Иероглиф «Любовь»

– Я клянусь, что исполню вашу просьбу, старшая сестра, – опустившись на колени перед императрицей, сказала Нэнхун. Слезы катились по ее щекам.

– Когда я умру, – спокойно сказала императрица Тахуа, – совершите надо мной положенные погребальные обряды и прах мой предайте земле у подножия священной горы Шицинь. А когда пройдет положенный месяц траура, государь, облачитесь в лиловые одежды[15] и сожгите дощечку с моим именем[16].

А после того, государь, сделайте госпожу Нэнхун вашей законной женой и императрицей, ибо она достойна этого высокого сана. Вот и вся моя просьба.

– Я исполню ее, государыня моя и супруга, – сказал император Жоа-дин.

А Нэнхун плакала не переставая и говорила:

– Разве я могу? Я ничтожество, и мне ли занимать место императрицы! О, как жестоко!

– Не плачь, сестрица. – Тахуа обняла наложницу. – Ты ведь обещала исполнить мою просьбу, какой бы она ни была?

– Да… Но разве я достойна?!

– Ты достойнее многих, – сказала Тахуа.

– Государыня, меня страшит это! К тому же, – голос Нэнхун упал до шепота, – государь посещает меня едва ли не каждую ночь, но я за все эти годы ни разу не зачала. Как можно жениться владыке Пренебесного Селения на бесплодной?

– Моя душа будет молиться о тебе, сестра, – сказала императрица Тахуа. – И я верю, что ты подаришь государю дитя, которое станет небожителем на земле. Доверься и исполни мою волю.

– Я повинуюсь вам, государыня, – сказала Нэнхун.

Императрица Тахуа достала из рукава своего халата длинный платок из тончайшего батиста и собственной рукой отерла слезы Нэнхун.

– А теперь, – с улыбкой сказала она, делая знак служанкам, – давайте отведаем чаю и не будем смотреть в заснеженные окна.

Служанки подали ароматный чай, сласти и лакомства, императрица Тахуа потчевала государя и Нэнхун как ни в чем не бывало. За чаепитием они беседовали о возвышенных вещах, цитировали поэтов и древних мудрецов и просидели так несколько часов кряду… Затем императрица Тахуа попрощалась с мужем и госпожой Нэнхун и попросила прислать к ней священнослужителя из храма Пяти башен.

Ночью же действительно повалил с неба густой, обильный снег. Нэнхун не спала и все смотрела в окно на белеющие под снегом узорные стены Персикового дворца. Было тихо, но чуткое ухо Нэнхун вдруг уловило странный звук, напоминавший легкий перестук колес катящейся повозки… И Нэнхун поняла, что императрица Тахуа умерла.

Владыка Жоа-дин повелел устроить похороны государыни особенно пышные. Из дальних храмов и высокогорных монастырей в Непревзойденный дворец были приглашены священнослужители, монахи и древние отшельники – дабы беспрестанно возносить молитвы Просветленным, чтобы душа добродетельной императрицы была избавлена от мук перерождений и сподобилась участи небожителей. В Пяти молитвенных башнях читались священные каноны и исполнялись ритуальные танцы – по старинным поверьям, такими танцами от души усопшего отгоняются злые духи. Погребальная процессия, которую возглавлял сам император и госпожа Нэнхун, двигалась почти через всю страну – к священной горе Шицинь. У подножия святой горы, под нескончаемые песнопения и молитвы, прах императрицы Тахуа был предан земле. После похорон император с госпожой Нэнхун и частью свиты некоторое время еще оставался на горе Шицинь – в монастыре Великого Постижения. Монастырь этот был женский, но устав его был суровым и не потакал никаким женским слабостям. Настоятельница монастыря, блаженная мать Чуан, как говорили, родословную свою вела от одной из древних императорских династий, но в монастыре она отринула свое высокое происхождение и посвятила жизнь Постижению Пути. Монахини скудно питались и бедно одевались, не принимали ни даров, ни пожертвований, своими руками делали все работы в монастыре и при этом постоянно пребывали в мысленной молитве. В обители Великого Постижения император впервые за всю свою жизнь увидел женщин, чья красота заключена лишь в сердце.

Владыка Жоа-дин и наложница Нэнхун удостоились несколько раз беседовать с блаженной матерью Чуан. Ей было уже за сто десять лет, но взгляд ее сиял умом и проницательностью, речь текла плавно и рассудительно, а тело выдерживало любые тяготы и лишения. О чем император беседовал с великой настоятельницей, нам неведомо, но зато нам известен разговор между блаженной матерью Чуан и госпожой Нэнхун.

Госпожа Нэнхун никак не могла успокоиться после кончины императрицы Тахуа. Скорбь по ушедшей и страх перед грядущим разрывали ее сердце, словно железные когти. Сидя в отведенной ей гостевой келье, она беспрестанно плакала и молилась. Однажды вечером, когда в монастыре свершились положенные службы, дверь в келью Нэнхун тихо отворилась. Нэнхун испуганно поднялась с молитвенной циновки – навстречу ей шла настоятельница Чуан. Нэнхун склонилась перед ней до земли:

– Прошу ваших молитв, блаженная мать!

Настоятельница взяла ее за руку и сказала:

– Идем со мной.

Госпожа Нэнхун повиновалась.

Она вышла вслед за настоятельницей Чуан западными воротами монастыря. Сразу за этими воротами начиналось ущелье, на дне которого глухо гремела горная река. Ущелье выглядело так мрачно и жутко, раскаты реки напоминали стоны раненых на поле битвы, и госпожу Нэнхун взяла оторопь.

– Спустимся вниз, к реке, – сказала настоятельница.

– Но здесь обрыв, нет никаких ступеней, – пробормотала Нэнхун. – Это невозможно!

– Для того, кто посвятил себя Постижению Пути, нет невозможного, – ответила мать Чуан.

– Но я не совершенна, как вы. Для чего мне спускаться в это ужасное место?

– Страх живет во всем твоем существе, дитя. Мы должны изгнать страх и поселить надежду. Только так ты сможешь выдержать все, что предстоит тебе в будущем. Остальное я скажу тебе, когда мы спустимся. Иди за мной и с. каждым шагом возноси молитву к Небесам.

Настоятельница шагнула прямо в пустоту, не отпуская руки Нэнхун. И наложница увидела, что блаженная мать Чуан стоит на пустоте, как на каменном полу.

– Не бойся, – сказала монахиня, и Нэнхун перестала бояться. Она ступала по пустоте вслед за святой настоятельницей, шаг за шагом, и так они достигли потаенной реки. Воды ее были бурливы и в то же время так спокойны, что в них отражалось небо, полное невиданных созвездий. На берегах реки стояли каменные изваяния драконов, фениксов и цилиней.

Настоятельница и госпожа Нэнхун стали у кромки воды.

– Трижды наклонись к реке, трижды зачерпни воды, трижды сделай глоток и так постигнешь свое грядущее, обретешь надежду, отринешь страх, сказала блаженная Чуан.

Нэнхун повиновалась. В первый раз зачерпнула она воды – вода была почти горячей. Выпила – вода на вкус оказалась слаще меда. Во второй раз зачерпнула Нэнхун воды – вода была едва теплой, а сладость в ней мешалась с горечью. Когда же в третий раз зачерпнула государева наложница воды из чудесной реки – та была ледяной, а на вкус горька, как желчь, как яд, как отвар полыни… Нэнхун понудила себя проглотить эту горечь и взглянула на настоятельницу Чуан.

– Нет в моем сердце страха, – сказала Нэнхун. – Есть надежда, которая не обманет. И в свете и во тьме побывала душа моя, пока я пила воду священной реки. Но я не умею истолковывать приметы грядущего. Помогите мне, блаженная мать!

– Опиши мне, что ты чувствовала, – приказала настоятельница.

– В первый раз я пила горячую и сладкую воду – словно пила густой дорогой чай, потом вода стала чуть теплой и наполовину сладкой, наполовину горькой, а в третий раз – такой холодной и горькой, что щипало язык, сводило скулы и ломило зубы!

– Таково твое будущее, – сказала мать Чуан. – Вначале оно исполнится для тебя сладости и теплоты жизненной и сердечной. Ибо ты станешь супругой императора, наденешь облачение императрицы Яшмовой Империи, а после того в скором времени понесешь во чреве.

– О, – прошептала госпожа Нэнхун.

– Ты родишь дивное дитя – в том будет сладость, но тебе не суждено остаться с ним – в том горечь второго глотка. Тепло в твоем сердце не оскудеет, но вокруг тебя сгустится холод зла, которое на таком расстоянии невозможно увидеть в лицо и назвать по имени.

Госпожа Нэнхун едва слышно вздохнула.

– Конец твоей жизни ознаменован горечью и холодом отчуждения. Тебя предадут, отвернутся, забудут. Но и тогда храни в своем сердце надежду, не пускай в него злобу, будь тверда в страданиях. Вот все, что я могу тебе сказать, дитя.

Госпожа Нэнхун сделалась ни жива, ни мертва от таких слов.

– Блаженная мать, – наконец выговорила она, Но что же будет с моим ребенком? С государем Жоа-дином?

– Мы смотрели в твое грядущее – не в их, – ответила настоятельница Чуан, – Потому не спрашивай меня о том, чего ни мне, ни тебе не следует знать.

– Как мне жить с таким знанием? – прошептала Нэнхун.

– Стойко, – ответила мать Чуан и взяла за руку императорскую наложницу…

… В этот момент госпожа Нэнхун проснулась у себя в келье. Оказалось, что она заснула, распростершись на молитвенной циновке. За крошечным окошком бархатно чернела глухая ночь. Вокруг стояла тишина, не нарушаемая ни единым звуком, именно такая тишина царит по ночам в далеких монастырях.

– Какой ужасный сон я видела, – прошептала Нэнхун, вставая.

Но горечь во рту, оставшаяся от последнего глотка, говорила о том, что это был не просто сон.

…Через несколько дней император Жоа-дин и госпожа Нэнхун покинули монастырь Великого Постижения, возвратились в столицу. А когда во дворце истек срок положенного траура по императрице Тахуа, государь облачился в лиловые одежды, вместе с Нэнхун совершил моление перед дощечкой с именем умершей, а затем предал дощечку огню. После чего во дворце начались приготовления к свадьбе императора.

Нэнхун и радовалась предстоящей свадьбе, и тревожилась. Стать императрицей из простой наложницы – значит породить сплетни, зависть и косые взгляды. Впрочем, к этому Нэнхун была готова. Одно печалило ее: когда-нибудь сладость сменится горечью, безымянное зло нанесет свой удар, и с этим ничего нельзя поделать.

Придворные гадатели назвали благоприятный день для свадьбы, и церемония состоялась. Император и Нэнхун в роскошных торжественных одеждах совершили поклонение Небесной Канцелярии и духам предков, вкусили супа брачного согласия[17] и свадебного вина… Празднество во дворце превосходило всякое воображение. На пирах подавались самые изысканные яства и вина: множество лицедеев, танцовщиц, певиц, фокусников потешали гостей. Над дворцом гремели и сверкали разноцветными огнями фейерверки. Императору и новой императрице подносили дары государи соседних стран…

– Рада ли ты, моя государыня? – в один из праздничных дней спросил Жоа-дин.

– Да, владыка, – склонила унизанную драгоценностями голову Нэнхун.

Свадебные торжества продолжались до Нового года. А сразу за новогодними праздниками императрица Нэнхун почувствовала себя в тягости. Лекарь Босюэ подтвердил ее предположения: владычица ожидала ребенка. Когда об этом узнал император, то на радостях издал указ об освобождении всех заключенных, об отмене смертной казни на несколько лет и о даровании свободы рабам, которые не могут сами себя выкупить.

– Я ощущаю себя небожителем, – сказал император государыне. – Мое счастье так полно, что нечего больше и желать. Разве только того, чтоб ты родила сына. Но и дочь – это прекрасно!

Тогда же император Жоа-дин написал завещание, в котором объявлял наследником престола ребенка, рожденного государыней Нэнхун. Завещание освидетельствовали жрецы из храма Небесных Чиновников, поместили в особую шкатулку и опечатали ее восемью золотыми печатями, которые снять можно было только в случае смерти императора. Шкатулка была помещена на алтаре одной из Пяти молитвенных башен императорского дворца…

И снова неумолимо стучали колеса повозки Времени, увозя в прошлое людские радости и печали, привозя из будущего новые печали и радости. В положенный срок императрица Нэнхун разрешилась от бремени. При родах, помимо целой толпы повивальных бабок, императрице прислуживала Юй, ибо ей Нэнхун доверяла как самой себе. Юй приняла ребенка, осмотрела его и сказала:

– Возрадуйтесь, моя государыня! Вы родили девочку.

– Покажи мне ее, Юй, – попросила Нэнхун осипшим от долгих мучительных криков голосом.

– Да, владычица. – Юй показала императрице крошечное писклявое существо. – Ваша дочка прекрасна как лотос! Ну, или как бутон лотоса.

Нэнхун слабо улыбнулась:

– Слава Небесам! Надеюсь, император будет рад… Императрица не ошиблась – радости ее супруга не было предела. Когда ему поднесли запеленутую в драгоценные ткани дочку, он взял ее на руки, поднялся к престолу, возвышающемуся в главной зале Непревзойденного дворца, и положил младенца на престол.

– Вот ваша будущая императрица, моя славная наследница! – возгласил император Жоа-дин толпившимся перед ним придворным. – Только не вздумайте сейчас оглашать воздух приветственными кличами. Еще напугаете мне малышку. Пошли вон.

Император снова взял дочку на руки, сел на престол и принялся напевать колыбельную. Если в зал заглядывали сановники, император, не прерывая пения, так грозно сдвигал свои знаменитые брови, что сановники беззвучно исчезали за дверью.

Через десять дней после рождения девочки император и императрица пришли с нею к Пяти молитвенным башням. Жрецы вознесли молитвы о благополучии и здоровье принцессы, а затем ей дано было имя Фэйянь, означающее «дарованная Небесами».

… И лишь прочитав следующую главу, вы узнаете, что случилось дальше.

Глава шестая

Императорская колыбельная

Уснули сады,Задремала на ветках листваЛишь звезды не дремлют,За нами с небес наблюдаяИ нет суеты,Не нужны никакие слова.На спящую землюНебесные феи слетают.Они утешаютСкорбящих в печали немой.Они как роса,Что на лотосе ярко сияет…И спящие знают —Вернутся родные домой.И вновь небесаМилосердием их озаряют.

Императрица Нэнхун допела колыбельную и, отогнув уголок легкого летнего одеяла, глянула на дочку.

– Благих тебе снов, сокровище мое, – прошептала императрица.

Но четырехлетняя принцесса Фэйянь немедленно открыла глаза. Были они у нее сияющие и совершенно не сонные.

– Мне не хочется спать, матушка, – хихикнув, сообщила принцесса и села в постели. – Расскажи мне сказку. Или позови Юй, она любит читать мне на ночь сказания о славных героях древности…

– Фэйянь, уже поздно, – сказала строгим голосом императрица. – Перестань баловаться и спи. Иначе завтра мы с отцом не возьмем тебя на Праздник Солнечного Тигра.

– Ну пожалуйста…

– Фэйянь…

– Матушка, ну хотя бы расскажи мне историю о том, как ты подарила отцу вышитое панно и игрушечный садик и как злая наложница Шэси обманула всех.

– Фэйянь, откуда ты знаешь об этой истории? – изумилась императрица.

– Простите, владычица, это мой глупый язык все разболтал, – услышала Нэнхун знакомый голос. Потайная дверь в покои принцессы была открыта, и на пороге стояла Юй в ночном халате из дорогого шелка и с серебряной сеткой на распущенных по плечам волосах.

– Юй! – обрадовалась вошедшей принцесса. – Иди ко мне, посиди тут. Я не хочу спать. Ну вот совсем.

– Но раз матушка велит… – возразила Юй.

Служанка, когда-то носящая прозвище Расторопные Туфельки, а теперь получившая титул главной наперсницы, приблизилась к императрице, опустилась на колени и поцеловала той руку.

– Простите свою болтливую Юй, государыня, – сказала она.

– Встань, Юй. устраивайся рядом, – улыбнулась императрица Нэнхун. – Расскажи какую-нибудь историю этой непослушной девочке. А мне нужно навестить императора.

– Конечно, государыня, – поклонилась Юй.

– И постарайся, чтобы Фэйянь уснула. Иначе завтра на празднике она будет клевать носом.

Юй снова поклонилась. Императрица Нэнхун поцеловала дочь и вышла из спальни. Она направилась прямиком в рабочий кабинет императора, ибо знала, что тот в последние дни тоже почти не спит, а в глазах его мелькает озабоченность и тревога.

Нэнхун бесшумно вошла в кабинет. Жоа-дин сидел за столом, перед ним в беспорядке были разбросаны свитки донесений, карты провинций Яшмовой Империи, письма… Несколько свечей освещали помещение, от этого света лицо императора выглядело постаревшим и усталым.

– Что случилось, мой государь? – подошла к столу Нэнхун.

– А, это ты, милая. – Император оторвался от бумаг и устало потер лоб. – Отчего не спишь?

– Оттого, что не спите вы, мой государь. Я тревожусь за вас.

Император привлек к себе Нэнхун, усадил на колени.

– А я тревожусь за всех, сердце мое, – сказал он.

Нэнхун чуть отстранилась:

– Дурные вести, государь?

– Противоречивые, – ответил Жоа-дин. – Военачальники Восточных пределов все, как один, шлют мне донесения, что на границе неспокойно. Меж тем тамошние сановники заверяют в письмах, что Восточные пределы – область невозмутимого мира. Не знаешь, кому верить…

– Верьте правдивым, государь.

– Так ведь никто не признается в том, что он лжец… А вот еще письмо. Доставлено с сегодняшней секретной почтой. Оно от моего побратима – государя земель Жумань.

– Что же пишет вам владыка Хошиди?

Император помрачнел:

– Побратим мой обеспокоен многочисленными слухами о том, что в предгорьях Лумань снова собралась шайка огнеглазых убийц. Когда-то мы с. побратимом Хошиди разбили наголову эту шайку. И вот раздавленная змея снова поднимает голову. Побратим мой – человек рассудительный, и уж если его охватывает беспокойство, то виной тому истинные неприятности.

– На каком основании владыка Хошиди решил, что в предгорьях Лумань появились именно огнеглазые убийцы? – спросила императрица Нэнхун, рассматривая карту Восточного надела. Предгорья Лумань выделялись на карте неровной коричневой чертой, напоминавший потек засохшей крови.

– Владыка Хошиди пишет, что на прошлой неделе в предгорье были сожжены две деревни. Все жители – в том числе и дети – убиты. И у каждого убитого выжжены глаза. Так метят своих жертв только огнеглазые убийцы, за что и получили свое прозвище.

Императрица Нэнхун побледнела, но не позволила себе вскричать от ужаса, ибо это показало бы ее слабость.

– Что вы предприняли, государь? – спросила она.

– Владыка Хошиди выступает с походом в предгорья Лумань. Я послал в помощь побратиму пятнадцать отрядов своих лучших воинов. Я верю, что они обнаружат и покарают убийц, будь те хоть сворой воплощенных демонов.

– Это благородно, как и всякое ваше деяние, мой супруг, – сказала Нэнхун.

– Да, – кивнул император. – Но вчера мне пришло письмо от другого моего побратима – светлого князя Семуна, повелителя земель Го, Хэншоу и Сяогань. Он просит о помощи, ибо на его земли вторглись полчища северных кочевников. Армия Семуна незадолго до этого участвовала в военных действиях против приморских владычеств Жунсян и потому сильно ослаблена. Я отправил в помощь светлому князю пятьдесят отрядов своих лучших воинов. Долг брата – высший долг.

– Вы говорите это, но лицо ваше тревожно, мой государь, – сказала Нэнхун.

– Не стану скрывать от тебя своей тревоги, моя возлюбленная, – признался Жоа-дин. – Сказано мудрецом: «Семь лет без войны – высшее благо для государства». Мы живем без войны уже три раза по семь лет. Не отвыкли ли мои воины держать в – руках меч и лук, вот что меня тревожит… Не осрамят ли они меня перед побратимами?

– Воин не может разучиться воевать, как птица не может разучиться летать, – заметила Нэнхун. – Государь, вы скрываете от меня еще что-то.

– Ты права, – кивнул Жоа-дин. Взгляд его мрачно блуждал по картам и донесениям. – Я тревожен, но эта тревога недостойна моего сана. Знаешь ли ты притчу о бедняке, который, исполняя долг гостеприимства, накормил своих гостей всем, что у него было, а затем наступили дни неурожая и семья его умерла с голоду? Боюсь, что я столь же недальновиден и расточителен. Поделившись с побратимами своими отборными войсками, я остался только с теми, что стоят на границах, да еще с теми, которые охраняют столицу и наш дворец. Если, не приведи Небеса, на нас в это время кто-нибудь нападет…

– О нет, не думайте так, государь! – воскликнула Нэнхун. – Разве вы чем-то прогневили Небеса, что они могут ниспослать на вас и на Яшмовую Империю эдакое бедствие? Да даже если и случится подобное, неужели побратимы ваши – светлый князь Семун и владыка Хошиди – не придут к вам на помощь?!

– Верую, что придут, – ответил император Жоадин. – Но душе моей неспокойно… Впрочем, довольно об этом. Скажи, что наша принцесса, заснула?

Нэнхун улыбнулась и покачала головой:

– Фэйянь никак не уложить спать без какой-нибудь старинной истории или легенды. Она оставила при себе Юй и сейчас наверняка заставляет ее рассказывать о небесных феях или бессмертных героях…

– Наша принцесса своенравна, – сказал император Жоа-дин. – И уже в столь малом возрасте может подчинять себе людей. Вчера я видел, как она подговорила трех главных евнухов играть в мяч. Им по восемьдесят лет, но они скакали за мячом, как резвые юнцы!

– Все дети своенравны, – улыбнулась Нэнхун. – Однако при надлежащем воспитании Фэйянь станет мудрой, справедливой и великодушной, как ее отец…

– Жаркая нынче ночь, – прошептал император и поцеловал Нэнхун в крошечную родинку на шее. – Уснуть нет сил. Идем в сад, поглядим на летние звезды…

Нэнхун соскользнула с колен мужа и посмотрела на него тем особенным взглядом, от которого сердце императора неизменно вспыхивало неистовой нежностью.

– Осталась ли еще где во дворцовых садах беседка, в которой мы не любовались бы звездами? – смеясь спросила Нэнхун императора. – Сколько лет прошло, а вы не охладели ко мне, мой возлюбленный!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

См. Приложение в конце книги. – Здесь и далее примеч. автора.

2

Тчи – мера длины, принятая в Яшмовой Империи, равная приблизительно 1, 25 км

3

Гора Шицинь – самый крупный горный массив Яшмовой Империи. По существующим в Яшмовой Империи непроверенным данным на горе Шицинь живут боги, бессмертные герои, а также милостивые Небесные Чиновники Главной Небесной Канцелярии. Гора объявлена священным национальным достоянием

4

«Поклонение ветру и луне» – эвфемизм, означающий в Яшмовой Империи все, имеющее отношение к эротике.

5

В Яшмовой Империи высокородным девочкам бинтуют ступни специальными бинтами с пяти лет, чтобы ступня не росла, выглядела маленькой и изящной. Кроме того, на ступни надевали особые деревянные туфельки, служившие украшением, а не средством передвижения. Взрослой женщине невозможно передвигаться на таких изуродованных ногах, поэтому родовитые красавицы Империи передвигаются исключительно при помощи паланкинов и евнухов-носильщиков – крохотные и прелестные, подобные полураспустившимся бутонам пионов. Волосы Нэнхун, густые, блестящие, черные как антрацит, могли укрыть ее до пят, если бы девушка их распустила, но и в замысловатой прическе, сдерживаемые золотыми шпильками и заколками, они выглядели будто венец из драгоценного панциря Столетней Черепахи. Лицо же красавицы из рода Жучжу было столь прекрасно, что могло растопить даже ледяное сердце легендарного древнего героя-женоненавистника У Хая, считавшего всех женщин кожаными бурдюками, полными костей, вонючей слизи и грязи. Глаза Нэнхун сверкали, подобно росе на листьях бессмертного лотоса; на нежных щеках алел прелестный румянец (за что девушка и получила свое имя); высокий гладкий лоб словно только и ждал надписи золотой кистью Небесного Чиновника, отмечающего таким образом, что сия девушка поистине прекрасна и добродетельна. А изящный носик и трепетно очерченные губки красавицы будто составляли известный иероглиф «тэшэнь», имеющий значение «нега», а в сочетании с иероглифом «ун» – «прелестная собеседница».

Любезный читатель, вы наверняка пленились обликом восхитительной Нэнхун из рода Жучжу! Но не отвлекайтесь, ибо вам еще предстоит познакомиться со второй красавицей, завоевавшей сердце императора Жоа-дина.

Эта девица прибыла из южных краев, ибо принадлежала к старинному роду южных князей-чженыпеней, имевших особые привилегии и дары от нескольких императорских династий. Девица носила имя Шэси, означавшее «Бутон пиона», родовое же прозвание ее было Циань. Князья Циань были состоятельны, надменны, честолюбивы, владели многими землями и, образно говоря, «Отражали отравленные стрелы от своих дверей». В народе судачили, что свое богатство князья Циань нажили неправедным путем и когда-нибудь Небесная Канцелярия. Согласно религиозно-философским воззрениям большинства жителей Яшмовой Империи существует так называемая Небесная Канцелярия, в которой служат Небесные Чиновники – Святые, Просветленные и Бессмертные, призванные судить, разбирать и выносить решения по делам простых смертных. В Яшмовой Империи существует даже общенациональный праздник – День Подачи Прошений, когда все верующие идут в храмы и подают специальные свитки прошений, адресуемые в Небесную Канцелярию, дабы в жизни воцарились справедливость и процветание.