан. Уже, считай, у наледи, – сквозь зубы проговорил Юра.

Перед тем как пойти на спуск при такой видимости, пришлось вновь сцепиться тросом с бульдозером. Только на этот раз его оставили позади, чтобы служил якорем, если вахтовка, не дай бог, пойдет юзом. Тронулись, и через несколько сот метров яркий солнечный свет резанул глаза. Импровизированный состав спустился не только ниже тучи, а вообще оставил за собой зону облачности. Звуки грозы стали стихать. Небо вновь было белесым, а солнце – ярким. Начало заметно холодать, и вскоре дорога вновь превратилась в нормальную, разве что не чищенную от навалившего снега. Остановились расцепиться.

– Матерь божья! – ахнул кто-то из проходчиков, когда, сматывая трос, случайно посмотрел назад.

Все как по команде тоже обернулись. Зрелище, открывшееся их взору, действительно могло вызвать такие эмоции. Верхушки сопок терялись в огромном и белом с этой стороны облаке. Оно плотной шапкой лежало, насколько хватало глаз, в обе стороны от дороги и поднималось высоко в небо. А с другой стороны небо было чистое. Словно неимоверно огромный белый лист бумаги пересекал мир пополам. От масштаба увиденного захватывало дух.

– Это что же такое над нами нависло, а, ребята? – произнес Юра.

– И как далеко оно простирается?

Последний вопрос, заданный одним из проходчиков, так и остался без ответа. Закончив расцепку, все уселись по своим местам и уже без особых проблем продолжили движение. Полуметровый слой снега не шел ни в какое сравнение с той кашей, через которую они пробирались предыдущие семь километров, и через полчаса пути вахтовка, оставив позади медленно ползший бульдозер, уткнулась в наледь.

Наледь излилась знатная. В высоту на пару метров и в ширину никак не меньше полукилометра. Было совсем не удивительно, что ее не смогли победить за трое суток. Смущало другое: никто не занимался ее расчисткой. С противоположной стороны виднелись несколько длинномеров, груженных железобетонными блоками колец обделки тоннеля, пара бензовозов и еще какой-то грузовик. Но техники и людей, которые, по уверениям начальника участка во вчерашнем телефонном разговоре, должны были не покладая рук расчищать дорогу, не было.

Оценив ситуацию, зам, обвязавшись для верности веревкой, отправился на другую сторону, проверяя путь специально вырубленной палкой. Перебравшись через наледь без приключений, он махнул рукой, и все остальные, включая добравшегося к тому времени бульдозериста, двинулись по его следам.

Дожидаясь остальных, Руденко принялся осматриваться. И то, что он увидел, ему совсем не понравилось. Машины казались брошенными. Людей не было видно ни на улице, ни в кабинах. Длинномеры и бензовозы были завалены снегом и, по всей видимости, подошли еще до снегопада, а вот грузовик, судя по проделанной снежной колее, – уже после. Но ни одного человеческого следа не было. Если в случае с припорошенными снегом машинами все было понятно (водители могли уйти до снегопада), то с приехавшим позже грузовиком казалось необъяснимым. Словно машины доехали на радиоуправлении да так и встали, не в силах преодолеть препятствие.

– Тут бульдозер во льду! – услышал зам чей-то крик.

Один из проходчиков пошел немного другим путем и прямо-таки наткнулся на вмерзший почти по самую крышу и заваленный снегом трактор. Кабина его тоже была пуста.

– Да что же тут, черт возьми, происходит? – бешено озираясь, завопил Витёк. – Где все?

4

Что-то было не так. Мастер штольни Иван почувствовал неладное, несмотря на безудержную болтовню шедшего за ним следом шебутного проходчика Николая Пролётного, и стал озираться. Штольня, по которой они шли в забой после обеда, была хорошо знакома, пронзительные сигналы двигавшегося где-то далеко позади дизелевоза и сливавшийся с собственным многократным эхом шум бурового станка тоже были в порядке вещей, а поток воды, собранный из скважин водопонижения, как обычно, гулко журчал в лотке между рельсами. Но неприятный холодок, словно от зябкого сквозняка, все сильнее расходился по спине Ивана.

– …А я ему и говорю: «Кто ж так червя-то насаживает? У тебя ж его сразу обожрут, и ни одной поклевки даже не будет». А он уперся и знай всё по-своему. Непонятно, на что вообще надеется, но целеустремленно, как тот паровоз, удочку закидывает. Ну и что ты, Иваныч, думаешь?

– Обожрали, – флегматично заявил слегка запыхавшийся от ходьбы пожилой проходчик Михаил Иванович.

Пролётный хрипло захохотал:

– Ничуть! Через минуту мастерски извлек из, так сказать, естественного ареала обитания во-о-от такую щуку!

– Щука на червя не идет, – со знанием дела возразил Славик Возняк.

– Так и я так думал! Ан нет, вытащил. На моих глазах.

– Это и смущает… – под нестройный смех подначил Пролёта невозмутимый Михаил Иванович.

– Да я точно говорю! – обиженный сомнениями в своей кристальной честности, принялся уверять Николай. – Клянусь! С такой наживкой и умудрился вытащить рыбину. Котлет потом из нее целую гору наделали.

– Да погоди ты! – досадливо прервал его Иван. – Не тарахти.

Поворчав еще немного, наверное, проформы ради, Пролёт замолчал.

А в штольне между тем становилось как-то глухо. Затерялись вдали шумы дизелевоза и деятельности бурильщиков, даже журчание воды слышалось словно сквозь слой толстого войлока. И без того слабый свет редких лампочек, развешанных по противоположному от людского прохода борту, и вовсе стал тускло-оранжевым. Мастер остановился. Остановились и следовавшие за ним трое проходчиков и сварщик.

– Что такое, Дмитрич? – встрепенулся Пролёт и, заметив, что мастер внимательно осматривается, принялся озираться и сам.

– Вы гляньте, какой туман, – выдохнул сварщик Костя.

Иван сразу же понял, что именно он имел в виду. Любому подземщику известно, что туман под землей либо занимает всю выработку целиком, либо, как и дым, прижимается кверху. А тот туман, который теперь уже бросился в глаза всей компании, стелился ниже колен, словно дело было поздним летним вечером на каком-то болоте.

– Туман как туман, – проворчал Пролёт, впрочем, без всякой уверенности в голосе.

– Да какой там?! – возразил ему Славик. – Словно на облаках стоим. Где такое видано?

– И тишина какая-то недобрая, – добавил Михаил Иванович.

Воцарилось молчание. Все стали прислушиваться и, действительно ощутив безмолвие, несвойственное выработке, в которой не так далеко позади должен был басовито громыхать НКР3, начали переглядываться с вопросительными выражениями лиц. Чем дольше длилось молчание, тем явственнее Иван чувствовал, что происходит что-то неладное. Он и сам не понимал, что именно его так обеспокоило. Подумаешь, туман не такой, как всегда: мужики-бурильщики банально прервались на перекур, а дизелевоз и вовсе остановился по какой-то своей надобности. А тебе теперь мерещится невесть что.

Рассудив так, мастер почувствовал некоторое облегчение, стряхнул с себя оцепенение и, поправив висевший на плече ремень самоспасателя, не оглядываясь, зашагал дальше. Вскоре послышались и шаги остальных.

Следующие метров двести они прошли, храня молчание. Даже Пролёт лишь сосредоточенно сопел и не пытался развлечь попутчиков одной из своих баек, коих запас у него, по бытующему мнению, казался неиссякаемым. Свет ламп меж тем все больше тускнел и постепенно становился зловеще-красным. А потом они наткнулись на преграду.

Точнее, наткнулся по-прежнему шедший первым мастер. Ну, собственно, как наткнулся? Он просто мягко уперся в невидимую стену. Словно ступил в паутину, не позволявшую сделать вперед ни шага. Барьер плавно остановил его. Мастер тряхнул головой, ничего не понимая, и повторил попытку штурма. Он наклонился вперед, будто готовился противостоять напору встречного ураганного ветра, и попробовал сделать шаг. Ничего не получилось. Что-то невидимое мягко, но непоколебимо удерживало его. Когда Иван прилагал больше усилий, он встречал более сильный отпор, ослабление же натиска сводило ответную реакцию преграды на нет. В изумлении он отступил назад и бессильно опустил руки.

– Не могу пройти, – обескураженно поделился он с подошедшими проходчиками. – Ничего не понимаю.

– Как это? – удивился Михаил Иванович и, слегка отстранив мастера, сам попытался шагнуть вперед.

Спустя несколько минут, когда все присутствующие с неизменной безрезультатностью проверили на прочность неведомую преграду, а сопровождавшие это занятие потоки крепкого мата, вызванного по большей части недоумением, начали пробуждать нервный смех, мастер опустился на корточки.

– Хорош, мужики. Сдается мне, что этак мы с места не сдвинемся.

– Точно говоришь, Дмитрич, – поддержал его Пролёт, поворачиваясь к преграде спиной. – Я вот что предлагаю.

Он медленно отступал назад, пока не уперся спиной в невидимую стену, а затем начал облокачиваться на нее всем телом. Преграда приняла весь вес Пролёта, и он, немного поерзав, расположился на ней, словно лег загорать на покатой крыше деревенского дома. Даже ногу одну поджал для удобства.

– Вперед мы точно не пройдем, – продолжил он свою речь. – Нужно вернуться назад, к взрывскладу. Ильич, по идее, должен уже для нас взрывчатку получить. Ильич хоть и взрывник, но человек основательный, он по-любому всего с запасом прихватит. Возьмем пару килограммов аммонита, пару кадэшек4 да взрывную машинку, и я эту стенку натуральным образом сотру с лица земли.

Введенный в заблуждение серьезным видом Пролёта и явно рассчитывавший услышать кое-что поумнее мастер сплюнул и махнул на шебутного проходчика рукой, а потом не выдержал и рассмеялся. Его смех подхватили остальные, включая и самого шутника. Причем последний смеялся так рьяно, что весь затрясся и даже запрокинул голову назад, в результате чего его каска слетела и, совсем никак не отреагировав на непроницаемое для человека препятствие, пару раз отскочила от бетонного основания и замерла метрах в двух за барьером.

Смех оборвался как по команде. Все удивленно переглянулись. Пролёт медленно и осторожно поднялся со своего странного ложа, затем, недолго думая, подобрал валявшийся под бортом штольни пустой огнетушитель и коротким броском отправил его вслед за каской. Тот беспрепятственно пролетел несколько метров и, гулко ударившись о рельс, остался лежать на людском трапе.

– Вона оно как… – задумчиво охарактеризовал он результат своего эксперимента.

Вскоре вслед за огнетушителем – не иначе как в качестве продолжения опыта – пролетело еще несколько предметов, а спустя минуту обстоятельный Михаил Иванович выудил при помощи ржавой арматурины утерянную каску. Он взял ее в руки, покрутил, рассматривая со всех сторон, и, не заметив ничего странного, водрузил на голову Пролёта.

– Эта штука, значит, только нас не пускает, – высказал и без того всем понятное заключение Славик. – А все неживое проходит свободно.

Молчаливо наблюдавший за творившимся мастер поднялся:

– Хорош играться, мужики. Странная это штука. Пойдем-ка мы лучше обратно – а то, глядишь, случится чего… Вот и лампочки уже едва тлеют… А у меня жена дома молодая.

Стоит ли говорить, что предложение было воспринято без возражений, и вскоре вся процессия, высвечивая себе путь фонарями, направилась в обратную сторону. А позади осталось нечто необъяснимое, которое заставляло жаться друг к другу и незримо подгоняло шедших одним только своим существованием. В голове мастера, на этот раз замыкавшего шествие, роилось множество мыслей и предположений, которые, впрочем, не в состоянии были внести в происходящее никакой ясности, а, наоборот, еще больше запутывали. Впервые в жизни ему попалось что-то, чего он не мог объяснить, используя свой пусть и недолгий, но все же достаточно богатый житейский опыт. У Ивана, по натуре бывшего скептиком, просто не умещались в сознании ни эта невидимая непонятная преграда, ни последствия, вытекающие из ее существования. Видимо, поэтому он решил оставить пустые терзания и переложить груз ответственности на широкие начальничьи плечи. Пусть голова болит, например, у зама, уж он-то найдет что с этой хреновиной делать. Придя к такому умозаключению, мастер вновь начал обретать свое обычное душевное равновесие. Оставалось, конечно, опасение, что зам, услышав объяснения, может усомниться в его умственном здоровье, но на этот случай имелись целых четыре свидетеля. Впрочем, сейчас эти самые свидетели все как один хранили молчание, видимо тоже безуспешно пытаясь вписать в свою картину мира недавние события.

Следующая на их пути сбойка оказалась пуста. Над постаментом из еще не убранной породы, оставленном специально для удобства обуривания калотты5, безмолвный перфоратор тоскливо прогибал наполовину забуренную штангу. Одна лопата торчала из вагона, еще три валялись прямо под ногами. Лишенные воздуха, а потому казавшиеся безжизненными воздушные рукава были хаотично переплетены – все указывало на то, что люди в спешке ушли отсюда, даже не пытаясь навести за собой порядок. Но как будто этого было мало: на приборной панели пустой кабины дизелевоза, ожидавшего заполнения вагона, была расстелена газетка с наполовину съеденным обедом.

– Куда это они все подевались? – озадаченно разглядывая представшую перед глазами картину, осведомился Костя.

– Хороший вопрос, Костик, – негромко проговорил Михаил Иванович.

– С обеда они вернулись раньше нас. Работали уже вовсю, когда мы шли, – дал справку Пролёт.

Мастер проходчиков слушал вполуха. Не нравилось ему происходящее. А больше всего – ну кроме вконец отключившегося освещения – его смущало отсутствие давления в воздушном ставе, о чем свидетельствовала указывавшая на ноль стрелка манометра. Об отключении компрессорной его никто не предупреждал, а должны были бы. По всему выходило, что на поверхности тоже было не все гладко.

– Драпали они отсюда, что ли? Все ведь побросали, – протянул Славик.

– Точно-точно, Славик. Видать, что-то стряслось. Хорошо, что хоть кровью ничего не заляпано, – рассудил Михаил Иванович.

– Странно, что они на дизеле на портал не ломанулись, – вновь подал голос Пролёт. – Я бы так и сделал.

– Кто бы сомневался?! – сохраняя серьезное выражение лица, подначил его Славик.

Костя, едва сдержав готовый уже вырваться смех, обратился к Пролёту:

– Слушай! А ведь это идея. Николай Петрович, ты же хвалился, что и машинистом можешь. Может, рванем на дизеле до портала?

Все присутствующие устремили вопросительные взгляды в сторону разносторонне развитого проходчика. Тот, ничуть не смутившись, по-хозяйски забрался на место машиниста, деловито скомкал газету, швырнул ее в сбойку и повернул тумблер стартера. Ничего не произошло. Даже щелчка в реле не было. Пролёт выбрался, ударил по кнопке массы, попробовал запустить вновь – и снова потерпел неудачу. На помощь ему поспешил Иванович, который не только учился на машиниста, но, в отличие от Пролёта, в свое время им еще и работал. Несколько минут они пытались оживить технику, но все оказалось тщетно, и Михаил Иванович развел руками.

– По ходу, аккумулятор сдох, – заключил он.

Делать нечего, дальше направились всё так же пешком.

Они миновали одинокий НКР. Заглянув в тоннель через вскрытую сбойку, тоже не обнаружили ни единого признака работающих людей. Сваленные прямо на путях коробки со взрывчаткой в нарушение всех правил тоже были без присмотра. Пролёт попытался было рассовать по карманам пару патронов аммонита, но, получив от мастера твердое обещание довести этот факт хищения до ушей начальства, отказался от задуманного. В конце концов, так никого и не встретив, они подошли к воротам на выходе из штольни.

С замиранием сердца и нехорошим предчувствием следил мастер, как постепенно расширяется ослепительно-белая щель в калитке людского прохода. Выйдя на скрипучий снег, он еще некоторое время жмурился от дневного света, привыкая к нему после тьмы штольни. Припортальная площадка была пуста. Молчали вентиляторы ГВУ6, бездействовал отвальный конвейер, недвижно застыла поднятая стрела крана на погрузочной площадке. Над порталом нависала звенящая от мороза тишина, которую не нарушали завыванием мостов сновавшие между отвалом и перегрузом самосвалы. Даже привычного шума ветра в кронах обступивших припортальную выемку вековых кедров не было слышно. И гадать не стоило, что искать людей в бытовках – дело бесполезное.

Всё же подавленные и молчаливые проходчики, направляемые растерянным не менее их самих мастером, обошли все вагончики. Обошли, как и опасался Иван, безрезультатно и в итоге собрались в стылой нарядной.

– Надо бы воду посливать, а то разморозится все к чертям собачьим, – выпуская изо рта облака пара, заявил Славик.

Успев уже заглянуть в расширительный бачок и не обнаружив в нем воды, Пролёт обреченно махнул рукой:

– Не успели мы чуток. Все и так слито.

– Точно говоришь, – поддержал его Михаил Иванович и указал на открытый сливной краник батареи отопления, с которого свисала ржавая сосулька.

– Странно это как-то, – задумчиво протянул мастер, непослушной от холода рукой перелистывая страницы лежавших на столе журналов. – Судя по тому, что свет погас минут двадцать назад, замерзнуть еще ничего не должно было.

Наступило молчание. Все с недоумением переводили взгляд друг на друга.

– Ну? Что делать-то будем, мужики? – задал общий для всех вопрос Костя.

– В поселке стоят вагончики с печками. Те, в которых мы жили, когда сюда высаживались. Вода из них слита, сам этим занимался. Дров найдем, – рассудил Иванович. – А тут без электричества и погреться негде.

– А с чего ты взял, что и в поселке никого нет? Не могли же они все просто так взять и исчезнуть? – с какими-то жалобными нотками в голосе спросил Костя.

– Идти до базы шесть километров, что несколько многовато, учитывая наши резиновые сапоги. Но другого пути, видимо, нет, –заключил мастер. – Иваныч, Петрович, гляньте погрузчик, который под перегрузом стоит. Если его получится завести, на нем поедем.

Михаил Иванович с Пролётом сразу же ушли.

– Костя, ты давай займись костром: вдруг отогревать что-то нужно будет. Ну а мы, Слав, пойдем схроны вскрывать.

Однако разжигать огонь не пришлось: очень быстро выяснилось, что погрузчик оказался так же неисправен, как и оставленный в штольне дизелевоз. Мастер, проведя с помощью Славика ревизию склада, снабдил всю компанию дежурными валенками, и, обувшись в них, вся компания пешком отправилась в сторону вахтового поселка. Шли скорым шагом и молча, сберегая дыхание на крепчавшем к вечеру морозе. А в кармане куртки мастера лежал скрученный в весьма толстую трубочку журнал производства горных работ, последняя запись в котором была датирована двадцать третьим января. И это при том, что утром он самолично расписывал дневную смену за двадцатое.

5

– Ну а дальше-то что? – требовательно и с плохо скрываемым недоверием в глазах спросил Алексей Степанович.

– Дальше? – безразлично глядя на тлевшую между пальцами сигарету, переспросил зам. – А дальше мы всё там излазили и никого не нашли. Ни людей, ни следов. Как будто сквозь землю провалились. Машину с продуктами кое-как отогрели, потом удалось завести бензовоз. Потом через наледь перегнали бульдозер. Как выяснилось, она уже была основательно промерзшая, поэтому пошли на риск и перетащили КамАЗ с продуктами, а следом и бензовоз. Страху я, конечно, натерпелся, Степаныч… А знаешь, что самое странное? Не отсутствие людей, начальника нашего и следов там всяких. Странно то, что наледь промерзла. Не мне тебе рассказывать, что за два дня ни одна, даже самая плевая, наледь не промерзнет, а тут целый бульдозер накрыла, и на второй день на ней даже намека на воду нет. Начальник, когда мы с ним вчера в последний раз говорили, рассказал, что как будто вся река из своего русла на лед вытекла и шарашит во всю ширину поймы. Понимаешь, Степаныч, за день так замерзнуть она бы не смогла.

Зам замолчал, и было видно, что рассказывать дальше он и не собирается, а лишь терзает себя вопросами, на которые не находит ответов. Когда молчание стало совсем натянутым, механик попытался сменить тему:

– А телефон? Звонить пробовал? Там же вроде связь была.

– Конечно, пробовал, – устало отозвался зам. – И в рацию на всех волнах кричал тоже. Да только ни сигнала в телефоне, ни ответа по рации. И у всех так же.

– Что же это за хрень с нами творится? А, Константинович?

– Кабы я знал. Кабы я знал, Степаныч.

Алексей Степанович смотрел на зама, которого близко знал еще со времен строительства БАМа, где они вместе катали на МоАЗах породу из забоя.

– Ну, ты давай не расклеивайся! Это пока наши ребятушки никаких действий не предпринимают, пока в шоке от происходящего пребывают. А если им волю дать, то тут такое начнется! Давай лучше подумаем, чем мы их от крамольных мыслей спасать будем.

Владимир Константинович был понятливым. Да и говоривший с ним один на один механик был не чужим человеком, а настоящим, проверенным годами и тяжкими подземными километрами другом. Он выпрямился, решительно потушил окурок о пепельницу и, хлопнув себя ладонями по коленям, тоном, уже напоминавшим деловой, заявил:

– Не бывает так, Алексей Степанович, чтобы в тоннеле работы не было, а работа – лучшее средство от праздных мыслей. Что-что, а сидеть без дела у меня никто не будет. Это я тебе обещаю.

– Вот теперь я узнаю своего старого друга Руденко.

Механик с кряхтением поднялся, пожал крепкую руку зама и, ободряюще улыбнувшись, вышел. Очутившись в коридоре и плотно затворив за собой дверь, Алексей Степанович перевел дыхание. Будучи умудренным опытом, он отлично представлял, какое тяжкое бремя лежит сейчас на плечах Владимира Константиновича. Ну ничего, рано или поздно все разрешится.

Несмотря на достаточно позднее время, спать механик пока не собирался. Накинув на плечи рабочую куртку, он вышел на улицу и, осторожно лавируя между лужами, при свете всполохов непрекращавшихся молний стал пробираться к расположившейся на краю площадки котельной. Дверь была настежь открыта, и из здания, получившегося путем тонкого хирургического сращивания двух сорокафутовых контейнеров, лился ровный свет. Оббив о порог ботинки от налипшей грязи, которая уже местами заметно оттаяла, механик вошел внутрь.

На сколоченном из неструганых досок топчане, стоявшем в закутке слева от входа, сгорбившись над зачитанной книгой, сидел кочегар Фадеич. Оторвавшись от чтения, он глянул поверх очков на позднего визитера.

– Чего это тебе не спится, Степаныч?

– Да вот чего-то сна ни в одном глазу, – развел руками механик и грузно примостился на табурет возле топчана. – Как дела?

– А какие могут быть дела? Вот кочегарю.

– Какие настроения у трудящихся?

Фадеич отложил книгу, бережно уложив между страницами такой же засаленный, как и они, фантик от давно съеденной конфеты, с хитрецой в глазах уставился на механика.

– Ты, Степаныч, наверное, ошибся. Я давно уже не председатель профсоюза. Откуда я могу знать, какие у них, этих самых трудящихся, настроения?

Механик не опустил глаз, и на его губах становилась все заметнее лукавая усмешка.

– Ты мне тут из себя недотрогу-то не строй. Все сплетни ведь знаешь, так поделись с товарищем.

– Да какие сплетни? – отмахнулся Фадеич, но, видимо понимая, что отделаться шуточками не получится, поднялся и подошел к пульту управления котельной. – Кто что болтает, да только все пустое, Степаныч.

Он машинально проверял манометры и указатели температуры и монотонно, многозначительно выдерживая паузы, приступил к рассказу.

– Говорят, что Пролёт со товарищами скит староверов нашли да там, вероятно, и остались: якобы уж больно тамошние бабы по цивилизации истосковавшимися оказались. А кто-то утверждает, что грохнули их, когда они выйти пытались… Про тучу говорят, что новое климатическое оружие испытывают, а мы тут вроде крыс подопытных заперты… Вот, мол, Шевченко как-то про это прознал, и деру они дали. Да только сам пойми, что все это глупости, от неизвестности чёрт-те что на ум приходит, – произнеся эти слова, оператор котельной будто бы невзначай испытующе глянул на ставшего задумчивым механика. – Или не глупости?