скачать книгу бесплатно
Пернатый не понял, что попутал кот, и лишь вильнул хвостом. Но тот настойчиво не смыкал глаз и ждал ответа. Ворон никак не ответил, решил, что это была ошибка, и сказал ему, чтобы тот покорно прилег. Однако Пушистый не шелохнулся: решил повторять за хозяином. За такое он часто получал, но любопытство сильнее. Ворон повторил запрос, но тщетно. Не без того, чтобы кота порой, как сейчас, подводила природа раба, когда на команду дергалось что-то внутри, но с какого-то момента, с какого-то перепугу начал раздавать приказы сам. Самолюбие мнимого хозяина нельзя было сломить – только это же самое тщеславие и отняло у него власть. Участники диалога разбежались по разным углам, выскочили на поверхность и не встречались до глубокого вечера. Попугаю, давно открывшему клетку, это показалось неплохой возможностью к побегу, и он выпорхнул через парадную дверь без лишних сглазов и уселся на домике, висевшему на деревьях. Его недокармливали, а теперь он накормит себя сам. К счастью, набитые крупой мешки валялись бесхозно посреди крошечного поля, а сторожили их не более четырех нелетающих птиц. Поэтому отнять улов было не трудно, сложнее оказалось его съесть. То ли сомнительное качество, то ли узкая специализация продукта не давали добытчику вдоволь насладиться угощением, наоборот захотелось что-то такого, что бы спасло положение. И это что-то было недалеко. В гадкой луже, состоящей в большинстве своем из куриного помёта и золы, небрежно разбросанной сверху, рыхлых щепок и кусков глины, проросли семена, изумрудными палочками тянувшись ввысь. На мрачном фоне это чудо представлялось чем-то ослепляюще живым, и наверняка вкусным. Вот почему беззащитными побегами наслаждались все, кто их находил. Несколько позже все всходы начали небеспричинно высыхать.
Найдя на дне колодца золотое колечко и сбросив на обратном пути ведро с паратым грохотом, кот неспешно перескакивал с камня на камень по берегу речки, на которой ветровые волны воевали с течением. Доскакав таким образом до родного участка, он зафиксировал побег заключенного, который в свою очередь исчез среди пышных тополей с кучей гнезд. Требовалось просто повредить летательные возможности удравшего узника до критического состояния, на почве немалой сообразительности бывшего пленника хитростью взять не получалось. Что попалось под руку очертя голову, так это дотлевающий уголёк с утреннего розжига. Шальной бросок пришелся на ствол, нежели в цель. Погоня продолжилась на пашне, пока головешка задорно разгоралась в сушине. Вскоре огонь охватил сначала одно тщедушное дерево, а затем полыхал и весь речной пролесок. Ветер будто нарочно гнал пламя подальше в лес, но путь преграждала река, пока пожар не нашел переправу в виде старой плотины. Ветхие бревна постепенно проседали под собственной тяжестью, и в конце концов рухнули, протяжным грохотом взбодрив большую часть долины.
Говорун, конечно, попробовал пару раз восстановить беспрекословное правление. Вскоре понял, что безуспешно. Пролетая над полыхающими лесными массивами, которые периодично плевались колоссальными клубами дыма, наблюдающий увидел неуверенные движения существа на поверхности. Это же тот самый филин.
…
«Отлетев в центр глубокой лужи – окутав себя стойким слоем натуральной пакости – и сжавшись от боли в комок, сов оказался в гордом одиночестве: обидчик в момент скрылся под пеленой тишины соснового бора, попутчики по скорости покидания опасной зоны не отставали от опасности. В конечном итоге никого не осталось; лишь взволнованные пузырьки на воде не останавливали свой танец. Изредка разбросанные останки технологичных устройств обрамляли глиняные бугры когда-то собранные валежником и кучи естественных землеобразований. Но разобраться во всем стоило пару мгновений.
Кто-то надежно схватил потерпевшего в зубы с отвратительным запахом изнутри. Жертва не собиралась сдаваться и отдаваться на съедение, но вновь загадочным образом смирилась с положением и только намекала о своей свежести покачиваниями головы. Путь показался недолгим, земля вновь ощущалась внизу и легкий озноб взбирался по теплому телу. Голодная пасть впритык упиралась сквозь перья в плоть. Лисенок давно не ел, и поэтому сию минуту вцепился в крыло. Долгое ожидание матери истощало, и сейчас просто откусить кусок мяса, специально выращенными клыками, было в разы сложнее. Филину, скажем так, было не до посторонних звуков: его заживо желали съесть, но лисицу насторожил легкий гул где-то поверху крон, будто что-то громадное неслось сквозь лес без повода упасть. Лиса мысленно хотела, чтобы меньшой постарался как можно быстрее скрыться в норе, но тот, одуревший голодом, не двигался с места и рывками вновь и вновь пытался оторвать кусочек от необычной лесной дичи. У самой птицы дела были не совсем в порядке, кое-где ныло и болело, кое-что отказывало двигаться, даже распушиться от слякоти не было сил, поэтому решил сжаться и слиться с грязью, которая множественными следами была разведена в этом небольшом овраге и в которой он и лежал. Только лисенок хотел сделать очередной рывок, как незримый луч пронзает его голову, а затем исчезает в раскромсанном мицелии. После этого мать легонько шевельнулась, как точно такой же луч сразил её. Только через мучительное мгновение два тела так же бесшумно упали замертво, медленно наклоняясь и сваливаясь с ног. Был дан звуковой сигнал, напоминавший звон колокольчика вперемешку с сигнализацией. В одночасье по воздуху подоспели охотники – хозяева агрегата. Подобрали и погрузили самое крупное тело, а тело поменьше, наверное, и патрона не стоило, а места какое-никакое занимало. Хотя какая разница больше-меньше, а денег все равно дадут мало. Удалились так же быстро, как и появились. Поэтому пришел в сознание филин значительно позже, что его и не выдало.
Теперь он, которого недавно хотели пустить на плотный приём пищи, сам и поедает того, кто должен был насытиться им. Правда, в таком худощавом теле невелико чего вкусного нашлось, но филин впервые за эту неделю почувствовал сытость и как-то несобранно, несамостоятельно свалился в нору.
Проспав любимое время, поутру выглянув наружу, он понял, что кто-то к его логову подходил и, самое главное, не заходил в него. Доедать было нечего, а больше причин нет. Слабо проявив интеллектуальные способности, филин продолжил отдыхать на сырой земле, наслаждавшись каждой минутой этого короткого времени, когда ты наивно понимаешь, что быть хищником, а не жертвой, – это так приятно. Но опять в покое он пролежал недолго, что-то сильно ударило его. Сзади никого быть не должно, и боль эта странная, такая не по голове, а будто из головы наружу бьёт.
Ничего страшного, похоже, отстали
Хворь – серьёзная болезнь, «альянс четырёх патогенов». Бактерии, переносящие вирусы, оплетенные грибовидной структурой из прионных связей… Каждый из союзников может жить отдельно, но ему самому это не выгодно, поэтому при удобном случае он воспроизводит остальных. Есть признаки интеллекта и распределения функций между идентичными кластерами, вследствие чего называть её можно единым организмом. У животных чаще просто берет контроль над нервной системой, лишая только сознания. Иногда может самостоятельно принимать решения. Впрочем, выявить переносчика от здорового практически невозможно, да и не особо надобно – ничем не отличается.
Когда филин отдыхал во вместительной луже, пока забирали добычу, натерпелся, бедный, страху столько. А как только всё поутихло, так на седьмое небо вспорхнул. Это почувствовала и болячка, которая передалась от лисьего семейства. И самое главное – её это «понравилось». Немного погодя усекла и простейшую закономерность, когда от случая к случаю спасала выжившего думалка. Яко раньше обученная Хворь начала повсеместно стимулировать нейроны до последнего, ожидая желаемых гормонов. И главное, мозг филина реагировал надлежаще. От таких процедур вскоре все мыслительные силы направились на самое простое: хаотичные движения, обработка любой информации, создание идей, – а память совсем потерялась.»
Частенько пошатываясь, неестественно вращая головой бродил по запутанному волоку потерянный. Как живую душу увидел, так поплелся за ней в беспамятстве. Следующим образом к деревне и вышли.
Дымка время зря не терял, начитался лишнего и бестолкового, выловил попавшегося в тряпки осьминога, посадил его в бочку и заставил посуду мыть, чем тот был, как странно, доволен.
А рядом с емкостью стоял шкафчик, пустой дочиста. Хороший буфет. В таком жить можно. В таком жизни много. Старый, а такой шкафный. Мимо такого пройти и не открыть ящик – нелегкое дело. Три входа, три выхода. Такой ровный и такой помятый, игрок в ящик. А через три куста большое дерево, по-дельному деревянное. По-дельному высокое, да так, что видно все три вершины, столько, сколько и у шкафчика. Кто деревяннее? Посмотришь ввысь, опустишь голову наземь, подумаешь еще, глядь, а нет деревянной вершинки, вершины мысли. А там дом, да не малой, да не жилой, зато высокий, а не как глаза оземь, низкий и нищий. Да так, что видно всего и вся, всея земли, всея неба. И в дом тот никто не заходил, был тот высоко в небе, высоко на дереве, такой же деревянный, такой же невысокий, и утеплен основательно. Туда на ночёвку малый солдатский и отошёл, в дыму дорогу другую не нашел.
Ручная виверна закончила осмотр подземелья землеройки, когда вернулся в родную гавань ворон, взяв под крыло отверженного искателя проблем. Дымка, увидев волокущегося филина, дергавшегося на каждом втором шаге, вспомнил о поставленной задаче. Чтобы лучше с заданием справиться – закрыл оного в чулане, через стену от хлева, который оккупировали курицы.
Пожар ушел глубоко вдаль, напоминая о себе лишь стройными столбами дыма. Куда ни посмотри, серые, сухостойные заросли сменились черными комочками угля и сажи, плотной гарью. Вода в реке помутнела настолько, насколько возможно, и, периодически тормозя, плыла по течению густая тина, поверху и понизу наполненная ветками. Облака пришли в движение, впервые показалось солнце, и, изрядно привлекая внимание, с темпом скрылось за горизонтом.
Вновь посреди ночи атаковал мороз, все дальше проникая поближе к теплу. Где-нибудь на крыльце или в сенях окоченеть запросто, да только жители от печи на метр последние два дня не отходили. А когда пришла спросить за все осень – ответа не последовало, потому и не было осени, зима наступила моментально. Осел густой иней, блестками гнуша свою чистоту. Пару раз от холода треснула сарайка, расширив путь к своим сокровенным тайнам.
Вчера пробрались в сарай, в пыльном бедламе отсеяли горсть гвоздей и попробовали на вкус – не для нонеча.
На утро да на нутро мчался Дымок по склону, ведущему к обрывистому берегу неспокойной реки. Солнце, с позволения облачного небосвода, первым делом бросило свои лучи на спящий лес. Долгожданное раннее тепло быстро разъело дымку изморози, а иней превратило в свежую росу. Восход, как всегда, завораживал, но не кота. На брезгу многое прояснилось: немалочисленная группа из деревенских котов, в последний раз окинув взглядом владения, направилась дальше вдоль дороги к центральной, самому большому селению, где располагалась администрация всего района. И шли они не в центр; немного сбоку расстелилось пастбище с большой фермой с синей крышей. А в междуречье села и коровника стояли амбары да сеновалы. Местным лучше видно: холода почуяли – сразу смекнули передислоцироваться в места, богатые дичью. Это и ежу, и коту понятно: много нор – много норок.
Только когда какой-никакой свет в домике на дереве появился, смог попугай разглядеть следы бурной фантазии. Валялись журналы, сами по себе рассыпались карандаши, осушись лимонады. Клан какой-то властвовал: и знамя есть, и самодельное оружие, и список участников. Непонятно лишь чем занимались, а может просто убивали время.
Ворона возмущало вероломство кота – первый никак не мог установить тотальный контроль. Один раз он даже напал на последнего, когда прохаживался тот между столпами творения, местами поваленных от своей тяжести. Хороший падальщик первым делом берется за глаза, чем ворон руководствовался беспрерывно. Прогнав пушистого до конца землевладения, нападающий норовил посильнее тыкнуть в приборы наблюдения, но на большой скорости это никак не удавалось. Наконец кот отыскал узкий проход, ведущий в подвал, и нырнул без шума и пыли.
Без признания доступ к еде закрыт. Свой первый шаг по возврату отношений ворон делал с излишней продуманностью: предполагал мысли остальных, чего раньше не доводилось делать. Исходя из наихудшего случая, когда мыслительные способности теперешних жителей сруба по силе ему не уступали, Чернобородый полагал, что излишняя грубость по прошлому опыту пойдёт не на пользу. Унижаться он тоже не хотел. Осталось одно – общение на равных.
– Добрый день!
Громогласно было, но не впечатлительно.
– Извините за беспокойство…
Вспомнил слова из книги.
Планы его не работали, и пусть не работают. Все поуху, пускают без вопросов, прощаются без слов.
Филин в очередной раз брякнулся о стекло, в очередной раз вышвырнули его на улицу. На свежем воздухе он угомоняется, приходит в себя, а затем забивается в куда-нибудь, будь то шифер, куча песка или сухие заросли чертополоха с палками тысячелистника, и сидит там до темноты, а по ночи нервный срыв повторяется, но тут уже от страха. Тогда вновь загоняется в чулан, и там уже до первых стуков. Но сегодня незапланированная остановка была, и была внутри избы. Опрокинулось ведро, зацепило умывальник, и, чтобы не затопить узорчатый ковер с большими пятнами плесени, на котором все любили подремать, кот, держа под боком взбесившегося филина, летучей походкой побежал в горницу. Бросил пациента на полпути, а тот мигом в шкаф, в незапертые дверца. За ним ворон из любопытства. Потом обратно наружу. А затем снова внутрь. Это они свет отыскали, откопали в тряпье забытый свет-камень. Своим глазам не веря, гонялись туда-сюда.
Так как ворон читал только в безмятежные моменты жизни, то его пересказ шестой страницы автоматически упокоил слушателей. Все замерли, найдя удобную позу и уютное место, и стали прихорашиваться, особо не вникая в слова. К тому же такая возможность была не у всех.
– Вся нехитрая, несложная и небогатая история этого города.
Лепетал он зычно, проговаривая каждое слово по два, чаще по три раза. Первый раз – услышать, второй раз – осмыслить, и третий – если какой-то предыдущий раз прошел мимо ушей. Отчего кот под влиянием своего поддельного инстинкта понемногу начал интересоваться лукавой ротовой деятельностью ворона. У говоруна голосовые связки от рождения были заточены, не как у кота. А вот коту при рождении достались хватательные конечности, немощные, но с надлежащим усилением экзоскелета, всю жизнь служившего преданную службу, этот изъян пустяково таился. В придаток ко всему прочему, ходить кот мог на двух ногах и работать в это время так величаемыми ручками. Но поход зачастую был не долгим – ноги поспешно уставали, и вот тогда пригождались и передние конечности.
Чего хотели?!
Дни шли всё неуловимее. На улицу неодетым не вылезти, а дома, кроме как с дрянным мытарством слушать вопли ворона, делать нечего. Современная еда объёмом с горсть насыщает на несколько дней, да ещё и с немалой пользой. Поэтому три внушительные коробки с провизией в залавке закончатся не дай бог через год.
Ворон, испачкавшись в побелке, принимал ванну прямо внутри печи, кот подправлял продолговатые ковры, язвительно переливающиеся в цветах, в то время как филин наблюдал снежинки за окном, провожая каждую своим нездоровым, но чрезмерно заинтересованным, взглядом. Когда сутки близились к своему завершению, гавран почувствовал на себе резкое помраченье рассудка: стали дергаться лапы, а взор время от времени замазывался непроглядной пеленой. Опознав неладное, он поспешил обратиться за подмогой к медицинскому модулю. Тот зарегистрировал заражение и, одновременно с этим, начал лечение, распыляя ароматные пары прямо в обступающий воздух. Кот тоже последние дни чувствовал себя плохо. Ему в голову лезло всякое, точь-в-точь как у основного страждущего: хотел ударить себя обо что-то, выпускал неистовство от вида света и воды. Но после очистительных процедур толкового прибора назойливые мысли сбавили своё давление. Видимо, недуг отступил и у филина.
Ворона поражали способности попугая, который с грехом пополам забыл обиду и переселился поближе к остальным. Догадался зелёный, как сундук отворить, там, кстати, обстряпал себе место, понял почем потребны занавески. И в целом казался более собранным и сообразительным чем его конкурент. Хотя у того был свой козырь: постоянно препираясь и ругаясь с котом, он заполучал свой суверенный авторитет. Другие обыватели тоже хотели всем заправлять, поэтому запоминали смазливые изречения и иной раз вступали в словесные перепалки, но без опыта мизерно что выходило.
Вначале ночевали с тряпками, позже перетащили уделанные тряпицы наверх печи и заваливались уже там, сжавшись зачастую в один комок. На зусман дым не зудит. Носили дрова не с улицы, а с просохшего места подле печи, с гряды. Огоньки в топке тоже хотят жить и кусаются всякий раз, норовят опалить. Однослойные стекла тамбура трещали от брани хлада и тепла.
– Гес… Генс…
Ворон следующий день дорабатывал говор, делая очередную попытку выговорить слово «генералиссимус». Столь продолжительно застрял на одном слове, тараторя его невпопад где попало, что братия подумала, что слово это звучит только тогда, когда ворон рядом. Спустя века его и кликать будут "Гериусом". Вычитывал в очередном сборнике что-то про дуэль, никак не мог помыслить такое явление, хотя со словами, действами и с действующими персонами всё путно и понятно. Предложил коту на себе показать, тот согласился. Пока пушистый выступал, ворон неустанно хулил того за неуклюжесть, отчего кот серчал. Многое высказал ворону, который даже не слушал его. Под конец пьесы подрались, попугай хохотал оставшийся день.
Пошла череда потерь, то змею придавило свои же теремом, то достали из бочки морозного изверга, а куры затерялись еще в минувшем подле месяце. Но самое ужасное случилось накануне рождественской ночи, подобралась к околотку стая волковидных хищников, по виду будто дравшихся друг с другом каждый свободный час. Продвигалась стая спешно, заранее зная, что в этих местах отрады не жди, пусть по состоянию природы здесь и пригодней. Звуки осторожного хруста снега и тщательного принюхивания пробудили и обитателей избы. Путно отдающая теплом печь смогла обогреть все внутренние, и даже немножко внешние части дома, что в плюсовую погоду несложно. Для пернатых звук казался чем-то заманивающим, тем, что обычно издает какая-нибудь мышь, а кот замер, поставив шерсть дыбом. Филин неудачно слез на пол, ворон влетел в край двери, а более пронырливый попугай произнёс волшебные слова для раскрытья двери без их надобности. Представ перед одним из хищников, не заметив его под подножьем лестницы, он оказался в провальном положении, ведь свертеть куда-то или сдать назад в таком тесном проёме не представлялось возможным. Самый первый угодил в мертвую хватку, моментально убившую, следующие за ним не пожелали попасться следом, забаррикадировались по полной. Гериус представить не мог, что будет командовать таким неприступным ужасом, кой просматривал все его внутренности с клюва до лап при помощи мизерного сияния от луны. Тьма – глаз коли, а страх насквозь видно. Стоит отметить, что ощутить потерю смог лишь филин, периодически тревожившийся просто так. Видимо, досвязал, что если так и дальше будет продолжаться, то растеряет он всех до единого.
А без тебя одиноко…
А вот дотошный камень вновь пугал своим присутствием: от него будто шли голоса. Не особо мешало, больше, конечно, неадекватное поведение филина, но случалось, заставляло насторожиться. Осилив треть книги, к ворону пришло озарение, несвязные слова начали рисовать одну картину, и каждое последующее предложение просто дополняло какую-то деталь. Конечно, он побаивался собственных мыслей – не мерещиться ли. Но нет, мозаика из случайно разбросанных слов строилась вновь. К процессу подключился кот, вроде разобравшийся с тактикой.
И вот прямо после старого нового года троица получила свое первое сознание…
Тише чем в раю
Новшество, не поспоришь, много чего поменяло: расклад умственных сил стремительно переходил на сторону новых личностей. Они учились видеть сквозь стены с переменным успехом, будто запугивая себя выдуманными плодами воображения, которое в развитии взяло ключевую роль. Ворону, например, мерещилась карта местности, обычно рисовавшаяся перед ним во время полёта, и сейчас её присутствие настораживало. Было странно видеть с высоты небосвода двадцать домов, два колодца, особняк и еще какое-то незнакомое здание, и притом стоять на земле, на крепких бревнах. Кот никак не мог понять – закрыл ли он дверь? Ведь в тексте написано, что засов постоянно скрепит и что задевают постоянно косяк.
Только филин не понимал их поведения, но однажды всё-таки показал результат борьбы с болезнью. В тот день два не то друга, не то врага испивали свежей воды из проталины, а большая птица наблюдала за процессом из окна. На том же подоконнике, помимо разного рода бусинок и пуговиц, лежала и затхлая гармоника. В губной гармошке застряла пара жемчужинок привлекательного характера, ну а филин подумал, что это что-то другое, что-то скорее съедобное, нежели валявшиеся рядом украшения. Клюв попросту не пролезал в маленькие отверстия, и тогда он попробовал вытащить чем-нибудь меньшего размера, как неожиданно для себя дунул прямо в музыкальный инструмент, на самом деле хотев угукнуть. С первого раза получилось прогнать воздух, издав звонкий писк, потом вдох – и в горле оказывается заветная бусина. Конечно же он подавился. Еле-еле освободившись от опасности, филин вспомнил, что за мгновение до приступа кашля он издал очень интересный звук. Повторив с приличной точностью все действия заново и с разными отверстиями, в осознании закрепилась основательно гениальная идея, посетившая ум, – говорить при помощи музыкальных звуков. Эта первая догадка дала начало великому мышлению, которому суждено своими идеями поменять не только мир, но и мироздание в целом. Ведь не было у него встроенных продвинутых голосовых связок, которыми он бы легко общался со сверстниками. Но сейчас он может заменить слова на нотную грамоту, в которой определенный набор нот, тонов и громкости уникального сочетания доносили бы мысль. Но проверить гипотезу он не успел, так как начался нервный приступ, никак не отстающий от успехов филина.
Тэн
Вначале была лишь тьма, тьма разного цвета. Тьма близкая и такая далёкая. Тьма глухая и кричащая одновременно. Во тьме той бездонной появился путь, такой же тёмный, такой же далёкий. На пути том появился свет, и тогда стало понятно, что была это не бесконечная тьма, а лишь лик глубокой пещеры. Путь превратился в тоннель. Тоннель в миг искривился уродливым узором. На стенах того тоннеля начали играть тени. Тени глубокой тьмы. На пути выросли крошечные горы, из которых вылетали тени, в которых пряталась тьма. Но свет в конце не гас. Тэн перешагнул через первые горы. А затем минули и вторые. Тэн перешёл на бег. А затем и полетел. Лететь было тяжело. Не всегда было понятно, что свет, а что тень. Что он сам, а что тьма. Но он верил, что путь этот единственно верный, единственно точный. Это ему подсказывали тени.
Судорожно, нарочно падая с ног, вбежали вальты местного разлива. Уделавшись в февральской грязи, они принесли много чего мерзопакостного на чистый рушник. Их совсем не удивило психическое состояние сожителя, было кое-что посерьёзнее – вернулся человек.
Рослый посетитель резкими перемещениями по пространству двора со слепящими вспышками на каждом шаге гнал туда-сюда застывший воздух, словно пытался напугать здешних обитателей. Но через несколько мгновений он уже стоял рядом и смотрел на порог дома с таким видом, как будто перед ним было что-то вроде дорогой мебели, заурядной, но неприметной. Стены его не останавливали, будто каждый десяток дыр и узких проходов были для него специфическим подарком. Облачён был в еле заметную оптическую иллюзию, прячущую электронную начинку под хорошо сшитый костюм в каких-то свинцовых тонах, из-под которого маячили остальные напоминающие узоры орнамента украшения, какие только могли быть придуманы. На макушке красовалось что-то в виде шлема, напоминавшего простую шляпу, без полей, и с довольно длинным амулетом, что уж для такого времени, и тем более времени года никак не сходилось с общим впечатлением. Позади него в воздухе висели в легком мандраже несколько писклявых коробок, пакетов, и металлический шар, выпускавший по своему желанию во все стороны языки малахитового пламени.
Как только гость отварил ржавый засов, потер ногами о ковер и перешагнул порог, пришёл в движение несложный механизм, похожий на обломки каркаса, и увесистым ударом деревянной подпорки оборвал очередную жизнь. Господин между прочим как только к клети дряхлой подкатил, так ворон своровал "защиту" и смылся в неизвестном направлении. Пусть защищает теперь себя на небесном суде.
Пока филин выдёргивал у мертвеца волосы, Гериус тщательным осмотром откопал что-то интересное. Разобравшись в тот же вечер со штуковиной, он смог запустить загадочный блин, похожий на раздавленную мину. Прямо в горнице начали разворачиваться события, которые освещали целиком и полностью составленные из света искусные фигуры, настолько не отличимые от реальных, что жители поначалу сильно испугались ходящих по дому людей. Вот о чем повествовалось в том сериале:
-–< Сила боли: предъявите документы >–
«По привычке катавшийся туда-сюда безбилетный посетитель в не особо трезвом состоянии не заметил, как его блаженное времяпрепровождение хотят прервать внезапным нарядом. Остановка была почти на самом краю ветки, так что сойти само собой было необходимо, а раз такой случай вышел, то и подавно. Смотрители и прочие кондукторы уже нацелили свои походки на неприметное сиденье на краю пассажирского вагона. Но состав вечерней электрички начал постепенно замедлять свое движение, и, минуя десяток ослепляющих душу фонарей рядом со станцией, совсем остановился.
Было неудобно и очень неловко вылезать, а точнее вытекать из узких дверей с постоянно мешающими поручнями и неудобными цельнометаллическими ступеньками – съемными трапами. На дурную голову просвет между вагоном и платформой казался намного больше и глубже, хотя и было относительно темно. С завидной смелостью пришлось миновать это испытание, дальше от станции во все стороны расходились освещенные дороги, по которым безбилетную добычу догнать проще простого. Потому путь надо было искать свой не на земле, а в душе. А душа подсказывала прятаться в непроходимых сугробах, недалеко от транспортной эстакады, занимавшей немалое внимание у приезжих ввиду больших размеров. Тем паче, что переходов над или под землей не предвиделось, что в разы облегчало ношу убегающего, но плохо скрывало при удачной возможности. Голик не любил долго думать, с поддержкой спирта внутренний мир его побеждал над внешним материальным, а он, заядлый искатель приключений, никогда не ошибался в выборе. Настрой достиг пика, когда группа задержания отыскала беглеца на перроне и выдвинулась в нужную сторону.
Перепугав лишний раз водителей крупной автотрассы неожиданным появлением на проезжей части, пробравшись аккурат в проем моста и железного забора, герой практически отстал от преследователей, ведь те в ту минуту не обладали такой решительностью и не могли без последствий переносить болезненные трюки промеж ограждений. Воздух вновь запах свободой, а затем запах и сугроб. От синдрома победителя алкаш с головой окунулся в снег, да так, что ничего из его частей тела наружу не показывалось. Пролежав вверх головой пару минут, практикант таёжной йоги, видно постигнув внутренний дзен, не почувствовал, как снежный массив начал движение.
Только когда голова вновь оказалась наверху, оказалось, что и это было неспроста. Запачканный снег свозили немного поодаль городских тротуаров, куда-то меж мелькавшей вдалеке промзоной и поворота вглубь невзрачного леса, забытого, наверное, и самими горожанами. Сидя на перепутье двух дорог: выезда на автотрассу и посиделок у гаражей, трудно выбрать, где приобрести побольше денег или хотя бы собеседников с хорошим кругозором. И там и там шумно и невыносимо. Пришлось вновь прибегать к глубокой рефлексии и топографической гениальности, и для себя выяснить, что прямо за этим лесом может располагаться недурной магазин, где точно должны продавать без вопросов к внешнему виду и запаху. Хотя, в предположительном отсутствии тут снега, место это все никак не становилось похожим на приблизительно такое же в родном городе. Но это мало что меняло – у такой гигантской агломерации на несколько городов в радикально различных окраинах случаются одни и те же истории.
Заполнив до предела валенки мокрой, растаявшей от тепла, субстанцией. Голик, несмотря на некоторые двигательные недостатки, продолжал упорно двигаться вперед. Преодолев немыслимое число шагов, он вышел на освещенное пространство, вероятно, являющееся частью парка, только очень отдаленной частью. На этой части было пара скамей, пара фонарей, пара баков для мусора, и пара людей, не влившихся в вечерний час пик. Скоро и люди, как снежинки в ледяной дождь, растворились где-то за областью видимости. Голова перестала пульсировать, интересные идеи перестали в неё приходить. Пьяница, редко имевший собутыльников, нисколько не удивился, оставшись в полной тишине. Ему даже было приятно, но скучно, в отличие от катаний зайцем по окружной. Так бы и продолжалось вечность, пока не настигли бы его вновь хранители закона и прочие недовольные его присутствием. Но сейчас одна маленькая деталь испортила равнодушное настроение – звук металла об металл. Будто два внушительных ковша бились друг об друга.
Проковыряв дырку в снегу – выход из самодельного туннеля, скрытый наблюдатель потерял дар речи: на его глазах спускались в низовья траншейной ямы ярко блиставшие золотые слитки, выглядывающие из громадного сейфа. Аккуратно сложенные на подмостках мешки с добром томительно уходили из вида, погружаясь всё ниже и ниже в бетонную пучину. Всего несколько мгновений, и спецтехника уже с успехом заметает следы своего присутствия. Что это? Золотой запас в погребах не хранят, таможни рядом быть не должно. Остается только гадать, но факт остается фактом – деньги как никогда близко. Таким состоянием и долги всему подъезду можно вернуть, и ларьки скупить всего города, и вообще золотом покрыть стены и пол лифта, чтоб не гадили. Нехило замечтался, как он сам позже будет называть это явление – «контрабанда в особо крупном размере».
Выставка была не бесплатной: двое крепких мужчин схватили нарушителя, и Голик, как винная пробка, вылетел из сугроба. Он многое успел вспомнить на своём веку, пока вели его к выходу из парка, в сторону иссиня-черного фургона. Две непробиваемые стены не давали нарушителю общественного беспорядка права на двигательные маневры. Лишь когда голову его прислонили к ледяному стеклу на задней двери и отпустили руки, воскресный алкоголик, сделав глубокий вдох, подобный первому в своей жизни, неожиданно для себя сунул свои закоченелые пальцы в карман, и, немного повозившись в нём, в ожидании вытащить пачку столичных сигарет, но вытянул почему-то висевшие на длинной серебряной цепи часы, целиком и полностью отделанные золотом по характерному блеску с вкраплениями драгоценных камней. Видно определить вес предмета на лёгком морозе оказалось не под силу опьяневшему безбилетному посетителю ночных рейсов ближнего следования. Конечно, он растерялся, и мигом засунул незнакомую вещь обратно в тот же карман, но на сей раз получилось так, что часы попали уже в его куртку. Предварительно заломав нарушителю руки, солидные граждане преступного рода деятельности порешили отвезти Голика в более подходящее место для расправы. Вскоре в багажнике затряслись и другие вещи, помимо дрожащего алкаша.
Бесконечная тряска сменилась ровной дорогой. Поочереди стали заглядывать в салон фонари, освещая багаж и нос заложника. Чувствовалось, как трафик сгущается, – значит подъехали к центру. Шедшие друг за другом остановки вскоре совсем прекратились: стояли на светофоре. Заскрипел замок на задней двери, видно из-за той вмятины, которую кто-то небрежно оставил своим кузовом легковушки. Поехал наш немногочисленный ряд, в основном собранный из второсменников или просто неспящих гуляк.
Замок не выдержал очередной крутой поворот и пустил заложника в свободный полёт, продолжавшийся до первого металлического столба дорожного знака. Многоквартирные комплексы по-прежнему устремляли свои бетонные стены ввысь сквозь серый смог и ночную полутьму, занесённые серой копотью фонари озаряли своим неподвижным светом кружащиеся в эффектном танце снежинки, спиной всё также чувствовалась холодная сырость от растаявшего тротуарного снега, выпачканного миллионами спешивших ног, извечные признаки дорожных и канализационных работ до сих пор составляли особенный антураж уличного беспорядка. «Надо на других не нарваться» – произнёс немного отрезвлённый мозг, поэтому Голик поспешил скрыться с проспекта во дворах. Найдя первую подходящую лазейку и очутившись во внутренней части многоэтажного комплекса, он лицезрел типичную картину для такого рода построек: окруженная невысоким металлическим забором и ровно высаженными тополями детская площадка составляла основу всего убранства, незаметно стоящие поодаль цепочки гаражей и мусорных будок бросались в глаза не так охотно, но всё же находили своих посетителей, коим и являлся наш герой.
Найдя укромное место на горе с потухшим мусором, протрезвевший ум начал продумывать дальнейший план действий. Ужасно отпраздновав совершеннолетие, он просто не мог придумать ничего позитивного. Возлюбленная на пару с её новым парнем нагло отняли завещанную матерью квартиру в самом центре, в самом престижном историческом районе, где даже зачастую крупнейшие компании не могли выстроить свои поднебесные офисы. Возвращаться туда – себе хуже. И вдаль никто не уведёт.
Несчастный пассажир вновь сунул руку в карман, в преддверии запаха табачного дыма, но, перевернув весь карман и отыскав нечто необычное для таких типов людей, он вдруг вспомнил, что же такое он нащупал в закромах своего костюма в прошлый раз. И действительно, видение до сих пор не проходило: увесистый золотой круг, немного почерневший от внутренностей кармана, всё так же блистал при свете полуночных подъездных фонарей. Серебрянная цепочка с искусным, отливающим белоснежным блеском драгоценностей замочком – живописным холстом – легко и приятно обвивала твердотельные, прозябшие руки. Стиль гравировок никак не угадывался, так же как и язык на ободке. Маленькие снежинки, чуть касаясь металлической основы, мигом превращались в маленькие капельки, похожие на иней. Внутри было нечто: маленькое зеркальце в гранёной рамочке плотно прилегало к стеклу циферблата, просвечивающего насквозь и показывающего все детали сложного механизма. Стрелки, почему-то, не двигались. В любом случае такая вещь принесёт много выгоды, неважно сколько.
В такие моменты в голову прилетают интересные вещи: что-то, а точнее кто-то своим падением выбил драгоценность из рук обрадовавшегося алкоголика. Вместе с неопознанным летающим телом отправились в полёт и некоторые спокойно спящие на крыше гаража кучи снега, превратив близлежащие тела в белые холмы.
– Вы тоже здесь загораете? Виноват, могу отойти.
– Сдурел что-ли?! – Послышалось из под полностью отрезвевшего сугроба.
Сразу всё прояснилось, когда Голик, рассерженный до костей, посмотрел прямо в глаза своему обидчику: два красных наливных яблока, вылезая из орбит, красовались в углублениях черепа. Очередной грешник, только с другим пороком, с другим веществом.
Нарик поднял часы:
– Вы зачем солнце сорвали? Весь отдых гражданам прекрасного городского народонаселения испортили. Если бы не был я человеком чести и справедливости, который печётся лишь об истине и правде, то ждала бы вас сущая кара, какую ни Прометей, ни Люцифер бы не заслуживали и в поныне. Вечные ожидания у сотен, нет тысяч кабинетов и тонны бумаг, ждущей вашей подписи, кошмарили бы ваше всё существо, пока то извивалось бы тоскливой судороге где-нибудь под ногами собственной матери, никак не ожидавшей от его любимого сына, молодца и труженика, такого. Молоточек непоколебимого судьи будил бы вас по утрам и напоминал про те ужасные мгновения вашего преступления, когда вы, как убийца не осознавая никаких последствий, вершили бы свое правосудие, внушали бы правду полного незнания. Ах, вы еще не знаете как за решёткой, там подход, дорогой мой, совсем другой – истинное воспитание кнутом и сахаром таких вызывающе неприличных невеж, как ваша особа, привыкшая пользоваться благами великой цивилизации в угоду своим принципам, продиктованными, наверное, чистым неверием истинных чувств и истинного счастья. Кайтесь, и сжальтесь над своим существом, чтобы всевышний хотя бы посмотрел на ваше измученное лицо очередного творения божьего, существа, которому удостоена была возможность сворачивать горы и жечь людские сердца своим пламенем знания, того, для кого пророчество не более чем будущее, и не менее, чем мечта. Чтобы воочию он узрел, как всемогущий суд, всенародно проговорив ваши грехи за всю жизнь, вершит судьбу над вами, счастливчиком по несчастью страстей мировых элит, и как мелькает ваша жизнь, наполненная никчёмными заботами, прикрытыми благодетелью, на ступеньках то ли к эшафоту, то ли к дороге, наполненной покоем и вечным странствием в поисках себя, того, потерявшего человечество в слепых попытках создать само совершенство, а по итогу пожинающего плоды и действия сущего злодея, для которого белый свет родной земли стал ядом.
– Это часы, я золото нашёл.
Растёкшийся хранимою в закромах мыслию собеседник не ожидал такого простого продолжения диалога:
– Тогда другой разговор…
Усевшись на оголённую от серой краски полустальную лавочку, два молодых человека за ничтожно короткое время смогли обсудить всё, что только может произойти в жизни. Надо иметь талант, чтобы связать нынешнюю политическую ситуацию с цветом снега на чьей-то машине.
Невооруженным взглядом было понятно, что красноглазый видит внутренне убранство двора несколько иначе, и в более жутком свете, чем глаз обыкновенного работящего человека. Но такого приятного собеседника, готового выслушать любую громоздкую речь, по той причине, что у второго просто-напросто отмёрзла челюсть, у Нарика не было и в помине. Вот и завывал он отчаянным, но полным надежды воем на просачивающийся сквозь густой снежный покров бледный кусочек света, в единственном экземпляре освещавший все подъезды целиком. Язык начал путаться:
– Мне нафоело, что вызывают наряды каждый раз, когда кайф на подходе. Ну чуточку бы еще подождать – нет, срочно надо бежать. Все эти непрофиссиональные наблюдатели так надоели, что выучил я конституцию на зубок, вдоль и поперёк, от корки до корки, и законодательство всякое, пятое десятое, какое с трудом твои хмельные ячейки памяти назвать фмогут. С такими навыками я теперь к любому в квартиру завалиться спать могу, или переканфоваться аж месяц цефый, а то и более, и главное, и не менее забавное, с видом полной уверенности доказать, что всё по уму и закону, и даже с пользой огромной как для хозяев, так и для общества в целом.
Тепло из канализационного люка заставило холод на нижней челюсти Голика ненадолго отступить. И теперь, со свежими мыслительными силами и речевыми претензиями, он, ничуть не смутившись, вступал в словесную перепалку:
– Я ведь не с пелёнок запил. В спорте у меня много было заслуг. Один раз тренировался я в зюзе полной, дак такое чудо приключилось: на каждый литр воды бедотворящей сорок кило чистого железа в жиме лёжа прибавлялось, и это при условии, что натощак я жму через три пота всего-навсего шестьдесят. Правда после таких, слегка эмоциональных экспериментов в тот спортзал меня больше не допустили, по причине употребления столь эффективного допинга. А непомерное пристрастие – это так, мелочь. Давно и неправда.
На радостях полезли объявления читать, извечно изорванные и несколько раз переклеенные на одном и том же месте. Нашли даже лучше: призыв бабочки. Поорали в микрофон телефонной будки сначала обидные слова, а затем и договорную сумму озвучили. Уселись ждать в положенном месте, на пороге какой-то квартиры. Но говорелка чесалась сильнее. Ор отзванивал гулкими переплётами по всему подъезду. Видимо кто-то из них неправильно свою политическую позицию выразил. Потребовалось четыре веника и пара крепких рук, чтобы прогнать нарушителей ночной тишины. А смутьяны и не думали отступать – заняли линию обороны в местном цветнике, но все-таки затихли.
Если бы не вызов, никто бы и не подумал, что настолько юная леди может выполнять такие поручения. Те двое тоже не сразу сообразили. Девушка вот-вот было собралась не собственноручно взламывать непреступные врата многоквартирного дома, как, неожиданно для ночной тишины, из близлежащих кустов послышался тягучий вопль, отдалённо напоминавший человеческую речь:
– Вам сюда?
Миледи отпрянула, сделав два шага назад.
– Только попробуйте мне первый день на работе испортить. – лицо девушки наконец-то озарилось единственным фонарём – Да, меня там ждут.
– Никому вы там не нужны. – из кустов параллельно послышался хриплый кашель – Вам к нам.
Женщина изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Первые впечатления, первый опыт – всё могло закончиться не так, как задумывалось. Ответственный момент мог обернуться чем угодно, что и случилось.
– Что у вас там за проблемы? – из самого ближнего окна выглядывал мужчина, по чрезмерно серьёзному виду и манере говорить напоминавший какого-нибудь начальника станции или заводского цеха. – Разорались то как.
– Тогда подсобите, дядя – из кустов вылетел смешок.
– Сейчас, подождите, спущусь.
Голова пропала во тьме квартиры.
Бывший лейтенант будто всю ночь этого момента и ждал, иначе объяснить его скорую боевую готовность было сложно. Лишний раз взглянув в зеркало, как и всё вокруг удивительно тёмное, мужчина отворил дверь и опустил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей к выходу. Не особо разглядывая тёмные уголки внутренней части подъезда, лейтенант пустился вниз по лестнице, уповая на интуицию и пространственную память. Но, как только последняя ступенька оказалась позади, на ничего не подозревающего мужчину свалился живой человек, вдоль и поперёк измотанный изолентой, пропитанной клеем. Лейтенант больно ударился головой о почтовые ящики, а вот незнакомец приземлился на бетонный пол практически без повреждений.
– Ты чего это себя, скотчем к потолку?
– Скрываюсь. – ответил тихий шёпот в дрожащей манере.
– Ах вот оно как – Жилец осмотрел с ног до краёв изоленты постороннего – А я то думаю, кого мне твоя рожа напоминает. Ради тебя же военкомат весь город по новой открыл?
– Давно нашёл на самом деле. – Левый глаз изобретателя слегка задергался – А доставить все никак не могут.
Лейтенант вновь посмотрел на потолок. Куски скотча и тёмные кластерные пятна прямо говорили, что здесь казус произошёл знатный.
– И сколько ты там сидел?
– Пока не надоело.
Опомниться от произошедшего у разрешителя остросоциального конфликта удалось не сразу. Зато он успел не только опомниться, но и помочь пострадавшему, завёрнутому в кокон, освободиться. Вместе они открыли железные врата.
Картина, представшая перед лейтенантом и его помощником была поистине потрясающей: девушка, минуту назад стоящая в беспамятстве на входе, всеми силами цепляясь за карниз, пыталась влезть в окна квартиры милиционера. Но это было не самое страшное, пусть у неё в руках и сиял позолоченный предмет. В состоянии, близком к провальному, два молодых человека, разной степени красноты на лице, держали за ноги беззащитную леди, пытаясь утянуть её обратно на холодную улицу.
Стоящие в пролёте разделились: Косой принялся помогать алкоголикам покинуть место происшествия, но вскоре он понял, что слова для таких людей ценности не представляют, страж чистоты подъезда решил помочь молодой женщине со сложным манёвром.
Призывник по натуре был не глуп: быстро смекнул, что тащить вниз сложнее, чем наверх. Раз уж так велит судьба, то грех ей противиться.
