Полная версия:
Ваше Величество. Сага о Гленарде. Том седьмой
– И всё изменилось.
– И всё изменилось. Мы стали более жесткими, более требовательными. Усилили выявление ранних стадий недовольства и заговоров. Ускорили дознание, стали более широко применять пытки. Раньше пытали только преступников, теперь всех, кто вызывал подозрение. Обратили внимание на ведьм и еретиков. Оказалось, что они несут реальную угрозу.
– И это к чему-то привело?
– Ты не поверишь, но это действительно подействовало. Мы нашли сотни скрытых пособников Джалила. Выявили сотни возможных заговоров. Предотвратили тысячи убийств и других преступлений. По улицам городов стало возможно безопасно ходить ночами – даже по Черному городу Рогтайха. За все последние годы не было ни одного открытого выступления против Империи, ни одного крестьянского восстания, ни одного городского погрома, хотя ранее всё это случалось регулярно. Все эти преступления выявлялись еще на начальном этапе подготовки. Империя наконец-таки стала безопасной.
– Знаешь, – Варден сделал большой глоток и осторожно поставил кружку на растрескавшийся стол, – медведь в зверинце тоже в безопасности. Люди ему не повредят, и он сам никому не сможет навредить. Сытый, довольный. Но у него нет свободы. А без свободы – разве это жизнь? Разве он остался таким же медведем, каким его задумала природа? И разве Империя, такая вся безопасная и спокойная, это та Империя, где люди действительно хотели бы жить?
– Ты хочешь сказать, что мы превратили Империю в тюрьму.
– В каком-то смысле, да, Гленард. В комфортную, спокойную, относительно сытую тюрьму. Но хотят ли люди жить в ней?
– Посмотри вокруг, Варден. Они в ней живут. В той Империи, которую ты считаешь тюрьмой. И ничего. Едят, пьют, трахаются, работают, торгуют, рожают детей, и чувствуют себя, в большинстве своем, счастливыми. А то, что пара сотен преступников и смутьянов из-за иллюзорного философского понятия «свобода» готовы разрушить эту сытую и безопасную жизнь – разве это хорошо? Кто вообще решает, что такое свобода? Абсолютная свобода превращается в абсолютную анархию. Если я сильнее, я могу отобрать у любого еду, могу убить любого, могу забрать себе и изнасиловать любую женщину, могу забрать себе землю, богатства, всё, что угодно. Это то, каким наш мир был лет семьсот-восемьсот назад, еще до Исхода. Полная свобода и никакого порядка. Мы не связываем людей по рукам и ногам, не заковываем их в цепи. Мы лишь принуждаем их жить в рамках тех правил, которые они же сами, посредством передачи нам власти, и установили. Да, наше общество не идеально. Да, Империей правят жадные, жестокие и часто глупые люди. Герцоги, графы, бароны. Мы создали почти идеальное общество внутри Тайной Стражи – общество, в котором твое положение определяется твоими заслугами, а не тем, кем были твои родители. И что же? Любые наши попытки распространить влияние этих разумных и достойных людей на политику Империи, посредством временных наместников, например, натыкаются на дикий вой о том, что Гленард хочет захватить власть. Мне не нужна власть. Мне нужна сильная и спокойная Империя.
– Но это не мешает тебе эту власть захватывать, да и купаться в богатстве, если откровенно. Неплохо для безродного деревенского паренька, как ты сам себя назвал. Я уверен, что и другие тайные стражники живут неплохо.
– Деньги и власть – это возможности. Это сила, которую можно употребить на благо Империи. И это награда, показывающая, чего мы добились. Я не смогу улучшить Империю, будучи нищим.
– Но, Гленард, это же невозможно. Ты говоришь о какой-то идеальной ситуации. Идеальная Тайная Стража с идеальными тайными стражниками в идеальном мире. Идеальные дела для идеальной Империи ради идеальных целей. Но в реальности всё происходит совсем не так. И люди реагируют совсем по-другому на то, что ты и твои подручные делаете.
– И что же происходит в реальности? Ты думаешь, что видишь больше, чем тысячи моих глаз?
– Твои тысячи глаз видят. Но видят ли они всё? И рассказывают ли они тебе всё, что видят? Каждый, кто сказал неосторожное слово в трактире по пьяни или косо посмотрел на тайного стражника, рискует оказаться в подвале наедине с палачом. Я сам это на себе испытал. Допустим, на моем месте был бы не известный писатель Варден из Байлура, нужный тебе для твоих целей, а какой-то безвестный плотник Варден из Суходрища. Его бы растянули на дыбе, прижгли бы каленым железом и он, естественно, рассказал бы, что создавал тайную организацию с целью убийства Императора, Канцлера, тебя, а заодно и кадирского Галира. И вот, у твоего стражника уже есть показания свидетелей и собственное признание преступника. Он может рапортовать об удачно раскрытом заговоре и получить себе внеочередное звание и солидную прибавку к зарплате. Страшно то, что я почти не преувеличиваю. Люди знают, что это так и происходит. Знают, что можно выйти из дома и уже никогда не вернуться просто потому, что оказался не в том месте и не в то время. Не так посмотрел на тайного стражника, у которого было плохое настроение. Некоторые твои стражники хватают безвинных людей просто так, просто, чтобы отобрать у них их мастерские или товары, или чтобы уложить в свою постель их жен и дочерей. И все на улицах об этом знают. И все боятся. Империя страха и ужаса – это именно та Империя, которую ты хотел построить? Разве память о такой Империи ты хочешь оставить после себя?
– Кто так говорит? – Гленард задумчиво смотрел в свою кружку.
– Люди говорят. Многие. Я понимаю, что я уже себе на дыбу, наверное, сейчас наговорил, но давай не будем впутывать других людей.
– Я не собираюсь тебя казнить за твои слова. Я убежден, что ты верный друг Империи, Варден. Мне больше интересны те факты, о которых ты рассказал. Если это правда, то виновные стражники должны быть строго наказаны. А наказание за такое – смерть.
– Таких случаев множество, Гленард. Неужели ты думаешь, что набрав в Стражу тысячи новых людей и дав им почти безграничную власть, которой боятся даже бароны, ты не получишь сотни злоупотреблений? Власть развращает людей. Большинство людей. Сильные люди, такие как ты, со строгими моральными принципами, возможно, могут ей противостоять какое-то время. Но большинство хочет власти ради самой власти. Ради возможности приказывать другим людям и гаденького ощущения, что ты чем-то лучше других, потому что у тебя есть эта самое власть.
– Несомненно, есть и перегибы. И эти перегибы расследуются, а виновные наказываются. Если тебе известны конкретные имена или хотя бы баронства, скажи, я прикажу найти и покарать виновных. Но это не значит, что, в целом, мы не правы. Большинство наших стражников – хорошие люди, и они делают Империю лучше.
– Путем удушения свободы и подавления любого свободомыслия?
– Если нужно, то да, – Гленард пожал плечами. – Врагов Империи мы давили, давим и будем давить. Как и идеи, ведущие к появлению новых таких врагов.
– Ты не видишь одной важной проблемы, Гленард. Ты можешь давить, можешь преследовать и карать своих врагов…
– Врагов Империи.
– Хорошо, врагов Империи. Но чем сильнее ты давишь, тем большее сопротивление вызывает это давление. Чтобы бороться с этим сопротивлением, ты усилишь давление и тем самым вновь увеличишь сопротивление, что потребует нового увеличения давления. И так далее до того самого предела, когда всё не взорвется. Ты можешь подавлять свободу в Империи, ты можешь посадить в каждый дом и в каждый нужник по стражнику или агенту. Но этим ты не добьешься отсутствия сопротивления. Наоборот, появятся новые враги Империи, именно из-за того, что твои стражники кого-то обидели или притеснили. И эти враги Империи станут еще более изобретательными, чтобы тебе противостоять. Чтобы бороться с ними, тебе придется усилить давление и контроль, хватать больше врагов. А это, в свою очередь, повлечет за собой появление новых врагов и еще более скрытые формы их существования. И в какой-то момент они найдут способ обмануть тебя и твоих стражников, ударят, зажгут лучину восстания, и от нее тут же вспыхнет вся Империя. Люди, пусть и запуганные, дойдут до такой точки, когда им станет похрен страх, и у них останется только один выбор – победить или умереть. И они постараются победить, очень постараются. Что ты, твои стражники и даже армия смогут сделать, когда восстание запылает в каждой деревне Империи? Вам придется убить или кинуть в тюрьмы всех жителей Империи. Ты с этим, конечно, справишься, но зачем тебе это? Не проще ли остановиться и перестать давить, чтобы не провоцировать новое сопротивление? Ты и так уже превзошел кадирцев с их ужасными Черными стражами. Не пора ли остановиться и показать, что ты лучше них? Что твоя Тайная Стража действительно защищает Империю и ее жителей, а не борется за Империю против ее жителей?
– То, что ты говоришь, это тоже идеальная ситуация. В смысле, она чисто философская – теоретически возможна, но на практике до этого не дойдет. Мы знаем, где остановиться. И мы прекрасно находим баланс между этим давлением и его эффективностью. Отдельные перегибы не в счет. Мы с ними справимся.
– Скажи, Гленард, каким ты хочешь, чтобы люди и история запомнили правление Славия? Каким хочешь, чтобы запомнили тебя и твое правление Тайной Стражей? Темным временем тирании и ужаса или эпохой процветания?
– Эпохой процветания, конечно. Мы именно к этому и стремимся, что бы ты ни говорил. Мы не ужас, не тираны и не чудовища. Мы защитники Империи и ее жителей. Со временем, люди поймут. Люди умные – они увидят, какой стала Империя и поймут, что трудности и страхи переходного периода были необходимы. Мы уже пробовали быть мягкими и понимающими, давать людям больше свободы, и это не привело ни к чему хорошему. Мы стали жесткими – и мы видим результат.
– Если после такого усиления давления, ты его ослабишь, люди будут вдвойне благодарны. Главное, чтобы это сделал ты сам, а не Император или кто-то еще. Иначе ты будешь восприниматься людьми как чудовище, на которое добрый Император нашел управу. А если ты сам дашь людям больше свободы, ограничив давление Тайной Стражи на них и убрав страх перед Тайной Стражей из их жизни, то именно ты будешь восприниматься как освободитель, приведший Империю к процветанию. Именно так работает людская память.
– Возможно. Значит ли это, что нам не надо ехать на юг и раскрывать заговор? Пусть всё идет своим чередом, пусть южные герцогства восстают, вместе с Плодэном и Зведжином, а мы постоим в сторонке и посмотрим. Это же их свобода, правда?
– Я не про это говорю, Гленард. Заговор раскрыть нужно. Но следует ли строго карать заговорщиков? Не лучше ли проявить милость по отношению к ним? Чтобы держать Империю в покое тебе не нужно руководить каждой деревней, Гленард. Достаточно знать, что в ней происходит, и позволить Империи и ее жителям самим решить, как они хотят жить. Удаляя преступников и заговоры аккуратно и хирургически, и не кидая жителей в подвалы просто за неосторожные слова. Империя сама себя выправит, как организм лечит рану. Нужно лишь вовремя убирать гной время от времени, но не резать всё вокруг по кусочкам.
– Если бы всё было так легко, Варден, – Гленард вздохнул и допил свое пиво. – Если бы всё было так легко… Ты слишком много не знаешь. В чем-то ты прав, но, в целом, я с тобой не согласен. Но что-то ты говоришь верно, надо признать. Мне нужно подумать об этом. А пока пора спать. Завтра снова весь день ехать. И лучше выехать пораньше, до жары.
– Видишь эти рощи молодых деревьев, Варден, – Гленард показал рукой вправо от дороги. – До Злой Войны здесь были вековые леса. А за семь лет войны все вот эти окрестные поля были повытоптаны сапогами тысяч солдат, а все леса были вырублены на дрова для костров, на колы для укреплений и на столбы для походных шатров. Здесь еще не так много сражений было, а на западе, в Супраде и Септенте, и на востоке, в Аврантисе и Оливеде, где были основные сражения, к концу войны вообще земля больше на пустыню походила. Но, видишь, выправилась, ожила лучше прежнего. Удобренная сотнями солдатских трупов, бочками солдатской крови и тоннами солдатского говна.
– Ты здесь воевал, Гленард?
– Нет, я, в основном на западе. Начал в Супраде, там же познакомился со Славием, он принял меня в свой десяток, ему следопыт как раз нужен был. Ну, и дальше по западным графствам Глареана: Оссидента, Виссида, Кампестрида, Мерида, так и до Магнады дошли. Мы, правда, полтора года еще посреди этого воевали в Плодэне и Зведжине, боролись с восстаниями и заговорщиками там. Под командованием Тайной Стражи, между прочим. Там я впервые с ними познакомился. Но не думал, естественно, что могу там оказаться.
– Почему? Ты же работал с ними. Мог бы попроситься к ним.
– В те времена всё было не так просто, Варден. Это сейчас к нам может прийти любой, пройти отбор. А тогда было три пути попасть в Стражу. Либо ты благородный и с опытом военной службы, либо ты большой друг кого-то из офицеров Стражи, и либо ты чем-то сильно отличился в армии. Я, в итоге, пошел по этой третьей категории. Но до войны и во время нее Стража не слишком стремилась набирать новых бойцов со стороны. Хотели оставаться таким элитным заведением для своих. А после войны Донрен, мой предшественник, тоже смекнул, что надо бы Стражу реформировать и расширить. Да и политического влияния у него прибавилось после того, как он фактически спас Империю, победив множественные восстания внутри нее. И я как раз в то время отличился – удачно накрыл группу мятежных альвов на границе, чуть не убили меня. А потом я оказался на востоке Танферрана в самом центре заговора тех самых мятежных альвов. Сейчас я всё чаще думаю, что Донрен, на самом деле, знал о заговоре и специально отправил меня именно туда, чтобы посмотреть, как я справлюсь, встретив снова ту альвийку, которая пропорола мне грудь саблей.
– Как я понимаю, справился. А альвийке, вероятно, не поздоровилось.
– Ты абсолютно прав. Впрочем, она выжила и даже неплохо себя чувствует.
– И где же она? Неужели она ускользнула из лап Тайной Стражи? Вернулась обратно в степи Мархфира?
– Напротив. Она в самом центре Империи и Тайной Стражи. И ты ее знаешь. Это Миэльори.
– Вот как? – Варден изумленно вытаращил глаза. – Выходит, Стража не только железом жечь умеет, но и прощать? И возвышать после этого?
– Свою долю железа принцесса получила. И свои ошибки она искупила – и кровью, и верностью Империи. Стража умеет прощать. Среди высшего руководства Тайной Стражи сейчас полно тех, кто был по другую сторону закона, но смог исправиться. Такие, порой, становятся самыми верными бойцами.
Варден молчал несколько минут, обдумывая.
– Странно, – он вновь поднял голову, – как, порой судьбы нескольких людей меняют всё вокруг. Ты оказался на границе и, повстречав альвийку, в Тайной Страже. И это изменило Империю.
– Ты даже не представляешь, насколько.
– Или, вот, история Гаспара, Даниля и Миланы. Два горячих парня не поделили девушку, и на-тебе, вся Империя семь лет в огне, тысячи людей погибают, а вот эти прекрасные поля вокруг оказываются вытоптанными и мертвыми. Странно крутит История свои колеса.
– Мне кажется, что ты понимаешь больше, чем хочешь показать, Варден. И ты прекрасно понимаешь, что причина Злой Войны крутится не только вокруг любвеобильной Миланы. Всё по-настоящему началось тогда, когда герцог Маркус ан Глареан убил принца Ларреда, старшего сына Императора Ангрена. Это и привело к настоящей войне, а после и к династическому кризису, в результате которого Славий оказался на престоле.
– Почему Маркус совершил такой безрассудный поступок? Он же мог предполагать последствия.
– Сложно сказать. Я изучал документы в архивах Тайной Стражи и Дворца. Свидетели расходились в показаниях. Кто-то говорил, что принц Ларред сам спровоцировал герцога Маркуса, кто-то наоборот, что Ларред говорил спокойно, а Маркус его убил подло, в спину. Свидетелей теперь не допросить, все умерли на войне или во время Багряной весны. Но я думаю, что Маркус точно знал, на что идет. Противоречия между южными герцогствами и Империей зрели давно. Вероятно, Маркус захотел воспользоваться предлогом в виде любовного треугольника и вмешательства в конфликт старого герцога Анжена ан Плодэн чтобы спровоцировать большой мятеж.
– Но на что он рассчитывал?
– Наверное, на поддержку Аррикуммы и Хортии. Но те так и не решились поддержать его официально, хотя свои отряды тайно присылали. Равно как и мятежные альвы, и кадирцы. Никто не верил в победу Глареана, но поучаствовать в заварухе хотелось всем, тем более Маркус хорошо платил, разоряя своих баронов. Кроме того, все эти восстания по всей Империи… Они же тоже откуда-то взялись. Значит, что-то готовилось. Просто, возможно герцог Маркус выступил раньше, чем остальные были готовы.
– И Тайная Стража об этом не знала?
– Вот тебе хороший пример того, как Стража работала до меня. Тогда она проворонила даже убийство наследного принца, не говоря уже о большой войне. А сейчас мы имеем возможность до такой войны не довести.
– В какой-то мере мы повторяем ситуацию, – Варден усмехнулся.
– В смысле?
– Ну, наследник престола едет в Глареан бороться с восстанием герцога. Тебе не становится от этого не по себе?
– Интересная точка зрения. Забавно, действительно. Только я не наследник престола, Варден. Я лишь один из кандидатов в случае смерти Императора. Первый среди равных, конечно, но лишь один из них. А Славий умирать пока не собирается. А значит, наследник у него может появиться в любой момент. Он всегда может усыновить, кого угодно, или просто завести ребенка с кем-то из молодых аристократок и признать его своим официально. Да и я не собираюсь позволять герцогу Алоизу себя убивать, хотя уверен, что он может захотеть попробовать.
– Надеюсь, что нет.
– Увы. Знаешь, вся их семейка очень странная в этом плане. Любят биться головой о стену. Герцог Маркус, как мы говорили, развязал Злую Войну, проиграл, казнен в Рогтайхе. Его сын, герцог Юррен ан Глареан, пытался захватить трон после смерти Императора Ангрена, проиграл, изгнан в Кадир. Там умудрился ввязаться в восстание против Галира Айзифа и навсегда исчез в лабиринтах подземелий дворца Галира. Теперь его сын, внук Маркуса, Алоиз тоже интригует. Вероятно, тоже на плаху торопится. Ничему история их не учит…
– Каково это, быть Гленардом? – Варден отпил из своей кружки и внимательно посмотрел на собеседника.
– В смысле?
– Ну, ты ведь такой страшный Великий Инквизитор, тебя все боятся, ты можешь делать всё, что хочешь, ты второй человек в Империи, если не первый, чуть ли не самый богатый, практически всемогущий. С другой стороны, ты постоянно на виду, на тебя все смотрят, про тебя все всё знают. Ты словно голый перед всей Империей. Каково это? Как оно чувствуется?
– Ну, да, понял, – Гленард рассмеялся. – Голый мужик с топором против всей Империи. Я понимаю, о чем ты. Знаешь, самое странное, что в этом нет ничего особенного. Может, со стороны, с точки зрения вот, нашего трактирщика, скажем, то, что происходит в Рогтайхе, в Страже, во Дворце – это всё такое сложное, таинственное, недоступное для понимания. Люди считают, что управлять Империей – это великое искусство, к этому способны только какие-то особые люди, практически небожители, полубоги. Правда в том, Варден, что там, во Дворце и вокруг него, самые обычные люди. Простые и не всегда умные. Возможно, даже слишком простые и неумные для той власти, которую они имеют. И так, увы, было со времен основания Империи и даже, наверное, со времен появления человечества вообще. И я такой же, Варден. Просто человек. Все вокруг видят во мне какую-то фигуру, символ, правителя и палача. А я точно такой же, как и все. Я ем, пью, трахаюсь, хожу в сортир и вижу сны и кошмары. Если меня проткнуть железякой или хорошенько дать мне по башке, у меня пойдет кровь, такая же, как у всех остальных, и я, возможно, точно так же умру. Убери от меня табличку – «это Гленард», и меня никто не узнает. Так, обычный человек, не молодой, не старый, не красивый, не безобразный. Обычный. Вот, мы сидим в трактире, и что, вокруг меня образуется какое-то свечение, какой-то нимб? На нас обращают какое-то особое внимание?
– Я не совсем об этом. Я больше про внутреннее ощущение. Каким ты себя ощущаешь?
– Обычным, – Гленард пожал плечами. – Усталым стареющим человеком, который старается делать свою работу с максимальной эффективностью. И у которого не всегда это получается. Я не знаю, изменилось ли что-то с той поры, когда я служил в форте на границе, или когда я воевал на Злой Войне. Я всё тот же мальчик, который просто старается выполнить приказы командования и выполнить их наилучшим образом.
– Но разве власть и богатство не сделали тебя другим?
– Наверное, да, но не сильно. Больше уверенности, больше возможностей. Но больше и ответственности. Ты прав, да. Я голый перед всеми и, особенно, перед своей Тайной Стражей. Но они почему-то верят в этого голого мужика с топором, а значит, мне приходится оправдывать их доверие, иначе я не могу. Приходится вести их за собой туда, где, как я верю, всем будет лучше. Я не держусь за власть саму по себе. Власть для меня – возможность, инструмент сделать больше, чем я мог сделать раньше. Точно так же и деньги – инструмент, а не цель.
– И ты никогда от этого не устаешь? От этой ответственности.
– Устаю, конечно. Лучше сказать, я устал от нее очень давно, и с тех пор эта усталость стала просто постоянно присутствовать в моей жизни. Знаешь, когда-то, очень давно, я мечтал лишь о том, чтобы вырваться из своей деревни в лесах Клафтхорда. Покинуть эту Волчью погибель, так деревня называется, и посмотреть мир. Мне было пятнадцать, я бросил всё и сбежал. Зимой, без больших припасов. Я добрался до Рогтайха, пройдя половину Империи, вступил в армию, и всё, чего я хотел – оказаться на настоящей войне. Забросить, наконец, эти бесконечные занятия на плацу и сделать что-то полезное. Потом, на Злой Войне, я мечтал победить. Выжить и победить. Мечтал, чтобы вся эта кровь, грязь, смерть и говно закончились, и чтобы началась сытая, спокойная, гарнизонная жизнь. Я мечтал прослужить свои двадцать лет, выйти в отставку, купить немного земли и жить тихо и спокойно. Затем, в форте на краю мира, здесь, на юге, на границе, я мечтал хоть немного посмотреть мир. Месяцами мы видели только стены своего ущелья в горах и редких купцов, проходящих нашим непопулярным маршрутом. У меня был выбор, остаться в форте командующим или уехать на другой конец Империи, присоединившись к Тайной Страже. Естественно, я выбрал Стражу. Потом я мечтал, что, когда закончится моя служба в Страже, я поселюсь со своей женой в ее замке, и буду вести тихую и спокойную жизнь провинциального барона. Но случилась Багряная весна, битва за трон, по итогам которой Славий стал Императором, а я просто смертельно устал. И случилось то, чего я, казалось бы, хотел. Я стал бароном, получил свой земельный надел – баронство Кратхольм, и несколько лет жил относительно спокойной и даже приятной жизнью. А потом появился Славий, всё снова закрутилось, и вот – я уже во главе Стражи.
– Разве ты не мог отказаться?
– Сложно отказывать Императору, который, к тому же, твой давний друг. Наверное, в тот момент, я уже немного устал и от сытой и спокойной деревенской жизни. И меня захватила возможность сделать что-то важное, нужное. Не для себя, для всей Империи. А потом – долгие годы тайных и явных сражений, реформы, интриги, пытки, казни, потери, поражения, победы, новая усталость. И вот, я здесь и сейчас. С тобой, в этом трактире. Получается, что ничего из того, что я планировал, не сбылось, но при этом я всё же оказался в каком-то странном положении, в котором я, с одной стороны, всемогущ, с другой стороны, как ты говоришь, меня все ненавидят, а с третьей – я всё тот же обычный пятнадцатилетний мальчик, который пытается вырваться из своей деревни, чтобы посмотреть мир и сделать, если получится, что-то большое и важное, на пользу всем.
– А что дальше? Твой путь, твое желание изменить мир, они вели тебя всё выше и выше. Они всё тянут тебя наверх? Какой следующий шаг? Кем ты станешь? Канцлером? Императором? Богом?
– А кто же его знает… – Гленард усмехнулся и сделал большой глоток пива. – Канцлером я мог бы стать, но не вижу смысла. Это больше административная роль, а мне нужно действие, мне нужно менять мир. Императором? Ты не поверишь, но мне это предлагали. Тот самый Джалил, из-за которого нам пришлось закручивать гайки по всей Империи. Мог бы он сделать меня Императором? Наверное, мог бы. Хотел ли я этого? Не знаю. Это огромная возможность, и огромная ответственность. И в тот момент у Империи был Император, который прекрасно подходил на эту роль.
