Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Это место мне очень понравилось, ибо рождает в сердце какую-то надежду.

Novus ab integro nascitur ordo!

Везде пробивается зелень конституционного порядка. Она выживет гниль самовластия и в самой закоснелой пошве. Это – эпоха человечества, подобная той, которая возникла от новой, прекрасной религии за 1800 лет. Семена разлетелись с шумом и с бурями; заброшены и там, где мы их теперь и приметить не можем; но и теперь

Томящейся душе невидимое зримо!

И сколько по белу свету сих томящихся душ! Кто их знает? Не нам, не нам, Господи, но хоть детям нашим!

Ты себя не обидел в параллели с Жуковским и Батюшковым, но есть и справедливое нечто. Только не надобно на Жуковского смотреть из одной только точки зрения, с которой ты на него смотришь, – гражданского песнопевца. У него все для души: душа его в таланте его, и талант в душе. Лишь бы она только не выдохнулась! Но ее бережет дружба, самая нежная и для тебя невидимая. Я ее узнал, и все мои надежды на Жуковского оживают. В нем еще будет прок. Он не пропадет ни для друзей, ни для России. Вчера я послал к нему твое к нему послание, подражание Буало.

Блудов очень болен, и я не могу его видеть, ибо и сам еще с трудом выезжаю; не мог, следовательно, и стихов твоих прочесть ему. Карамзина укрепляется, и я уже на третий день родин видел ее.

Сюда приехал Ермолов. Я еще не мог видеть его. Начнет тонить с министрами и греметь о свой славе, от которой ни Грузии, ни России не легче. Корпус его тяготеет над бедными жителями Грузии, и мирное, хотя и продолжительное, действие гражданской образованности не действует там, а только одна сила военная все ломит и все давит. Все расчислено для мишурного блеска личной славы главного начальника, если все сии похождения с полудикими могут упрочить славу. Граждане, а с ними и гражданственность не процветают; им душно.

Курьер из Лайбаха приехал вчера от 31-го января, но нового еще ничего не слышно. Посылай брату в Царьград, когда что попадется хорошее под-руку. Он очень скучает по Европе и начинает беднеть литературою и политикою. Есть ли у вас оказия писать к нему? У меня два раза в месяц: 1-го и 15-го числа каждого месяца, и посылать все можно.

К Дмитриеву также послал твое послание к Жуковскому, сказав, что оно еще не кончено отделкою, но «Негодяйки» по почте посылать нельзя. Я ему уже писал о ней. Ты заехал на границу Европы и требуешь от нас того, что и у вас не совсем в свет показывается. Я всем читал ее; все ею восхищались, по и тебе, и себе беды бы наделал, если б не поступал с нею осторожно. Есть незримые Тимковские, а где их нет, туда я послал и «Негодяйку», то-есть, в Царьград.

Атаман Денисов удален, а на его место наказным атаманом назначен генерал маиор Иловайский 3-й.

Сегодня получил я из Парижа только «Histoire des Wampères».

359. Князь Вяземский Тургеневу.

19-го февраля. [Варшава].

Спасибо за 9-е февраля. И конечно: что мучусь; чем у меня так, с пера сорвалось. «Страшен сон, да милостив Бог!» Видно я так Каченовского ошеломил, что в нем и желчь остыла. Я, признаюсь, ожидал от него отражения, на которое принужденным нашелся бы отвечать. Но тут и говорить нечего. Напрасно нападает он на рифму: весталок, как на неизбежную. Можно прибрать палок и галок, и все это будет не hors d'oeuvre.

Что же, читал Карамзин в Академии? Стихи Воейкова очень хороши, но не слишком ли он превозносит жертву, принесенную Петром Великим? Побуждение его не совсем ясно, то-есть, не озарено историческою достоверностью.

Я писал тебе на днях по почте через Слоним о скором приезде русского путешественника, но до сей поры известие новыми вестями не подтвердилось и, Бог знает, верить ли.

Во французской Палате левые вызывали. министров пояснить поведение французского правительства в рассуждении неапольских дел. Вызов их не оправдывается партиею, но подал повод наговорить много смелых и сильных истин. Chauvelin и Lafayette отличились; первый говорил: «Il paraît malheureusement trop certain que notre monarque a reèu de ses ministres le conseil de concourir à mander à la barre des gouvernements absolus de l'Europe le Roi d'une nation libre; de signer avec eux l'occupation de Naples, de coopérer, par ses nombreux agents à Laybach, et par ses forces maritimes dans la baie de Naples à la croisade impie qui s'apprête, et d'intervenir ainsi dans des efforts destinés à la dégradation de l'espèce humaine».

Lafayette: «Cette liberté sacrée, qui est la véritable civilisation des peuples.– Je quitte la tribune en invitant mes honorables amis à n'y jamais monter, à n'en jamais descendre sans renouveller à m., m. les ministres la question que je répète ici formellement; à n'en jamais descendre sans avoir dit: «Ne secondons pas let efforts de qui voudrait attenter à l'indépendance des Napolitains et des peuples qui savent reconquérir leurs droitsu.-Tout le côté gauche avec enthousiasme: «Oui, oui!»

Вот энергия истины, и как бледнеют перед нею все эти фосфорические огни наших фокус-покусников ума узкого и тощего сердца! Непомерные способности потребны тем, которые защищают кривой толк. Одно благородное побуждение дает неодолимую (разумеется, в нравственном смысле) силу защитникам правого мнения.

Наполеон, ополченный богатырскою решимостью в достижении цели своей, некраснеющим лбом встречал все преграды, противопоставленные ему истиною, и шпагою несокрушимою запечатлевал свои политические парадоксы. Но мы, которые утра свои проводим в манежах и на парадных площадях, которые хотим слыть либералами при женских туалетах и деспотами перед миллионон штыков, которые не имеем ни одной мысли, а много лишних солдатов, что, кроме стыда настоящего и бледного, но многими пятнами означенного листа в истории ожидает нас в награду за двуличное поведение и за всегда зыблющееся направление мыслей и правил?

Что это за гасильные замашки в «Сыне Отечества»? Знакомая незнакомка (которой я не знаю: слава ли, совесть ли), которая минует бюст Вольтера, но с живым чувством взглядывает на Сократа. Я надеюсь, что посреди некоторых заблуждений. Вольтер завещал свету более истин, чем Сократ. Для нас Сократ в роде Геркулеса, что-то вообразительное. Смерть его – пояс Венеры, двенадцать подвигов Алкида, а жизнь Вольтера – учение положительное. Да и что за нападки на нравственность Путвина и от кого же, от племени Кутузова? Все это гнусно своим невежеством. Журнал должен иметь свою шерсть одноцветную, а не шахматно-пегую, по выражению Боброва; или по крайней мере содержать оговорки издателей, когда в присланных статьях, впрочем хороших, находятся нападки на здравую сторону. Неужели Воейков не признает владычества этой силы, которую должно силою вбить в наше общество? Сделай милость, вколачивай ему в уши эти истины.

Вымарал ли ты несколько строк в письме Сергея Ивановича во мне? Признайся, робкая и оглядывающаяся душа!

Скорый приезд р[усскаго] п[утешественника] более и более становится сомнителен.

Какие это так называемые Образцовые Сочинения, о коих говорит Каченовский в своих комментариях? Прости!

Сейчас получаю известие из Москвы об ударе Пушкина, и сердце у меня замирает.

Иван Иванович присылает мне также выписку своеручную Каченовского, но ты выпустил значительнейшее примечание обо мне в пиесе о русских постановлениях. Прости! Бедный Василий Львович!

360. Тургенев князю Вяземскому.

23-го февраля. [Петербург].

Я получил 10-е февраля, а от княгини из Москвы тоже две записки при письме, которое поспешаю отправить, ибо оно должно быть нужно, как она пишет. Вот грамотка и от Василmя Львовича, и вероятно он уведомляет тебя, что княгиня в Москве, а ты в Варшаве. Известие из польской газеты здесь хотя уже было, но не в такой подробности, и потому за него спасибо. Теперь и другие слухи прошли, но вы все прежде и достовернее узнаете. Ты, сказывают, в одно время сбираешься в Париж, Карлcбад, в Кострому, сюда, и на год нанял дом в Варшаве. Давай Бог ноги, а то и моим не успеть за тобою. Вряд ли мне удастся быть в Карлсбаде, хотя бы и нужно и кстати было: заехал бы за Жуковским. Блудов, если будет в силах, также туда поедет. Целый бы Арзамас слетелся не на Липецкия, а на Карлсбадские воды. Между тем посылаю тебе Блудова записку о твоем «Подражании Буало» и замечания его.

«С успехом мог». Не мог, а в самом деле явил Это погрешность Озеровская. «Стих мастерство одно». Едва ли точно?

«Природе в нас зажечь». Я не очень люблю такие обороты. C'est de la concision, si l'on veut, mais sans élégance!

«Упор его не вреден». Заглянуть бы в лексикон: таково ли точно значение слова упор.

«И с рифмой» – лишний с, конечно от переписчика (а переписчик ты).

Ласков, Херасков и т. д.: какие странные и прекрасные рифмы, и как хороша вся эта тирада и все послание! Наш Асмодей умеет быть оригинальным в самых близких переводах.

«А рифма, надо мной, ругаясь, мне».

«Я в пляску здесь» – NB.

«Из од своих бы мог». Ай, ай, Асмодей! За уши: он оскорбляет слух!

«Одеть в покрое». Должно бы в покрой, да и то нехорошо.

«Стихами белыми» и пр. – очень хорошо!

«Добровольным адом» – NB.

«Изгнанный на скалу» – NB.

«Насытить не могу ненасытимой». Полно, хорошо ли?

«Сух и вял, и холоден»: и – и! Не лучше ли: пусть холоден.

«Благодаря глупцов». Кажется, должно: глупцам.

«Где рифма на лицо, смысл может быть в неявке» – прекрасно!

«Напротив же». Опять можно закричать: ай, ай! хотя и не так уж громко.

«За дар прославлен» – NB.

Что успею выправлю, если уже не в печати. Сейчас посылаю некоторые перемены к Воейкову, которому отдал для «Сына».

Михайло Орлов женится на дочери генерала Раевского, по которой вздыхал поэт Пушкин.

То, что ты пишешь о медали в отношении к Дмитриеву и Крылову, проповедывал я здесь, направлял в услышание избирателей.

Не ошибись и ты, подобно Карамзину: стихи в «Сыне Отечества» не Батюшкова, а здешнего его представителя. Авось, он откликнется и сам.

Вчера окрестили мы у Карамзина Елисавету. Я обедал у них, а Оболенский и Е. Ф. Муравьева были восприемниками.

Куницына книга о естественном праве, для школ написанная, запрещена, отобрана и признана безбожною и возмутительною. При сей верной оказии прочтут ее. Грозят и самому автору.

Боголюбов должен был жениться в Москве на Бахметевой, хорошей, благовоспитанной и довольно достаточной девице. Вся Москва вопияла против сего, ибо узнала о качествах жениха. Отец долго упрямился и хотел выдать; но наконец справился с Молчановым и с другими, и хромоногому изгнаннику из Гишпании отказали.

Безобразова-Татищева должна была идти замуж за вонногвардейского офицера, как говорил город, но разошлось. Я не вижу их, ибо сердит за то, что не навестила меня больного, между тем, как другие дамы утешали. меня в затворничестве. Оправлюсь – поеду однако ж к Татищеной.

Портрет твой писан графиней Ржевуссеой. Поелонись ей от меня и скажи, что теперь скучно было бы ей в Петербурге: ума так мало в гостиных, что и принять ее нечем бы было. Пришли и другой портрет.

Приветствие таково, что и Омар, или кто-то, сжегший Александрийскую библиотеку, ему бы позавидовал, а Наполеону и не удавалось так скромничать.

Что же башмаки?

361. Тургенев князю Вяземскому.

23-го февраля. [Петербург]. Второе письмо.

Спасибо, спасибо! Сию минуту получил твои четыре строки из Варшавы чрез Слоним (отчего это?), уведомляющие о возвращении государя. Это у нас неизвестно еще было, и мне по делам очень пригодилось.

Правда ли, что Николай Николаевич не хочет иначе выехать из Слонима в Варшаву, как по особенному приглашению государя, будучи сердит за то, что не его, а графа Соболевского позвали в Троппау? Можно ли сердиться ему? Впрочем, да благословит Бог доброе сердце! Здесь не верят твоему известию, ибо из Лайбаха от 4-го писали совсем противное.

362. Князь Вяземский Тургеневу.

25-го февраля. [Варшава].

Здравствуй, мой милый! Приношу тебе исписавшееся перо, выговорившееся сердце и несколько минут. Писал Николаю Михайловичу о происшествиях и моих впечатлениях и записался. Спасибо за выписку из «Истории de la fille d'un roi». Знаешь ли, что она писана Федором Головкиным? У нас её нет, по прочел бы ее с любопытством и радуюсь сердечно, что русский голос настроен на европейский лад. Нельзя ли выписки из неё напечатать в «Сыне». А что-же моего «Гизо»? Оно было бы кстати после происшествий пансионских.

И конечно, у Жуковского все душа, и все для души. Но душа, свидетельница настоящих событий, видя эшафоты, которые громоздят для убиения народов, для зарезания свободы, не должна к не может теряться в идеальности Аркадии. Шиллер гремел в пользу притесненных; Байрон, который носится в облаках, спускается на землю, чтобы грянуть негодованием в притеснителей, и краски его романтизма сливаются часто с красками политическими. Делать теперь нечего. Поэту должно искать иногда вдохновения в газетах. Прежде поэты терялись в метафизике; теперь чудесное, сей великий помощник поэзии, на земле. Парнасс – в Лайбахе. Чорт подери время! Хочется разговориться, а часы оковывают руку. Прости!

У вас теперь должен быть неапольский курьер, проехавший через Варшаву, который, сказывают, видел много любопытного.

363. Князь Вяземский Тургеневу.

2-го марта. [Варшава].

Я писал тебе об одном Courtin, театральном живописце, желающем определиться в С.-Петербургскому театру. Что сказал Тюфякин? Дай ответ!

Как обман, как упоенье,Как прелестный призрак сна,Как слепое заблужденье,Как надежды обольщенье,Скрылась дней моих весна.Как блеск молньи светозарной,Как минутные цветы,Как любовь неблагодарной,Как в несчастьи друг коварной,Изменили мне мечты.Как пернатый житель леса,Как пустынная стрела,Как отважный конь черкеса,Как поток с вершин утеса,Радость быстро протекла.

Перевод каких-то куплетов французских; на прекрасную музыку положены князем Антонием Радзивиллом. Дай их от меня г-же Самойловой: у неё есть эта музыка.

4-го.

Спасибо за письмо от 23-го. Дом нанял я здесь, ибо все еще часть текущего года Варшаву иметь буду за постоялый свой двор. В Карлсбад или к другим водам поеду неотменно, буде не препятствия непредвидимые; Кострома и Париж оспоривают мое будущее. Вот и вся загадка моих планов, В них есть единство, несмотря на наружную разнообразность. Жаль только, что ты уже отказываешься от товарищества.

С успехом мог! Если было: мог бы, то так! С успехом мог не значит, что на деле не явил. Говорю о том, что написано, и говорю: мог; говорил бы о том, что пишет, сказал: можешь. У меня было вместо: одеть в покров – представить в виде. Отчего же не сказать: добровольный ад!

Как древле изгнанный преступник на скалу.

Что тут нехорошего? Неужели два на в одном стихе? Таким образом стихотворство выдет штучная работа. Стихи не пишутся ни для глаз, ни даже для ушей. Часто не терпим в двух словах рядом стечения каких-нибудь слогов, которые необходимо терпеть принуждены в одном слове. Нежные уши оскорбились бы, встретя в соседстве два слова, из коих одно кончалось бы на раз, а другое начиналось раз; а мы говорим: разразит, разрешить, разрыв, препровождаю, попечение. Можно прибрать тысячу примеров удачнейших. Конечно, говорится более: благодаря глупцам, но едва-ли не правильнее: глупцов, ибо благодарить кого? Впрочем, что можешь исправить, исправь и поблагодари Блудова.

По некоторым достоверным известиям, прусский уполномоченный в Неаполе писал своему двору, что австрийская декларация имела действие манифеста Брунгвигского во Франции, то есть, разбила все несогласия и совокупила все воли в одно единодушное негодование, которое в особенности устремлено на русское правительство, почитаемое главным побудителем лайбахских советов или, по крайней мере, как на такое, которое могло бы отвратить эту бурю и того не сделало. Австрийские войска, шедшие тремя колоннами, принуждены были сосредоточиться в одну.

Воскресни, Боже, Боже правыйИ их молению внемли!

Вот святая брань, а не наша, которая, как чорт в лужу, п –.

Вот письмо к Ф. Н. Глинке: прочти, расставь знаки препинания, запечатай и отдай; да узнай, что и как можно дать малую толику при подписке на журнал Общества, и не хотят ли чего моего для журнала? Вероятно, когда будешь читать это письмо, я уже буду на большой дороге: думаю ехать на той неделе в четверг или пятницу. Башмаки еще не готовы.

Прощай! Обнимаю тебя и всех православных в тебе, а еретиков je les embrasse pour les étouffer.

364. Тургенев князю Вяземскому.

2-го марта. [Петербург].

С чего ты взял, что Пушкину был удар? Мы ничего подобного не слыхали, и я послал тебе с прошедшим курьером письмо его, и сам от него получил грамотку. Утешься и воспой свой напрасный страх.

Послание твое к Жуковскому будет напечатано в следующем «Сыне» с двумя или тремя незначущими поправками.

Не помню, уведомлял ли я тебя о мнении Ивана Ивановича. Вот что он писал ко мне, ou a peu près: «Жаль, что Вяземский шевельнул прах двух стариков-поэтов, Первого мы уже привыкли уважать, и справедливо, а последнего грузные томы почиют, наравне с ним, сном непробудным, следовательно и вреда не приносят. Лучше бы нападать на тех, которые еще дышат и могут развращать вкус юных учеников уловлением разными ухищренными приманками неопытных писачек и составителей сборников для распространения о них молвы по всем уездам империи». Но, кажется, он мог бы удовольствоваться «Посланием к Каченовскому», где исполнено его желание, здесь изъявленное.

Третьего дня был я в первый раз в публичном собрании здешнего Вольного литературного общества, которого я и ты почетный член, но жар с одной стороны и резкий холод с другой cкopo выгнали меня; я однако же простудился и теперь, по милости наших словесников, снова на несколько дней затворником. После меня читаны были, как уверяют, хорошие пиесы Боратынского и какого-то Крылова, только не баснописца. Постараюсь прислать тебе их. Граф Хвостов и тут возился, но и тут ему отказали в чтении. Если бы он читал, я бы скорее уехал и не простудился, а теперь проклинаю сделанное другим предпочтение.

От Жуковского получил милое письмо. Просит писать к нему и о тебе. Не лучше ли тебе прямо уведомить его, что с тобою творится? Он сбирается непременно в апреле путешествовать.

Вчера уехал отсюда в Берлин великий князь Николай Павлович. «Образцовые Сочинения», о коих говорит Каченовский, суть те, кои издавали Жуковский, Кавелин, Воейков и прочие, в 12-ти частях.

Книга Куницына, написанная для училищ, о естественном праве, запрещена, отобрана, и автор лишится мест своих по Министерству духовных дел и народного просвещения.

Ни вздохнуть свободно от простуды, ни писать свободно от той же простуды не в силах. Эта строка вылилась из последних, но хочется выписать к тебе, что пишут из Царьграда на письмо одного доброго гасильника:

«La légitimité est un principe politique, et non pas un axiome du droit public. Respectable en sa première qualité, elle devient absurde dans le sens qui lui prêtent les habitants du faubourg St.-Germain II est facile de dire: «Je méprise Constant et compa-nie», mais Constant et compagnie sont nécessaires non seulement par leur lumière, mais parleur opposition elle – même dans les gouvernements constitutionnels. Empêchez les de faire le mal en secret, mais laissez les faire le bien en public. N'est-ce pas faire le bien que de prêcher les droits du peuple? S'ils n'obtiennent pas ce qu'ils demandent, ils empêcheront du moins d'enlever ce qu'on a déjà obtenu. Où en serait-on maintenant avec les Bonald, les Marcellus etc. enfin avec les ultras seuls? N'a-t'on pas reconnu leur tendance en 1814 et 1815? S'ils se sont corrigés depuis, comme on le prétend, et avec raison peut-être, du moins quant à une partie d'entre eux, à quoi le voit-on? Est-ce un ministère vacillant, indécis et se pillant toujours à tête perdue dans les bras du plus fort? Non, c'est aux libéraux. Les excès sont nuisibles de quel côté qu'ils viennent, mais suivez la vérité, tel parti qui la dise, si on extermine les libéraux, ils seront remplacés par d'autres opposants, plus terribles. L'extrême faiblesse de l'apposition anglaise produisit les radicaux, plus encore que ne l'ont fait les événements. Si les libéraux ne sont maintenus en risque de perdu la liberté, on les détruira tout en attaquant les licences d'une manière peu habile et trop exagérée. Pourquoi vouloir toujours se prendre aux symptômes, quand il faudrait tarir la source?»

Помолвка Левашова с Мятлевой объявлена. Пишу лежа.

365. Тургенев князю Вяземскому.

9-го марта. [Петербург].

Письма твои получил и Карамзину отдал. Сию минуту приехал брат Николай из Симбирска. Писать некогда. Вот письмо от Булгакова.

Ожидают государя прежде Святой недели. Нет ли английского «Lalla Roukh»? Французской не надобно. «Fille du roi» пришлю: теперь в расходе.

Что же башмаки? Сегодня же поехал Габбе, но писать не успел.

Втащится Херасков – не позволила ценсура. Другая ошибка исправлена будет в следующем номере.

Книги мои в Париже отыскались. Три ящика! Радуйся!

366. Князь Вяземский Тургеневу.

[Первая половина марта. Варшава].

Спасибо за простудное письмо от 2-го марта. Меня жена напугала ударом Пушкина, но после и успокоила. Это опять Алексей Пушкин ударил его. Здесь князь Сергей Гагарин с семейством: проживет дни три и поедет сначала в Берлин. Буду писать с ним Жуковскому.

Я с Дмитриевым несогласен. Надобно бить в гроб и те предразсудки, которые уже в гробе. Слава Хераскова – торжество посредственности. Николев также какая-то литературная держава для суеверных поклонников печати. Мне не дают щелкать красные носы староверцов (выражение Козодавлева): буду кидать горохом в стены. У каждого свое честолюбие; мое – прослыть вольнодумцем в понятии рабски-думцев.

Вперед, робята обскурантизма! Ура! Я уверен, что в книге Куницына – две или три пошлые истины, которые изумили наших скромных государственников. А я все свое говорю: зачем не печатаете «Гизо»? Надобно mettre à profit les à propos. выписка французская из Царьграда очень мне по ввусу.

У меня готово длинное письмо в «Сын Отечества» о послании моем в Каченовскому. Слышу, что многие в Москве осуждают меня, и я откровенно оправдываю свое побуждение. Нисьмо, кажется, написано с жаром, но пропустят ли его, позволит ли Карамзин снова говорить о нем? Во всяком случае пришлю его тебе. Я мимоходом треплю слегка и этого дурака Иовского, которого статья воняет погашением. Мой портрет не Ржевусскою, а Потоцкою, Alexandre, писан. Я не вижусь с Ржевусскою; она как-то погрязла в ультрацизме и каком-то венском романтизме и, по крайней мере как мне показалось, обошлась со мною холодно при первом, то-есть, возобновленном свидании, и все вместе делает, что я не ищу её и с нею почти раззнакомился.

Зачем «Сын Отечества» не постарается завести переписки с губерниями, зачем не помещать биографических статей о некоторых людях царствования Екатерины? Пригласивши в такому споспешествованию профессоров университетских: казанских, харьковских, виленских и прочих и учителей гимназий, мог бы «Сын Отечества» доставлять хотя по одной в месяц пиесе совершенно новой занимательности и расшевелить немного la chose publique, спящую у нас богатырским сном. Как можно оставить этот источник в руках Глинки и Свиньина, которые только что з- его! Мы до сей поры все еще только о словах говорим и рассуждаем о выражениях. Что мы за литераторы такие, что одною изящною словесностью питаемся и кормим? Конечно, многого говорить у нас нельзя, но все еще многим и мы сани не пользуемся. Старая курва-мать рада дочь свою до свадьбы держать в детской при куклах. Старое правительство радо видеть нас в постоянном ребячестве. Monsieur Crédule s'est laissé dire, que les enfants qu'il voit au collège sont les mêmes depuis quarante ans. «Oui, les mêmes, lui répond on, de père en fils». Et nous aussi nous restons enfants de père en fils. У нас только родственные связи в России: нужно связать и гражданственные от Амура до Невы. По кончине «Северной Почты» мы не знаем даже, когда Она замерзает, и бывают ли дожди в Тамбове. Мы Козодавлеву можем сказать с узником:

Скажи, любимый друг природы,По прежнему ль в лугах цветы,Душисты ль рощи, ясны ль воды?

Но «любимый друг природы» спит непробудным сном; поплавок его потонул в кунжутном масле, и мы не знаем, что сделалось с весной. Пускай заплетется круговая цепь: в ней и без больших напряжений, но, так сказать, сама собою родится сила электрическая. А вот все, что и нужно. Если жизненные соки не такого свойства, что жизнь может свободно протекать по членам, то сообщите хотя поддельную онемевшей ноге. По легким сотрясениям означится, по крайней мере, что смерть еще не совсем овладела добычею, которую только что с выгодами оспоривает у жизни. Не мы, кажется, призваны зажечь потешные огни в торжество рассудку и образованности, но, по крайней мере, расставим плошки, которые порадуют глаза, хотя обещанием приготовляемого празднества. Не то нетерпеливые гости, видя, что мы ничего не устроили, не захотят, может быть, дождаться медленных действий и запалят огни где ни попало, а нас предадут проклятию; ибо мы точно назначены судьбою быть приготовителями праздника, который недалек от нас. Того и смотри, что придет врасплох. Все, что ни сделается в той цели, как ни будь повидимому маловажно, есть блого и с лихвою отзовется в грядущем, которое в наше время удивительно как напирает на настоящее. Кто-то говорил, что у батюшки в доме, где всегда поздно засиживались, можно было вечно приехать завтра; а здесь напротив: завтра приходит часто сегодня; одно вчера убегает разом за тридевять земель. Поди, и собаками не отыщешь его в Мадрите или Неаполе. Вот что сбивает наших государственников: они все еще следуют старому счислению и беспрестанно обсчитываются. Ривароль говорил во время революционной войны о союзниках: «Они всегда отстают одною мыслью, одним годом и одною армиею». Гневить Бога нечего; за последнее нам жаловаться нельзя, но за то в первых отношениях опередим мы всех союзников в отступательном положении. Мысль моя может показаться незначительною в исполнении, но стоит только тронуться с места, и неизмеримость подастся шагам нашим. И для того прошу тебя сообщить мое мнение издателям «Сына».