Пути Деоруса

– Пойдемте же, – нараспев сказала королева, прикоснувшись к белому рукаву советника, – нас, к сожалению, ждут государственные дела.

Услышав, как за спиной закрылась дверь, Ганнон облегченно вздохнул. Он стоял в пустой комнате с каменными стенами. Ненадолго – прежде чем пройти в следующую дверь – юноша позволил себе ощутить теплое чувство покоя и защищенности. Он смог увидеть стену пергаментов из Зала Совета, но они колыхались, как будто от сквозняка, и парень никак не мог остановить их. По спине побежали мурашки, он поежился от холода. Воображаемый ветер не исчез и после того, как Ганнон открыл веки. Его порывы мешали приблизиться к двери, что вела к камерам, глаза начинали слезиться.

Ганнон медленно прошел мимо стола, где остались лежать записи охранников. Весь этаж был спешно освобожден для одного единственного пленника. Асессор открыл дверь и прошел вперед до развилки: влево и вправо уходили коридоры с пустующими камерами, впереди, посередине открытого пространства, он увидел двоих мужчин – надзирателя и пленника. В клетке размером рубб на рубб, размещенной в центре допросной, на коленях стоял заключенный. Короткие цепи не давали ему подняться выше. Голый по пояс, с густой нечесаной бородой, он был покрыт синяками и свежими шрамами, скрывающими татуировки. Культист что-то бормотал на незнакомом Ганнону языке и раскачивался из стороны в сторону.

Надзиратель стоял прямо, сложив ладони на груди. На полу рядом с ним были грубо начертаны углем несколько символов. Ганнон попытался приблизиться, но ветер не давал ему сделать шаг. Он осознал, что отчетливо видит, как листы пергамента из его видения летают… летают у него за спиной. Голова закружилась, юноша почувствовал тошноту, но вот заключенный упал на пол, и наваждение отступило.

Священник повернулся к вошедшему и смерил его оценивающим взглядом. Сам он был среднего роста, худощавый, одет как мирянин. Коротко стриженные черные волосы, смуглое, желтоватое лицо с несколькими тонкими шрамами и острыми скулами. По осунувшемуся виду мужчины было ясно, что он провел несколько бессонных ночей, но взгляд его бледных зеленых глаз был твердым и живым. Священник коротко кивнул Ганнону и указал на столик, где стояли перо и чернила.

– Раз уж я не могу отделаться от прихвостня Коула, то принесите пользу: запишите наш разговор, – проговорил он низким голосом.

«Прихвостень» оценил обстановку и решил, что спорить неразумно. Он быстро прошел к столу и взял перо.

– Меня зовут Ганнон, а кого записать как дознавателя?

– Тризар, брат Второго Круга, третьей ступени. И можете спрашивать прямо, что вас интересует, а не делать вид, что это нужно для соблюдения формальностей, – процедил сквозь зубы священник.

Пленник застонал и зашевелился, его сотряс утробный кашель.

– Имя нечестивца вас не интересует? – после небольшой паузы спросил Ганнона Тризар. – Не важно, оно нам неизвестно, пока что.

Ганнон, ощутивший ущерб профессиональной гордости, для виду поскрипел пером, записывая дату, ожидая, когда священник продолжит.

– Что ж, кажется, мы можем приступать. – Дознаватель снова повернулся к пленнику. – Именем Ихариона, Солнца и Отца ангелов… – нараспев начал он.

– Братоубийцы и предателя, – тихим, срывающимся голосом вторил ему культист, безуспешно пытаясь подняться.

– …именем Гирвара, хранителя весов жизни и смерти, – Тризар не сбился с ритма.

– Обманщика и вора душ, – эхом отозвался заключенный, который уже смог приподняться на локтях.

– Именем Селаны Луноликой утешающей девы…

– Именем шлюхи, начавшей падение…

– Именем Вортана, Кузнеца мира…

– Раба, сковавшего свои же цепи…

– Именем Гартолы, дарующей прилив…

– Оставившей в беде. – Пленник смог встать на колени.

Дознаватель перевел дыхание, Ганнон скрипел пером по пергаменту, когда он закончил, Тризар продолжил:

– Признаешь ли ты, что поклонялся Баалу-Мортари, полумертвому хозяину Бездны?

– Да, – голос культиста зазвучал громче. – Мерхарион, защитивший Дух Мира от врага, – мой господин.

Дознаватель сжал кулаки, но продолжил ровным тоном:

– Признаешь ли ты, что брал дары Барбатоса, Отца Лжи?

– Нет, я не брал их, но Дарующй Жизнь сбросит цепи Вортана, сметет Гирвара и освободит рабов его.

– Приносил ли ты жертвы Мархокару, Разверстой Пасти?

– Нет, но видел, как те, кто выше меня, кто готов на все ради правой цели, платили последнюю цену. – Культист выпрямился, насколько позволили цепи, и смотрел в глаза дознавателя, тяжело дыша от ярости и гордости. – Они не чета слепцам и трусам, что не видят правды или боятся ее. Око открылось над зеленой горой, ваш мир покроет пепел, и сам Ихарион падет с небес в потоках крови! – прокричал он и, закашлявшись, снова упал на колени.

Ганнон неровными строками записывал речи безумца, горячность которого отчасти передалась и ему – он с трудом выровнял дыхание. Успокоившись, юноша с удивлением посмотрел на пятно в конце текста: он расщепил перо, и чернила медленно расползались по пергаменту.

***

– Что ж, этого должно хватить на сожжение, если не на два, и похороны без отпевания, – заключил дознаватель, размяв шею. Они с Ганноном стояли в той самой комнате, что еще недавно казалась ему безопасной. – Можете передать эти листы кому сочтете нужным, но интересное только впереди.

– Что вы имеете в виду? – юноша разглядывал пальцы, испачканные чернилами.

– Культиста выдали нам его же собратья, – пояснил священник, который отстраненно смотрел мимо собеседника. – Расскажете Коулу, остальное – не для ваших глаз и ушей.

– Если вы знаете, кто такой Коул, то крайне неразумно… – начал было Ганнон.

– Я, – Тризар прервал юношу, наконец удостоив его взглядом, – убежден, что ваш хозяин и сам нечист. – По телу юноши пробежал холодок, искусство Братства хранили в тайне от всех, и не просто так. Священник меж тем продолжал: – Насколько мне известно, в прошлом, по его же собственному запросу, он был испытан моими братьями.

– Но вас это не убедило?

– Нисколько. – Дознаватель снова смотрел в стену.

– Тем не менее, я здесь по поручению…

– Дома, что лишь попутчик милости богов. Дома, что злоупотребил своим даром, – отчеканил церковник, от дерзости сказанного Ганнон опешил. Жрец же продолжил: – Когда боги милостиво наделили Шторм силой плодородия и отвратили его дальше от наших берегов, северные дома два века наслаждались благодатью Гирвара. Дар этот иссяк, но затем удалявшийся Шторм обнажил острова Дарованные. Теперь же северяне правят всем Деорусом и отобрали весы правосудия у церкви.

– Что еще вы желаете передать моему господину? – спросил Ганнон, постаравшись успокоиться и вернуть бесстрастный тон. – Почему культисты отдали вам своего собрата?

– Многих… из них посетили видения. – Тризар тряхнул головой. – Те, что наш гость так красочно описал. Полагаю, что не все его друзья согласны с их истинностью.

– Произошел раскол среди демонопоклонников?

– Это все, что вы услышите. Ступайте.

***

Дрова трещали в очаге. Как и всегда, в комнате Коула было нестерпимо жарко. На черном столе лежали открытые донесения. Старик изучал одно из них, держа в другой руке золотой кубок с темным – почти черным – вином. Обливаясь потом, Ганнон терпеливо ждал, пока хозяин закончит.

– Продолжай, Ганнон, – повелел асессору Коул. Его голос, тихий и хриплый, звучал так, как будто кто-то пытался докричаться изнутри легких, словно из пещеры.

– Больше, к сожалению, рассказывать не о чем, господин. Дознаватель настоял на моем уходе.

– Ясно. – Старик кивнул и поставил кубок на стол, жидкость колыхнулась, оставляя налет на стенках. – Твои выводы?

– Не могу судить, связано ли появление этого пленника со слухами о демонопоклонниках в рядах заговорщиков.

– Вполне возможно. Они ведут себя так, словно у них появилось нечто невиданное. Повторюсь, твои выводы? – Хозяин строго посмотрел на Ганнона, но все же дал подсказку: – Смотри не только на объект, но и по сторонам.

– Второй Круг знает о нас довольно много…

– Верно. – Коул поплотнее завернулся в плащ. – Но это вполне закономерно. В былые времена только церковь объединяла народы и дома, а Второй Круг во многом служил для нее тем же, чем мы – для Гамилькаров. – Старик откинулся в кресле и прикрыл глаза. – Где твое кольцо?

– В тайнике, в комнате. – Ганнон сжал левый кулак и опустил взгляд.

– Хорошо, хорошо, – тихо проговорил Коул, не открывая глаз. – Попроси своего друга поискать источники, в которых говорится про пепел, зеленую гору, ну и реки крови, конечно.

– Я сегодня же поручу Иннару просмотреть записи.

– Прекрасно. Брат-дознаватель хочет, чтобы мы тоже выискивали культистов, потому и рассказал нам, на что обращать внимание. Но теологические аспекты оставил своей привилегией. – Коул задумчиво постучал пальцами по столу. – Нет ничего необычного в том, чтобы использовать одних врагов против других. Что-то еще?

– Хм, да, у королевы скоро появится слуга. – Ганнон прикрыл глаза. – Отрок из дома Лизарис, Морской Легион, прямые вассалы Тхалассов, капитанов Сциллы. – Огоньки свечей, окружавших стол, вдруг колыхнулись. Коул поднял веки, протянул костлявую руку и провел пальцем по гладкому воску. – Лизарис, «Сквозь волны и шторма», – проговорил асессор вслух, пытаясь заглушить непрошенные мысли.

– Твое увлечение геральдикой похвально, но это все же лишняя деталь, – заметил Коул. – Он будет служить самой Избраннице, да? Неплохо. Молодец, что расширяешь нашу сеть. Подружись с этим молодым человеком. – Старик все еще с интересом осматривал свечу. – Что же касается еще одного твоего друга…

– Я… – Юноша часто задышал, вспомнив свой ночной поход в город, в горле пересохло. – Новые слуги в замке…

– Речь не о них, – резко осек Ганнона Коул. Старик повернулся к юноше и вперил в него свои черные, похожие на бездонные провалы, глаза. – Тут я доверяю Виннару. – Он положил старческую в венах ладонь на одно из донесений. – Речь о твоем будущем друге.

Глава 6. Священный город

Ганнон шел по дороге из бурого камня и повторял про себя детали задания, полученного от Коула. За тринадцать переходов заученная речь стала протекать в голове сама собой. Недовольные Видевшие и Слышавшие стали собираться чаще обычного, и недавно они все же убедили явиться на встречу наследника дома Слышавших, что прежде всегда им отказывал.

Асессор припомнил свою последнюю миссию в Арватосе. Тогда он выяснил, что лорд Корб собирается привлечь новый дом на свою сторону в тайне от Хестаса – главы заговора. Наследника этого дома и предстояло сыграть Ганнону.

Нужно было встретить его в столбовом постоялом дворе, где ему посоветовали переночевать за день до встречи. Юноша сжал кулак: железное кольцо на пальце неприятно гудело, как зуб, что вот-вот собирается заболеть, но перстень нельзя было использовать, не надев заранее. Точнее, это не получалось у него.

На фоне красного предзакатного неба тут и там чернели силуэты мельниц, никогда не прекращавших молоть зерно из колоний. Миновав окруженную высоким частоколом усадьбу Откликнувшихся, юноша, наконец, увидел вдалеке столб и направился в сторону трактира. Заросший мхом внизу, путевой столб был испещрен вырезанными непотребными картинками. Кто-то грамотный даже сумел написать чуть пониже засечки все, что он думал о великане-легионере, который ее оставил. «Дом Руббрум, девиз “Услышь поступь”, герб высокий воин», – машинально проговорил про себя Ганнон. Кольцо сдавило палец, боль кольнула виски.

В трактире было людно, но не слишком шумно. Позолоченные рога Адиссы были украшены мелкими полевыми цветами. В сундуке при входе были аккуратно уложены несколько ножей. Недалеко от двери в алькове стояла фигурка воина, чьим именем в Виалдисе бранили за глупость, здесь же его почитали как святого: у ног Миртока лежали монеты, цветы и несколько синих ягод на ветке с иголками, рядом стояла серебряная чаша. Поодаль от остальных посетителей сидели посланники.

На длинном столе в центре зала были ворнакские сосиски, сероватый плотный хлеб из островного зерна, орехи хедль, овощи и кувшины с вином. Угрюмые посетители пели старинную застольную песню о войне двух домов Видевших. Одной из немногих книг, которые Ганнон не смог осилить, была эта самая баллада, повествовавшая о битве двухсот воинов: сотня против сотни. Каждый из них по очереди представлялся и называл свои титулы и подвиги, соперник отвечал тем же. Достойные пары сходились в поединке. Кульминацией же была битва главы дома завоевателя с молодым наследником соседних земель. Именно этот отрывок чаще всего пели в красных землях Арватоса.

Некогда бывший блондином, теперь уже почти совсем седой старик, сидевший во главе стола, тихо пропел зачин: «Ай летел глухарь над полем, аи прокричал», а затем и вправду оглушительно крикнул по-птичьи семь раз, заставив Ганнона вздрогнуть: клекот было не отличить от настоящего – чувствовался хороший навык. Все сидящие по сторонам стола забарабанили по нему пальцами и загудели, пока один из мужчин не выкрикнул: «Лорд Третьей Ступени, слуга Селаны леди!» Наступила тишина, старик кивнул, счастливый парень схватил чашу мужчины, сидевшего напротив, и махом осушил ее под одобрительный гул остальных. Победителю этого кона предстояло кричать по-птичьи следующим. По количеству криков нужно было первым вспомнить и пропеть стих из песни о титулах юного Принца. Всего их было тридцать.

Ганнон, севший подальше от входа, заказал еду, отказавшись от вина. Он приготовился ждать: молодой господин задерживался. С перерывами на то, чтобы отнести спать самых удачливых участников, игроки успели пропеть двадцать шесть строк. Большинство разошлось по домам, остался только старик и двое его товарищей, что были не сильно моложе. Вздохнув, он тихо обратился к единственной оставшейся в зале служанке. Девушка со светло-русыми косами и золотистой кожей подбежала к нему с другого конца зала, бросив посланников.

– Дочка, как твое имя?

– Вира, староста. – Девушка улыбнулась и похлопала его по руке. – Все никак не запомните?

– Ну уж прости старика. – Он развел руками. – Неси, Вира, можжевеловую. – Староста посмотрел на товарищей – те согласно закивали.

– А может, не стоит? Такой добрый был вечер… – Девушка склонила голову набок.

– Неси. – Староста махнул узловатой рукой. – Кому еще помнить, как не нам?

Высокая и узкая бутыль из красной глины была закрыта тряпицей, перевязанной на горлышке. Староста разлил синеватую настойку в три небольшие чарки и затянул другую песню. Начало ее походило на длинную древнюю балладу, что мужчины пели до этого, хотя написана она была гораздо позднее и была не в пример короче. Снова благородный воин, снова титулы, но заканчивалась песня совсем иначе и пелась с придыханием посередине каждой строки:

И спросил он пса из Клики… наверху стены:

Воин, слышал ты меня… молви же, кто ты?

Не услышал имени… доблестный Мирток,

Ведь ответом был ему… лишь копья бросок.

Старики разом выпили до дна, один из них, зажмурившись, смахнул слезу. Служанка слушала их, прижав руки к груди. Тяжело вздохнув, когда мужчины закончили, девушка продолжила прибираться.

Скрип двери заставил Ганнона отвлечься от заворожившей его сцены. В зал вошел человек в черном плаще: тревожно оглядываясь по сторонам, он чуть не забыл погладить фигурку Адиссы. Перстень звякнул о металл, Ганнон усмехнулся про себя, вспомнив королеву. Предосторожности и беспокойное поведение выдавали неопытного заговорщика с головой. Юноша был не единственным, кто раскусил благородного новоприбывшего. Служанка уже несла воздушный белый каравай и тарелку с сырами и ветчиной. Хозяин, давно подсевший к старосте и его товарищам, похвалил расторопную девушку, двое мужчин согласно кивали, третий спал, положив голову на руки.

Молодой лорд вздрогнул, когда служанка поставила еду на стол. Вежливо поблагодарив ее, он снова погрузился в раздумья.

– Что вы будете пить, господин? – учтиво повторила свой вопрос Вира. Гость, витавший в облаках, замешкался, но тут в разговор вклинился едва не столкнувшийся с девушкой наглый неардо, коим снова прикинулся Ганнон,.

– Принеси красное вино, не моложе двух лет, из-за гор, и стеклянные чаши, я прошу, – сказал он, избавив растерявшегося парня от мук выбора. – Виаторо вирхат! – Он приложил руку к груди и поклонился: чужак вызовет чуть меньше подозрений.

– Приветствую… почтенный, – осторожно проговорил Слышавший. Он явно не желал компании, но и отделаться от шумного неардо, не привлекая внимания, было бы трудно.

– Вы позволите присесть? – Ганнон коснулся левой рукой плеча молодого человека, кольцо слегка потеплело. Не дожидаясь ответа, он сел и продолжил: – Какой же я почтенный? Просто торгую от имени отца, по дороге и по воде, продаю вино, мед, зерно. Меня зовут Триас’ор. А кто тот святой, в стене? – Он махнул рукой в сторону алькова. – Гости на меня косо смотрели, когда спросил! – Чтобы не дать парню размышлять, Ганнон перевел разговор на тему, с пеленок знакомую любому жителю здешних земель, заодно избавив лорда от необходимости представляться в ответ.

– А, хм, это не святой, но человек почитаемый. Воин дома Киарвас, по имени Мирток. Он пал в битве под Тиарпором, когда Война за Дар уже закончилась.

– Была битва, значит, война не кончилась? – Ганнон склонил голову набок. Кольцо понемногу теплело, усилием воли он заставил себя не думать про пергаменты и имена домов.

– К тому времени новый Пакт, разрешивший Диспут, уже подписали, но гонец не успел к авангарду Миртока. Он начал штурм там, где стены близко прилегали к морю, чтобы отрезать замок от города… – Слышавший говорил с нарастающим увлечением. На стол поставили вино и две чаши из стекла. Ганнон кивнул девушке и разлил густую красную жидкость.

– За Миртока! – Ганнон поднял бокал, когда Слышавший закончил свой рассказ.

– Обычно за него пьют другой напиток, но почему нет… – промолвил лорд и отпил вина. Следующий тост подняли за богов, дошли и до родителей.

– Мой отец строгий! – рассказывал неардо. – Первый год, как он доверил мне вести торговлю одному, а уже многого от меня ждет.

– Да, мой тоже… – едва слышно произнес молодой Слышавший – его голова уже клонилась к столу. Кольцо на пальце Ганнона стало почти нестерпимо горячим, а потом в один миг охладело. После этого он быстро собрался и взвалил на плечо вяло сопротивлявшегося собутыльника. Комнату для почетных гостей было легко найти: в нее вела толстая деревянная дверь из светлого дерева, украшенная резьбой. Вира и разбуженная по случаю хозяйка уже стояли у входа, встречая благородного гостя. Ганнон приложил палец к губам и прошел вместе с грузом в комнату мимо матроны, та проводила безродного чужака разъяренным взглядом, но не решилась устраивать скандал.

Заперев дверь, юноша выждал несколько минут. Слышавший сидел на кровати, склонив голову, то засыпая, то просыпаясь. Ганнон аккуратно приложил кольцо к его лбу и закрыл глаза. Перед внутренним взором вспыхнул яркий зеленый свет. Слышавший – его имя было Родкар из дома Вертол – упал на перину в оцепенении. «Два дня пролежит: если поторопиться, то времени хватит с запасом», – подумал Ганнон.

Он вновь закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на кольце. Голоса нашептывали ему историю Родкара, его образ наползал поверх собственного лица Ганнона. Кольцо нестерпимо обжигало палец, перед взором непрошенными гостями появлялись разрозненные пергаменты из зала Совета: они тлели и дымились. Юноша вскрикнул и сорвал кольцо. Какое возвышение, когда у него не получается даже сменить личину так, как учили?! Несколько раз вдохнув и выдохнув, он подавил мысли о том, что бывает с теми, кто не справляется с ритуалами или пытается их изменить. Липкий страх отступил вместе с лицами сгинувших друзей, и Ганнон продолжил. В конце концов, старика волнует только результат, и он его получит.

Молодой человек снял и сжал кольцо в кулаке, снова закрыв глаза: в этот раз пергаменты были целы и на своих местах. Он пошел привычным путем, идя по Откликнувшимся к Избраннику и далее – к Видевшим домам. Пока внутренний взор приближался к Слышавшему дому Вертол, хризантемы Неардора превратились в пылающий круг. Ганнон усмирил пламя, обратив его в тлеющие угли. Наяву его кулак разжался, а кольцо плавно поднялось в воздух. После того, как свиток дома Вертол перелетел в светящееся кольцо домов неардо, Ганнон смог прочесть то, что было в нем написано.

Открыв глаза, юноша осмотрел комнату как будто заново. Он подошел к черным квадратам оконных стекол, выходивших в ночной двор. В комнате для благородного господина зажгли сразу несколько свечей, и можно было увидеть свое отражение. Вышло недурно: глянув на лежавшего Слышавшего, Ганнон сравнил одежду, осмотрел редкую светлую бороду, шрам на левой брови – все на месте.

Перстень могли потребовать снять, поэтому нужен был настоящий. Ганнон забрал его у Слышавшего: хорошо, что пальцы не были оцепеневшими, не у всех так получалось. Монету асессора и собственный кинжал он спрятал за изголовьем кровати. Брать ли кинжал Слышавшего? На самом собрании оружие недопустимо, но странно, если бы он проделал всю дорогу без него. Юноша решил не возиться с ремнями и просто переложил клинок с позолоченным перекрестьем и серебряными узорами на лезвии к себе в ножны.

Встав перед дверью, Ганнон прикрыл глаза и прислушался к ощущениям. Недавние воспоминания и манеры Слышавшего стали второй натурой юноши, вытеснив его собственные привычки. «Похоже, отец не многое мне… ему рассказал», – подумал Ганнон, закончив перебирать воспоминания Родкара.

***

Черная Башня возвышалась над горизонтом, соперничая с Двуцветными горами на юго-востоке. Четырехугольная, у основания она имела ширину в пятьсот шагов. Четыре сегмента, каждый уже следующего, стояли друг на друге, делая башню похожей на вытянувшуюся к небу ступенчатую пирамиду. Самый широкий нижний сегмент один был выше Великого Храма Ихариона в Тиарпоре.

На восток от города тянулся колоссальный многоуровневый акведук, идущий от самой реки Адиссы, высотой, как крепостные стены, и сложенный из того же камня. Торговая дорога, как ее называли в Красных землях, вела к Безымянным воротам на северо-западе города. Расширенные и перестроенные, они смотрелись чужеродным телом в древних стенах из огромных плит, опоясывающих город. Многочисленные повозки, груженные зерном, поднимая тучи пыли, исчезали в их голодной пасти.

Слышавший неторопливо шел по древним улицам: почтение, подобающее их истории, не допускало спешки. Вездесущая пыль ручейками струилась по дорогам и вдоль красноватых каменных стен под порывами ветра. Тут и там прыгали вороны, надеясь поживиться. Пожилая женщина, облаченная в темно-синюю накидку-паллу, шла к фонтану, бившему на перекрестке. Завидев ее насупленные брови, толпа детишек, плескавшихся в воде, с криками и смехом разбежались кто куда. Матрона только щелкнула языком и погрозила своей жилистой рукой с синими венами девочке, выглядывавшей из-за стены. Кряхтя, женщина опустилась на колени перед одним из каменных лиц, изо рта которого струилась вода. Пока наполнялась амфора, она шептала известный каждому заговор: «Адисса, ты поила богов своим молоком, теперь благодарю тебя за воду». Юноша припомнил, как то же бормотали слуги, набирая воду прямо из реки Адиссы, что впадала в море во владениях его семьи.

Оказавшись на рынке и вдохнув знакомые ароматы товаров со всего Деоруса, Ганнон инстинктивно попытался ускорить шаг, но кости как будто ударились об оболочку собственного тела – вторая натура – личина Родкара Вертола, накинутая поверх, не позволяла спешить. Видевшие и Слышавшие, окруженные свитой, со скучающим видом обходили прилавки с тканями и драгоценностями. Откормленный на зерне из Дара тучный скот, пригнанный со Ступеней, ждал своей незавидной участи, неардо продавали вино, мед и свечи. Рынок был одновременно оживленным и степенным, как сердцебиение исполинского животного.

Ганнон-Родкар прошел через рынок насквозь и оказался в южной части города. Запутанные улицы не позволяли пройти к нужному месту напрямую. Свернув налево, он очутился на дороге, что шла с юга на север от огромных (не уступающих расширенным Безымянным) Врат Ступеней к Черной Башне. По обе стороны от древнейшей дороги Деоруса были проложены еще две, по которым было позволено ходить простым смертным. На тракт посередине было запрещено ступать даже Видевшим. Над дорогой, словно над рекой, были возведены мосты – единственный способ пересечь ее. Ганнону не нужно было подниматься на мост, он свернул налево и направился в сторону Башни по прилегающей дороге.

Впереди замаячили белые робы, сразу три. В Серебряной Бухте, на родине Родкара, таких людей презрительно называли чайками, как птиц, надеявшихся поживиться, следуя за чем-то большим… Обе личности юноши – и Родкар, и Ганнон – замерли в благоговении. Да, все верно, на том «берегу» также суетились несколько жрецов Ихариона. Посреди главной дороги в сторону ворот плыла фигура в черном балахоне. Ни одного украшения, никаких узоров на одеянии. Лицо было почти скрыто под тяжелым капюшоном, виднелись только губы и подбородок жрицы. Ганнон глубоко дышал и не мог поверить своим глазам. Одна из массивных плит тракта была ниже остальных, и пока одеяние не касалось камней, он смог увидеть пальцы босых ног: жрица и вправду парила над землей!